…Дуэль вышла из-за женщины. Кончилось в лермонтовском духе: вместо разжалования в матросы, послали на фронт, в Дикую дивизию. Сам напросился. Когда же пришел прощаться в своей темно-серой черкеске, с черным башлыком наотмашь, у бедра — казачья шашка, а у пояса — кинжал в серебре, а тут еще свежий ореол бреттера и рыцаря женщин, — можете себе представить успех! Ночь напролет провожали у цыган. Так вот и попал в «кунаки».
Дивизию увидел впервые под Станиславовым, в открытом поле, в строю, на конях, собранную после боя. Сердце захватило: такое впечатление произвела. Не люди — огонь. И все, как один: старики и молодые. Под стать им и кони, горячие, свои собственные. Что ни всадник — картина. Дедовские кривые клинки, папахи — словно целые медведи, — страшно от одного вида. С песельниками, горным посвистом и бубенцами, сотня за сотней вступили в иноземный город полки: Дагестанский, Кабардинский, Черкесский, Ингушский, Чеченский, Татарский. Подлинно — вольные сыны Кавказа.
Со всех аулов сошлись. И по первому зову. Вот уж, поистине, Кавказ кровью запечатлел свою сыновнюю верность России. Сказочные храбрецы. Но совладать с ними, ох, как было нелегко. Дикий, гордый, непокорный народ. Трудно было из-за незнания языка. А затем и многие понятия, в частности — понятие о воинской дисциплине, у них весьма своеобразны. Все зиждилось на двух основах: традициях Кавказа и почитания седин. И еще чрезвычайно заострено чувство собственного достоинства. Вот с этим-то чувством и приходилось всего трудней в условиях современной войны. А втолковать эти условия не было никаких сил. Спешенные всадники, брошенные цепью в атаку, шли, как на параде, во весь рост, ни за что не соглашаясь лечь и пользоваться складками местности. Гордость не позволяла. Огрызнется и идет, не обращая внимания ни на что, пока не упадет, как подстреленная птица. Умирали без стона. Точно так же бывало и с «секретами». Этого рода службы не признавали вовсе. Захочет спать — ложится, покроется буркой и спит, как убитый, под самым носом врага.
Разумеется, обучить этих горных орлов пользоваться пулеметом и динамитом, было делом совершенно безнадежным, почему и пришлось сформировать для дивизии специальный конно-пулеметно-подрывной отряд. Сформировали его из добровольцев-моряков: офицеров и матросов Балтийского флота. Командовал отрядом капитан 2 ранга Страдецкий, имея помощниками лейтенантов Обриэн-де Ласси и Потоцкого. Матросы почти все были из разряда штрафованных (дисциплинарного батальона), которым таким образом давалась возможность заслужить прощение. И, нужно заметить, матросы с честью заслужили его. Все вышли с георгиевскими крестами. Так же, как и остальные, они были одеты в папахи и черкески.
Среди матросов, двое обращали на себя особое внимание: матрос 2-й статьи Домерщиков, — разжалованный по суду лейтенант, человек храбрости и находчивости изумительной и, притом, самообладания олимпийского. Матросы, да и начальство, с величайшим уважением относились к нему. Он не только заработал полный бант солдатских георгиевских крестов и вернул себе потерянный чин, но за отличие получил следующий и был награжден Владимиром с мечами, золотым оружием и орденом Св. Георгия 4-ой степени. Под стать ему был и другой герой Дикой дивизии, Герасим Шарловский, 50-летний доброволец, пришедший из запаса бывший машинный унтер-офицер Тихоокеанского флота, артурец и георгиевский кавалер, сподвижник Подгурского. Здесь в дивизии заработал он свои остальные кресты. Еще молодым матросом отличился, когда, плавая на клипере «Наездник», спас товарища, упавшего за борт в открытом океане в свежую погоду. В этом невзрачном с виду, неряшливом человеке с насупленным лбом и лезущими в рот моржовыми усами билось сердце истинного героя, рожденного для войны. Вот в такую-то компанию и попал наш мичман «Сорви голова».
В январе 1915 года штаб Дикой дивизии находился в монастыре, в местечке Ломны. Командовал ею, как известно, Великий Князь Михаил Александрович. Начальником штаба состоял полковник генерального штаба Я. Д. Юзефович. Командирами бригад были генералы П. Н. Краснов и К. Н. Хагондоков. Полками командовали; князь Святополк-Мирский, граф Воронцов-Дашков, П. А. Половцев, князь Гиви Амилахвари и другие. Офицерами состояли преимущественно прирожденные кавказцы, но было и не мало представителей наших лучших кавалерийских полков.
На заре 21-го дивизия втянулась в наступательный бой на Самборском направлении, имея перед собой австро-венгерские части. На левом фланге боевого участка бригады генерала Хагондокова находились две роты второочередного 240-го пехотного Ваврского полка, давно засевшие, на изолированной, неприступной высоте 763, в наспех вырытом окопе. Как и почему они забрались туда, неизвестно, но положение их было критическим, так как находившийся на той же сопке, только несколько повыше, австрийский редан, отлично укрепленный, крошил их денно и нощно пулеметным огнем. Этот редан царил над всей окрестностью, держа под огнем подступы к высоте и плато, на которое вышла Хагондоковская бригада. Однако, несмотря на сильный урон и полную отрезанность от тыла, с которым сохранялась только телефонная связь, австрийцам никак не удавалось выбить ваврцев; те, что называется, зубами вцепились и не отступали ни на шаг. Чем они там питались и как справлялись со своими ранеными (вывезти их не было никакой возможности), одному Богу известно. О командире этого героического окопа, подпоручике Полубояринове, которого никто не знал и о котором до сих пор никто ничего не слышал, уже начали слагаться легенды. Судьбе было угодно, чтобы на долю конно-пулеметно-подрывного морского отряда выпала честь не только выручить героев, но и разделить с ними лавры победы.
Случилось это вот как.
22-го, на рассвете, в отряде, ночевавшем в нескольких верстах от Хагондоковцев, получилась полевая записка с приказанием штаба дивизии выслать 2-ой конно-пулеметный-подрывной взвод в распоряжение генерала Хагондокова. Взводом командовал мичман «Сорви-голова». Взвод немедленно повскакал на коней и, захватив пулеметы и подрывное снаряжение (в упряжи, по типу горных батарей), тронулся в
путь. Утри стояло чудесное, солнечное, морозное.
Быстро спустившись со скалистых теснин, взвод вступил в зону шрапнельного огня. Обстрелянные молодцы внимания не обращали. Четко слышался в морозном воздухе перебор пулеметов.
«Короче повод! Рысью ма-а-арш!»
Со стороны посмотреть — чем не кавалерия? Если бы не Шарловский, никому бы невдомек, что кавалерия-то флотская. Старому машинному унтер-офицеру трудновато приходилось на коне.
Но вот и штаб бригады. Издали узнали высокую, статную фигуру генерала Хагондокова, в черкеске, с биноклем и Георгием на груди. Смотрит. Ребята подтянулись. Шарловский старательно поприжал локти. Строг был генерал, но храбрейший, а уж к всадникам — как отец родной. Шли за ним без оглядки. Генерал что-то диктует начальнику штаба (графу Келлеру), тут же сидящему на бурке перед разложенной картой.
Мичман «Сорви-голова» осадил взмыленного коня.
— Ваше Превосходительство, 2-й конно-пулеметно-подрывной взвод Балтийского флота прибыл в ваше распоряжение.
Генерал улыбнулся, подошел, пожал руку, похлопал коня.
— Здорово, моряки!
— Здав-же-при-ство! — лихо ответили, как один.
Взвод спешился. Мичмана генерал потребовал к себе.
Задача дана была такая: пробраться к ваврцам и взорвать австрийский окоп.
Когда «Сорви-голова» и Шарловский подошли к пропасти, окружавшей сопку со всех сторон (кроме той, где сопка прилегала к плоскогорью, занятому австрийцами) и заглянули в нее, оба затылки почесали. Пропасть зияла обледенелыми утесами, из глубины виднелись верхушки сосен, занесенных снегом. Спускаться по этаким отвесам — костей не соберешь. Было над чем призадуматься. Однако мичман недолго ломал голову. Решил действовать по-флотски: смастерить леерное сообщение и таким путем переправить через пропасть «максимки» (пулеметы), подрывное снаряжение и людей. В зарядных ящиках нашлись необходимые концы, парусина, даже блоки (матросы всегда останутся матросами). Словом, когда на утро начальство вышло, от взвода остались только зарядные ящики да кони. В белых балахонах, наметанных на живую нитку из парусины, сливаясь со снегом и потому незаметные для австрийцев, матросы уже подкрадывались к окопу ваврцев, предупредив их по телефону. К двум часам ночи они были уже там.
Ужаснулись. Не люди сидели и стояли в окопе, а тени. Оборванные, грязные, обросшие, почти все перераненные, еды — никакой, кроме промозглых сухарей, которых и топором не разрубишь, да какая-то бурда на талом снегу. Но все винтовки в исправности, вычищены, смазаны, патроны разнесены. Тут же, сквозь прозрачную корку льда, просвечивают зарытые трупы. Вот они, герои-то! Слезы навернулись.
— Где же ваш командир? Проведи к нему, — обратился «Сорви-голова» к подвернувшемуся безусому солдатику в рваной шинелишке.
— Это я, — ответил тот, застенчиво улыбаясь. Позвольте представиться, — подпоручик Полубояринов.
Мичман даже отступил (только тут он заметил офицерскую кокарду).
Среди этих отцов-бородачей он казался мальчиком, почти — ребенком. А вот, подите же… «Сорви-голова» обнял его…
Матросы со своими громадными пулеметами, непонятными цинковыми ящиками и блестящими чехлами от взрывателей внесли много бодрости и оживления. Раненых перевязали, накормили, заварили свежего чаю, а главное, поделились табачком: курева давно не хватало. Так с кружками горячего чая и цыгарками всем скопом принялись обсуждать положение. И вот какую штуку надумали: хитростью захватить редан.
План разработали такой: «Сорви-голова» вместе с восемью смельчаками, ночью, в белых балахонах, с подрывными патронами и ручными гранатами, обойдет редан с тыла и там в разных местах заложит патроны. Со взрывом первого (эффект взрыва грандиозен: 18 фунтов тринитротолуола) ваврцы открывают бешеный пулеметный огонь и несмолкаемым «ура» создают впечатление атаки, поддержанной внезапно подошедшим подкреплением. Тем временем в тылу редана страшные взрывы следуют один за другим, создавая иллюзию окружения и порождая панику. Тогда-то ваврцы с оставшимися матросами бросаются на штурм. План постановили осуществить на следующую ночь.
В назначенный час семь матросов во главе с мичманом и Шарловским выступили. Хоть и темень, но ориентироваться можно. Двигаются осторожно, обходя кустарники и ветви, чтобы не хрустело: могут быть «секреты». Временами даже ползут, зорко прислушиваясь. Долго так обходили, пока, наконец, не добрались.
Землянка! Отдушина розоватым отблеском озаряет ветки кустарника. Сторожевое охранение… Тихонечко заложили первый патрон. Отползли. Подальше заложили второй. Тишина мертвая. Изредка доносятся одиночные выстрелы из ружей. Так кротами, в разных местах заложили все восемь патронов.
В три утра ахнул первый. В тишине горной ночи впечатление — ужасающее. Страшный столб огня, снега, земли, камней, вывороченных деревьев. А оттуда, от ваврцев, заговорили пулеметы и понеслись крики «ура»…
У австрийцев — галдеж, смятение.
Второй взрыв, третий! Потом четвертый! Один ужаснее другого. Полагая, вероятно, что сейчас взлетит на воздух сам редан, австрийцы бросились вон. Но тут, под их ногами, рванулся шестой, затем разом — седьмой и восьмой. Светопреставление… Трудно представить себе панику.
Шальная пуля угодила в мичмана. Он упал. Шарловский бросился к нему.
— Не помирай!.. Подожди!.. Наша взяла! — бессмысленно бормотал он, склонившись над командиром, прикладывая снег и им же обтирая лицо.
К счастью, рана была не опасной. Когда «Сорви-голова» очнулся, «ура» уже неслось с самого редана.
Сдалось 380 австрийцев с 18 пулеметами…
А. Лукин
(2 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- Исторический архив (№105)
- Моряки у Ивангорода. – А. Лукин
- ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ ВЫСОЧАЙШАЯ ГРАМОТА
- Форма одежды чинов флота в царствование императора Александра I. – Юрий Солодков.
- Что произошло на “Пруте”. – П. А. Варнек
- Лига Обновления Флота и шхуна “УТРО”. – А. А. Штром
- Первые дни революции в Балтийском флоте. – Борис Бьеркелунд
- Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
- Двойной хлюст. – Д. А.
Loading ...