ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Первоначальное мое желание составить «Историю Сергиевского артиллерийского училища» не могло быть исполнено за неимением точных данных, касающихся дореволюционного периода существования училища, а также исчерпывающих подробных сведений о существовании училища в гражданскую войну. Кроме того, сорокапятилетняя давность всех происшедших событий заставляет понемногу забыть многие факты, даты, фамилии офицеров и юнкеров и т. д. Все же то многое, что еще удержалось в памяти, передаваемое со всей возможной точностью, может еще дать почти полное представление о жизни и деятельности училища в период 1919-1921 гг. Все описываемое ниже тесно связано с моими личными переживаниями и уже поэтому не может носить названия «Истории училища».

Сергиевское артиллерийское училище было открыто в 1913 году в г. Одессе, на 3-ей станции Большого Фонтана, поблизости от находившегося там же Одесского кадетского корпуса.

Училище было оборудовано по последнему и новейшему (в те времена) образцу техники с исключительно хорошо подобранным составом преподавателей и курсовых офицеров и с отличным составом юнкеров, очень быстро усвоивших славные традиции Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ. Не описывая первых лет существования училища, укажу только, что из-за начавшейся в июле 1914 года войны ему не пришлось дать ни одного нормального выпуска юнкеров: все выпуски, их было 12, были ускоренными, причем 12-й выпуск даже не закончил курса, так как училище было закрыто большевиками, занявшими Одессу в январе 1918 г. Таким образом, училище временно прекратило свое существование вплоть до октября 1919 года.

 

Глава 1-я. ОДЕССА

Приказом Главнокомандующего добровольческой Армией Сергиевское артиллерийское училище было восстановлено в октябре 1919 г. Укомплектовано оно было юнкерами, кадетами, вольноопределяющимися и добровольцами, имевшими среднее образование, находившимися в частях Добровольческой Армии и постепенно стекавшимися в Одессу, в стены училища. Вскоре в состав училища была влита Армавирская артиллерийская школа и таким образом был образован 13-й ускоренный выпуск, двух батарейного состава. (Армавирская артиллерийская учебно-подготовительная школа была основана в середине 1919 года, когда на вооружение Добровольческой Армии стали поступать английские и французские орудия. Обучение стрельбе из этих орудий и происходило в Армавирской арт. школе. Командовал школой капитан Сонги. В сентябре 1919 года школа была переведена в Севастополь и тут закончила свое существование, так как часть обучавшихся, имевших законченное среднее образование, была отправлена в Сергиевское артилл. училище, а остальные — в другие артиллерийские части).

Начальником училища был назначен прежний его начальник, генерал-майор Нилус, командиром дивизиона — полковник Козьмин, командиром 1-й батареи капитан Краевский, командиром 2-й батареи капитан Мамушин (чины указаны по тому времени), курсовыми офицерами: 1-го отделения капитан Горунович, 2-го капитан Георгиевский, 3-го капитан Олехнович, 4-го капитан Лукьянский.

Половина, примерно, курсовых офицеров и преподавательского состава были из прежнего состава училища. Среди них были: полковник Круссер, полковник Самарский, полковник Беляев, капитаны Корытин, Жовнер, Жагмен, Сомов. Инструктором верховой езды был капитан Гавликовский, адъютантом училища капитан Арнольд, а училищным священником О. Феодор Мильяновский.

Многих старых юнкеров может заинтересовать, почему полковник Петрович, известный артиллерист-теоретик, составивший вместе с генералом Нилусом книгу «Теория артиллерии», не вошел в преподавательский кадр вновь открытого училища? Произошло это потому, что во время первой оккупации Одессы большевиками он состоял преподавателем в артиллерийской школе, открытой красным командованием в помещении училища. При второй эвакуации полковник Петрович снова остался в Одессе.

В ноябре 1919 года 13-й выпуск приступил к занятиям. Эти занятия с опытными преподавателями шли нормальным порядком, так же как жизнь и питание юнкеров (по возможности того времени). Некоторое участие училище принимало и в гарнизонной службе, неся караулы и поддерживая в городе порядок, иногда нарушаемый бандитами и хулиганами.

В декабре общее положение фронта стало катастрофическим: красные быстро приближались к Одессе, жившей в тревоге и неизвестности.

В середине января 1920 года фронт был уже под Одессой. В громадном Одесском порту шла лихорадочная эвакуация, затруднявшаяся наплывом беженцев. Эвакуировались госпиталя, военные материалы, спасалось все, что возможно было спасти. По ночам порядок в городе и в порту часто нарушался подозрительными личностями, бандитами и обнаглевшими коммунистами… Для восстановления порядка требовалось принятие решительных мер.

Поэтому 22 января приказом генерал-майора Шиллинга, командующего войсками Одесского округа, училище было направлено в порт для обеспечения в нем порядка и для прикрытия эвакуации. Тогда же был отдан приказ об оставлении Одессы и отступлении в Крым.

В этот день юнкерам было разрешено в последний раз выйти в город проститься с родными и знакомыми. Мне удалось также побывать в моем родном Одесском корпусе и проститься с некоторыми из оставшихся в нем моих товарищей и бывших воспитателей.

Отмечу здесь, что корпус также готовился к выступлению в порт, но непонятная нерешительность директора корпуса, полковника Бернацкого, и запоздалое (на два дня) приведение в исполнение приказа об эвакуации явились причиной гибели корпуса, о чем я упомяну ниже.

Нужно отметить, что как училище, на 3-й станции Большефонтанской дороги, так и корпус, на 4-ой станции той-же дороги, находились в 5 клм. от города, а чтобы попасть в порт, необходимо было пересечь весь город.

На рассвете 23 января училище с оркестром в голове колонны прошло через весь город и заняло порт. Как выясняется только теперь, начальник училища перед уходом в порт послал в Одесский корпус офицера с предложением корпусу эвакуироваться вместе с училищем и под его прикрытием, но полковник Бернацкий это предложение отклонил, ссылаясь на то, что еще не получил официального приказа направить корпус в порт.

Важно указать, что орудий при училище в то время не было, так как они были еще раньше взяты на фронт, а новые доставлены не были. Таким образом, училище в тот момент представляло собой пехотную часть, вооруженную лишь винтовками и пулеметами.

По прибытии в порт главные силы училища расположились в Таможенной гавани, в больших и чрезвычайно холодных портовых складах, где находились караульное помещение, кухня и походный лазарет для подачи первой помощи пока что только обмороженным (в этом году была невероятно холодная зима, что сильно осложняло караульную службу).

Караулами и патрулями были надежно обеспечены Таможенная и Каботажная гавани, а в сторону города, расположенного значительно выше порта, были выставлены три сильные заставы:

застава № 1 — на Приморской ул. — Военный спуск, в сторону Пересыпи и Арбузной гавани, откуда скорее всего можно было ожидать нападения красных. Командовал заставой отделенный офицер 1-го отделения капитан Горунович;

застава № 2 — против знаменитой одесской лестницы, соединяющей Приморскую ул. с Николаевским бульваром. Командовал этой заставой отделенный офицер 3-го отделения капитан Олехнович;

застава № 3 — самая левофланговая, на перекрестке Польского и Ланжеронского спусков. Командовал заставой капитан Крыжановский.

Порядок был быстро налажен. Порт был очищен от всяких подозрительных личностей, которых юнкера отправляли в Комендантское управление в Воронцовском дворце, занятом довольно сильной комендантской командой. Из Воронцовского дворца порт был виден, как на ладони, и поэтому дворец являлся очень важным с тактической точки зрения пунктом, к сожалению не включенным своевременно в район, занимаемый училищем.

Отступающих частей Добровольческой Армии нигде видно не было. Уже потом это объяснилось тем, что путь отступления через Одессу был отрезан красными и нашим войскам пришлось отступать на Польшу, совершив всем известный «Бредовский» поход. В городе было более или менее спокойно. Далеко в море виднелись темные силуэты бездействовавших кораблей английского флота. Ожидали прибытия в порт одесских кадет, но они почему-то мешкали и еще не двигались из стен корпуса.

23 и 24 января прошли в спешной и беспорядочной эвакуации: слишком уж много скопилось в порту всего, что рвалось поскорее уйти от надвигавшейся красной опасности.

На рассвете 25 января красным частям при поддержке местных большевиков удалось ворваться в город со стороны Пересыпи и Куяльницкого лимана, продвинуться по Херсонскому и Нарышкинскинскому спускам в тыл Воронцовскому дворцу и выбить оттуда комендантскую команду, которая отступила по лестнице на нашу заставу № 2.

Другие красные отряды, двигаясь по Приморской ул., натолкнулись на заставу № 1, где произошло короткое, но сильное столкновение. Благодаря быстрым и решительным действиям наших пулеметчиков, красные были отбиты и отошли, оставив на мостовой несколько убитых.

На заставе № 3 также произошло небольшое столкновение: проникшие через Николаевский бульвар небольшие группы красных обстреляли на Ланжероновском спуске автомобиль английской военной миссии, спешивший в порт. Машина сошла с мостовой и разбилась об стену дома. Поспешившие на помощь юнкера отогнали красных, но смогли только констатировать смерть двух англичан, находившихся в разбитой машине.

При первых же выстрелах все училище было поднято по тревоге и быстро заняло намеченные позиции вдоль Приморской улицы и Куяльницкой железной дороги, между тремя заставами, хорошо укрывшись от огня красных между железнодорожными составами, брошенными вдоль всей линии.

Заняв выгодную позицию на возвышенности, красные открыли по порту сильный, но беспорядочный огонь, вызвавший панику среди беженцев, рвавшихся к пароходам, до которых огонь красных, к счастью, не достигал.

К началу боя я находился на заставе № 2. Весь этот участок принял под свое командование капитан Олехнович, который назначил меня юнкером для связи и, собрав все сведения о положении на заставах, послал меня к командиру дивизиона, полковнику Козьмину, находившемуся на нашей базе, для получения дальнейших распоряжений.

Исполняя приказание, я под прикрытием вагонов быстро достиг нашей базы и тут встретил адъютанта училища, капитана Арнольда, тщетно пытавшегося остановить бегущих в панике людей. Капитан Арнольд сообщил мне, что к концу мола, вне сферы огня красных пришвартовался английский крейсер, который должен будет своим огнем поддерживать наши действия и куда уже приглашено училищное начальство. Я бросился к крейсеру, но доступ до него был прегражден сильным кордоном английской морской пехоты, никого не допускавшей к трапу. На мое счастье я заметил на борту крейсера нашего командира дивизиона и доложил ему о положении на заставах. Через некоторое время полковник Козьмин передал мне следующее распоряжение: к нашей заставе № 2 будут подтянуты некоторые части, которые, при первом залпе английского крейсера, совместно с училищем должны очистить Воронцовский дворец от занимающих его красных.

Вернувшись на заставу, я доложил обо всем капитану Олехновичу. Затем потянулись долгие и томительные минуты ожидания. Ждали залпа с крейсера, который должен был дать нам сигнал к переходу в наступление, но крейсер упорно молчал. По прошествии некоторого времени, в течение которого перестрелка с красными то усиливалась, то затихала, капитан Олехнович вторично послал меня на крейсер узнать, почему крейсер не открывает огня.

Проделав тот же путь, я снова был около крейсера. Возмущенный полковник Козьмин сказал мне, что англичане что-то «хитрят» и огня открывать не собираются… Положение создавалось весьма конфузное…

Неожиданно раздалась беглая очередь, и разрывы шрапнелей повисли над Воронцовским дворцом. Но выстрелы последовали не с крейсера, а с какой-то нашей отступавшей полубатареи, на карьере влетевшей в порт по Польскому спуску. Лихо снявшись с передков на открытой позиции на портовой площади, полубатарея открыла беглый огонь по красным, начавшим панически очищать дворец. Поддержанные пулеметным и ружейным огнем наши части правого фланга быстро поднялись от заставы № 1 по Военному спуску и через три четверти часа заняли дворец и Николаевский бульвар. На Польском и Ланжероновском спусках присутствия красных, вообще, замечено не было, и наши патрули свободно доходили до Пушкинской улицы. Вот что значит присутствие хотя бы двух орудий, умело и во время использованных их лихим командиром!

От батарейцев мы узнали, что, отступая через город с севера, они услышали сильную перестрелку в порту и их командир, сделав из предосторожности большой крюк вправо, по Польскому спуску беспрепятственно добрался до порта и, как оказалось, в самый нужный момент.

Об общей обстановке мы узнали, что красные (по всей вероятности — партизаны атамана Григорьева, в чем не ручаюсь!) заняли Пересыпь и северо-восточную часть Одессы, а главное — «Одессу-Товарную» и путь отступления на Одессу отрезан. Удалось проскочить в Одессу только лишь некоторым небольшим частям.

Ну, а что же кадетский корпус? До сих пор его в порту не было. Оказалось, что только утром он двинулся из своего помещения. Почему это не было сделано вовремя?

Во всяком случае положение в порту было восстановлено. Красные больше не мешали эвакуации. Иногда только начиналась перестрелка по Приморской улице, в направлении Арбузной гавани.

Около 3 часов дня неожиданно для всех был получен приказ — немедленно оставить занятую линию, отходить в порт и спешно грузиться… Утверждают, что на этом настояли англичане, которые, не желая вмешиваться в назревающий новый бой, так как наступление красных должно было неминуемо повториться, послали в порт свой крейсер и два миноносца не для поддержки нас в бою, а для погрузки училища и других отступающих боевых частей и кадетского корпуса.

Не зная общей обстановки и не понимая смысла такого спешного отступления, юнкера двинулись к молу. Красные сначала не преследовали отходящих, но, сообразив в чем дело, заняли позиции над портом и открыли сильный беспорядочный огонь, не причинявший, к счастью, никакого вреда, но опять вызвавший панику среди беженцев. Все с ужасом бросились к немногим остававшимся еще в порту пароходам. Приходилось наблюдать душераздирающие сцены отчаяния людей, не попавших на суда.

Юнкера постепенно оставили заставы и сосредоточились за складами своей первоначальной базы. Отступая, они с горечью смотрели на приведенные в негодность прислугой, одиноко брошенные две пушки, только что так лихо действовавшие против красных…

От пакгаузов приказано было постепенно двинуться к крейсеру, находившемуся вне сферы ружейного огня красных. Английский кордон пропускал на крейсер только исключительно юнкеров, различая их по красному с золотой обшивкой погону. Первоначально пытались отнимать у юнкеров винтовки, но потом ограничились только тем, что забирали штыки(!) и… вещевые мешки, бросая их тут же в воду.

Когда последние юнкера грузились на крейсер, стрельба на нашем фланге (быв. 3-я застава) приняла интенсивный характер и мы увидели бежавших в направлении крейсера наших кадет! Их было всего около полуроты, увлекаемых доблестным командиром 1-й роты полковником Самоцветом. А произошло следующее: только утром 25 января директор корпуса отдал приказ двинуться в порт, но когда корпус подошел к порту, было уже поздно, путь был перерезан красными! Полковнику Самоцветову с полуротой удалось все же прорваться в порт по Ланжероновскому спуску, а полковник Бернацкий, видя безвыходность положения, решил отступать на Румынию. Из описаний этого отступления кадетами, его участниками, мы уже знаем, что румыны не пропустили корпус через Днестр. Части кадет 1-ой и 2-ой рот, после жестокого боя под деревней Кандель, понеся потери убитыми и ранеными, удалось прорваться через красное кольцо и присоединиться к отряду ген. Бредова. Директор же корпуса с несколькими офицерами и двумя младшими ротами был принужден сдаться в плен красным. Все они были уведены в Одессу и дальнейшая судьба их неизвестна.

Забрав на борт юнкеров и кадет, крейсер вместе с другими судами вышел в море. Выйдя в море, крейсер перегрузил нас на небольшой транспорт «Николай», пришедший в Одессу из Константинополя. Море сильно волновалось, начинало уже темнеть. Наш транспорт взял курс на Севастополь.

В это время стоявший на горизонте английский флот неожиданно открыл ураганный огонь по пустынному берегу в направлении лиманов. Куда он стрелял, кого он там в темноте видел? Мы решили, что стреляют они просто «в небо», чтобы потом сообщить куда следует, что эвакуация происходила под прикрытием английского флота…

Груз нашего транспорта состоял из большого количества галет и банок консервированного молока и шоколада, которые и явились пищей юнкеров в двухдневной дороге. Следствием такого питания было большое количество желудочных заболеваний среди юнкеров и у некоторых — в серьезной даже степени.

На вторые сутки, к вечеру 27 января, «Николай» выгрузил юнкеров у Севастопольской Южной пристани. В портовых магазинах немедленно была оборудована «база № 1», где поместился штаб училища и временный санитарный пункт для заболевших юнкеров.

Ночь мы провели в каких-то складах, но некоторым из нас удалось воспользоваться гостеприимством жителей ближайших к порту домов, которые за это были щедро вознаграждены консервированным молоком, ставшим нам ненавистным.

По прибытии в Севастополь училище поступило в распоряжение Командующего войсками в Крыму генерала Слащева. Уже на следующее утро в порт был подан эшелон и, погрузившись, училище двинулось в направлении Джанкоя.

 

Глава 2-я. В КРЫМУ

К моменту прибытия Сергиевского артиллерийского училища 27 января 1920 г. в Севастополь, положение в Крыму было очень серьезным: большевики наседали, стараясь пробиться в Крыму через Перекоп или Чонгар, где сравнительно малочисленные войска Белой Армии героически отражали атаки красных, не давая им возможности захватить Крым, куда стекались уже отступающие на всех фронтах добровольческие и казачьи части.

Командующим Крымским фронтом был генерал Слащев (впоследствии получивший наименование «Крымский»), который блестяще справлялся с задачей обороны Крыма. Несмотря на некоторые свои странности генерал Слащев пользовался среди своих войск большим авторитетом и приходится лишь пожалеть о бесславном его конце, всем известном.

Ввиду недостатка войск, каждая новая боевая часть, прибывавшая в распоряжение генерала Слащева, была просто кладом; поэтому уже 28 января училище получило приказание двинуться на фронт, погрузилось в эшелон и направилось на станцию Джанкой.

В Севастополе осталась база № 1 училища, в лазарете которой было помещено несколько больных юнкеров; преподавательский и административный персонал также остался в Севастополе.

При первой же поверке было установлено, что в личном составе училища не хватало шести юнкеров, в том числе и фельдфебеля 1-й батареи Анжианова-Кузько. Так как свидетелей их смерти или ранения не было, то этих юнкеров посчитали «без вести пропавшими». Новым фельдфебелем был назначен старший портупей-юнкер В. Оттерстетер.

Ехали мы по перегруженной железной дороге удивительно медленно, в теплушках было нам неприятно холодно и… голодно. Юнкера все еще находились под впечатлением одесской эвакуации, стараясь разобраться во всем происшедшем.

По прибытии в Симферополь стало известно, что генерал-лейтенант Нилус подал в отставку и остался в Севастополе. В должность начальника училища вступил командир дивизиона полковник Козьмин.

В Симферополе мы простояли три дня и, наконец, достигли станции Джанкой, базы всей прифронтовой полосы. Тут же находился и штаб командующего, генерала Слащева, расположенный в поезде, состоявшем из нескольких пассажирских вагонов.

Наш эшелон был отведен на запасный путь, и мы продолжали в нем жить в ожидании дальнейших приказаний. В первый же вечер нашего пребывания в Джанкое произошла незабываемая встреча с прибывшими с фронта и направляемыми на отдых юнкерами Киевского Константиновского военного училища, отличившегося в январских боях с красными на Перекопе. Училище это понесло до 50% потерь, но январское наступление красных было отбито и сейчас юнкера шли на заслуженный отдых, везя с собой многих своих раневых. Узнав об их прибытии, мы бросились к их эшелону, и Константиновцы рассказали нам о последних тяжелых боях, продолжавшихся несколько дней и так дорого стоивших их батальону.

В очень тяжелых условиях мы простояли в наших теплушках дней десять, терпя голод и холод. Появились в училище первые заболевания сыпным тифом.

Однажды училище посетил генерал Слащев. В командном составе училища произошли большие перемены: как уже было сказано, в должность начальника училища вступил полковник Козьмин. Кроме того, приказом Инспектора артиллерии в училище были назначены два новых командира батарей (со стороны), оба — георгиевские кавалеры. 1-ю батарею принял молодой полковник Хаборский, при нем старшим офицером капитан Краевский, бывший командир батареи. 2-ю батарею принял порт-артурец полковник Грибовский; старшим офицером при нем полковник Корытин. Бывший же командир батареи капитан Мамушин был назначен начальником училищной базы № 2, расположившейся в Джанкое.

Не зная назначения этих баз, юнкера сочинили шутливую песенку, в которой пелось: «Как яркими алмазами, дорожку нашу, знай, украсили мы базами многострадальный край!» (на мотив «Садко»).

В середине февраля было получено приказание двинуться на фронт: 1-я батарея направлялась на Перекопский участок, 2-я — на Сивашский (ст. Таганаш). Через несколько дней наша 1-я батарея походным порядком, через с. Воинка, прибыла к месту назначения в Карпову Балку.

К этому времени наша оборонительная линия на Перекопском перешейке делилась в свою очередь на два участка, разделенных озерами: главный участок, Юшунский, тянувшийся от берега Черного моря до какого-то озера; второй участок, второстепенный, Карпова Балка, простиравшийся от этого озера до Сивашей. Перекоп и Армянск были в руках противника. Вообще же весь крымский фронт делился на два направления: Перекопское и Сивашское.

Наша 1-я батарея была влита в состав 1-го дивизиона 34-ой артиллерийской бригады, получив три трехдюймовых орудия.

Вся артиллерия участка Карповой Балки подчинялась командиру дивизиона 34-ой артиллерийской бригады, полковнику Пастернаку, который имел в своем распоряжении: на правом фланге, у Сивашей, чешскую батарею из двух пушек (происхождение этой батареи не ясно: как будто бы она была создана и оборудована чешскими колонистами. Во всяком случае, батарея эта выглядела отлично, имея две новеньких пушки. Прислуга и весь, вообще, состав батареи были прекрасно одеты в синие полушубки с каракулевыми воротниками и синие же бриджи и обуты — к нашей зависти — все в высокие сапоги); в центре участка — три пушки 34-ой артиллерийской бригады, и на левом фланге — три наших пушки, причем самая левофланговая, капитана Олехновича, находилась в версте от нас, на берегу большого озера.

Таким образом, на приблизительно 10-верстном фронте полковник Пастернак располагал восемью орудиями.

Принятые нами орудия были старые, но в хорошем еще состоянии. Конский состав был также хорош, но особенно выделялись коренные 1-го орудия, два громадных гунтера, которые всегда выручали всю батарею, когда нужно было вытаскивать из грязи пушки или зарядные ящики. Ездовым этого уноса был юнкер Гавриил Буряк, которому эти богатырские кони и были обязаны своим блестящим состоянием.

Юнкера были назначены номерами при орудиях, ездовыми, телефонистами и пулеметчиками. Но почти половина батареи оставалась «без места», и из этих юнкеров было создано так называемое «прикрытие», по образцу пехотной части.

На фронте было затишие. Большевики, видимо, были истощены неудачными для них январскими боями и наступать больше не пытались. Жили мы очень скучно, в маленьких избах, еда была очень скромная: большей частью — знаменитая «камса» и перловая крупа, прозванная «шрапнелью». Среди юнкеров было много заболеваний тифом.

В конце февраля стали поступать сообщения о накоплении сил противника на Юшунском и нашем участках фронта и, наконец, 27, кажется, февраля на рассвете началось новое наступление красных.

Решив использовать элемент неожиданности, они еще в темноте бросились в атаку. Пехота наша встретила их огнем. Впереди нас закипел бой, наши орудия и «прикрытие» были наготове. Первой заговорила пушка капитана Олехновича и за ней вступила в бой и вся наша артиллерия. Когда уже совершенно рассвело, первая атака красных была отбита, но со стороны Юшуни слышалась непрерывная канонада.

Через несколько часов, поддержанные слабым артиллерийским огнем (видимо, у них было мало орудий), красные снова перешли в атаку, пользуясь густым туманом, но совместными действиями пехоты и артиллерии и эта атака была отбита и красные отошли на исходные позиции.

Когда мы уже собирались праздновать победу, было получено сообщение, что главный, юшунский участок фронта прорван красными и нам было приказано сняться с позиции и отходить в направлении на Воинку, чтобы не оказаться отрезанными противником.

Обождав пушку капитана Олехновича, мы двинулись. из-за невылазной грязи, болот и гатей, пересекающих дорогу, отступление шло медленно и тяжело.

У одной большой гати застряли почти что окончательно. Вот тут то и поработали гунтера-коренники 1-го орудия, которых впрягали, поочередно, в другие орудия и ящики. В стороне медленно тонули засасываемые грязью повозки и какая-то несчастная лошадь, которой никак уже нельзя было оказать помощи.

Красные пытались помешать нашему отступлению огнем двух пушек, которые по ошибке били по небольшому хуторку вправо от нас. Юнкера шутили, говоря, что командир красной батареи был «наш», так как определенно не хотел в нас попадать (может быть так оно и было на самом деле?).

Пройдя верст десять, мы остановились у одного большого хутора. Здесь был получен грозный приказ генерала Слащева: немедленно перейти в контрнаступление и остановить красных. Прибыли подкрепления, — эскадрон гусар, не помню уже, какого полка, и горсточка пехоты; главные же резервы были брошены на Юшунь.

По приказу полковника Пастернака все имеющиеся налицо восемь орудий выстроились в одну линию, позади пехоты, имея то же самое расположение, что и раньше: на правом фланге чешскую батарею, потом пушки 34-ой бригады — в центре и нашу — на левом фланге. Сам полковник Пастернак устроился на наблюдательном пункте, на стоге сена.

Не помню уже, сколько времени тянулось томительное ожидание. Вдруг впереди раздался бешеный ружейный и пулеметный огонь, это наши встретили наступающие цепи красных. Сразу же вступили в бой и наши пушки. Сначала стреляли по-орудийно и по-взводно. Прицел все уменьшался. С наблюдательного пункта вдруг пришла команда «Беглый огонь!» и все восемь орудий заработали так, как будто хотели перегнать друг друга, только успевали подавать снаряды…

Вдруг телефонист на батарее крикнул: «Красные бегут!» Огонь впереди еще как будто бы усилился, и оттуда донеслось «ура!». Все наши пешие и конные части бросились в контратаку. Прицел стрелявших орудий стал быстро увеличиваться… Через несколько минут чешская батарея помчалась вперед, за нею — пушки 34-ой бригады и, наконец, наша батарея. Так, поочередно меняя позиции, мы преследовали нашим огнем спешно уходивших красных. К вечеру подошли к знакомой уже нам злополучной гати и разбитому хуторку и там заночевали, прямо на позициях.

Утром мы вошли в Карпову Балку. Узнали, что красные разбиты также и у Юшуни и положение восстановлено, но что наше контрнаступление продолжается. После короткого отдыха мы двинулись на Армянск и Перекоп, уже взятые с налета нашими частями юшуньского участка.

Ночевали в Армянске. Продолжая наступление, наши части, поддержанные свежей донской конницей генерала Морозова, вышли за Перекопский Вал, но здесь встретили сильное сопротивление красных, организовавших оборонительную линию у села Первоконстантиновка в камышах, вдоль широкой гати. Необходимо было их оттуда выбить и для этого туда были направлены спешным порядком наши 1-ое и 2-ое орудия под командой капитана Лукъянского с задачей облегчить пехоте переправу через гать. Здесь и произошло лихое и красивое артиллерийское дело: подойдя по широкой и большой балке как можно ближе к противнику, обе пушки выскочили из балки и, проскакав на карьере довольно большое промерзшее поле и снявшись с передком прямо перед гатью, открыли беглый огонь прямой наводкой по засевшим в камышах красным.

Те сейчас же, конечно, ответили сильным, но беспорядочным ружейным и пулеметным огнем, к которому вскоре присоединилась и красная артиллерия: первый же снаряд угодил как раз между 1-м орудием и отъезжавшим передком, не нанеся, к счастью, никаких потерь ни прислуге, ни лошадям. Юнкера и тут опять шутили, что командир красной батареи был тот же «свой», так как следующие снаряды просто не хотели ложиться на наши пушки, а рвались где-то вправо, влево, спереди или сзади…

Капитан Лукьянский, не обращая внимания на пули, стоял во весь рост на правом фланге орудий и подавал команды, а наши лихие и опытные наводчики били противника, что называется, в лоб. Я был на 1-ом орудии и отчетливо слышал, как пули щелкали, попадая в орудийный щит…

Огонь наших пушек был настолько меток и быстр, что противник не выдержал и начал покидать камыши; в этот момент поднялась наша пехота, беспрепятственно перешла гать и ворвалась в Первоконстантиновку. И здесь наши орудия поддержали пехоту, сопровождая отступающих красных беглым огнем. Закончила бой конница генерала Морозова, которая, обойдя противника слева, к вечеру загнала красных в Сиваши, а на следующее утро уничтожила 2.500 красноармейцев, захватив при этом два орудия (наверное те самые, что стреляли по нас!).

Так закончился славный бой под Первоконстантиновкой, за который наша батарея была представлена к 20 георгиевским крестам.

Наступление красных опять потерпело неудачу, и бои прекратились. Нас отвели в Карпову Балку. В марте мы передали наши орудия пришедшим нам на смену частям корпуса генерала Кутепова.

Из Карповой Балки мы перешли в село Солдатское, где встретили праздник Пасхи, потом долго стояли в немецкой колонии Люстиг и, наконец, получили распоряжение направиться в Севастополь в состав гарнизона Севастопольской крепости и для продолжения прерванных занятий. В Джанкое встретились с нашей 2-ой батареей, которая, оказывается, не отстала от нашей и за бой под Таганашем и Чонгаром также заслужила 20 георгиевских крестов. Подробностей о действиях 2-ой батареи не помню, вспоминаю только, что юнкера превозносили своего командира батареи, полковника Грибовского, старшего офицера, полковника Корытина, и капитана Шуневича, любимца юнкеров, про которого пели: «И с видом королевича на бой, кровавый бой, фигура шла Шуневича, ведя нас за собой».

40 георгиевских крестов достаточно говорят о том, как училище вело себя на фронте.

В. Дюкин 2-й

(Окончание следует)

 

Объединение Корниловцев ко дню 50-летия основания своего Ударного Полка выпустило Книгу – Памятку где в ряде статей освещается, пройденный полком, путь в борьбе за честь России.

Для Европы — книга продается в магазине «Кама» 27, rue des Villiers, Neuilly s/S. Цена 7 фр. 50 сант.

 

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ