ВОЕННАЯ БЫЛЬ

(27 января 1904 г.)

Несколько времени тому назад в библиотеку кают-компании попала книжка на испанском языке, изданная в Барселоне, после русско-японской войны: дневник Хесибо Тиковара, ко­мандира японского миноносца, принимавшего участие в нападении на нашу эскадру на рейде Порт-Артура 27 января 1904 года. Просмотрев этот дневник, я нашел, что он несомненно пред­ставляет известный интерес, так как описывает события, всем нам хорошо памятные, передава­емые непосредственным их участником, сообща­ющим к тому же настроения и взгляды японцев в то время. Поэтому я решил попробовать пере­вести начало дневника на русский язык и пе­редать на усмотрение редактора журнала «Во­енная Быль». Если они подойдут и будут напе­чатаны, значит мой труд не окажется напрас­ным.

В прямых скобках я поставил числа по стар. стилю.

Порт Иоконака 26 (13) января 1904 г.

На борту «АКАСУКИ»

Наконец могу немного отдохнуть. Эти по­следние пятнадцать дней были испытанием для всех, как для офицеров, так и для матросов. Все время в непрерывном плавании, днем и ночью, иногда с эскадрой, иногда с флотилией минонос­цев. Погода адская и холодно дьявольски. И все время одно и то же. Не могу, понять, почему выбрали такую собачью погоду. Это единствен­ное, что вызывает у всех отвращение и напрас­ный расход материалов.

Если бы, по крайней мере, была уверенность в том, что война будет объявлена. Все вертится вокруг этого. Ведь уже столько времени, как все только и говорят об этом, что, в конце кон­цов, не верить невозможно. Во всяком случае, на море мы предъявим русским хороший счет, осо­бенно когда их матросы не имеют никакой прак­тики, а корабли, за исключением нескольких, ничего не стоят. Один наш офицер Генерально­го штаба жил некоторое время в Порт-Артуре, ради разведки, как это делается в последнее время, и убедился, что русские не верят в воз­можность войны. Не упражняются, не практи­куются в стрельбе. В одном углу арсенала за­брошено много торпед, к которым месяцами ник­то не прикасается. Какая небрежность, несмотря на то, что все торпеды последних моделей.

Хотелось бы знать, воспользуемся ли мы всем этим и имеет ли Микадо в проэкте что ли­бо серьезное? Ведь нет другого средства, как вызвать войну, особенно после нашего союза с Англией и продолжающегося продвижения рус­ских в Маньчжурии. Видно приближается мо­мент неотвратимого первого выстрела. Час этот уже подошел, и мы имеем все данные это сде­лать.

Командующий снова приказал собрать нас всех, вероятно, чтобы опять повторять одно и то же: что «солдаты никогда не должны зани­маться политикой». На этот раз он прав и го­раздо лучше только наблюдать и выполнять свои обязанности, чтобы наши корабли были в полной готовности.

Так как течь, которую имел мой миноносец, тщательно заделана я хочу теперь, окончив ис­правление, еще раз осмотреть днище и винты моего прекрасного суденышка. Мне кажется, что я заметил легкий, но неприятный шум в послед­нюю ночь, когда мы производили разведку в районе о-ва Эллиот.

1 февраля (19 января)

Не касался пера вот уже несколько дней, Не думал, что так скоро последует подтверждение моих скромных наблюдений.

Потрясающая новость: Начальник флотилии миноносцев едва мог говорить от волнения, не был в состоянии произнести что-либо, кроме единственного слова: «Мобилизация!» и совер­шенно не мог оставаться спокойным, ходил, спо­тыкаясь, с одного места на другое и смеялся без причины. Всякие объяснения были излишни. Все мы полностью отдавали себе отчет в проис­ходящем. Наступил долгожданный момент. На­до произвести мобилизацию всей эскадры и, как только будет получен приказ, выйти немедлен­но в Сасебо. Каждый момент может быть реша­ющим. Наконец-то мы воюем. Ничто не должно помешать нам прийти вовремя. Дела у нас будет по горло. Надо вычистить и смазать салазки, чтобы ящики со снарядами легче скользили. Котлы в порядке и остается их только затопить. Команда превосходна. Она уже была хороша, когда явилась на судно, а мирная зимняя кам­пания еще улучшила. Все мы чему-нибудь да научились и ничто нас уже не может удивить. В этом я уверен.

2 февраля (20 января)

Я только что вернулся с проводов. Было очень хорошо, но мне не по душе эти чуждые нам обычаи, которые мы заимствовали от нем­цев. У меня к ним мало склонности. Из ино­странцев мне больше нравятся англичане. Во всяком случае, — это практичный народ. Но се­годня и я заразился и принял участие в общем веселье. Однако не следует заполнять дневник моей собственной особой. В ближайшее время я надеюсь описать более важные события.

Война — факт, и наша флотилия, по словам начальника, будет первая, которая отправится к Порт-Артуру. Места мне хорошо знакомые. В течение минувшей зимы мы бывали там больше двадцати раз. И поэтому, полагаю, каждая бух­та, каждый мыс, всякая глубина мне так же хо­рошо известны и знакомы, как если бы они бы­ли японскими. Это так и будет. И скоро!

4 февраля (22 января)

Трудно было узнать город и порт Сасебо. Полно войск всякого рода, и порт оказался очень мал для такого количества судов, предназначен­ных для перевозки этих войск. Каждый день уходят пароходы в Фузан и Мазампо. Но, как передают, главная масса должна быть высаже­на в центре Кореи. Этим местом избрано Че­мульпо.

Весь флот находится под начальством адми­рала Того, что всех нас радует, так как он участ­ник войны 1894 года и очень умный. Я же, во всяком случае, очень рад, что командую мино­носцем и буду от него на известном расстоянии. Он является плохим соседом для своих подчи­ненных.

5 февраля (23 января)

Находимся перед неминуемым столкновени­ем. Правительство порвало дипломатические сношения с Россией. На нас возложена защита и охрана наших прав. Короче говоря, — нападе­ние, когда оно будет возможно. В воскресенье, очень рано выходим со всей эскадрой, но куда — неизвестно. Во всяком случае, вероятнее все­го, что к Порт-Артуру или в этот район. Нет возможности описать одушевление, охватившее город. Никто не смог бы узнать этот старый Са­себо. Но такое одушевление не продолжится долго, и снова вернутся обычные тишина и спо­койствие. Сегодня в порту получили новые мин­ные аппараты взамен старых, достаточно изно­шенных при постоянных маневрах до такой сте­пени, что при последних упражнениях они ока­зывались несколько раз неисправными. А если бы это случилось, когда нашей целью были бы русские? Я уверен, что если бы со мной произо­шло нечто подобное, — я сошел бы с ума. После полудня мы получили новые «сигары» из брон­зы и завтра на рассвете уходим в море на соеди­нение с эскадрой. Обучение теперь будет про­изводиться каждый день и, конечно, в действи­тельности получится совсем не так, как на мане­врах. Но к чему засорять мозги прежде време­ни.

6 февраля (24 января)

Вся эскадра вышла сегодня из Сасебо, но ни­кто не знает, куда мы идем. Приказано «следо­вать за адмиралом». Судя по курсу, идем к Порт-Артуру.

Минный офицер был целый день занят со своей прислугой у минных аппаратов, подправ­лял, смазывал и чистил, как будто верил в то, что можно сделать их безупречными. В откры­том море и в ожидании чего-то важного, что должно произойти этой ночью, я чувствовал се­бя совсем иначе, чем обычно. И не сомневался, что ни один из моих товарищей не чувствовал себя по-другому. Каждый русский вне сраже­ния был для меня поводом к насмешке, потому что я действительно ненавижу эту страну, кото­рая является единственной помехой для вели­чия Японии. Моего лейтенанта не могу заставить покинуть верхнюю палубу. Он иногда броса­ется, как белка, с одного борта, на другой, а по­рой остается неподвижным, рассматривая гори­зонт в бинокль. Было бы благоразумнее побе­речь глаза для ночи. Тогда они нам больше при­годятся.

9 февраля (27 января), ночью.

Наконец-то могу записать то, что произошло и рассказать правду, так как много есть о чем сообщить, значительно больше того, что можно было предположить три дня тому назад.

Вчера утром эскадра подошла к Вей-Ха-Вею и стала на якорь. Флотилии миноносцев полу­чили приказание подойти возможно ближе к флагманскому кораблю и стать на якорь. По окончании маневра начальникам дивизионов и командирам миноносцев было приказано неме­дленно прибыть на флагманский корабль.

Необъяснимое волнение охватило меня. Зна­чит, верно, что мы с нашим оружием, которым мы так гордимся, идем в бой? Мне казалось, что эти блаженные русские очень далеки от пред­положения, что развязка наступит так скоро, без объявления войны, обычая европейского, до­статочно смешного, непонятного и у нас совер­шенно неизвестного.

Начальник дивизиона оповестил нас, что ад­мирал желает нас видеть возможно скорее, и ми­нуту спустя мы уже находились с начальником дивизиона в его шлюпке.

На палубе «Асаки», флагманского корабля, было много офицеров, которые нас поздравляли, как первых, идущих в бой на врага. Затем мы прошли в салон адмирала. Здесь находился ста­рый Того с его европейским лицом, которое я ему не ставлю в упрек, окруженный начальни­ком штаба, несколькими флаг-офицерами и ко­мандиром «Асаки». Перед адмиралом была раз­вернута карта Желтого моря и другая — Порт-Артура. Мы разместились вокруг большого сто­ла и один из офицеров штаба вручил каждому из нас карту внешнего рейда и внутреннего бас­сейна Порт-Артура, на которой были тщатель­но нанесены положение каждого из кораблей русской эскадры. Офицеры 2-ой флотилии по­лучили планы бухты Талиенван и Дальний. За­тем адмирал, со свойственной ему манерой, крат­ко и сжато сказал нам приблизительно следую­щее :

«Господа, этой ночью, после двенадцати ча­сов, необходимо атаковать русские эскадры в Порт-Артуре и в Дальнем. Оставляю начальни­кам флотилий выбор подходящего момента, на­иболее подходящего для атаки, после того как они точно ориентируются в положении. Возмож­но, что все суда, а линейные корабли – наверное, будут на внешнем рейде Порт-Артура, но неко­торые могут оказаться и в Дальнем. Вторая флотилия выяснит это окончательно (Здесь я не могу не улыбнуться, вспомнив вытянутые лица командиров миноносцев второй флотилии. Бы­ло так приятно видеть зависть других. Бедняги знали, что лучшие корабли были в Порт-Арту­ре). На плане внешнего рейда Порт-Артура, ко­торый каждый из вас имеет перед собой, — про­должал адмирал, — точно обозначены места, где стоят на якоре неприятельские суда. Эти дан­ные получены из верного источника, от офице­ра Генерального штаба, который жил переоде­тым некоторое время в Порт-Артуре. По его со­общению, более чем вероятно, что вы найдете врага совершенно беззаботным, больше того — не ожидающим в ближайшие дни открытия враждебных действий. Во всяком случае, я не стану настаивать, чтобы вы очень верили в та­кую возможность, ибо с того времени русские могли подупражняться в отражении атак миноносцев. Из этого можно заключить, что они ожи­дают с началом военных действий атаки наших миноносцев и нет ничего удивительного, если они установят охрану за пределами внешнего рейда. Хочу все-таки рекомендовать следующее: каждый из вас избирает для нападения круп­ные единицы и большие крейсеры. Не собира­юсь напоминать, что первое условие для при­ближения к врагу на действительный выстрел — это совершенная невидимость собственного судна. Точно соблюдайте, чтобы все огни были потушены. Если встретится необходимость иметь освещение, — оно должно быть совершен­но невидно извне. Кроме того, механики долж­ны всегда держать топки хорошо закрытыми и перед атакой иметь много пара. Наибольшую скорость миноносцам иметь только в момент ата­ки или если сами будут открыты крейсерами или боевыми кораблями. И я снова позволяю себе напомнить, что атака должна быть произве­дена со всей возможной энергией и настойчиво­стью. Ибо, господа, мы находимся в самом на­чале войны и только тот, кто упорно идет впе­ред, — может рассчитывать на победу. Ваша задача самая простая, и я только об одном про­шу, так как до сих пор под моим начальством вы разрешали вопросы более сложные, чтобы вы оказались достойными того доверия, которое я вам оказываю и за которое несу ответствен­ность перед Его Величеством Микадо».

Закончив, адмирал поднялся, и мы все за ним.

«Надеюсь, что мы все снова встретимся, вы­полнив свою задачу. Если же некоторым из вас предстоит умереть, — для него это будет наи­высшей славой, — пожертвовать своей жизнью для величия Японии, а история навсегда запи­шет такого в число своих героев».

Последовал взрыв энтузиазма в честь Мика­до и, случай редкий и необычайный, — старый Того подал знак и нас обнесли бокалами шам­панского, напитка европейского. Адмирал воз­гласил тост за наше здоровье и за счастливый исход операции, затем, пожав всем нам руки, адмирал нас отпустил.

Вернувшись на флотилию, начальник

И так продолжалось порядочное время. По примеру старшего начальника он угостил нас бокалом шампанского и отпустил. Спустя два часа мы должны были сняться с якоря.

Когда я вернулся на мою «Акасуки», вся команда была на палубе, ожидая узнать ново­сти. Все горели желанием сражаться и хотели показать, на что они будут способны. Какое громадное удовлетворение чувствуешь, когда знаешь, что можно быть уверенным во всем до пустяков и что сердца горят одинаково у всех, от унтер-офицеров до матросов и кочегаров.

Объяснив всем задачу предстоящей ночи, я был тронут до глубины души одобрением и ру­коплесканиями, которыми вопреки всякой дис­циплине были встречены мои слова.

«Говорить будем после, — сказал я им, — те­перь мы должны приготовить наш корабль к бою». С минерами мы произвели новый осмотр торпед и подкачали воздух до надлежащего да­вления, поставили на торпеды ножницы после проверки их действия, когда наконец подошел знаменательный и так долго ожидаемый мо­мент: снять с торпед предохранители. Что ка­сается меня и моего механика, человека умного, которому достаточно бросить беглый взгляд, чтобы установить, что у него все в порядке, то мы с ним условились, что по одному звонку бу­дет дан самый полный ход. На тот случай, ес­ли сообщение машинным телеграфом будет пре­рвано или он перестанет действовать, приказа­ния будут передаваться свистком через световой машинный люк непосредственно лейтенантом, рулевым или даже одним из унтер-офицеров, с которым у меня сохранится связь с мостика. Потом я проверил исправность каждого из во­донепроницаемых отсеков. Везде были пригото­влены пакля, распорки, пробки, клинья, куски тряпок, чтобы прекращать всякое поступление воды, а в случае затопления соседнего отсека усилить крепление переборки, чтобы она не сда­ла под напором воды. Все это предусматривает­ся на случай появления течи, но, как выясни­лось позже, в большинстве случаев оказалось, что выполнить эти меры ночью, под градом сна­рядов было не так просто и легко, как днем и в спокойной обстановке. Наконец, все в порядке.

Вместе с остальными командирами я был приглашен на ужин начальником, который в те­чение этого ужина проявил настоящую немец­кую сентиментальность. Он — холостой и при настоящих обстоятельствах не все ли ему равно жить пару лет больше или меньше. Но, во вся­ком случае, нет лучше судьбы, как умереть в сражении с врагом, которого все японцы ненави­дят и должны ненавидеть. Все мы испытывали странное чувство, расходясь по своим судам: мы смотрели друг на друга, думая: Увидимся ли? Но это состояние продолжалось недолго.

Когда я поднялся на палубу моего миноносца, на нем уже работала машина и было слышно тяжелое дыхание цилиндров, а бодрый вид мо­их людей давал мне уверенность в том, что они имеют полное доверие в мое командование.

Наконец раздался свисток начальника фло­тилии — знак ухода, и мы двинулись средним ходом, все вместе. Направление было взято на северо-восток. Мрак скоро нас совершенно оку­тал, и холод был большой.

Расстояние до Порт-Артура, как я помню, бы­ло 30-40 морских миль, поэтому от встречи с не­приятелем нас разделяло часа полтора Я про­извел новый осмотр корабля и собрал команду, чтобы объяснить обстановку, в которой мы мо­жем оказаться. Прежде всего должно соблюдать полную тишину, команда подается тихим голо­сом и передается от одного к другому. В этом мы упражнялись много раз, чтобы быть уверен­ным в точности передачи. Все новости, касающи­еся повреждений и потерь, должны сообщаться мне немедленно, так как я покинуть мостик ни в коем случае не смогу. Осмотрели оружие, за­рядили револьверы, и снова можно было видеть выражение решимости на лицах и боевой задор и полную уверенность в себе. Приказал разой­тись по местам по боевому расписанию, а сам поднялся на мостик. Все освещение было закры­то и ни один проблеск света не проникал нару­жу. В моем распоряжении был слабый фонарь, обернутый флагом. Мы уже находились милях в 5 от внешнего рейда Порт-Артура и надо бы­ло быть очень внимательным и готовым ко вся­ким неожиданностям.

Да нашего слуха донесся сигнал начальника — два свистка — «разделиться». Миноносцы разошлись направо и налево. Я держался за на­чальником, который тихо подвигался в первона­чальном направлении. Густой дым шедшего впе­реди миноносца не давал мне никакой возмож­ности что-либо разглядеть, но можно было пред­положить, что мы были уже близко от Порт-Ар­тура. Маяк, находившийся между внешним рейдом и внутренним бассейном, разливал свой яркий свет, город был также совершенно осве­щен и то, что виднелось перед нами, была долж­но быть эскадра, однако и в бинокль это невоз­можно было рассмотреть.

Многие из этих несчастных, — думал я, — и предчувствия никакого не имеют, уснув спо­койно после своих глупых вечерних молитв и уповая на своего Бога, чтобы Он охранял их и во время сна — а я был уверен, что в эту ночь небесное покровительство склоняется в нашу сторону. Головной миноносец резко уменьшил ход и я, естественно, делаю тоже. Несколько слабых свистков дали знак подойти к нему, что я и сделал, и начальник сказал мне, что согласно плану можно заключить, что «Паллада» и «Це­саревич» являются наиболее подходящими для нашей атаки. Он немедленно атакует «Цесаре­вича», а я должен напасть на «Палладу», а за­тем атаковать один из кораблей, стоящих на якоре позади.

Сердце мое сильно билось. Наконец, через несколько минут осуществится мой золотой сон многих лет командования миноносцем. Я уже распознал «Палладу» по большому числу ог­ней

— Как течение? — спросил я рулевого.

Посмотрев на часы, он ответил, что уже с добрый час, как начался прилив, благодаря че­му «Паллада» должна стоять носом к морю, а кормой — по направлению к внутреннему бас­сейну. По правде сказать, это не было для нас очень благоприятно, так как крупные суда всег­да лучше несут охрану на носу, чем на корме. Но что поделаешь? Чтобы выполнить атаку с кормы, надо сперва войти совершенно на рейд, а затем, весьма вероятно, окажется, что атака невыполнима. Медленно продвигаясь, я подошел насколько возможно и установил, что «Палла­да» спокойно стоит на якоре. В несколько мгно­вений все приготовления были закончены, и я приказал быть готовыми открыть огонь с левого борта. Мы находились метрах в двух — или трехстах от нашей цели, там царило полное спокойствие.

Через переговорную трубу я крикнул в ма­шину, чтобы дали полный ход. Скорость начала понемногу увеличиваться, а в это время я непре­рывно следил в бинокль за неприятелем, очер­тания которого начали обрисовываться совер­шенно ясно, — ночь была темная, а неприятель­ский корабль хорошо освещен, что как нельзя лучше отвечало атаке. Инстинктивно бросаю взгляд на трубу — механик держит хорошо, не вылетает ни одной искры. Даю условный знак в машину, руль немного влево, чтобы иметь воз­можность подойти ближе для выстрела, так как совершенно естественно, что при таком возбуж­дении матросы будут стрелять хуже обычного и не следует слишком взыскивать с них за ошиб­ку. Наступил важный момент. Машина пыхте­ла, как бы задыхаясь, труба, мостик, машинный кожух и весь корпус дрожали от такого быстро­го хода.

Мы находились уже на таком расстоянии, что можно было различить контуры командного мостика «Паллады», а также видеть большое движение в нижних палубах, несмотря на то, что вся команда должна была давно находиться по койкам. Я дал второй звонок, чтобы сообщить, что скоро, очень скоро наш миноносец будет на линии выстрела и не было больше необходимо­сти в осторожности; люди приготовились, минер положил руку на спусковой рычаг, готовый про­извести выстрел. Когда мостик «Паллады» на­ходился под углом в 45 градусов приблизитель­но, произошло большое движение: мы были от­крыты. Страшные крики, голоса команды и сиг­налы раздались со всех сторон; нельзя было те­рять времени и я приказал в машину еще увели­чить ход. По моему расчету в двухстах метрах пустили первую торпеду. По тому, как я рас­считал наше место, попадание должно было про­изойти позади командного мостика «Паллады». Как только желтая сигара вылетела из минно­го аппарата, глубоко нырнув в воду, русские на­чали стрелять и открыли прожекторы. Если это правда, что они не опасались и стояли без охраны, невозможно не отдать им должное за ту быстроту, с которой они привели в действие свою артиллерию в батареях и пустили в дей­ствие прожекторы. Несмотря на все это, мое спо­койствие не было потеряно и я имел большое желание осуществить также и мой план атаки «Цесаревича» и не хотел уйти из боя прежде его выполнения. Для этого я приказал сделать поворот, а унтер-офицер снова зарядил торпедой задний минный аппарат и, естественно, пропу­стил возможность произвести выстрел второй торпедой. Делая поворот, мы убедились, что на­ша торпеда попала в цель, — сильное движение воды достигло до нас, прежде чем мы услыхали взрыв. Люди, бывшие на верхней палубе и ко­торые из-за любопытства готовы были сто раз умереть, нежели уйти с палубы, говорили мне, что видели поднявшийся позади мостика «Пал­лады» огромный столб воды. Если это правда и было так, как они видели, торпеда должна бы­ла угодить в котельное отделение. Во всяком случае несомненно, что красивая «Паллада» уже получила достаточно, чтобы выйти из строя надолго, а для меня и этого было довольно. Неу­веренные прожекторы русских искали нас пов­сюду. Были моменты, когда луч прожектора по­чти освещал наш ют, но прежде чем нас замети­ли быстрый поворот руля, а нас ищут на старом месте. Прошла минута, и мне доложили, что две новые торпеды готовы, и мы направились в сто­рону Порт-Артура, где виднелся силуэт большо­го корабля, который согласно плану должен был быть «Цесаревичем». В тот же момент я уви­дал вспышку у его борта и секунду спустя за­грохотали пушки и началась стрельба, по край­ней мере, с десяти кораблей.

Я услыхал где-то взрыв, засветились про­жекторы, со всех сторон послышались сигналы и команды. Мой миноносец несся полным ходом. Вперед!.. .Это была моя единственная мысль. Вперед!…

Вскоре метрах в восьмистах от нас я заме­тил один из наших миноносцев. Если не ошиба­юсь, это должен был быть «Шинономе», кото­рый полным ходом летел к «Цесаревичу» с на­мерением его атаковать. Первым же моим дви­жением было броситься к машинному телегра­фу, потому что, если мы будем идти с той же скоростью, — то помешаем «Шинономе» в его атаке, и возможна опасность столкновения. Вви­ду того, что ни «Цесаревич», ни другие корабли меня не открыли, когда я проходил по фронту, но прожекторами освещали и орудиями обстре­ливали с флангов, мы уменьшили скорость по­чти до «стоп», наблюдая и ожидая, когда «Ши­нономе» выполнит нападение. Когда мы подо­шли, по моим расчетам, на ружейный выстрел и приготовились к действию, его задел луч про­жектора с «Цесаревича» и на него обрушился такой интенсивный огонь из орудий всех кали­бров, что я решил, что бедное суденышко долж­но неминуемо погибнуть, но он все же успел вы­бросить обе свои торпеды. В следующий момент я почувствовал колебание от взрыва большого снаряда, увидал сильный блеск на его палубе и после этого он мало по малу исчез во мраке. Все время я ожидал взрыва торпед и, как ни странно, — не услышал, хотя был уверен, что обе попали в цель.

А между тем, с необыкновенным мужеством и не обнаруженный прожекторами ни одного из сторожевых судов, он был здесь и, притаившись, наблюдал. Рулевой тронул меня рукой и ука­зал на часть левого борта «Цесаревича», где на­ходилась противоминная сеть и застрявшие в ней торпеды с «Шинономе». Это объяснило все. Были видны бесчисленные пузыри на поверхности воды, вдоль сети, крепко захватившей го­ловы торпед. Как я и предсказал, старые нож­ницы торпед оказались непригодными.

Вскоре мы обнаружили на том же месте дру­гой миноносец, вероятно, отделенный от нашей флотилии в одно время с «Шинономе». Шел он со скоростью в 12-14 миль, ясный признак, что был подбит неприятельским снарядом. Коман­дир его, смелый молодой офицер, хотел произ­вести новую атаку, но не мог ее выполнить на том же месте, потому что команда «Цесареви­ча», находившаяся на части левого борта, осве­тила его своими прожекторами, прежде чем он смог подойти на расстояние в 400 метров и по­слала в него первые снаряды.

«Время!» — подумалось мне. Приказал дать полный ход, так как надо было уже выпускать торпеды. Положил руль на борт и атаковал «Це­саревича» вторично. Бросил последний взгляд на моего сотоварища и то, что я увидал, было ужасно. Он остался без торпед, в сетях застря­ла третья, а геройское судно было на краю гибе­ли. Корма затонула и с каждым моментом по­гружалась все больше и больше. С одной сторо­ны мостика видно было отверстие большее, чем труба, из которого валил белый пар, ясно ука­зывающий на взрыв котла, и машинный кожух, почти уничтоженный. Он тонул и никто не мог оказать ему помощи.

Я имел, однако, достаточное присутствие ду­ха, чтобы снять ножницы с торпед, раз «Цесаре­вич» имел только бортовые сети, а нос и корму — без защиты. Я решил атаковать с кормы. Это место лучше, так как являлось больше возмож­ности остаться незамеченным.

Продолжая держать руль лево на борт, иду полным ходом, наискось, под корму «Цесареви­ча». Выпускаю обе торпеды, но не могу быть уверенным, что какая-либо из двух попадет в цель. Как раз в тот момент, когда минер нажал рычаг, «Цесаревич» нас открыл прожектором, раздались команды, и две секунды спустя нача­лись взрывы. Первые снаряды упали очень близко от судна, один — перелетом, другой — недолетом, одни вправо, другие влево. В воздухе все звенело и свистело, взрываясь затем в воде. Мой миноносец выполнил свое задание. Сильное волнение, громкий взрыв и высокий столб во­ды показали мне, что атака удалась. Затем я подумал, что наступил последний момент моей жизни: обстрел моего миноносца не прекращал­ся ни на мгновение. Была пробита палуба, были попадания в командный мостик, а также в меня и в рулевого, но недостаточно удачно. Не будь этого, они могли бы уничтожить нас совершен­но, когда 6-дм. снаряд попал в носовую часть на уровне ватерлинии и не разорвался. Само по себе повреждение не оказалось столь серьезно, но как последствие его, благодаря большому хо­ду судна, вода попадала в носовой отсек, запол­нив его совершенно. К счастью, мы могли ограничить поступление воды только в один этот от­сек, но, во всяком случае, нос погружался. Поло­жение судна становилось все хуже и хуже. Вто­рой 6-дм. снаряд попал в рубку, разбив одну из переборок, взорвался от удара в другую, сбил мачту и убил унтер-офицера и двух матросов. Взорвало ящик с артиллерийскими патронами. Минный аппарат не пострадал, но рельсы, по ко­торым он ходит, были сорваны и таким образом он оказался непригодным. Труба имела очень много дыр, частью от снарядов, частью от ос­колков разорвавшегося в воде снаряда. Снаря­ды были фугасные. Поэтому все судно было за­сыпано бесчисленным количеством мелких ос­колков, более крупные из которых и пробива­ли трубу. Некоторые 47-мм. снаряды разбили бы мою бедную машину окончательно, если бы не попали в угольные ямы, где они и взрыва­лись, нанося только серьезные повреждения.

Полным ходом я удалялся от «Цесаревича». Миноносец, благодаря большому ходу, все боль­ше погружался в воду. Задняя переборка носо­вого отсека готова была сдать и видно было, что это может произойти каждый момент. Кроме то­го, и именно по этой причине судно перестало слушаться руля и надо было любой ценой вы­ровнять дифферент. Так как помпы действовали, я приказал затопить кормовой отсек, и, хотя судно село еще больше, но дифферент выровнял­ся и стало возможным управляться, хотя вин­ты совершенно ушли в воду.

В то время когда я уходил от «Цесаревича», на рейде продолжалась стрельба, лучи прожек­торов мне позволили различать, то здесь, то там некоторые из наших судов. Судя по тому, как русские действовали некоторыми прожектора­ми, видно было, что они не имели большой прак­тики, так как освещали свои суда вместо на­ших. Несмотря на это «Цесаревич» все же пой­мал меня своим лучом, но не снарядами, и это подтвердило, что его артиллеристы не имели большой практики в подобных ночных упраж­нениях. Но страха не знают.

Моя бедная голова разрывалась от дьяволь­ских взрывов и слыша свист ужасных снарядов, которые потрясали воздух. Одна мысль досаж­дала: «Скорей, скорей!». Находясь уже вне до­сягаемости «Цесаревича», я посмотрел на ком­пас и приказал рулевому уходить с рейда в от­крытое море и бедняге не пришлось повторять это дважды. Когда я наклонился, то почувство­вал, что по спине течет кровь. Позвал лейтенан­та, но несчастный лежал на палубе со сломанной ногой, и меня подсменил рулевой, который был здрав и невредим. Я попросил добровольца сде­лать мне перевязку как возможно лучше, после того как рану он хорошо обмыл, ибо в нее попа­ли обрывки от кителя. Без сомнения меня заде­ло осколком снаряда. Я сел на мостик и осмо­трелся. Вне рейда я увидал то, что меньше все­го ожидал: на большом расстоянии сигнал сбора, сделанный начальником флотилии. Я не мог ответить моими электрическими аппаратами, по­тому что, как и мачта, они были разбиты. При­казал пустить ракету и двинулся по направле­нию к сигналу. Во флотилии было два мино­носца. Недоставало «Шинономе», который по­гиб на моих глазах около «Цесаревича». Очень быстро присоединились остальные суда флоти­лии и малым ходом, так как два или три из нас не могли дать больше 6-8 узлов, двинулись к острову Эллиот, где мы должны будем остать­ся до следующего дня.

Идем очень скученно, передавая один друго­му наши приключения. Думаю, что я был наи­более счастливым, так как почти все посадили свои торпеды в противоминные сети и ни одни из ножниц не подействовали. Только «Ядсума», так же как и я, заметил сети и, чтобы атаковать «Ретвизан», выпустил мину в носовую часть, которая не была защищена. Начальник выпу­стил все свои торпеды и, уходя с рейда, утверж­дал, что видел «Палладу», идущую полным хо­дом по направлению к внутреннему бассейну. Он не допускал, чтобы она была повреждена, и это сообщение меня сильно обескуражило.

«Цесаревич» и «Ретвизан» не получили по­вреждений в местах особо опасных, но было верно, что у «царского сына» повреждены вин­ты и руль, исправление которых трудно выпол­нить, и если «Ретвизан» получил хорошую про­боину в носу, — это не шутка. Кроме его непод­вижности, мастерские в Порт-Артуре, как гово­рит начальник (и имеет для того основание), не настолько велики, чтобы исправлять линейные корабли.

Неожиданность была полная, ибо определен­но выяснилось, что нас не преследуют, а ведь достаточно было одного крейсера, который лег­ко мог бы догнать нашу флотилию, состоящую из инвалидов, которые, кроме того, что должны были маневрировать, давали себе отчет и в том, что могли взлететь на воздух или пойти ко дну.

Во время нашего медленного движения к острову Эллиот, была получена телеграмма с эскадры с требованием сообщения. Начальник флотилии тотчас ответил, сообщая результаты нападения, последствием которого повреждены торпедами три больших русских корабля, один из наших миноносцев погиб, остальные, одни меньше, другие больше — повреждены, но все могут двигаться самостоятельно, имеется неко­торое число раненых и один из командиров убит. Адмирал Того, от имени которого был запрос, приказал немедленно подойти к флагманскому кораблю. Начальник флотилии распорядился подготовить перевозку раненых в лазарет флаг­манского корабля. К несчастью, у нас был толь­ко один врач на всю флотилию и у него было достаточно дела с ранеными на судне начальни­ка флотилии.

Когда мы подошли к «Асаки», то были встречены криками «Банзай» всей  команды.

Должен сознаться, что чувствовал себя до­статочно утомленным и разбитым, чтобы ощу­тить какое-либо удовлетворение от проявления радости и триумфа. Адмирал Того, окруженный своим штабом, посетил каждый миноносец, вы­сказывал всем свое восхищение, особенно ране­ным: нам, офицерам, без различия, выражал благодарность. В частности со мной он провел более продолжительное время, так как я был единственный, который присутствовал при ги­бели «Шинономе». Я ему сказал, что если бы ножницы действовали как следует, то без сом­нения, какой-нибудь из трех русских кораблей был бы потоплен, имея в виду, что в сетях толь­ко одного «Цесаревича» было замечено четыре застрявших торпеды. Адмирал проявил живой интерес, но высказал неудовольствие от подоб­ного результата, что в действительности было не очень лестным, ибо возможность атаковать с кормы или с носа представляется очень редко.

На следующий день мы осмотрели наши су­да и пришли к заключению о необходимости послать их все на ремонт в Сасебо. Ни одного не было без повреждений. У двух миноносцев были повреждены запасные рули. На моем, как случай особенный, потек котел и так сильно, что надо было менять большое число трубок. Все, до команды включительно, нуждалось в по­правке. Одним словом, на нас уже совершенно не приходилось рассчитывать.

Сасебо, 12 февраля (30 января).

Выяснилось, что судно требует большего ре­монта, чем предполагалось. Надо было осмо­треть подводную часть, ибо две лопасти винта были согнуты, а руль свернут. Это мы обнару­жили по прибытии в порт, и я сообщил началь­нику. Судно немедленно было поставлено в су­хой док, и оказались еще большие повреждения в кормовой части киля. Военная случайность! Если бы это произошло несколько месяцев тому назад — я бы получил здоровый нагоняй. А те­перь исправляют повреждения и никто не обра­щает внимания.

***

Автор «Дневника», Хесибо Тиковара, не указывает точно, сколько миноносцев участво­вало в нападении на нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура 27 января 1904 года.

Принимая во внимание, что в трех местах своего дневника он упоминает, что атака долж­на была быть произведена одновременно на все крупные русские корабли и что каждый мино­носец должен был наметить заранее, на какой корабль он произведет нападение, согласно роз­данным планам, а наших судов на рейде было 15 (семь броненосцев: «Петропавловск», «Цесаревич», «Ретвизан», «Пересвет», «Победа», «Полтава» и «Севастополь» ; пять крупных крейсеров: «Аскольд», «Баян», «Боярин», «Диана» и «Паллада»), следует, что минонос­цев должно было быть не менее двенадцати, и японцы рассчитывали потопить все наши крупные суда, что видно по всем их приготов­лениям, как они это сделали 38 лет спустя в Пирл-Харбор. В результате же нападения на нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде с открытым освещением, им удалось подорвать только три наших корабля. Считая, что япон­цы могли выпустить все свои 48 торпед (нами зарегистрировано только 16), из коих нанесли повреждения только всего три: в «Палладу» из семи только одна, в «Ретвизана» — из двух одна и в «Цесаревича» тоже только одна, а три или четыре застряли в сетях, нужно сказать, что остальные торпеды, несмотря на продолжительную тренировку и подготовку и также вне­запность нападения, были выпущены впустую.

Таким образом, результаты нападения фак­тически оказались для нас не столь ужасными. Возмущение же было вызвано главным образом самим вероломством, и личный состав эскадры не проявил той беспечности, о которой так мно­го кричали в то время, особенно в заграничной печати.

Что же касается японцев, то, несмотря на всю их подготовку, выполнение плана оказалось далеко не на той высоте, на которую они рас­считывали, вероятно, благодаря той бдительно­сти, которой они не ожидали от личного соста­ва эскадры.