1908-1909 гг. (из неизданной книги «Двенадцать кораблей»)

См. № 88 журнала — «На Финне»

Отплавав два с половиной месяца на «Финне», я получил назначение в Черное море, куда и отправился после трехнедельного отпуска.

Получив все нужные бумаги в Главном Морском штабе, я выехал из Петербурга на несколько дней ранее, чтобы иметь время повидать родных, проживавших тогда в Москве. Как и всегда, быстро пролетели эти дни, и я сел в скорый поезд прямого сообщения на Севастополь.

Никогда не забуду того исключительного впечатления, которое произвел на меня этот славный исторический городок. Весь беленький, на темной синеве моря он как-то особенно был ярок и красив. Невольно нахлынули воспоминания о войне 1854-55 годов, геройская защита Севастополя, удивившая мир. Имена Нахимова, Корнилова, Лазарева навеки связаны с этой землей, пропитанной русской кровью…

На вокзале я встретил матроса, от которого узнал, что вся эскадра в море и вернется только через неделю. Пришлось ожидать возвращения эскадры в отеле. Я воспользовался этим временем, чтобы осмотреть город и познакомиться с ним поближе. Через три дня эскадра пришла с моря и я явился в штаб командующего флотом, где меня приняли весьма любезно и немедленно выдали уже заготовленный приказ о моем назначении вахтенным офицером на линейный корабль «Три Святителя». В связи с этим приходят в голову некоторые вещи, природа которых нам не совсем понятна. Когда я был еще в Петербурге и как-то рассматривал фотографии кораблей Черноморского флота, силуэт «Трех Святителей» привлек мое особое внимание, его низкий корпус и симметрия надстроек придавали ему какую-то особо приятную, я бы сказал «грациозную» форму. И я еще подумал тогда: «Недурно было бы поплавать на таком корабле». И вот, выйдя из штаба и сев на Графской пристани в трехсвятительскую очередную шлюпку, я невольно улыбнулся и поблагодарил судьбу, которая выполнила мое желание.

Сухопутный офицер обыкновенно редкий гость на корабле. И когда мы подходили на шестерке к левому трапу корабля, то, кроме фалрепных матросов, немало любопытных из «матросни» собралось у левого борта на палубе. Поднявшись по трапу, я снял по обычаю фуражку, что вызвало немало удивленных взглядов по моему адресу. Я представился вахтенному начальнику, который приказал рассыльному провести меня к старшему офицеру.

Александр Леонтьевич Лятошинский, моряк еще старого, парусного закала, среднего роста, худощавый, немного сутулый, немного нервный и чрезвычайно подвижный, встретил меня как родного. По его глазам я отгадал бесконечно добрую и открытую душу. С первого же момента я почувствовал к нему невольную симпатию. Мне это особенно было приятно, так как с сего дня я поступал под особую опеку старшего офицера как моего дальнейшего воспитателя в морском деле. Благодаря ему я сумел быстро войти в распорядок корабельной жизни и службы, благодаря ему я избег массы неприятностей, мелочей, которые неизбежны в жизни новичка, и до сих пор я храню в своем сердце чувство бесконечной благодарности к этому светлому, ныне уже покойному и многими, к сожалению, непонятому, человеку. К нему я вернусь еще не раз.

Командиром «Трех Святителей» был в то время капитан 1 ранга Иван Григорьевич Васильев, воплощение спокойствия и доброты. Небольшого роста, довольно полный, с большими светлыми глазами, с неразлучной трубкой во рту, он производил впечатление ленивого, заспанного помещика. Но наружность часто бывает обманчива. Потом я не раз видел Ивана Григорьевича не в каюте, не в кают-компании, но на мостике, на походе. Здесь он, сохраняя внешнее спокойствие, выявлял высокие и ценные качества опытного моряка.

К сожалению, он скоро получил другое назначение и к нам был назначен командиром капитан 1 ранга Зражевский, с которым у меня связаны иные, менее красивые воспоминания.

На «Трех Святителях» мне пришлось плавать два раза. Вторично, уже будучи мичманом, я плавал на нем в 1910 году вахтенным начальником, будучи назначен на него по просьбе кают-компании, с которой я очень сжился и подружился.

С того времени прошло уже более сорока лет. Сейчас почти невозможно восстановить в памяти лица и факты, которые играли роль в моей жизни в 1908 или 1910 годах, но это не важно. Я больше уделяю внимания истории, событиям, чем хронологии, не представляющей большого интереса. В то время линейный корабль «Три Святителя» представлял собою довольно внушительную силу. Его артиллерийское вооружение состояло из четырех 12-дюймовых и четырнадцати 6-дюймовых пушек. Позже, четыре 6-дюймовые были заменены четырьмя 8-дюймовыми. Водоизмещения он имел 13.300 тонн. После маленького «Финна» (см. № 88 журнала), этот корабль показался мне совершенством роскоши, простора и уюта. Офицерская кают-компания помещалась в кормовой части корабля, во всю его ширину, и не оставляла желать лучшего. Чудная отделка красного дерева, прекрасная мебель, библиотека и пианино, — она отличалась своей необыкновенной уютностью. Особенно я ее любил вечером, когда при электрическом освещении она приобретала особенный уют. Большой обеденный стол стоял ближе к носовой части и приходился под светлым люком верхней палубы. В левом кормовом углу стояло пианино, а в правом — библиотека и нечто вроде маленькой гостиной, с круглым столиком и большими, уютными кожаными креслами. Моя каюта была расположена по левому борту и выходила в коридор около кают-компании. Она была небольшая, но очень уютная, и со всеми удобствами.

Как и всегда, меня очень стесняла и смущала моя сухопутная форма, выделявшая меня из всего экипажа. С кают-компанией я быстро сжился и был со всеми ее членами в дружеских отношениях, а вот команда долго не могла ко мне привыкнуть и ей всегда казалось диким и непонятным пребывание сухопутного офицера на корабле. К счастью, мои обязанности вахтенного офицера были чрезвычайно скромны и почти избавляли меня от необходимости повышать голос и применять особую строгость в обращении с командой. Видя во мне желание войти в их семью моряков, матросы в конце концов привыкли ко мне и даже сблизились, особенно после одного случая, который дал мне возможность выявить мои взгляды и отношение к так называемому «нижнему чину».

Произошло это в самом начале моего плавания на корабле. Во время одной из учебных стрельб я был назначен на паровой катер, буксировавший щит, по которому стрелял корабль. Моя обязанность заключалась в том, чтобы катер сохранял определенные курсы, я же должен был вести и подсчет попаданий в щит. После же стрельбы я должен был отбуксировать щит в Севастополь. Стрельба начиналась с утра, с перерывом на завтрак, и продолжалась часов до 5-6 вечера. По окончании стрельбы корабль тотчас же уходил в свою базу, а паровому катеру, принужденному возиться с уборкой полотнищ на щите и с буксировкой его в порт, волей или неволей приходилось возвращаться в Севастополь в 8-9 часов вечера, в зависимости от погоды и многих привходящих обстоятельств. В первый раз я забыл старое морское правило: «если выходишь в море на два дня, — бери провизии на пять». Итак, стрельба кончилась, и «Святители» полным ходом пошел в Севастополь. Пока моя команда возилась со щитом, ветер засвежел. Взяв щит на буксир, я понял, что в Севастополь мы попадем нескоро. Идти пришлось против ветра и волны, которая успела уже разгуляться. И здесь только я сообразил, что мои молодцы обречены оставаться без еды в течение, по крайней мере, двенадцати часов. К счастью, я захватил с собой две банки мясных консервов, которые приказал открыть и разделить, сам же, ввиду ограниченного запаса, решил довольствоваться табачком. Такое маленькое внимание с моей стороны произвело, видимо хорошее впечатление на моих шестерых матросов, и они трогательно стали уговаривать меня разделить с ними эту скромную трапезу. Но я категорически отказался и даже роздал им папиросы, которые имел с собой. Вот этот, на первый взгляд незначительный случай связал нас больше, чем годы совместной службы. Матрос всегда особенно ценил всякую о нем заботу и внимание со стороны офицера.

Мы пришли в Севастополь только к 11 часам вечера. На корабле нас ожидал ужин с двойными порциями и с чаркой водки, которой я наградил мой бравый экипаж. Между прочим, этот старый обычай в нашем флоте мне особенно нравился. Словесная благодарность хороша, но недостаточна. А вот если офицер награждает матроса «чаркой вина», так тот это очень и очень ценит. Эти чарки, то есть их стоимость, конечно вычитались в конце месяца из жалованья офицера, но в то старое доброе время цена чарки была 8 копеек и расход на нее не особенно обременял офицерский карман. А если матрос видит и убеждается во внимании к нему офицера, то он готов за него пойти в огонь и в воду. Я в этом не раз убеждался, особенно во время войны, когда приходилось и офицеру, и матросу переносить особые тяготы морской службы.

На следующее утро наш «старшой» Александр Леонтьевич Лятошинский испытующе посмотрел на меня и с улыбкой спросил:

— Ну как, Владимир Владимирович, еще не отбило охоту служить во флоте?, — на что я ему ответил:

— Наоборот, Александр Леонтьевич, я еще больше оценил прелести морской службы.

— Очень приятно! Значит Вы, по природе, немного авантюрист?

— Да, есть грешок.

При подъеме флага командир пожал мне руку и спросил:

— Справляетесь?

Линейный корабль «Три Святителя»

 — Так точно, господин капитан 1 ранга, по мере сил и способностей.

У каждого человека есть свои особенности, которые его выделяют из среды. Некоторые манеры, любимые словечки, какие-либо привычки, выходящие из рамок жизненного кода. Так у Александра Леонтьевича была особенная страсть к сбережению чистого русского языка и правописания. Нужно сказать, что, действительно, язык и грамматику он знал замечательно. Где бы он ни был, что бы он ни делал на корабле, он никогда не расставался с маленькой книжонкой, которую всегда держал подмышкой — «Грамматика русского языка». И имел он привычку придираться к господам офицерам. За всякую грамматическую или стилистическую ошибку в рапорте или докладе он долго распекал провинившегося, перед лицом всей кают-компании.

— Хотя вы и офицер, батенька, но совершенно безграмотны.

Молодые мичмана иногда обижались, но позже начинали понимать и сохраняли искреннее чувство благодарности к своему требовательному педагогу. Будучи холостым и, что называется, «принципиальным женоненавистником», он почти не съезжал с корабля.

Нужно сказать, что должность старшего офицера на большом корабле самая сложная и самая трудная. Вставая ежедневно в одно время с командой, ответственный за чистоту и порядок на корабле, старший офицер, кроме того, составлял еженедельные расписания службы, различных учений и тревог. Он командовал всяким авралом на корабле, единолично и самостоятельно. В отсутствие командира он его заменял, облеченный полной властью. Уже не говоря о том, что, как старший и председатель кают-компании, он совмещал в себе тысячи обязанностей, в связи с необходимостью быть и воспитателем и начальником своих офицеров. Даже во время дружеских бесед в кают-компании он должен был быть всегда на-чеку. В то время всякие разговоры на политические и религиозные темы в кают-компании запрещались. Вместе с тем старший офицер являлся естественным посредником между командиром корабля и офицерами. Особенно было тяжело для старшего офицера, если он был женат и имел семью на берегу. По уставу командир и старший офицер не имели права съезжать с корабля одновременно. Так что в этом отношении он зависел от командира, который пользовался в данном случае неограниченными правами. Бывали случаи, когда старшему офицеру удавалось побывать на берегу раз в месяц. Но бывали случаи и обратные, когда командир отпускал старшего офицера не менее одного раза в неделю. Александр Леонтьевич чувствовал себя дома на корабле и берег его не прельщал. Поэтому он съезжал, аккуратно, раз в месяц.

Первое время я довольно часто во время стоянок съезжал на берег. Севастополь с его памятниками представлял из себя настоящий музей. По воскресным и праздничным дням мы устраивали небольшие экскурсии и знакомились с окрестностями, которые представляли двойной интерес, и с точки зрения красоты и с точки зрения истории. Но позже я все чаще и чаще оставался вечерами на корабле, где скучать не приходилось. Обыкновенно три-четыре офицера оставались вечером на корабле. В кают-компании была неплохая библиотека, шашки, шахматы, трик-трак, пианино, домино. Словом, каждый, если он не отдыхал в своей каюте и не писал писем, мог найти в кают-компании и беседу и развлечение. Особенно я любил вечера, когда прекращался рабочий день и на корабле воцарялась приятная тишина. Когда бывало настроение, я садился за пианино и увлекался всякими импровизациями.

Помню хорошо один такой вечер, когда в кают-компании никого не было и в ней царил приятный полумрак. Лишние лампочки обыкновенно выключались. Я был в особенном «ударе» и из-под. моих пальцев лилась бесконечно грустная и нежная мелодия. В один из моментов, я поднял глаза и увидел… крысу, которая сидела на крышке пианино и, видимо, внимательно слушала музыку. Только когда я сделал заключительный аккорд, она, не спеша, тихонько сползла вниз и скрылась из глаз.

Настал день первой учебной артиллерийской стрельбы боевыми снарядами. Помню, с каким чувством страха я к ней готовился. До сего времени я ни разу не слышал 12-дюймовых пушек и мне казалось, что самый сильный гром не может, по силе звука, сравниться с грохотом этого орудия. В день стрельбы я уже заранее напихал себе возможно больше ваты в оба уха. На время стрельбы я был назначен в кормовую 12-дюймовую башню. Я волновался, как маленький мальчик, и мне казалось, что все замечают мой страх и смотрят на меня. Перед первым выстрелом я невольно закрыл глаза… Как все это теперь кажется наивным и смешным. Единственный, действительный звуковой эффект, который мне пришлось испытать много позже. — это при стрельбе залпами всем бортом корабля.

Чем больше калибр орудия, тем, конечно, сильнее звук его выстрела, но и тем длиннее и мягче волна этого звука. Чем меньше калибр, тем слабее, но резче звук выстрела. Самыми неприятными, в смысле звуковых ощущений, были 8-дюймовки. Но обобщать ничего нельзя. В конце концов, это вещь индивидуальная.

Во время артиллерийской стрельбы, таким специалистам, как минные офицеры, обычно делать нечего и если электрическая часть действует без отказа, то минеры могут располагать свободным временем. Так вот, наш минный офицер Константин Владимирович Сантнанеев во время артиллерийских стрельб обычно забирался в кают-компанию и погружался в объятия Морфея, то есть крепко спал, не обращая никакого внимания на стрельбу. Нужно при этом прибавить, что световой люк кают-компании приходился как раз под дулами 12дюймовых пушек кормовой башни. Этот люк, как и все другие, всегда открывался во время стрельбы, дабы не перелопались бы его стекла.

В воскресные и праздничные дни часто бывало, что на корабли приезжала посторонняя публика, которой разрешалось их осматривать.

Обычно кто-нибудь из свободных офицеров принимал на себя обязанности гида и показывал все, что могло заинтересовать гостей. Иногда их приглашали в кают-компанию и таким образом завязывались знакомства.

Из моего первого плавания на «Трех Святителях» вспоминаю один незабываемый день, когда кают-компания единогласно решила отпраздновать день рождения командира. Дело было летом, стояла солнечная, жаркая погода. Это было в один из воскресных дней. На юте, под тентом были расставлены столы и стулья и все вокруг украшено флагами и цветами. К началу обеда приехали жена и дочь командира. После обедни вся команда, без всякого приказания, выстроилась по-вахтенно на верхней палубе и, когда командир с семьей и все офицеры вышли наверх, к командиру подошел боцман и от имени команды поздравил командира с днем его рождения и просил принять в подарок от команды икону его святого. Этот трогательный поступок не мог не вызвать слез у нашего командира. Он обнял боцмана и сказал:

— В твоем лице я целую всю команду.

Затем он прошел по фронту обеих вахт и дрогнувшим от волнения голосом поблагодарил «своих молодцов» за их подарок.

— По чарке всем! — крикнул он, и громкое «ура» было ему ответом.

Это показательно как один из случаев, когда команда действительно любила своего командира и готова была идти за него «в огонь и в воду».

Раздалась команда вахтенного начальника: «Свистать к вину, обедать!» Поданная в этот день проба была прежде всех поднесена жене и дочери командира, которые громко похвалили вкусный флотский борщ. Супруге Ивана Григорьевича было предложено занять за столом председательское место, и после обычных тостов пошел пир горой и только к шести часам вечера командир приказал подать вельбот и съехал со своими на берег.

Кроме обычных выходов в море, устраивались более или менее продолжительные походы к берегам Кавказа. Это, пожалуй, была самая интересная часть нашей морской службы. После частых и малорадостных пребываний на Тендре, почти без берега и без всяких развлечений, поход к кавказским берегам казался чарующей сказкой. Поти, Сочи, Батум, Новый Афон и другие порты кавказского побережья, кроме своей дивной природы, давали то разнообразие впечатлений, которого сильно не хватало черноморским морякам. И офицеры, и матросы одинаково ценили и переживали эти интересные походы. Польза службы от этого не страдала. Расписание жизни на корабле почти не изменялось, но вместо нудных стрельб, которые исключались на время таких походов, появлялись иные возможности и цели.

Эскадренное плавание давало большую практику командующему флотом в области управления эскадрой в море. Иногда эти походы совмещались с двухсторонними маневрами, польза и необходимость которых неоспоримы. Почти ежедневно совершались эволюции эскадры. Здесь выказывались знания и опыт отдельных командиров. Разнообразие типов судов усложняло все эти маневры, но давало огромную практику для личного состава и в большой степени развивало глаз и находчивость. Последствием какой-нибудь небольшой оплошности в управлении являлся просто вопрос командующего по семафору, но при более или менее грубой ошибке на флагманском корабле взвивались позывные корабля, вместе с сигналом: «Адмирал изъявляет свое неудовольствие» или даже «особое неудовольствие».

Из всех портов кавказского побережья наиболее живописными и интересными были Гагры, Новый Афон, Сочи и Батум. Новый Афон произвел на меня особо сильное впечатление. Белый монастырь, расположенный на ближайшей к берегу горе, утопавший в богатой южной зелени, был виден издалека. В мое время там было 30 монахов со своим игуменом, которые всегда радостно нас встречали. Несмотря на крайнюю бедность и отсутствие каких бы то ни было доходов, монастырь производил прекрасное впечатление. Монахи занимались огородничеством, куроводством, всякими ремеслами и имели вид довольных своей судьбой людей. Эскадра всякий раз привозила какие-либо полезные вещи и провиант в подарок монастырю, и за это моряки пользовались там особой симпатией.

В Гаграх было имение Принца Ольденбургского, блестящего начальника Военно-санитарной части в последовавшую войну. Про его властную и кипучую натуру рассказывали много историй и анекдотов.

Батум, самый крупный порт на кавказском берегу, был конечным пунктом нашего похода. Здесь эскадра стояла несколько дней и весь личный состав мог насладиться южными прелестями Кавказа. Чудные, живописные окрестности бывали целью наших многочисленных экскурсий. Чаква, Пицунда, Циходзири, с их роскошной природой, чайными плантациями, апельсинами и бананами, придавали особый тропический шарм здешним местам, особый колорит давали и многочисленные пальмы.

Один из самых живописных садов Кавказа был в бывшем имении Великого Князя Александра Михайловича «Синоп», около Сухума. Там произрастали редкие породы пальм и других южных растений.

По окончании летней кампании, я был списан с корабля и переведен в Петербург на предмет сдачи последних экзаменов по курсу Морского корпуса.

В.В. Скрябин

"Архивы Русской эмиграции" 

ВЫШЕЛ ИЗ ПЕЧАТИ ТОМ ВТОРОЙ
Редакторы-издатели Алексей Геринг и Александр Пронин

Содержание тома второго:
Т.В. Пархоменко — Воспоминания (1880-1962 гг.)
М.А. Бочарникова — 1-й Петроградский женский батальон — 1917 год.
H.H. Голеевский — Лето на Волге — 1918 год.
H.H. Голеевский — Хабаровский поход — 1922 год.

содержание следующего третьего тома:
генерал-лейтенант фон Шварц — Жизнь, мысли, дела и встречи. Воспоминания — от детства до революции.

За всеми справками обращаться к A.A. Герингу, 61, rue Chardon-Lagache, 75016 PARIS

Голосовать

(3 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Судовой жетон линейного корабля «Севастополь». – В. П. фон-Вилькен
• Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
• Отпуск. – В.
• Императорская яхта «Штандарт». – Сергей Двигубский
• Из воспоминаний гардемарина. – Н. Кулябко-Корецкий
• Три похода в Хорлы в 1920 году. – Г. А. Усаров
• «Кисмет». – Лейтенант Вавилов
• Хроника «Военной Были» (№113)
• Учебное судно «Великая Княгиня Ксения Александровна». – Г.А. Усаров