Одним из первых «завоеваний революции» в области военной было учреждение полковых и высших комитетов, состоящих из представителей офицерского и солдатского состава. В принципе, эти комитеты имели сравнительно узкую сферу деятельности, которая ограничивалась наблюдением за хозяйственным управлением полка и регулированием взаимоотношений между офицерским и солдатским составом части, на практике же эти комитеты часто вмешивались в иные, вовсе их не касающиеся области, и зачастую приносили немалый вред.
Смотря объективно на вещи и исходя из положения, что с существованием комитета нужно было считаться, как с печальным, но реальным фактом, надо признать, что полковой комитет Кирасир Его Величества держал себя почти до самого конца существования полка в границах дозволенного и даже неоднократно проявлял полковой патриотизм, решительно становясь за офицером полка, когда командному составу грозили неприятности за решительные действия по разоружению бунтующих украинских частей и эшелонов в Киеве и на пригородных станциях и по поддержанию порядка на станции Киев. И в многих других случаях полковым комитетом было проявлено полное понимание своей ответственности и приняты благие меры по поддержанию порядка.
Так было, например, при появлении в полку отъявленнейшего негодяя-агитатора, бывшего кирасира 4-го эскадрона, присланного в полк комитетом команды, состоящей при слабосильных лошадях в Луге. Этот субъект явился в комитет передать «товарищеский привет» совершенно распропагандированной Лужской команды и стал говорить зажигательные речи, восстанавливая кирасир против командного состава и призывая их к неповиновению.
Выступления эти были встречены комитетом неодобрительно, что привело агитатора в ярость, и он, зарвавшись, начал поносить и самый комитет, говоря, что не признает его, а признает лишь «волю народа 4-го эскадрона», к каковому пригрозил непосредственно обратиться. Я, разумеется, не преминул воспользоваться этой оплошностью опасного, но глупого агитатора, и заявил, что пользующийся доверием полка, им избранный полковой комитет не может допустить оскорблять себя и тем самым весь полк каким-то представителем тыла и предложил принять немедленные и энергичные меры к его обузданию. А так как взбешенный агитатор не унимался и грозил расправой с комитетом при помощи «народа 4-го эскадрона», я внес предложение немедленно арестовать его и под конвоем доставить обратно в Лугу, что было комитетом одобрено и тотчас же приведено в исполнение, лишив таким образом этого негодяя возможности войти в столь желанный им контакт с «народом».
Как и нужно было ожидать, в председатели полкового комитета был избран не офицер, а простой кирасир, что было лестно для солдатской массы. Характерно, что это не был какой-либо боевой старый кирасир, а ничем с полком не связанный, только что, за две недели до того зачисленный в полк какой-то говорун из писарей, некий Васильев. В помощники же председателя, как того нужно было ожидать, был избран, что тоже было лестно для солдатской массы, офицер, — ротмистр Шапрон-дю Ларре.
Это определенное желание иметь председателем полкового комитета солдата, а его помощником офицера, подтвердилось и впоследствии. По отъезде ротмистра Шапрона, на его должность был тотчас же избран я, и если впоследствии я же оказался избранным и в председатели, то это избрание носило случайный характер и, как это будет видно, против общего желания комитета, который меня из председателей выжил, но тотчас же, и единогласно, избрал снова на должность помощника председателя.
Первый председатель полкового комитета — Васильев, человек был в общем не плохой, но малосимпатичный, и главное — абсолютно чуждый кирасирской среде, никогда не воевавший, настоящий статский, с явными демократическими замашками, и было тягостно видеть такого постороннего, чужого человека, что-то решающего в полковой семье, которую всегда представлял собой Кирасирский Его Величества полк. К сожалению, падение этого председателя произошло при обстоятельствах, в которых этот чуждый и скорее враждебный элемент встал открыто на поддержку офицера полка, против которого неожиданно началась глупейшая, ни на чем не основанная травля.
Совершенно невероятно, из-за какого вздора может возникнуть инцидент и какую глупость может проявить масса, нормально спокойная, разумная и дисциплинированная, но выбитая из обыденной колеи обстоятельствами. На этот раз сыр-бор разгорелся из-за того, что вызванный в район гор. Киева для поддержания порядка полк имел ежедневный наряд на вокзал, и командир полка отдал распоряжение, чтобы дежурные части на вокзале носили бы, для опознания их публикой, нарукавную повязку, и предложил заведующему хозяйством полковнику князю Абамелику озаботиться покупкой материи для таковых. Материя была куплена и повязки сделаны, но… кирасиры не только отказались их надеть, но и потребовали удаления полковника князя Абамелика, обвиняя его в контрреволюционной деятельности.
Повязки оказались сделанными из зеленой материи, а по сведениям кирасир, зеленый цвет был цветом… кадетской партии, в каковую их якобы таким способом, злонамеренно и против их воли, записывали. Сделано же это было якобы кознями полковника князя Абамелика, удаления которого и требовала соответствующе распропагандированная солдатская масса.
Как все это ни было нелепо, как ни был сам князь Абамелик ни при чем в самой покупке материи, так как чины хозяйственной части подтвердили, что князь, посылая покупать материю, предоставил на усмотрение покупщиков выбор цвета таковой, ничто не могло подействовать на тупую, враждебно настроенную массу, стоявшую на своем и требовавшую, чтобы дело было бы разобрано полковым комитетом. Тут-то председатель Васильев, возмущенный вздорностью и нечестностью предъявленных обвинений, решительно восстал против них и стал на защиту князя Абамелика, сыграв решающую роль в полном обелении комитетом действий князя. Но тем самым Васильев восстановил против себя часть полкового комитета, потребовавшую немедленных перевыборов председателя. Я тогда заявил, что полностью поддерживаю образ действий председателя, отказываюсь от должности помощника председателя и от выставления своей кандидатуры, в дальнейшем, на какую-либо должность в комитете. Но так как раздались голоса, что такое мое уклонение является демонстрацией нежелания совместной работы офицеров с полковым комитетом, мне пришлось свой отказ взять обратно.
Возник вопрос, каким способом произвести перевыборы президиума?
Не мудрствуя лукаво и без малейшей задней мысли, желая по возможности сократить церемонию баллотировки, так как я спешил на поезд для поездки в Петроград, я предложил, чтобы каждый написал записку с тремя именами. Лицо, получившее, таким образом, наибольшее число голосов, явилось бы председателем, двое же следующих по числу голосов стали бы, соответственно, первым и вторым товарищами, председателя. Предложение было принято единогласно. И тут произошла вещь, ясно доказывающая, чего стоят выборы вообще: кандидатами в председатели фактически были два лица: старый председатель Васильев, за которого стояла еще приблизительно половина членов полкового комитета, и отвратительнейшая личность, некий Симонов, тоже, конечно, ничего общего с боевыми кирасирами не имеющий, представляющий из себя революционный элемент, который все мутил и был во главе членов комитета, действовавших против князя Абамелика, и потребовавший смещения Васильева. И голоса членов комитета разделились почти поровну между этими двумя кандидатами с небольшим преимуществом в пользу Васильева. Все же члены полкового комитета желали переизбрания в помощники председателя меня, хотя абсолютно никто не согласился бы видеть меня своим председателем.
Что же получилось? Каждая записка несла в себе имя либо Васильева, либо Симонова, но зато КАЖДАЯ, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ, несла и мое имя. Результатом чего было то, что в председатели полкового комитета был ЕДИНОГЛАСНО (кроме моего голоса) избран я, НИКОМУ НЕ УГОДНЫЙ, в первые помощники — бывший председатель Васильев и вторым помощником — революционный вожак Симонов. Оглашение результатов баллотировки, как ушатом холодной воды, обдало весь полковой комитет.
Но дело было сделано, и я поспешил закрыть заседание, торопясь в Киев, на поезд, который должен был везти меня в Петроград, куда я ехал, чтобы принять участие в выступлении против правительства Керенского совместно с корпусом генерала Крымова, который должен был наступать на столицу из района станции Дно. Как известно, крайне слабо подготовленное выступление Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова окончилось полкой неудачей. Сам генерал Корнилов был арестован, части генерала Крымова, направлявшиеся в Петроград по железной дороге, были остановлены в пути революционно настроенными железнодорожниками и рассыпались, в то время, как генерал Крымов, потрясенный постигшей его неудачей, не то застрелился, не то был застрелен одним из адъютантов Керенского. По всем этим причинам вооруженного выступления в Петрограде, в котором я должен был принять участие, не произошло, и я поспешил обратно в полк.
Приехав туда, я узнал, что моя поездка в Петроград ставилась членами полкового комитета в связь с выступлением генерала Корнилова, и говорилось, что я ездил не в столицу по делам полка, а в Ставку, принять там должность адъютанта Верховного Главнокомандующего. На заданный мною, смеясь, одному из членов комитета вопрос, правда ли, что меня обвиняют в поездке в Ставку с контрреволюционными намерениями, я получил ответ: «Никак нет, не обвиняют, а только подозревают».
Ложному положению, усугубляемому тем обстоятельством, что я был председателем полкового комитета, нужно было положить конец, а потому, собрав комитет, я заявил, что до меня дошли слухи, распускаемые по поводу моей поездки якобы в Ставку, но я должен сказать, что в Ставке я не был, и это может быть подтверждено одним кирасиром, состоящим при Ставке, которого я видел проездом через Могилев на вокзале и с которым разговаривал, почему я и предлагаю желающим задавать мне вопросы, касающиеся моей поездки, на каковые я готов с удовольствием ответить. Так как все обвинение заключалось исключительно в моем пребывании в Ставке, при генерале Корнилове, мне ничего не стоило его опровергнуть, и полковой комитет единогласно постановил: «считать инцидент исчерпанным».
Можно было думать, что в должности председателя полкового комитета мне будет легче, чем прежде, направлять деятельность комитета по правильному пути, но не тут-то было! Любое мое выступление неизбежно нарывалось на немедленное возражение и противодействие со стороны моих помощников, в особенности Симонова, который оспаривал любое мое предложение и подрывал любое начинание, как бы невинно и полезно оно ни было. Ясно чувствовалось, что почти все члены полкового комитета, личные отношения коих ко мне были в большинстве случаев прекрасными и благожелательными, тем не менее относятся неодобрительно и недоверчиво ко мне, как к председателю комитета.
В один прекрасный день, явившись в комитет на назначенное заседание, я был удивлен, не найдя в «зале заседаний» ни одного кирасира. Выяснилось, что они все собрались самостоятельно, в другом помещении и что-то там решают, в отсутствии членов комитета — офицеров. Было ясно, что что-то затевалось… Не долго пришлось предаваться догадкам, так как вскоре все отсутствующие явились скопом и по открытии заседания сразу же подали заявления о желательности перевыборов президиума. На этот раз, разумеется, стали выбирать на каждую должность в отдельности. Результат не замедлил сказаться: значительным большинством голосов оказался избранным председателем демагог Симонов, тогда как я, помимо офицерских голосов, получил всего лишь ОДИН единственный голос. Выборы первого товарища председателя дали… меня, избранным ЕДИНОГЛАСНО. Вторым товарищем председателя был избран бывший председатель Васильев.
Стало вполне очевидным, что со стороны членов полкового комитета не было ни малейшего недоброжелательства ко мне лично, но налицо было общее нежелание иметь меня во главе комитета, на месте, которое «по праву» (?!) принадлежало представителю от нижних чинов.
Передав председательствование вновь избранному Симонову, я стал ждать событий. Очень скоро мне пришлось удивиться: среди бумаг, находившихся в председательской папке, имелась кляузническая бумаженка, присланная каким-то железнодорожным комитетом. Дойдя до этой бумаги и прочитав ее, Симонов вдруг спросил у меня, как с нею поступить.
— Решать вам, — получил он от меня в ответ.
— Но если бы вы были председателем комитета, — настаивал Симонов, — как бы вы поступили?
— Если это вас интересует, пожалуйста, — ответил я. — Я бы ее порвал и бросил в корзину.
Ни слова ни говоря, Симонов порвал бумагу и отправил на дно корзины. И так продолжалось и дальше: при обсуждении любого вопроса, представлявшего малейшее сомнение, Симонов неизменно спрашивал мое мнение и поступал сообразно с таковым.
Налицо был форменный парадокс: во время моего председательствования я буквально не мог открыть рта, не нарываясь сразу же на злонамеренную, принципиальную оппозицию; сдавши же таковое и оставаясь лично в тени, я начал в полном смысле слова управлять комитетом. Объяснялось это очень просто: новый председатель комитета и его второй помощник ненавидели друг друга и ждали только удобного случая, чтобы свернуть один другому шею. Второй помощник председателя прекрасно понимал, что при создавшемся положении вещей малейшего к нему недоброжелательства с моей стороны будет достаточно, чтобы позволить председателю его тотчас же ликвидировать. Но положение и самого председателя не было достаточно прочно, чтобы устоять против совместных усилий своих обоих «товарищей», и он, как человек не глупый, понимал, что из чувства самосохранения ему необходимо заручиться моим благорасположением. Таким образом, совершенно неожиданно для самого себя я явился полным хозяином положения и фактическим руководителем комитета.
Нужно сказать, что состав полкового комитета был умеренный и вполне терпимый. Помимо безусловно отрицательного элемента в лице Симонова, был еще один чрезвычайно вредный, злобный и явно настроенный против офицеров один из представителей 4-го эскадрона и приходилось все время опасаться каких-либо выходок с его стороны. Остальные же, если и не могли, конечно, быть причислены к «элите» полка, далеко до этого, не могли все же считаться вредными и с ними была полная возможность сговориться.
Заседая также и в дивизионном комитете, в котором собирались представители всех полков дивизии, я мог на деле убедиться, что представители кирасир Его Величества, даже являющиеся худшим элементом полкового комитета, все же держали себя много тише и приличнее представителей других частей. На одном из заседаний дивизионного комитета представители одного из полков резко выступили против своих офицеров, обвиняя некоторых из них в пособничестве противнику, выразившемся в запрещении стрелять по немецкому аэроплану, который должен был бы иначе быть неминуемо сбит. Одного из своих офицеров «оратор» не постеснялся при этом обозвать «идиотом».
Чаша моего терпения была переполнена! Вскочив и ударив отстегнутой шашкой по пюпитру (заседание происходило в одном из классов Киевского университета), я потребовал, чтобы председатель (солдат) немедленно лишил бы обнаглевшего «оратора» слова и принес бы извинение за допущенное им оскорбление офицерского имени, пригрозив в противном случае немедленно покинуть заседание и заявив, что впредь ноги представителя офицеров кирасир Его Величества здесь не будет.
Ввиду того, что председатель, оторопев, не принимал никакого решения, я, а за мною и представитель офицеров затронутого полка, немедленно направились к двери при необычайном возбуждении и гвалте всех присутствующих. Среди общего шума мне запомнился выкрик: «Придется напомнить господам офицерам, что такое Варфоломеева ночь!» Чего больше, чтобы охарактеризовать обстановку!!!
Не успев еще дойти до выхода, мы были остановлены председателем комитета, который принес требуемое извинение и заверил, что повторения подобной выходки он не допустит.
Но чего можно было ожидать при переживаемых условиях, когда разруха и разъединение были всюду и во всем? При происшедшем инциденте представители двух полков дивизии, оба — доблестные офицеры, не последовали моему примеру, оставшись на своих местах, сочтя, очевидно, несвоевременным создавать возможные осложнения в своих собственных полках…
Наш полковой комитет еще долго не поддавался разложению, но события шли своим чередом, все рассыпалось, и однажды комитет дошел до обсуждения и осуждения действий временно командующего полком полковника Сахновского.
Я тотчас же вышел из состава комитета и несмотря на все уговоры остался при своем решении. А короткое время спустя был конец…
Полк расформировался…
Князь Игорь Черкасский
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Гримасы гражданской войны. – И.М. Черкасский
- «ВОИНСКАЯ ЖИЗНЬ ЗА РУБЕЖОМ» (№107)
- Конная атака 14 августа 1915 г. под господским двором «Жмуйдки». – Игорь Черкасский
- Отпуск. – В.
- №109 Март 1971 года
- № 127 Март 1974 года
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№108)
- Письма в Редакцию (№104)
- Прием лошадей в мобилизацию 1914 года. – В. Милоданович
Loading ...