ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Дорогой Коля,

Ты просишь описать тебе «случай с зеркалом в Полоцке» — изволь. Но только я должен начать с описания той обстановки, в которой все это произошло, которая тебе, как артилле­ристу, может быть и незнакома. Итак: ноябрь 1917 г. Тоска. На душе темно. Мы стоим на охране железных дорог. В Полоцке штаб полка и 1-ый эскадрон. В 7-ми верстах, в дер. Стру­ни, около лагеря Полоцкого кадетского корпу­са, моя пулеметная команда охраняет тюрьму, набитую доотказа, почти вдвое сверх комплек­та. Кроме того, несем караулы на железнодо­рожных станциях. Полоцк находится в районе Второй армии, которой уже командует подпо­ручик, а настоящий командир то ли арестован, то ли работает на кухне. Мы принадлежим к составу 5-ой армии. В Полоцке гарнизон; не­сколько тысяч пехоты, дивизия в резерве и какие-то запасные части. Все без погон, расхлястанное, разболтанное, потерявшее не толь­ко образ и подобие Божие, но и человеческое. Мы еще кое-как держимся, служим, носим по­гоны и еще довольно подтянуты. Для занятий нет времени. Лошадей чистить некому — тако­вы наряды. Все же собираю по 8-10 человек, разговариваю с ними, а иногда и читаю им из русской истории. Они это любят, но и среди них начинаются колебания. Приходят по вечерам по одному и группами: — «Господин поручик, да что же это? Что делается? Не можем же мы од­ни супротив всей Расеи? Нам в город нельзя показаться… Разорвут. Грозятся. Хотят пого­ны срывать… Ведь как звери!» Мы, офицеры, иногда собираемся, чуть ли не тайком, делимся впечатлениями, мыслями и… пьем. Пьем, как никогда не пили. Чувствуем себя приговорен­ными. Ты вообрази: Полоцк большая узловая станция. Два вокзала круглые сутки кишат солдатней. Все с оружием: винтовки, револьве­ры, гранаты… и наш караул восемь человек с офицером — капля в море! Проходят эшелоны на фронт, с красными флагами и лозунгами, но почти пустые… Но вот подходит поезд из Двинска — в тыл. Забит до отказа: люди в корридорах, в уборных, на площадках, на крышах и тоже все с оружием. Два улана, по одному с каждой стороны поезда. Их задача продвигать­ся снаружи параллельно моему продвижению и стаскивать людей с крыш… я с унтер офице­ром вхожу в вагон, как в клетку с тиграми… ка­кое, в сто раз хуже! Второй унтер-офицер или ефрейтор остается у двери. — «Ваши докумен­ты!» Проверяю. Не имеющих задерживаю и вы­саживаю из вагона. На перроне их принимает другой унтер-офицер и жандармы. В вагоне на­чинается рычание, которое скоро переходит в рев весьма не двусмысленных угроз. Начина­ются отказы исполнить приказание предъявить документы или выйти из вагона. Хватаю за плечи и толкаю к своему унтер-офицеру, а тот выбрасывает из вагона. Для этого у них уже выработалась особая сноровка, то уже настоя­щая работа укротителя, построенная на психи­ке. Сила несоизмеримая на их стороне. Вопрос чей дух и вера в себя крепче. На этом все! В кобуре у меня наган, но на него мало надежды.

В кармане за бортом шинели браунинг. 24 часа такой службы каждый третий-четвертый день. Ежедневно сдаем в комендатуру от 100 до 300 задержанных дезертиров. Комендатура не в состоянии ничего сделать. Опрашивают, выдают новые документы и направляют в свою часть, а те опять едут в обратном направлении. При сдаче записываем их в ведомость. Часто попадаются старые знакомые, которые нагло смотрят в глаза и улыбаются. Эти хоть не скандалят. Любопытства ради проверил и на­шел, что одного такого типа мы снимали с по­езда три раза… Ну, как тут не пить.

Вот и собрались мы однажды вечерком. Адъютант достал бутылку водки, что в то вре­мя было довольно трудно. Нужен был рецепт врача и подтверждение коменданта города. Это для нас. Солдат же разные благодетели поили самогоном, да и настоящей водкой как хотели. Выпили мы адъютантскую водку и еще захотелось. Доктор с нами был, так что за ре­цептом дело не стало. Я был самым младшим: ясное дело — «Дим, гони!». Рецепт в кармане: «Поручику славного 15 уланского Татарского полка для лечебных надобностей…» — и по­мчался. На часы никто из нас не посмотрел — счастливые часов не наблюдают. Являюсь в ко­мендантское. Никого кроме дежурного писаря. Говорит: комендант дома — рядом. Я туда. В передней ординарец — по виду бывший поле­вой жандарм. Все же соображаю — ночь. Спра­шиваю: «спит?» — «никак нет, в карты они гу­ляют, гости у них». — Доложи: поручик 15-го уланского имярек — по личному делу». Выхо­дит ко мне генерал. Все, что я успел рассмот­реть: обратный (отставной) зигзаг с тремя зве­здочками, седая борода и добрые, вниматель­ные глаза. — «В чем дело, поручик, чем могу служить?». Доложил и подаю рецепт. Прочи­тал и спрашивает: — «Что же это с вами так поздно приключилось?» — «Не могу знать, Ва­ше Превосходительство, какие-то рези в же­лудке». — «А, знаю, говорит, это как по-ваше­му, колики, что-ли называется?». — «Так точ­но, колики, Ваше Превосходительство». Под­писал, улыбнулся, «ну-ну, поправляйтесь, гово­рит… только не слишком, а то…» Тут он эдак мягонько взял меня за ухо, повернул налево кругом, показал пальцем и спрашивает: — «ви­дели?» — Так точно, говорю, Ваше Превосхо­дительство, видал! Хотя откровенно тебе при­знаюсь, что ничего кроме широкой золотой ра­мы и какого-то мутного пятна, из которого на меня смотрели добрые старческие глаза, я не видал.

Выскочил на улицу, посмотрел на часы — батюшки! Половина четвертого. И понесся. Все­го туда и обратно, включая и аптеку за три четверти часа смотался. Одну бутылку мы еще успели выпить… За комендантское здоровье.

А сейчас вот что пришло мне в голову: ты как-то назвал меня оптимистом. Не знаю! Суди сам, оптимист ли я, пессимист ли, или просто неблагодарная свинья, не умеющая ценить то, что имеет. А только, вспоминая то страшное время, вспоминаю едва ли не с умилением… закрываю глаза и как на яву вижу всех: и адъютанта Рокицкого с его рыжими усами, и длинного командира эскадрона — Вергилеса, с которым потом делил весь отход от Орла до Ростова и который скончался здесь в САСШ незадолго до моего приезда, и добрягу полково­го врача, который угощал нас разбавленным спиртом, а в тот памятный вечер шибко торго­вался из-за двух бутылок и сдался только на наш довод, что, мол, завтра опять придется пи­сать, так уже лучше пореже мозолить глаза на­чальству, и бороду и добрые глаза комендан­та, того русского генерала, который не забыл, что в свое время и он был молодым корнетом, и широкую раму зеркала и все, все! Да, брат! все тогда было настоящее. Ужасное, но настоящее! Настоящими были и мы сами, а потом насту­пил гнусный сон, в котором мы не живем, а как-то существуем в виде каких-то химер или перевертней… Мы не офицеры больше, но мы и не рабочие, не чиновники, не чертежники, не инженеры, хотя не хуже, а лучше других справляемся со своей работой. Боюсь, что мы уже давно не русские, но мы и не немцы, не французы, не югославы и не американцы, хотя уже сорок лет живем по заграницам. И хотя, благодаря Господу Богу, все у нас есть: и теп­лая конюшня, и мягкая подстилка, и дачу мы получаем усиленную, и шерсть на нас лоснится от хорошей уборки и даже погоняют нас не сли­шком, но душа… Душа-то глядит на меня толь­ко из твоих писем, да с фотографий над моим письменным столом!…

Ну, довольно! Пиши! Пиши чаще, пиши вся­кий вздор, что придет в голову, я всему буду рад. Будь здоров. Да хранит тебя Господь!

Твой Д. К.

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Хроника «Военной Были» (№114)
• Первая мировая война. – Г. К.
• Письма в Редакцию (№117)
• Елочка. – Владимир Новиков.
• Бунт роты 5-го саперного батальона в Киеве в ноябре 1906 года. – К. Сазонов
• Конская мобилизация в 1915 г. – Д. Харьков
• Совпадение ли? – И.И. Бобарыков
• Бой бронепоезда «Иоанн Калита» у ст. Волноваха 17 мая 1919 года. – В. Федоров
• Двойной хлюст. – Д. А.