ВОЕННАЯ БЫЛЬ

В период углубления «великой и бескров­ной», то есть летом 1917 года, мне пришлось плавать на эскадренном миноносце «Жуткий», входившем в состав Сводного дивизиона эс­кадренных миноносцев. Этот дивизион, в свою очередь, входил в Восточный отряд судов Чер­ного моря, обычно называемый Батумским от­рядом, по имени своей базы. Постоянная бое­вая служба дивизиона, когда миноносцы, как волки, носились вдоль вражеских берегов, ры­ская по всем бухтам Анатолии, топя все, что еще оставалось плавающим у турок, обстрели­вая города и селения, связываясь в перестрел­ках с береговой артиллерией противника, вы­саживая наших шпионов в тылу неприятеля и тем сея панику среди правоверных поклонни­ков Ислама — все это спаивало еще теснее офицерский состав и без того объединенный общностью интересов и однородным воспита­нием.

Интенсивная боевая деятельность оставляла мало свободного времени и не позволяла командам распускаться и заниматься митинговани­ем. В ото же время в Севастополе, ставшем ре­волюционным центром, шли бесконечные ми­тинги, на которых выносились все углубляю­щие революцию решения.

В нашем отряде, благодаря вышеуказанной причине и вследствие относительной оторван­ности от Севастополя, царила почти дореволю­ционная дисциплина.

Все корабли плавали, конечно, под Андре­евским флагом. Хотя, заботами Гучкова, Керен­ского и Ко, были созданы судовые комитеты, тем не менее это мало отражалось на службе. В эти комитеты попадали обыкновенно умерен­ные матросы, прислушивающиеся к мнению офицеров, выбранных в комитеты, и выносив­шие постановления чаще всего по их указке.

В эту пору нам случалось, захватывая ту­рецкие шхуны, делить их грузы между офице­рами и матросами, так как с революцией вошло опять в силу призовое право. Чаще всего эти грузы были самого невинного характера: мелкие лесные орешки (часто уже очищенные от скорлупы) и табак. Эти грузы предназначались для оборванных и полуголодных аскер и голо­дающего населения. Временами было даже как-то неловко и топить, и отбирать у турок эти жалкие грузы. Чувствовалось, что когда- то мощная Оттоманская империя напрягает свои последние силы перед предсмертной аго­нией. Однажды, мы захватили шхуну, гружен­ную Самсунским табаком, считавшимся одним из лучших в мире. Этот груз был разделен, пользуясь, очевидно, старым, а не демократи­ческим призовым правом, так как все офицеры получили во много раз больше чем матросы. Каждому офицеру досталось по несколько пу­дов этого прекрасного табака. Мы положи­тельно не знали, что делать с таким количест­вом, раздаривая его своим друзьям и знако­мым направо и налево. Матросы продавали свою долю, но офицеры в то время еще не бы­ли опытны ни в спекуляции, ни в торговле.

Надо сказать, что, если бы офицеры не бы­ли принуждены носить галуны на своих рука­вах и погонах, по западному образцу, вместо старых офицерских погон и не обращение мат­росов: г-н мичман, г-н лейтенант и т. д. вместо обычного «Ваше Высокоблагородие», можно было бы думать, что революции и не было. Попадались сверхсрочнослужащие матросы, упорно продолжавшие титуловать по-прежнему, не скрывая своей нелюбви к новым порядкам и презрения к своим более «сознательным» то­варищам. Особенно выделялся наш баталер — старый и исправный унтер, который «крыл» своих свободолюбивых товарищей самыми от­борными словами морского лексикона, утвер­ждая, что и Россия, и они сами переживут мно­го бед без Царя. Когда, идиотским приказом Временного Правительства, эти опытные и луч­шие служаки были уволены от службы, сразу почувствовалось, что лопнула какая-то стру­на — исчезла какая-то связь между офицера­ми и матросами, хотя наружно дисциплина не нарушалось. К концу лета, произошла смена ко­мандиров на нашем миноносце. Уходил ст. лей­тенант Н. С. Чириков — прекрасный командир миноносца и один из лучших штурманов в Чер­ном море. Его уход меня особенно огорчил — мы были старыми соплавателями по эскадрен­ному миноносцу «Громкий» и у нас с тех пор установились самые дружеские отношения. Новый командир — уже немолодой ст. лейт. Е. П. Винокуров — недавно был переведен с Дальнего Востока и был нам почти неизвестен. Он оказался милейшим человеком, но недоста­точное знание местных условий приносило ему немало неприятностей. Я плавал на «Жутком» в качестве заведующего артиллерией и ротно­го командира, но приходилось исполнять так­же обязанности старшего офицера. Эти обя­занности заставляли быть в постоянном сопри­косновении с командой, но я не припомню ни одного анти-дисциплинарного выступления со стороны матросов.

Наша база — Батум — была в то время ти­хим провинциальным городком с значитель­ным привкусом Востока. Там была мечеть, на­стоящие восточные бани (находившиеся вблизи стоянки миноносцев и часто посещаемые на­ми). На базаре Нурие, в недалеком расстоянии от нашей стоянки, среди грузинских черкесок то и дело мелькали аджарцы в своих нацио­нальных костюмах, с головами замотанными причудливо завязанными башлыками, спускав­шиеся в город из своих горных захолустий.

Довольно обширная бухта была защищена от N-ых ветров молом, с белым маяком на его конце, и окружена зелеными горами, где виднелись кое-где наши, кажется, довольно- таки устаревшие, укрепления. Эти горы, на отроги которых взбегали белые домишки пред­местья, Орта Батум, сливались вдали с синею­щими горами Аджарского хребта. На главной аллее Приморского бульвара, идущей перпен­дикулярно к прекрасному пляжу, и на его бо­ковых аллеях, в тени субтропической расти­тельности, почти всегда была видна публика. Офицеры отряда, в перерывах между похода­ми, предавались флирту с местными дамами и девицами, число которых было увеличено мор­скими сестрами милосердия с госпитального судна «Петр Великий», стоявшего на рейде. После обстрела Батума «Гебеном», еще в 1914 году, не причинившим городу никакого вреда, неприятель не показывал своего носа, и город жил совсем как в мирное время. Если бы не присутствие на рейде необычайного для него количества военных судов и затемнения горо­да по вечерам, то можно было бы предполо­жить, что здесь забыли о войне.

Офицеры отряда веселились на вечерах Общественного Собрания и часто посещали чуть ли не единственное (кроме грузинских духанов) кафэ «Религиони» при кино того же названия. Там подавали вкусные туземные блюда и под звуки оркестра, исполняющего «Алла верды», «Мравал джамие» и другие кав­казские мелодии, за стаканом доброго кахетин­ского вина, шли веселые и оживленные разго­воры, свойственные офицерской молодежи. Не взирая на «свободы», матросы почему-то не появлялись ни на бульварах, ни в кафэ. Все шло, как при старом режиме, до поздней осени, когда положение на отряде стало заметно ухудшаться благодаря разлагающим распоря­жениям правительства и приехавшим с севера агитаторам от Центрофлота, Совета солдатских и рабочих депутатов и прочих «государствен­ных» учреждений. На нашем миноносце отно­шения с командой значительно натянулись после того, когда (кажется в конце ноября) вме­сто нашего командира, добродушного, круг­ленького ст. лейт. Е. П. Винокурова (по про­звищу «просфорка», на которую он был по­хож), был назначен ст. лейт. Зубов, нелюби­мый матросами еще задолго до революции, хо­тя и ставший значительно мягче во время ее.

До Батума дошли сведения о неудачной экспедиции на Дон севастопольских матросов против контр-революционных казаков. В этой экспедиции было перебито много матросов. От участия в этом выступлении офицеры катего­рически уклонились, не желая сражаться во славу революционной демократии. Эти слухи, без сомнения, не улучшили положения, но да­же и в это время никаких выступлений со сто­роны матросов не наблюдалось.

В начале октября «Жуткий» ушел в Сева­стополь — в сухой док для ремонта механиз­мов, сильно потрепанных за время постоянных походов. Мне, как недавно женившемуся, было предложено благосклонным начальством оста­ваться в Батуме, впредь до возвращения ми­ноносца или же до соединения с ним, если бы он получил другое назначение. Вскоре после ухода «Жуткого», наша батумская идиллия бы­ла окончательно нарушена: до Батума дополз­ли зловещие слухи о массовых: расстрелах флотских офицеров в Севастополе. Эти слухи скоро подтвердились и даже стали известны фамилии расстрелянных — в большинстве”, самых блестящих и способных офицеров, сре­ди которых было несколько моих приятелей и сослуживцев. Угадывалась работа неприятель­ских агентов, тем более, что не было случая расстрела офицеров своими же матросами, кро­ме убийства молодого офицера на эскадренном миноносце «Фидониси», только что закончен­ном постройкой и вступившем в строй, на ко­тором была сборная команда, еще совершенно не знавшая своих офицеров.

Однажды, во второй половине декабря, гу­ляя с женой по Приморскому бульвару, я уви­дел входящий на рейд большой миноносец под красным флагом, в котором я опознал «Фидо­ниси».

Внезапный приход этого революционного миноносца, да еще под красным флагом (не виденном еще в отряде на гафеле военного ко­рабля), не предвещал ничего доброго. Настро­ение сразу испортилось, и я поспешил вернуть­ся в дом Военно-Инженерного Управления, на­ходившийся напротив входа в Приморский бульвар, где я тогда жил в казенной квартире, занимаемой отцом жены. Не прошло и часа по­сле того, как «Фидониси» успел ошвартовать­ся, как ко мне пришел очень взволнованный младший флаг-офицер Навостота (Н-ка Вос­точного отряда) мичман Ю. А. Сукин. Он пе­редал мне совет Навостота: немедленно «смываться» и уходить в горы. Оказалось, что по сведениям, доставленным в штаб Навостота верным матросом, «Фидониси» пришел со спе­циальной целью арестовать и доставить в Се­вастополь на суд военно-революционного три­бунала пять флотских офицеров, согласно спи­ску, в котором числился и я. Быстро уяснив, чем это пахнет, я был принужден принять срочные меры. Вместо ухода в горы (что бы я делал в дикой Аджарии?) было решено попы­таться уехать с первым поездом в Тифлис, где был постоянный дом родных жены. К вечеру, переодетый в черную кожаную куртку, в вы­соких сапогах, с серой папахой на голове, с удостоверением на имя писаря Военно-Инже­нерного Управления, с женой, тоже переоде­той, отправились пешком на вокзал, надеясь захватить последний вечерний поезд на Тифлис. Наши чемоданы нес денщик тестя.

На вокзале, при сравнительно небольшом количестве пассажиров, я увидел большую толпу вооруженных матросов с «Фидониси», среди которых при беглом осмотре не обнару­жил ни одной знакомой физиономии. По су­ществовавшему тогда правилу пассажиры до звонка не выпускались на платформу из об­щей залы, где теперь сбились в кучу. У двух дверей, выходящих на платформу, уже стояли толпы матросов с видимой целью контролиро­вать отъезжавших. Всей этой сильно воору­женной бандой распоряжался какой-то высо­кий и тощий матрос. При его приближении я узнал бывшего старшего кочегарного унтер-офицера Киданова. Он был у меня в роте на эскадренном миноносце «Громкий», на котором я проплавал большую часть войны, исполняя должность артиллерийского офицера и ротно­го командира. По слухам, доходившим до Ба­тума, Киданов был одним из революционных вожаков и сторонником применения крутых мер по отношению к офицерам, вплоть до «вы­вода в расход».

Мне вспомнилась история, случившаяся приблизительно за год до описываемого вре­мени. Однажды утром, выходя из своей каю­ты перед подъемом флага, я увидел стоящего у моей двери Киданова, доложившего мне, что он хочет заявить претензию на старшего инже­нер-механика ст. лейтенанта В. А. Кортиковского, опытного и знающего инженера, но об­ладавшего довольно несдержанным характе­ром. Оказывается, он приказал Киданову, быв­шему тогда старшим кочегарным унтер-офи­цером, привести в порядок какой-то механизм (кажется — ветрогонку). По окончании работы инженер-механик нашел ее неудовлетвори­тельной, изругал Киданова и, яко бы, сильно толкнул его. Мне, как ротному командиру, не оставалось ничего другого как дать делу за­конный ход. В результате пострадали оба: ст.лейт. Кортиковский, насколько помню, был временно отставлен от производства в следую­щий чин, а Киданов был возвращен в «перво­бытное состояние», то есть из старших унтер- офицеров превратился в простого кочегара. Он всегда производил на меня впечатление толко­вого, но озлобленного фабричного рабочего, кем он и был до призыва во флот. В данное время, особенно, я не мог расчитывать на при­ятную встречу с ним.

Я надеялся проскользнуть через те двери, у которых его не будет. Как будто узнав мое намерение, он приказал закрыть одну дверь наглухо и стал у другой, готовясь проверять документы пассажиров. Для меня оставалось два выхода из создавшегося положения: либо идти на «пролом», то есть мимо Киданова, на­деясь, что он меня не узнает, либо вернуться обратно в город, где меня, конечно, выловили бы если не в эту ночь то на следующий день. Кроме того, в последнем случае я, несомненно, подвел бы тех, у кого укрывался. Оставался только первый выход да надежда на милость Божию.

После звонка, пассажиры двинулись гусь­ком, проходя мимо Киданова, тщательно про­верявшего их документы и вглядывавшегося в лицо пропускаемых. Поровнявшись с ним, я протянул мой «документ». Когда он взглянул на меня, у меня не было сомнения, что я опо­знан, и что надо приготовиться к развязке. Однако, после недолгого колебания, он протя­нул обратно мое удостоверение.

Я вышел на платформу, ожидая каждую секунду или быть возвращенным, или полу­чить пулю в спину из висевшего на поясе у Ки­данова Нагана. Только после третьего звон­ка, когда поезд тронулся, я понял, что изба­вился от опасности. Поезд тащился как чере­паха, останавливаясь на каждой станции, где его атаковали расхлестанные и разнузданные банды озверевших людей, которые еще так не­давно были солдатами славной Кавказской ар­мии. Наконец, утром, проползши мимо древнего Мцхета, поезд, тяжело дыша, остановился на Тифлисском вокзале.

Через несколько дней, проходя по Головин­скому проспекту, где-то недалеко от бывш. дворца Наместника, я увидел группу людей, одетых в какое-то подобие офицерской мор­ской формы, без всяких отличий, в которой я нашел всех уклонившихся от революционного «правосудия». Никто из нас так никогда и не узнал, кто нас обвинял и в чем заключалась наша вина. Среди беглецов я тотчас опознал капитанов 2-го ранга Б. М. Пышнова и А. Г. Магнуса, капитана Военно-Морского Судебно­го ведомства И. Питкевича. С ними разговари­вал како-то заросший щетиной субъект, в гряз­ном, защитного цвета, плаще и с солдатской фуражкой на голове. Присмотревшись, я с трудом узнал моего приятеля лейтенанта П. М. Ротаст. Предупрежденные, как и я, Навостотом, они последовали его совету, уйдя в окре­стность Батума — Махинджаури и Зеленый мыс, куда вскоре, в погоне за ними, явились сильные матросские облавы с «Фидониси». По­сле многих приключений, попадая в окруже­ние облав, как загнанные звери, под пулями, они все-таки словчились уйти от своих пресле­дователей и, где зайцами на поезде, где пеш­ком, по одиночке, добрались до Тифлиса. Здесь правило демократическое Кавказское прави­тельство, не признававшее большевиков. «Фи­дониси» ушел с «носом». Для нашей группы начиналась новая эпопея в Закавказье. В это время в Тифлисе формировались националь­ные воинские части. А. Г. Магнус превратился в штаб офицера для поручений при инспекторе артиллерии Мусульманского корпуса. Он был очень эффектен в своей черной черкеске с зо­лотыми газырями и с позолоченной, с чернью, кавказской шашкой с Георгиевским темляком. В этом, казалось, типичном горце с погонами подполковника, украшенными какими-то араб­скими буквами, было очень трудно узнать бывшего старшего артиллериста линейного ко­рабля, а потом бравого командира новейшего миноносца.

Я попал в Русский Добровольческий кор­пус. где служил адъютантом инспектора ар­тиллерии этого корпуса, в управление которо­го удалось устроить П. М. Ротаста.

Вскоре нам стало известно, что миноносцы нашего дивизиона так же как и другие суда отряда, один за другим потянулись в Севасто­поль, унося своих офицеров на их Голгофу. Из достоверных источников мы узнали, что боль­шинство матросов с миноносцев нашего дивизи­она разошлись по своим домам и лишь меньшая часть примкнула к активным «углубителям» революции.

Еще недавно такой оживленный Батумский рейд почти совсем опустел*).

Так окончил свое существование Сводный дивизион эскадренных миноносцев Батумского отряда, теплая память о боевой службе кото­рого, без сомнения, хранится у немногих, еще оставшихся в живых, его офицеров.

В. М. Федоровский

*) Остались в Батуме еще на 2-3 месяца после это­го лишь: эскадренный миноносец «Стремительный», вспомогательный крейсер «Король Карл» (реквизи­рованный в свое время у румын) и 2-3 сторожевых катера.

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Памяти капитана 2-го ранга Н.С. Чирикова. – В.М. Федоровский
• Форма одежды чинов флота в царствование императора Александра I. – Юрий Солодков.
• №112 Сентябрь 1971 г.
• Вооруженные силы Рижского залива перед боем на Кассарском плесе. – В.Б.
• Первые дни революции в Балтийском флоте. – Борис Бьеркелунд
• СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ (№107)
• У берегов Кавказа в 1920 году (Продолжение, №119). – П. Варнек
• Три похода в Хорлы в 1920 году. – Г. А. Усаров
• Памяти трагически погибших офицеров одного полка. – А. Волков