Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Monday December 2nd 2024

Номера журнала

Члены полковой семьи (Окончание). – Б. М. Кузнецов



  1. Темир-Хан-Шура. — Теперь некоторые не смогут даже выговорить это название, а оно очень простого происхождения: Шура-Озень — это горная речушка, на которой стоял аул, построенный ханом Темиром. В 1834 г., по при­казу ген. Ермолова (вернее, согласно его пла­ну — постройки ряда крепостей для защиты береговой полосы от набегов горцев воинству­ющего мюридизма), генералом Клюге фон-Клюгенау, командовавшим тогда действующим от­рядом, аул этот был перемещен на другое ме­сто, а на его месте, на возвышенности была по­строена крепость со слободкой, разросшейся потом в городок.

Так вот, этот городок трудно было себе представить без его родного полка, Дагестан­ского конного, который комплектовался добро­вольцами-горцами всех округов Дагестана. Каждый горец, кое-как окончивший реальное училище в Темир-Хан-Шуре или в Ставропо­ле, мечтал, пройдя военное училище, выйти в Дагестанский конный полк, появиться в своем родном ауле в красочной форме с офицерски­ми погонами, с богатым оружием и быть пред­метом зависти и разговоров, в городе же, в сво­бодное от занятий время, торчать на бульваре и гипнотизировать проходящих женщин, глав­ным образом гимназисток. Но это не мешало им быть доблестными русскими офицерами и проливать кровь свою за Россию.

Одной из красочных фигур моего времени был ротмистр Алтай Нахибашев, про которо­го ходило много анекдотов и который, остав­шись в Дагестане, не уцелел и погиб в застен­ках НКВД во время чистки по делу Тухачев­ского. Высокий, гибкий, настоящий аварец, он, хотя и с трудом, основательно проходя курс по два года в каждом классе, кончил, наконец, ре­альное училище. Про него рассказывали такой анекдот: на выпускном экзамене, отчаявшись получить от него какой-нибудь положительный ответ, один из преподавателей, указывая на висевший в углу образ Св. Иоанна, сказал: «Вы, хотя и мусульманин, но пробыли столько лет в этих стенах и, может быть, знаете, кто изображен там в углу?» Нахибашев замялся и, слыша сзади подсказку — «Иоанн…», ляпнул

— «Иоанн Грозный».

Бывали случаи, когда кончавшего реальное училище горца, после долгосидения, догонял его собственный сын, поступивший в пригото­вительный класс.

Дагестанский конный полк был красив только в конном строю, в пешем же сильно проигрывал. Когда приказом по гарнизону, — а в гарнизон входили пехотный полк (сперва Апшеронский, а потом Ново-Баязетский) и три батареи артилл. бригады, — назначался парад и от Дагестанского полка назначался один пе­ший взвод, то это обстоятельство порождало в полку много неприятностей. Картина: врывает­ся в полковую канцелярию ротмистр Алтай На­хибашев и говорит взволнованно адъютанту полка:

«Слушай, почему ты меня без кинжала ре­жешь? Почему ты назначаешь пеший взвод от моего эскадрона? Разве ты не знаешь, что они не могут ходить в ногу?»

«Не волнуйся, Алтай», — отвечает адъютант: «никто у нас в полку не умеет ходить в ногу, но все равно надо назначить, раз приказ. «Ал­лах не выдаст, свинья не съест», — говорит пословица, — «все пройдет благополучно, и ты поставишь мне бутылку кумторкалинского вина».

День парада. Начальник дивизии человек новый и очень требовательный. Нахибашев стоит в свите Начальника дивизии сзади и, ко­гда мимо проходит его взвод в болтающихся черкесках и не в ногу, он в ужасе закрывает глаза, но… чудо, слышит: «спасибо дагестан­цы» и в ответ громко на всех наречиях гор не­сется что-то вроде «хала-бала».

«Не понимаю, говорит он адъютанту: «поче­му он похвалил взвод?»

«Ведь я тебе говорил, Алтай, что все будет хорошо. Ну идем пить твое вино», отвечает адъютант.

Но вот совсем другая картина: несется прон­зительный звук зурны. Весь полк в конном строю проходит нарочно чрез город. Впереди командир полка со штандартом и хором труба­чей, но последние молчат, дав место нацио­нальным инструментам. Зурначей два — один, сидя как-то боком, бьет в барабан, а другой зурнач, надув щеки до отказу, дует во всю мочь, вызывая зависть у бегущих, как всегда, сбоку мальчишек. Все жители бросают рабо­ту и спешат посмотреть на свой полк. Даже женская гимназия, не говоря о реальном учи­лище, иногда прекращает занятия, чтобы полю­боваться своими знакомыми и родственниками. Здесь критика уже бессильна. Эскадроны все различной масти. Командиры их каждый в сво­ем роде. Рыжий Бутаев едет мрачно, с восточ­ным равнодушием, Нахибашев, наоборот, красуется перед толпой, горяча коня и принимая на себя восхищение зрителей.

Вечером, в дни праздников, перед казарма­ми полка на утоптанной площадке кружок всадников и лезгинка.

Я, как Гоголь, спрошу у вас: «Знаете ли вы что такое настоящая лезгинка?» И отвечу: «Нет, господа, вы не знаете». То, что вы види­те часто на балах, вечерах и в балетах, это не есть настоящая народная горская лезгинка. В ней много трюков, цирковщины, но нет чувст­ва поэзии. В Дагестане она родилась и в раз­личных округах танцуется несколько различ­но в зависимости от темпа барабана. Лезгинок в Дагестане насчитывается более 20-ти. Есть аварская лезгинка, есть андийская, даргинская, казикумухская и пр. Когда выступает горец танцевать, то сразу говорят, какого он аула. Особенно интересно, когда танцует пожилой лезгин — у него нет резких движений, он все­гда спокоен, полон достоинства. Выходя на площадку, он садится на землю, снимает чувя­ки и танцует в кожаных чулках. Без партнер­ши-дамы лезгинка не полна, так как в танце инсценируется вся история любви, ухажива­ния, уклонения и похищения. В настоящей лез­гинке нет ненужного бряцания оружием, нет рамахивания кинжалами; только, когда тан­цует одиночка, кинжалы втыкаются в землю и танцор ловко на носках лавирует между ними. Я помню раз в одной семье офицера-мусуль­манина девочка лет 5-6 упросила маму устро­ить ей русскую елку. Мать, конечно, исполни­ла желание крошки и пригласила других де­тей. Первое, что пришло девочке в голову — это протанцевать лезгинку. Импровизирован­ная музыка, хлопание в ладоши, и девочка-клопик в своей национальной горской одежде, длинном платьице, чадре, закрывающей личико до половины, стала танцевать. Ее никто ни­когда не учил, но она танцевала, как взрослая. Ее глазенки-черешенки блестели от удовольст­вия, маленькие ножки едва касались пола, она плыла. Вся эта грация и умение пришли сти­хийно от природы ее гор. Чтобы уметь танце­вать лезгинку, надо родиться в горах, всосать их воздух и уметь карабкаться по уступам над пропастью. То, что мы привыкли видеть — это пародия. Каждый из кавказских народов пере­делал лезгинку на свой лад, но это не та, что родилась в Дагестане. Теперь, пожалуй, и там она исчезла, а если и есть, то это не то. Дух убит и своеобразный быт горцев безвозвратно уничтожен советским режимом.

Горец, по привычке, любит гарцевать на ко­не и горячить его зря, чтобы привлечь на се­бя внимание. С этим офицеры полка всегда бо­ролись, особенно офицеры, переведенные из ре­гулярной кавалерии, а их было немало. Боль- – но кавалеристу смотреть, как дагестанский всадник скачет по булыжной мостовой, нахле­стывая коня. Однажды мимо группы офицеров, сидевших под чинарами на бульваре, ехал ша­гом всадник Дагестанского полка. Один офи­цер, недавно переведенный из какого-то гусар­ского полка, пораженный необыкновенным зре­лищем, воскликнул: «Первый раз вижу наше­го всадника, едущего шагом. Стой, иди сюда, молодец. Какого эскадрона? На тебе рубль, ступай, молодец». — «Ай, спасибо», сказал всад­ник и, повернув круто коня, взмахнул нагай­кой и с места пошел галопом по камням, по­дымая огненные брызги копытами коня… — «Стой, стой с… с…, давай рубль обратно», кри­чит корнет… но было поздно.

Офицеры-мусульмане Дагестанского полка очень чтили наши православные праздники, и елка на наше Рождество была почти в каждом мусульманском доме, что было вполне естест­венно, так как этот обычай приемлем для детей всех народов и религий. Пасха особенно радо­вала наших кунаков, ибо им нравилась наша торжественная служба, много офицеров-му­сульман присутствовали на заутрени и шли по­том разговляться с нами. Что им нравилось — это обычай христосоваться, и тот же Алтай Нахибашев по нескольку раз заходил в тот же дом и христосовался, начиная с денщика и горничной. Этот праздник дружно справлялся всем населением Темир-Хан-Шуры.

Относительно пребывания Дагестанского конного полка на фронте во время 1-й мировой войны сложилось немало рассказов иногда фан­тастического характера. Привожу три из них, взятых мною из неизданных записок недавно умершего офицера этого полка.

Галиция. Эскадрон находится в боевой ли­нии в окопах. Идет общее отступление. Всад­ники приносят на бурках в лес для погребения только что убитых двух своих. Спешно вызван мулла, для совершения обряда погребения, но его долго нет, уехал хоронить других. Бросить убитых — позор для мусульман, а время не терпит. В том же лесу православный священ­ник-иеромонах наспех отпевает убитых рус­ских солдат. Дагестанский офицер, обращаясь к священнику, спрашивает его, может ли он прочесть молитву над убитыми мусульманами. «Отчего же, ведь Бог один для всех, спросите ваших людей». — Офицер передал слова свя­щенника своим всадникам. Всадники, посове­товавшись, ответили: «Ну что же, раз русский мулла сказал, что можно, то пусть читает мо­литву над нашими убитыми».

Пришел знаменитый приказ № 1-й, отменя­ющий чинопочитание и пр. Отдавать честь — только по желанию, а становиться во фронт — отменяется. Командир Дагестанского полка, – идя по улице селения, где расквартирован его полк, встречает урядника-горца, который брякает ему во фронт. Удивленный, спрашивает, почему он становится во фронт, раз был при­каз, отменяющий это. Ответ: «Тебе большое уважение делаем».

Бродячая группа пропагандистов, разъез­жая по фронту и разъясняя солдатам смысл революции и пользу от нее народу, посетила и расположение Дагестанского конного полка. Дежурный офицер пытался .их не допустить, но командир полка приказал собрать всех сво­бодных всадников и выстроить их на площади. Довольные агитаторы вошли в середину сидя­щих всадников и три часа упражнялись в крас­норечии перед молчаливой аудиторией. Когда же кончили, то предложили задавать вопросы. Гробовое молчание. Хитро улыбаясь, командир полка пояснил, что никто из аудитории по-рус­ски не понимает. Сконфуженные агитаторы ис­чезли.

Привожу несколько куплетов песни Даге­станского полка сложенной во время 1-й миро­вой войны:

1. Вот едут лихо Дагестанцы
На поле ужасов войны
И провожают их веселой
Любимой звуки их зурны.

2. Смелей, смелее, Дагестанцы,
На вас ведь смотрит весь Кавказ
Ведь знают вас уже австрийцы,
Вы их бивали и не раз.

3. Поля Галиции видали
Сияние алых башлыков,
И даже венгры испытали
Набеги диких удальцов.

4. Вперед, вперед, сыны Кавказа,
Покажем Русскому Царю,
Что не боялись мы ни разу
И что несем мы смерть врагу.

5. Пусть вся Россия уповает
На свой народ, а с ним на нас,
Пусть каждый всадник также знает,
Что Сам Аллах в войне за нас.
(Автор стихов известен пишущему этот очерк).

  1. Княжна Варвара Александровна Аргутинская-Долгорукова.

Вроде княжны Мери из «Героя нашего вре­мени» Лермонтова. Она была достопримеча­тельностью не только Темир-Хан-Шуры, но всего Кавказа. Старое поколение особенно ее уважало. Я застал ее в возрасте за 60 лет, веч­ной барышней, совершенно седой, но более при­влекательной, чем другая молодая женщина. Ее звали за глаза «вечной невестой». В молодо­сти у нее был, говорили, неудачный роман с губернатором Дагестана, кажется князем Баря­тинским, но замуж почему-то она не вышла, хотя ее род был аристократическим; он образо­вался от слияния двух родов — Князей Долго­руковых и армянского Аргутинского. Освобо­дитель и усмиритель горцев Дагестана, ген. князь Аргутинский, памятник которому стоял в центре г. Темир-Хан-Шуры, был ее дядей или, вообще, родственником.

У княжны Вари был свой особенный шарм, глаза ее блестели, лицо было очень моложаво и она была всегда окружена молодыми офице­рами. Беда, если вновь прибывший в Шуру не представился ей, она деспотически требовала новичка к себе. Она была очень остроумна и всегда весела, но осталась навсегда старой де­вой. Ее знали на курортах и в Тифлисе, у На­местника она была свой человек. Что же удер­живало ее в такой глуши? Вероятно воспоми­нания молодости. Она была живой свидетель истории Дагестанского полка, в котором слу­жил и ее брат. Революция сразу прибила ее, и она исчезла без следа. Во всяком случае, во время хаоса и гражданской войны в Дагестане ее не было видно.

Б. М. Кузнецов

Добавить отзыв