7 декабря 1904 г. — Приказом командира порта я назначен командиром батареи на Голубиной Горке, что между Пятым фортом и Литерой Д. Итак, и до меня дошла очередь идти на защиту Порт-Артура с суши. Только странно, что убрали с «Бобра» последнего офицера. Я думаю, что теперь там пойдет страшный развал.
Пошел на Литеру Д, к командиру батареи капитану Солодовникову. Он — начальник сектора, так что я ему явился. Видел мичмана Капгера, который там с морскими орудиями. Так как жить на моей батарее негде, то Солодников предложил поселиться на Д, в одном каземате с механиком Багрин-Каменским. С этим я старый знакомый, вместе плавали в 1901 году на «Сенявине». Пошел на свою батарею. Состоит она из двух 75-м/м, одной 47-м/м и одной 37-м/м пушек. Совсем не устроена. Придется много работать над приведением ее в порядок. Японцы совсем близко. Слева они на Центральной Горке, в пятистах саженях, и обстреливают мою батарею из ружей. Справа же они на плоской и длинной горе и из своих орудий шрапнелью стреляют по батарее и одиночным людям. Так что работать днем нельзя. Сегодня, пока я осматривал батарею, они по мне выпустили три шрапнели. Предполагаю ночью же начать работы, — рыть ход к орудиям.
Сегодня ночью думаю спать еще на «Бобре». Команды у меня на батарее 16 человек. Вчера «Амур» поставили в док, но японцы там его потопили 11-дм. снарядами, так что теперь он лежит совсем на боку.
8 декабря 1904 г. — Японцы сегодня взорвали мины под 3-м фортом, но довольно для них неудачно. Сделали в бруствере брешь и сразу же повели атаку. Пять человек вскочили на форт, но все были сбиты, и японцы отошли. По слухам, японцы собираются на левом фланге. Вместо меня на «Бобр» назначен временно лейтенант Драхенфельс. Вечером ходил вниз, где живут три ротных командира, из которых один назначен комендантом Голубиной Горки. Весь день японцы обстреливали из 11-дюймовок Промежуточную Горку, что впереди форта 5. Достал для своей батареи сто мешков. Ночью у меня команда работала. Рыли ход из блиндажа к орудиям. По просьбе подполковника Романовского мое 37-м/м орудие всю ночь обстреливало Центральную Горку. Сегодня ночую на
Литере Д. Перетащил часть своих вещей. К ночи слышна ружейная стрельба.
9 декабря 1904 г. — Утром, около шести часов, проснулся от сильного ружейного огня. Побежал на батарею. Пули так и поют. Очевидно перелеты. Японцы ведут наступление под 5-м фортом, а самый форт обстреливают из 11-дюймовок. Страшные разрывы, и осколки летят через нас. 11-дюймовые снаряды летят по очереди то в форт № 5, то в укрепление № 5. Соседние батареи стреляют так, что пальба вовсю. В меня пустили два 120-мм., но не попали. Пули жужжат все время. К 11 часам ружейный огонь затих, но обстреливаются форт № 5 и укрепление. Я сделал за утро 3 75-мм., 53 47-мм. и 30 37-мм. Когда затихло, пошел завтракать на «Бобр».
Сегодня японцы заняли Промежуточную Горку и наши отошли под самый форт.
12 декабря 1904 г. Встал около 10 часов. Ночью совсем тихо, утром тоже. Изредка в форт № 5 попадает снаряд, но небольшой. Пальба слышится на правом фланге. Ночью японцы пускали снаряды в Новый Город. Пошел завтракать на «Бобр». Там все спокойно, но развал уже начался, — видно нет человека, который бы следил за всем. Командир приказал отправить серебро доктору Обезьянинову. Около 2 часов пошел к себе на батарею. Там все благополучно. В прошлую ночь сделали бруствер у 75-мм. орудий. Укрепление № 5 стреляет из своих мелких орудий под форт № 5, куда — не видно, и в ответ получает изредка то гранату, то шрапнель. Стреляет батарея с Промежуточной, от меня не видно, но с Д можно разобрать.
Для блиндажа команды достал с «Бобра» фонарь. Сделал распоряжение о ночных работах. Кв. Ушаков у меня, кажется, молодчина.
Пошел на Д. Там 6-дм. Кане сделала 5 выстрелов по орудию, стрелявшему по укреплению № 5. Сегодня вечером темно, светят прожектора. У Голубиной слышна ружейная стрельба.
13 декабря 1904 г. Встал около 10 часов, ужасно поздно. По фортам тихо, легкий мороз. Завтракать пошел на «Бобр». Там жалуются, что команда стала пьянствовать. Около 2 часов пошел к себе на батарею. Там благополучно. Весь день заметно передвижение японцев к деревне Гоундзятунь. По ним стреляют Д, форт № 5 и укрепление. Я думаю дать японцам собраться, а в сумерки пострелять по одной из деревень. Укрепление № 5 все время постреливает под форт № 5 из 37-мм. Когда стемнело, дал три выстрела из 75-мм. по Гоундзятунь и десять из 47-мм. по Шаньянгу, что у Голубиной бухты. Стрелял из 47-мм., когда луч прожектера останавливался на этой деревне.
Ночь прошла совсем тихо. Команда ночью работала, из мешков делали защиту для подачи.
14 декабря 1904 г. Встал около 10 часов. Проснулся от выстрелов, — стреляет по кому-то Д. Японцы сразу же послали несколько штук в ответ. По бюллетеням японцев под Артуром всего 12 тысяч, остальные ушли на север. Сегодня японцы стреляют куда-то в центр из 11дюймовок. Завтракать пошел на «Бобр», благо стрельба затихла. Около 2 часов пошел к себе на батарею. Думаю начать делать себе блиндаж размером примерно 7 на 8 фут.
Около 3 часов завязалась перестрелка. Форт № 5 стал стрелять по Седловой и тотчас же стал получать в ответ. Я заметил, что за Дивизионной Горой стоят два орудия, которые и стреляют. Стал к ним пристреливаться и после третьего выстрела они замолчали. После чего сделал 4 выстрела по орудию на Плоской и в ответ не получил. Участие в перестрелке приняли также Д и укрепление № 5 и кажется, что первыми замолчали японцы. Наш был последний выстрел. Потом укрепление № 5 стало обстреливать Центральную Горку, но от меня там ничего не было видно.
15 декабря 1904 г. С утра сильно обстреливается форт № 3, и там был какой-то взрыв, наверное японцы взорвали свою мину. К 10 часам над фортом № 3 от разрывов снарядов стоит и не проходит пелена дыма. Пошел к себе на батарею. Она утром стреляла и сделала 12 выстрелов из 75-мм. и 20 — из 47-мм. Стреляли по Длинной и по батарее за Дивизионной, которая обстреливала форт № 4, так что обратили часть огня на нас. Попало в нас около 6 снарядов, из которых два в новосделанный траверс. Обошлось все благополучно и сшибло только с ног кв. Ушакова. С утра на дамбе, ведущей к пристани, где стоит «Бобр», было очень большое движение как вагонеток, так и людей. Японцы это, очевидно, заметили и стали обстреливать дамбу, пристань и «Бобр», в который попало 9 снарядов, все подводные. Вся публика успела уже сойти на берег. Лейтенант Долгобородов, шедший по дамбе на берег, ранен в обе ноги, матрос, бывший дневальным на барже, убит, и часть рельс для дековильки разворочена. Итак, мои слова оправдались, когда я восставал, еще в бытность на «Бобре», против движения по дамбе, говоря, что иначе «Бобр» и пристань будут расстреляны.
Наши офицеры сидят пока в госпитале, в комнате Черная и едят консервированное мясо, так как весь завтрак остался на «Бобре». На форту № 4 убит мичман Пеликан. Весь день около форта № 3 прямо ад. Днем опять сделал 5 выстрелов по батарее, обстреливающей форт № 4. Моментально получил в ответ несколько шрапнелей и гранат, одна из которых упала у самого дула 75-мм. орудия в бруствер, и камнем немного хватило меня по голове. К 5 часам стрельба стала стихать. Результаты неизвестны. Я пошел на Д. Вечером совсем тихо.
16 декабря 1904 г. С утра сильный ветер. По фортам тихо. Изредка японцы пускают снаряды по Новому Городу и по «Бобру», который загорелся, но горит тихо. Больно мне смотреть на гибнущий «Бобр», все же я на нем провел без малого два года.
С Д сделали 5 выстрелов по показавшемуся обозу за Гоундзятунь. Ветер такой, что сбивает с ног. Около форта № 3 тихо, но по слухам часть форта занята японцами. Точно не известно. Сегодня обед мне не принесли, и я питался весь день чаем с хлебом. Просил Колюбакина, если можно, снять с «Бобра» телефоны и прислать мне на батарею. Для команды моей батареи достал от Подушкина 9 пар сапог. Яма для моего блиндажа почти готова. К вечеру японцы снарядами произвели пожар в Новом Городе, зарево громадное, освещен весь Порт-Артур. Горит, кажется, второй склад Чурина. Картина замечательно эффектная, совсем как в театре. Вечером сижу на Д, один в каземате, у стола, покрытого скатертью, на котором тарелка с хлебом, с сахаром, одна свеча, и я пишу эти заметки в ожидании самовара, который ставит Мартин.
17 декабря 1904 г. Известно, что с форта №3 наши отступили 15-го. Японцы его заняли. С утра по фортам довольно тихо. Д сделала несколько выстрелов по работающим японцам. «Бобр» горел всю ночь и горит еще и теперь. Вероятно, уголь, служивший защитой и наложенный в жилой палубе.
Пользуясь тишиной, пошел в госпиталь, в комнату Черная, поразузнать, как и что с моими вещами. Там застал всю публику: Колюбакина, Нордмана, Гляссера и Шельтинга. Все довольно расстроены и в угнетенном состоянии духа. Из моих вещей пропали книги, а остальное снесено пока в экипаж, даже японское ружье. Ужасно жаль, что пропали все вахтенные журналы, но это вина только Гляссера, как их было не захватить! Утром под фертом № 3 был какой-то взрыв. Пока я был в госпитале, японцы стреляли по Золотой Горе и со второго снаряда стали попадать в самую батарею. Вообще они изумительно хорошо стреляют. Говорят, что вчера был у Стесселя военный совет. Дня два тому назад командир «Севастополя» Эссен назначен начальником Ляотешаньского участка. Относительно «Севастополя» не имею сведений. Говорят, что вчера на «Орле» ушли лейтенант Караваев и мичман Поливанов, но достоверно ли это, не знаю. За день не стрелял. Для блиндажа яма почти готова и привезли брус и доски. Жалуются на недостаток подвод. Пил чай на Д, у Солодовникова. К вечеру горит арсенал, японцы его зажгли снарядами и все время там видны взрывы. Не знаю, много ли там запасов.
18 декабря 1904 г. Около 9 часов утра взрыв у укрепления № 3, а затем сильная стрельба. Само укрепление из-за дыма от разрывов шрапнелей и гранат не видно. Одно время с Д были видны какие-то развевающиеся там флаги. Днем стало известно, что японцы заняли укрепление № 3 и лезут на Курганную. Весь день в центре адский огонь. У нас на левом фланге совсем тихо. Я не стрелял. К вечеру орудийная стрельба затихла, но ружейная и пулеметная еще слышна. Видно, что наши и японцы устали. Ранен командир 25-го полка полковник флигель-адъютант Семенов. На «Бобре» пожар потух, но видно, что он сильно обгорел. Ходит слух, что ушедший на бобровском гр. катере капитан 2 ранга Цвингман достиг благополучно Чифу. Я не понимаю, что думает начальство. Мне кажется совершенно ясно, что на наших позициях долго держаться уже нельзя, и не сегодня, так завтра японцы прорвутся, а между прочим ничего не предпринимается. По-моему, Артура теперь не удержать и остается или сдача, или же подготовить и отступить на Ляотешань, пока есть время туда все подвезти, как орудия, и снаряды, так и провизию. Неужели кто-нибудь еще верит в освобождение? Если японцы сделают усилие, они могут в два-три дня взять Артур, и выйдет напрасное, никому не нужное кровопролитие.
Ночью стихло, но изредка в Новом Городе падают снаряды.
19 декабря 1904 г. Проснулся около 9 часов от треска разорвавшегося 11-дм. снаряда. При мне их попало в Д 6 штук. Пошел к себе на батарею. 11-дюймовые блямбы летят по очереди: форт № 5, укрепление и Д. Меня начали обстреливать 6-дюймовыми, но откуда — не видать, должно быть с Волчьих Гор. У Голубиной заметно движение и видны разрывы снарядов. Должно быть японцы перешли в наступление. Сделал несколько выстрелов из 47-мм., так как берегу 75-мм. снаряды и стрелять по отдельным людям не стоит. Известно, что вчера на укреплении № 3 наши три роты сдались. После взрыва все бывшие там наверху были выведены из строя, а остальные сидели по блиндажам. Японцы быстро пробежали все укрепление с одними мешками и пулеметом и загородили нашим путь отступления. Тогда бывшие в блиндажах выкинули белый флаг. Официально сообщают, что весь гарнизон укрепления № 3 погиб.
За весь день в мою батарею попало 6 снарядов, разворочен бруствер (три ряда мешков), но не пробит, и два снаряда попали в погреб, но тоже не пробили. Около 5 часов стрельба затихла. Наши посты с Голубиной отступили к Ляотешаню. Я пошел на Д, там прибавилось несколько воронок и три человека ранено. Несколько самых малых осколков попало в Капгера, но пробили только кожу. Солодовникова запрашивали, имеет ли он на весь сектор подрывные патроны.
Около 7 часов на Золотой Горе показали позывные, а затем ряд вспышек, что по приказу адмирала значит начать взрывать корабли. Вскоре послышался ряд глухих взрывов. Очевидно, рвали суда и док. Взрывы были также и в Минном Городке, где что-то после взрывов загорелось. Взорвали и «Бобра». Осколки, говорят, летели до госпиталя. Итак, наш флот на Востоке фактически уже не существует. Японцы исполнили свою задачу. Мне кажется, что это подготовка к сдаче. По телефону передали из штаба приказание по артиллерии: действовать пассивно, то есть первыми не начинать стрельбу. Посмотрим, что скажет нам завтра.
В центре наши отошли за Китайскую стенку, то есть на 2-ю линию обороны. Хорошо, что взорвали корабли, иначе не успели бы это сделать в общей сумятице.
20 декабря 1904 г. Начались переговоры о сдаче. Ни одного выстрела. По всем фортам высыпало масса народа на бруствер и глазеют. Со стороны японцев то же самое. Получил приказание от Солодовникова утопить или зарыть снаряды, оставив только по 20 каждого сорта. Исполнили это, воспользовавшись ямой, начатой для моего блиндажа.
Пришел на ферт № 5 японец с приглашением офицеров на завтрак. Начались переговоры о капитуляции. Итак, японцы добились своего — Артур сдается. Хвалю Стесселя за решимость. Все равно, иначе японцы взяли бы через несколько дней и произошла бы резня. Держаться больше нельзя, — люди страшно устали, да и цынга. Здоровых осталось не больше 4-5 тысяч. Как это ни печально, приходится с этим считаться.
22 декабря 1904 г. Получил приказание к 8 часам утра очистить батарею, что и было исполнено. С литерой Д и фортом № 5 то же самое. Интересно, что все физиономии заметно повеселели, особенно у солдат. Видимо, все довольны, что так или иначе вся эта грязная история кончилась. Говорят, что на совете против сдачи были наши блиндажные адмиралы, которые говорили: «Мы еще можем сражаться». Вот подлецы, — все время не выходили из блиндажа. Мне было приказано команду отправить по своим частям, а самому идти, куда хочу. Я и пошел сначала на Д, где полный развал и остается сдавать батарею. С ними попрощался. Вещи мои временно снесли вниз, в саперные казармы, где и сложили в квартире Солодовникова. Приказано на всех фортах и укреплениях остаться одним комендантам.
Пил чай в собрании, а потом пошел в казармы Кв. экипажа, где помещаются наши офицеры. Капитуляция подписана. Крепость сдается со всем, команды выводятся послезавтра без оружия, а офицерам разрешено быть при оружии. Характер всей капитуляции не особенно почетный. Говорят, что завтра всем нам надо быть у укрепления № 5 к 9 часам утра. По улицам заметны уже японцы. Масса наших пьяных, которые страшно безобразят. У Соловья полиция днем била бутылки с водкой, но часть, конечно, перехватывалась, и много матросов и солдат перепились.
23 декабря 1904 г. Поднялись мы все в экипаже в 5 часов и начали собираться. По обыкновению — ни от кого никаких приказаний. Послали в блиндаж за бобровской командой, а затем вслед за ней пошли к месту сборища, которое оказалось в саперных казармах. Из морских команд мы пришли одними из первых. Прошел слух о телеграмме Государя, где говорится, что офицеры могут воспользоваться данной японцами льготой или же разделить участь команд. Во всяком случае мне кажется, что подобная телеграмма нами не заслужена. Между офицерами большие разговоры о том, куда ехать. Лично я еще не решил, куда. Ждали у казарм целый день, и ни от кого никаких указаний. Наши звезды-адмиралы несколько раз проехали в коляске. Одна из казарм вдруг запылала, неверное зажженная одним из уходящих стрелков. Какая дикость! После этого появились японские часовые и патрули. В горевшем здании стали лопаться очевидно спрятанные там патроны. В казармах этих помещался 27-й полк. Конечно, японцы воспользуются этим и пропишут про спрятанные и уничтоженные патроны и снаряды, а также и про нашу дикость. Наши вещи переложили на японские подводы, которые и уехали, так что мы остались без вещей и без еды. Поехали верхом их отыскивать, но не нашли. Вся наша компания пошла искать приюта в госпитале, где нас встретили очень любезно. Меня поместили в первой палате, на койке посередине комнаты. Сегодня днем также было несколько пожаров в городе при оставлении войсками казарм, японцы, говорят, убили 6 человек солдат. За прошлую ночь в городе японскими часовыми были застрелено 22 человека.
24 декабря 1904 г. Разбудили меня в 6 часов, но я еще провалялся до 8, когда и встал. Говорят, морские команды еще не двинулись. Около 10 часов пошел к своей команде в саперные казармы, но там еще шевеления не видно и все по-старому. Пошел в квартиру Солодовникова, где съел несколько блинов. Шельтинг объявил, что мы раньше завтрашнего дня не тронемся. Почти все офицеры пошли обратно в город, я же думаю ночевать с Капгером у Солодовникова. Артиллерия уже ушла, так что остались одни моряки и остальные вольные. Видно, что у многих решение ехать в Японию. Японцы ведут себя вообще очень хорошо, но довольно-таки обидно, что японцы тебя караулят. Сижу я в одной комнате, входят несколько японских солдат и начинают осматривать все комнаты, — что же, они ведь не могут быть гарантированы, что я тоже не подожгу что-нибудь. Скорее все это кончилось бы и уехать бы куда-нибудь, все равно куда.
Вчера я наблюдал, как 2 офицера и человек 10 нижних чинов проводили от укрепления № 5 к литере Д телефон… бегом. Вот это молодцы!
С сегодняшнего дня все госпиталя переходят на иждивение японцев и они уже навезли массу провизии в город. Вчера проезжал комендант Смирнов и здоровался с войсками, но Стесселя никто и нигде не видел. Вот так всегда, как и раньше: где оно нужно, там начальства нет, и никто ничего не указывает. Все войска сегодня остались почти что без пищи. Били мулов и лошадей. Для нашей команды достали немного консервов в госпитале, да и то частным образом. Кажется, я склоняюсь тоже на то, чтобы ехать в Японию. Наше начальство тоже отличилось: за последние два дня из всех госпиталей выписали всех мало-мальски здоровых, что-то около 8 тысяч, и со всеми нестроевыми, которые не считались за защитников, вместо указанных 9 тысяч вышло гарнизона что-то вдвое или втрое больше. Вот скандал!… И действительно, народу уйма, все идут и идут. Как японцы, наверно, злорадствуют. Мне кажется, нужно было сделать наоборот, как можно больше принять в госпиталя, а затем, после нас, их выписать, тогда бы и японцам было бы легче отправлять, не всех сразу, да и нам было бы меньше сраму и меньше трофеев Японии.
Наш состав офицеров «Бобра» и приписанных к нему: капитан 2 ранга Шельтинга, капитан 2 ранга Колюбакин, лейтенант Нордман, лейтенант барон Драхенфельс, мичманы Пилсудский, Капгер, Круссер, Александров, Войтка, Шафров, Мурашов, Баранов, лейтенант Непенин, прапорщик волонтер Гляссер и лейтенант Кованько; итого 15 человек.
25 декабря 1904 г. К 8 часам утра все собрались опять и готовы к выступлению. Наконец-то началось движение. Приказано каждому офицеру и матросу иметь листок — «записка пленника». Все бросились писать. Дошла и до нас очередь пройти перед палаткой. Какой-то офицер осматривал книги «Севастополя». Нас, бобровцев, никто не задерживал, спросили только, есть ли желающие дать клятвенное обещание не предпринимать ничего против Японии. На это японцы получили ответ, что желающих нет, после чего нас пропустили дальше. Вещей не осматривали. Отошли немного за укрепление № 5, где и остановились. Здесь стояли уже ранее пришедшие команды и наши вещи с вестовыми на японских подводах. Постояли немного, роздали пищу, консервы и галеты, командам и то же самое офицерам. Мы пошли к подводам, где и закусили. К нашей команде прикомандировалась команда со «Сторожевого» с лейтенантом Непениным. Немного времени спустя пришел Щенснович с японским офицером, взял по офицеру с каждого судна и пошел искать помещений в первую деревню. Погода чудная, — это наше счастье. Пить хочется страшно, но достать негде. Нашли где-то ящик, на который и сели, так как на земле страшно пыльно. Кто-то из команды принес кружку чая, — выпил с удовольствием, но что это был за чай! Одна бурда. Пришел японский офицер и сказал, что надо идти дальше. Дошли до деревни верстах в трех, где сказано остановиться на ночевку. Встретили Нордмана, который занял нам фанзу, а около, на дворе, разместили команду. Фанза отчаянная и очень грязная. Думаю спать на дворе, у костра. Провизии ничего не достали, кроме яиц, по 10 рублей сотня.
Пообедали тем, что было, да яйцами. Команда делала суп из японских консервов. Ругань с китайцами из-за древ. Часть наших офицеров спала в фанзе, а другие и я устроились у костра. Было очень холодно, особенно ногам. Несколько раз вставал ночью греть их.
26 декабря 1804 г. Утром из-за холода встали около 5 часов. Объявлено, что сегодня дальше не пойдем, а тронемся завтра утром. Обед варили на костре. Никакой посуды, кроме 7 ножей. Вилок мы с собой не взяли. Обед варили в жестянке из-под галет. Питались консервами и галетами. Удивительно, что японцы успевают доставить на такую массу людей пищу, но все-таки есть некоторые, которые на них в претензии. Мне кажется, что будь мы на месте японцев, все пленные ушли бы голодными.
Ночью спал на гаоляне на полу в фанзе, — у костра больно холодно. Залегли спать очень рано, что-то около 19 часов. Сказано, что завтра в 9 часов утра выступаем дальше. Щенснович, который что-то вроде посредника между японцами и нами, все время ужасно путает и только портит. Пользы нам от него никакой.
27 декабря 1904 г. Чудно спал ночь. Около 10 часов выступили, но уже между нашими колоннами шли японцы с ружьями и есть и их начальник, офицер. Никак нельзя добиться, куда мы идем и где нас посадят на железную дорогу. Прошли перевал через Волчьи Горы. По дороге на Лунзу видны следы разрывов наших снарядов очевидно судовых, и недалеко от самой дороги. После перевала имели минут 15 привал, немного закусили и тронулись дальше. Погода чудная и тепло. Около 2 часов дошли до раскинутых прямо в поле палаток. Ночевка. Офицеров разместили по палаткам, а нижних чинов прямо в поле. Мы все, 15 человек, поместились в одной палатке. Прошли сегодня что-то около 15 верст. Завтра тронемся дальше. Сравнительно с фанзой поместились лучше. К ночи стало холодно, так что вестовых поместили тоже у нас. Всего ночевало 30 человек, как селедки в бочке. По дороге купили трех кур и утку, из которых и был обед. Ели в жестянках из-под консервов.
28 декабря 1904 г. Под утро не хватило угля, и мы здорово промерзли. Тронулись дальше по дороге на Инчендзы. Прошли верст 9, когда увидели станцию железной дороги и палатки. Когда подошли ближе, увидели немного солдат. Оказывается, что наше пешее хождение окончилось и отсюда нас будут отправлять по железной дороге. Каждый день отправляют около 2.000 человек. Для офицеров поставлены палатки, а нижние чины — на воздухе. Пошел с Нордманом в ближнюю деревню, где купили свинины, яиц и еще чего-то. Японцы раздавали опять консервы и галеты. Наша палатка оказалась с камельком, но немного меньше. Разместились так же. Говорят, что придется прожить здесь дня два. На станции железной дороги большое движение наших отправляемых, а также масса зрителей-японцев. В палатке спали на цыновках.
29 декабря 1904 г. День прошел без новых приключений. Уехали ретвизанские и, конечно, Щенснович, который бросил свое посредничество. Говорят, завтра мы трогаемся, а также едут генералы. Много разговоров и пересудов о тем, кто едет в Японию или в Россию. Мы, бобровцы, все решили идти в плен.
30 декабря 1904 г. С утра собрались со всеми пожитками и бобровской командой на станции. На платформе масса народу, а также иностранные агенты и корреспонденты, которые записывают и снимают. Много комичных картинок и эпизодов с нашими. Иностранцы и японцы хохочут. Приехали на станцию мирные жители Артура, бабы с узлами, картонками и плачущими ребятами. Совсем русский вокзал. Появились вещи Стесселя, а затем и он сам со свитой и адмиралами. Вид сконфуженный и далеко не победоносный. Японцы для него приготовили и убрали комнату. Вирен скрывается от фотографов под навес, Лощинский гуляет с гнусным видом. Подали поезд, и началась посадка. Сели и мы. Только три крытых вагона, куда посадили генералов и дам, а мы взобрались на открытую платформу вместе с командой. Каким-то вещам не хватило места и нас высадили. Ругань. Шельтинга кричит во-всю и обращает на себя общее внимание. Утешают нас, что повезут вечером. Пошли назад в палатку. Снова развели печь, а потом перешли в палатку на самой платформе. Шельтинга ругается с японцами, волнуется и гуляет по платформе. Становится холодно и морозно. Около 11 часов пришел поезд, и после выгрузки вагонов пошли садиться. Команда разместилась на двух платформах, а мы с вещами и вестовыми на третьей. Взяли с собой хибач, который поставили в ноги. Поезд свистнул, и мы тронулись. До Дальнего ехали 4 часа и здорово промерзли. В Дальнем нас повели в сарай на платформе, где и просили подождать. Пришел японский офицер и пригласил идти за ним для осмотра в карантин, где нас всех пропустили по одному мимо доктора, который щупал у каждого из нас пульс и смотрел язык и десны. После этого команду нашу совсем отделили от офицеров и куда-то повели, а мы остались ждать. Сидели в дощатом балагане около большого хибача. Пришел переводчик и сказал, что можно идти. Повел нас всех гурьбой японский солдат. Пошли от вокзала направо, через мост, в новый город. Дошли до строящегося здания, где остановились. На улице, за столом с бумажным фонарем сидел японский офицер и переводчик. У них каждый из нас писал свое имя и звание, после чего, продержав полчаса на морозе, повели нас внутрь здания, в котором, как оказалось, мы будем помещаться. Переводчик открыл дверь в большую и очень грязную комнату с цыновками на полу, без всякой мебели и где уже лежали по одной стене спящие люди. В общем отвратительно, но я так устал, что, разложив на полу пальто, на нем и заснул.
31 декабря 1904 г. С утра проснулся рано и, к счастью, кто-то из наших нашел освободившееся помещение после уехавших уже дальше артиллерийских офицеров, куда мы и перебрались. Сравнительно сносно. Две комнаты, в одной вестовые, а в другой мы. Дверей между ними нет. Есть тюфяки. Я сплю на тюфяке, который покрываю одеялом, и накрываюсь пальто. Днем все залегли спать. Провизии японцы дают вдоволь. Встречали Новый год, достали окорок и шампанского.
1-го 9 января 1905 г. Здание, в котором мы живем, предназначалось, оказывается, женской гимназии и реальному училищу. Пользуемся относительной свободой гулять перед домом, по дороге, но в город никого не пускают. Все едущие в Россию носят на рукаве цветную повязку. Видимо, японцы очень недовольны, что много едущих в плен. Каждый день приходит переводчик и спрашивает, нет ли еще желающих присягнуть, и они достигают цели, так как публики с повязками все прибавляется. Мы, бобровцы, твердо решили всем ехать в Японию, кроме Шафрова, который едет с женой и свояченицей в Россию. Дал ему поручение зайти к бабушке.
Дом, в котором мы живем, называется по-японски «Мацубара». Каждый день отправляют команду и офицеров на пароходы, а 5-го числа отправили до 200 офицеров. Всех их поставили во фронт перед зданием, по четыре в ряд, и японские солдаты без всякой церемонии выравнивали их и осаживали назад. В строю стояли, между прочим, Щенснович, Зацаренный и Эссен. Продержав их так довольно долго на улице, несколько раз пересчитывали, а потом пришел японский доктор и у всех по очереди начал щупать пульс и смотреть язык. Картинка: Щенснович и Зацаренный — старые капитаны 1 ранга — стоят на улице в строю и показывают язык! Я думаю, что в таком положении русские офицеры еще не бывали. Жаль, что нет аппарата, чтобы снять это. Наконец пришел какой-то японский солдат и всех их повели строем на пароход.
Каждый день утром, перед завтраком, хожу гулять. Погода стоит все время чудная. В гавани большое движение, пароходы приходят и уходят. Видны также две Шимы.
Днем играем в винт или в фараон, а вечером почти всегда — макао. Капитан 2 ранга Спиридон Иванов напился, вышел на двор и вступил в драку с японским часовым, его задержали и привели в растерзанном виде в его комнату. После этого японцы прекратили продажу русским спиртных напитков.
В общем офицеры помещаются отвратительно, наша комната единственная, где есть тюфяки, а в остальных офицеры спят прямо на цыновках. Каждый день к нам приходит Бек Джевагиров, который только думает и говорит о том, где и как достать коньяку, но безуспешно. Каждый день отправляют наших дальше, но понемногу. Теперь осталось нас до 400 офицеров и 600 нижних чинов.
8-го вечером принесли билеты и нам. Едем завтра на пароходе «Нагата-Мару», куда — неизвестно. Настроение у всех заметно улучшилось. Надоело немного жить 9 дней в такой обстановке. Собак на пароход не берут, так что их хозяевам придется с ними проститься. Вчера, 7-го, уехали едущие в Россию Шафров и Бек Джевагиров. С Шафровым послали мы от кают-компании телеграмму в «Новое Время», а я свою — бабушке, чтобы передала домой. Интересно, что у Пепы Иванова, тоже теперь записавшегося ехать в Россию, вестовой не пожелал туда ехать и ему пришлось с ним расстаться.
9 января 1905 г. Утром проснулись все довольно рано, говорят, что в 8 часов пойдем на пароход. Началась обычная в таких случаях сутолока. Пьют чай и куриный бульон. Говорят, что на пароходе кормить не будут, почему зажарено 6 кур и свинина. Нордман хлопочет, чтобы не забыли взять пиво. Вышли на двор, где уже стоят едущие команды и офицеры с «Ретвизана». Из командиров едут Сарнавский и Шельтинг. Простояли около часа, в продолжение которого нас ставили во фронт, по четыре в ряд, осматривали и несколько раз пересчитывали, после чего наконец повели. Сбоку шли японец с ружьем и переводчик. Шли весело, смех и шутки. Немного не дойдя до парохода, нас опять остановили, опять пересчитывали, наконец, перестроили по старшинству. Опять ждали. Вышла, конечно, путаница. Наконец пошли на пароход, стоящий у мола. Пароход большой. Разместились по каютам, в 1-м и 2-м классах, мне пришлось поместиться во 2-м классе, впятером, но есть надо ходить в 1-й класс. В общем все очень чисто и хорошо. С нами поедет в Японию японский генерал, которого теперь и ждем. Генерал приехал верхом, со свитой.
В Дальнем видно в гавани громадное движение. Все молы заняты пароходами, которые разгружаются, и я насчитал на рейде до 10 пароходов, 2 «Шимы», «Фузо», 2 миноносца, посыльное судно и еще несколько пароходов, переделанных в военные. На «Фузо» поднят адмиральский флаг. По широкому молу вагоны подходят к самым пароходам. На берегу навалены громадные кучи припасов, которые китайцы увозят куда-то на дековильке. Весь железнодорожный путь переделан на узкоколейный, под японский состав.
Генерал попрощался с провожавшими, и наш пароход стал отдавать швартовы и около 1 часа мы тронулись. Пошли, держась Талиенванского берега, по фарватеру, обставленному буями, не чета нашим вешкам, очевидно протраленному, и вышли в море северным проходом. На пароходе, на палубе, видны трое часовых с ружьями, а внизу есть, вероятно, караул до 20 человек, так что устроить возмущение очень легко и почти наверно с успехом, но, по-моему, мы ничего не выиграем. Не все ли равно сидеть в Японии или в Киао-чао… О возможности этого мы поговаривали: к ночи овладеть караулом и, пройдя Шантунг, идти в Киао-чао. Идем мы теперь узлов 14, а пароход может дать до 18. Две машины.
В 3 часа дали чай, а в 6½ обед. Стол очень хороший, на манер английских пароходов. Обращение с нами в высшей степени вежливое, даже не чувствуешь, что в плену. Днем играли в винт, а вечером некоторые — в макао. Достали несколько английских газет, но все старые.
10 января 1905 г. День прошел без особых приключений. Погода тихая и теплая. Шли корейскими шхерами. Играем в винт и макао. На некоторых из проходимых островов были зажжены огни, вероятно японцами, для удобства сообщения.
11 января 1905 г. От морского воздуха или от артурского воздержания все мы страшно много едим. Японцы, вероятно, удивляются. Утром подошли к островам Японии и около 12 часов дня проходили Симоносеки, где стояло до 20 пароходов, одна лодка и 1 миноносец. На берегу заметно несколько батарей, хорошо замаскированных. Чудные места, не хочется сходить с палубы. Пройдя пролив, вошли в Средиземное море. Интересно, что когда опять вступили в шхеры, с темнотой — луны не было — пароход не уменьшал ход и маневрировал совсем как днем. Лоцмана не брали. Играли в винт. Часам к 10 пришли мы к Ниссимо. Направо — ряд электрических фонарей. Отдали якорь. Оказалось, что пришли на место и завтра в 8 часов утра нас свезут с парохода на берег. Генерал сразу же уехал, обещал на прощание сказать про нас микадо. Приехало несколько докторов и переводчик, — какой-то подозрительный субъект.
12 января 1905 г. Встали все рано, около 6 часов, и в 7 часов все уже сидели за столом в салоне. Пришли к борту несколько фунешек, очевидно за нами, и вскоре сказано было садиться. Всех офицеров — на одну, а вестовых с вещами на другую. Тут сказали, что всех нас будут дезинфекцировать. Повели в одну длинную комнату, где было предложено раздеться, а вещи собрать в один пакет и навязать на него номерок. Драгоценности, если у кого есть, — то в отдельный вязаный мешочек и сдать в контору. Было довольно прохладно. Потом повели нас в ванную, где стояло четыре большие деревянные ванны, в которые нужно было садиться. Вода была очень горячая и с легким запахом. В каждой ванне сидело по пяти человек, а в моей — 8. В общем было страшно комично видеть, как пожилые, плешивые и бородатые господа купаются в общих баках, а японские санитары за ними присматривают. Было масса смеха и острот. Продержали нас так, в горячей воде, минут 10, затем раздался свисток и сказали, что можно выходить. По выходе из ванной дали ватным киримоны и повели в комнату с большим хибачом, куда уже было принесено наше платье, и мы стали одеваться. Платье наше не дезинфекцировалось, как и багаж. После нас то же самое было проделано и с вестовыми. Оделись и пошли мимо конторы, где были выданы мешочки с драгоценностями, все в полном порядке. Повели нас мимо бараков, где уже жили команды между прочими и наша, бобровская. На плацу стояла тоже команда, рядовые на коленях, а унтер-офицеры стоя. В середине стоял японский офицер и переводчик, читавший какую-то бумагу, как потом оказалось, — правила, как себя вести. Нас повели на другую сторону плаца, в такой же барак, где стояли койки, но было очень холодно. Там стояло два хибача. Штаб-офицеров поместили отдельно. Пришел переводчик и сказал, что мы поедем дальше или сегодня в 4 часа, или же завтра утром.
13 января 1905 г. С утра начали собираться дальше и в 8 часов, после завтрака, где каждый из нас получил по пакетику на дорогу и кусок белого хлеба, нас повели на пристань и посадили на два паровых катера и мы поехали на Матсуяму. Погода испортилась, пошел дождь, и все набились в маленькую каюту. Шли часа четыре. По дороге переходили порт Куре, где стояла Миказа и какой-то трехтрубный крейсерок небольшой. К 4 часам подошли к острову Сикок, где и есть Матсуяма. Подошли к пристани и ошвартовались. Все вышли и пошли на вокзал, недалеко от пристани. На станции вывешено объявление от жителей этого местечка — Такахама — в котором они приветствуют русских пленников и просят потом их навещать. Погода разгулялась, но все-таки холодно. Подали поезд с маленькими вагонами и паровозом. Мы сели по вагонам, нас пересчитали и повезли дальше До Матсуямы езды минут 20. По дороге было две станции. Много деревьев, и окрестности недурны. Названия станций на японском языке латинскими буквами.
Наконец поезд остановился, — мы приехали. На платформе масса народу, а также кучи наших солдат северной армии, но странно, что почти все жиды. Матсуяма — обыкновенный японский городок. Улицы грязные. Сели мы на рикшей, которые нас куда-то повезли. Впереди ехал японский солдат с ружьем. Везли нас через весь город и привезли к забору, ограждающему бараки с соломенными крышами, госпиталю, где временно, как говорят, будем помещены и мы. Во дворе нас уже ждала толпа наших русских больных и ранее приехавших артурцев. Были также офицеры с «Рюрика», которые в числе 9 человек были спасены японцами после гибели крейсера. Они живут в отдельном доме в городе уже шестой месяц, надеясь на скорый обмен пленными. Оказывается, что нас здесь в госпитале поселят, в бараке по 30-40 человек, временно. Вся Матсуяма расположена на громадной равнине и кругом горы, теперь покрытые снегом. В конце города построен госпиталь, состоящий из 50 бараков, человек на 50 каждый. Бараки дощатые, с соломенной крышей и построены в два ряда. Впечатление хорошее, очень чисто, но только холодно. В госпитале находятся теперь только раненые русские и несколько пленных артурских офицеров. В нашем бараке поместились мы, ретвизанские, палладские и несколько артиллеристов. Достали хибач. Кормить всех взялся какой-то штабс-ротмистр, выздоровевший раненый, из куропаткинской армии. Спим на матрасах, но на полу, кроме того — два одеяла и перина. Я сплю рядом с Беренсом и Круссером. Наши штаб-офицеры помещены отдельно, в маленькой комнате. В общем живем неважно, я ожидал не такого помещения.
К вечеру пришел здешний начальник, полковник Коно, с нами познакомиться, и прочел нам через переводчика правила, как себя вести. Затем он сказал, что по приказу военного министра он должен отобрать у нас оружие, которое мы отдали, но составили протест.
15 января 1905 г. Жизнь в бараках в госпитале. Один из офицеров заболел какой-то сыпной болезнью и всех нас засадили в карантин, так что ходить можно не дальше следующего барака. Играем для моциона в лапту и в городки. Японцы устроили в соседнем бараке лавочку. Вещи дешевы, но нет выбора.
29 января 1905 г. С утра стали собираться переезжать, собирали вещи и купленную посуду. Объявлено, что обер-офицерам брать на двух одного вестового. Оно и правильно. Часа два прошло, пока Сарнавский разобрался, кто и кого берет вестовым, и все у него не выходило, — то лишний вестовой, то не хватает. Я с Капгером взяли вестовым Жарикова. Наконец списки были составлены и вручены японцам. Вещи погружены на тележки, и мы тронулись Всех нас разделили на две партии, первая в 60 человек, вторая около 40.
Из архива капитана 2 ранга Г.С. Пилсудского
(Не оценивали)
Loading ...| Британской высшей школе дизайна Стоит в британской высшей школе дизайна. shoshin.me |
Похожие статьи:
- Удачный бой. – Колыванец
- Перед Мукденом. – М.В. Алексеев
- Лагерный сбор 1907 года (Из писем М.В. Алексеева)
- 26 дней на реке Сан. – В.Е. Милоданович
- СТO ЛЕТ НАЗАД. – Р. СПОРЭ
- К статье И.И. Бобарыкова «Германский шпионаж на севере России» в № 122 журнала
- Последние дни Первого кадетского корпуса. – М.С.
- С Амура на Дунай. – П. Гаттенбергер
- Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
Loading ...