Из писем генерал-майора — тогда — Михаила Васильевича Алексеева. (Из готовящейся к изданию книги)
Как-то, еще из Маньчжурии, отец мой писал, что «назначение бригадным командиром явилось бы попросту наказанием за боевые грехи». И вот, через год после возвращения из Действующей Армии ему пришлось, для ценза, принять в командование на летние лагерные сборы 1-ю бригаду 22-й пехотной дивизии.
Дивизией командовал генерал Артамонов, носивший среди молодых офицеров шутливое прозвище «крокодил нильский». Объяснялось оно тем, что генерал Артамонов, член Императорского Географического Общества, совершил путешествие в Абиссинию и по возвращении в Петербург прочел о своей поездке ряд «эффектных» лекций, в которых наряду с интересными сведениями об этой стране рассказывал много вымыслов и фантазий о своих приключениях. Но если подобные рассказы были только невинным фанфаронством, то это свойство его характера во время войны граничило с преступлением. По свидетельству офицеров, находившихся при его штабе в Маньчжурии, он как-то докладывал по телефону генералу Куропаткину, что «его войска держатся, хотя за сутки и отбили 16 атак», в то время как на фронте его дивизии никаких боевых действий не происходило. Еще большее преступление генерал Артамонов совершил 14 августа 1914 года, командуя 1-ым армейским корпусом во 2-й армии генерала Самсонова. Корпус генерала Артамонова обеспечивал у Сольдау левый фланг 2-й армии. В этот день, 14 августа, генерал Артамонов лично доложил генералу Самсонову по телефону, что его корпус «стоит, как скала» и что командующий армией «может на него вполне полагаться», а сам через 10 минут отдал приказ об отходе всего корпуса, не сообщив ничего об этом генералу Самсонову (взято из книги полковника Богдановича «Вторжение в Восточную Пруссию» стр. 144-145, расследование комиссии генерал-адъютанта Пантелеева о причинах гибели 2-й армии).
Назначение отца командиром бригады состоялось 1 мая, но еще 29 мая отец находился с генералом Палицыным в полевой поездке под Луцком. Однако в июне отец уже принял бригаду.
В июне же 22-я дивизия пришла в Красное Село на лагерный собор, а 9 июля начались «малые» маневры.
«Отправил свои полки на ночь на маневры, — пишет отец, — а сам вернулся в барак, с тем чтобы в начале шестого часа утра выехать к ним для ведения самого маневра. Решил, что ночь все равно где проводить, так лучше поспать несколько часов поудобнее. К тому же к маневрам нужно многое подготовить и почитать». «Даже не успел приступить к штабной работе и теперь не знаю, как разделаюсь с Феодором Феодоровичем (Палицыным. В. Б.), так что приходилось вести двойную работу».
В письме от 13 июля отец говорит, что 11-ое число «у меня началось тревогою раньше 5 часов утра и парадом в присутствии Государя. Вернулись около 10 часов и после завтрака нужно было доспать, так как большую часть ночи мне не давали спать движение, крики и сигналы под моими окнами, — картина малых маневров близ своих палаток. Смотр был и сошел так себе…»
По давно установившемуся обычаю ежегодно, в один из дней Красносельского лагерного сбора Государь неожиданно прибывал на рассвете в лагерь, в расположение одного из полков, и лично приказывал барабанщику «бить тревогу». По этому сигналу весь лагерь поднимался и все части, каждая самостоятельно, спешили к Царскому Валику, где выстраивались в порядке прибытия. Государь объезжал полки и потом пропускал их церемониальным маршем. Вот этот-то смотр сошел для частей его бригады, по мнению отца, «так себе».
«Теперь, — пишет дальше отец, — идут пока малые маневры, на которых приходится быть руководителем. Мочит нас дождем Сегодня ночью я вернулся около 5 часов утра опять совершенно мокрым.
Скоро явлюсь объектом злой критики в качестве начальника отряда. На меня эта облава готовится, и из общего числа во всем лагере бригадных маневров на мою долю предназначено два раза командовать отрядом. Пока, в качество испытуемого, Артамонов дал мне три раза руководить маневром, а Ловцову — один».
Такая «привилегия» происходила, по-видимому, оттого, что отец командовал бригадой лишь в течение нескольких летних месяцев лагерного сбора и поэтому, в «качестве испытуемого» на его долю выпадала большая часть руководства.
Не все всегда проходило гладко: «Сегодня ночью вернулся совсем недовольным. Заблудившийся солдат с донесением расстроил весь маневр, а я загонял коня, стремясь свести отряды, чего достичь все-таки не успел. В награду за неудачу, часть вины в которой падает на мое малое знание характера своих командиров, вымочило дождем».
Конец июля, конец дождливого петербургского лета. У отца продолжаются маневры. 27 и 29 июля Михаил Васильевич пишет именно о них:
«Сегодня идем опять на ночь и завтра с утра начнем маневрировать от Лигова в направлении на Красное. Эта равнина и в сухое время года неприятна, а теперь и совсем не симпатична. Особенно достанется моей бригаде, загнанной в болотистый угол. Поэтому на каждую новую каплю дождя я готов смотреть, как на лютого врага, увеличивающего глубину воды в канавах и топкость почвы».
Затем 29-го: «А нас все мочит… Вчера был трудный день. Ночевали около Лигова, выступили в 6 1/2 часов утра под дождем, плыли болотами и только в 6 часов вечера закончили маневр и вернулись домой И мочило, и сушило, а главное — проголодались. Я, занятый мыслью, не ощущал голода и, только придя домой, набросился на то, что дали».
2 августа Михаил Васильевич сообщает, что: «Феодор Феодорович (Палицын. В. Б.) в Красном, в качество критика».
В последующих строках описывает он и эту критику:
«31-го числа нам выпала незавидная доля. 22-я дивизия маневрировала против кавалерийского корпуса, начальство над которым
принял не кто иной, как сам Николай Николаевич. За это на разборе вечером того же дня, после Царского обеда, и досталось же нам! Секли все, кто только мог, изрекая такие замечания, которых в наших трактатах не найдешь. В числе секущих был и Феодор Феодорович. В будущем по этому поводу я с ним еще буду иметь разговор, когда немного сгладятся первые впечатления.
А в общем ушел я с этого разбора с каким-то дряненьким осадком и, вернувшись домой около 12 часов ночи, отказался даже от чая и улегся спать для восстановления равновесия в настроении.
Дождем и на этом маневре пробило хорошо. Завтра, 3-го числа, снова выступаю на ночь, а 6-го уезжаю посредником на общий маневр, с которого вернусь в лучшем случае 9-го, а то и 10 августа. В Петербург думаю перебраться, если все будет благополучно, 11-го числа. Вторично получил от Феодора Феодоровича подтверждение о назначении на полевую поездку в Новогеоргиевск и об отправлении туда вместе с ним 15-го или 16-го».
«3 августа 1907 года, Красное Село. Сегодня, через час, я опять отправлюсь на маневр на ночь Это последний до большого. На последний же выезжаю рано утром 6-го. Словом, маневренный сезон приходит к концу и, с Божьей помощью, благополучному в смысле здоровья, ну а в отношении оценки — дело их, то есть здешнего высокого начальства».
Больше писем из Красного Села не было.
Хотя отец должен был сдать бригаду лишь 6 сентября, уже 18 августа, сразу после больших маневров, он пишет уже из Новогеоргиевска, куда увез его генерал Палицын как своего помощника, а может быть и советника, на очередную полевую поездку.
Как можно заметить по письмам отца, все внимание Палицына было обращено на нашу западную границу. Здесь под его руководством происходили постоянные полевые поездки и военные игры во всех пограничных военных округах: Виленском, Варшавском, Киевском и даже Одесском. Изучалась местность, пути сообщения, шла тренировка войск и командного состава к возможному, уже тогда намечавшемуся столкновению с Германией и Австро-Венгрией.
«Благополучно прибыли в Новогеоргиевск, — пишет отец. — Погода потеплее много, чем в Петербурге. Вчера часа четыре пробыли в Варшаве и отслужили завтрак у командующего войсками… Сегодня все сидят за письменными столами, я исполнял кое-что запущенное штабное, а в 4 часа выехали на моторе и сделали очень порядочный круг по окрестностям Новогеоргиевска и Зегржа».
20 августа. «Переезжаем дня на четыре, быть может на пять в Зегрж, верстах в 30 от Новогеоргиевска… Пока у нас все еще чисто письменная работа, к которой я привлечен сравнительно мало. Вероятно с завтрашнего дня начнется работа полевая Сегодня я выполняю переезд в Зегрж верхом».
26 августа, Зегрж. «В Зегрж мы попали надолго, гораздо продолжительнее, чем предполагалось. Останемся, вероятно, числа до 2728 и только дня на 3-4 переедем опять в Новогеоргиевск. Несмотря на 27 только верст, отделяющих нас от Новогеоргиевска, до сих пор не установлено никакого сообщения, и я вот уже неделю не имею от тебя никаких вестей… Вообще здесь мы как бы отрезаны от мира. Последнюю газету мы читали ту, которую взяли с собой из Петербурга… Зегрж летом — это дача в связи с фруктовым садом. Построены укрепления на месте имения одного из Радзивиллов. Имение обращено в дачу командующего войсками. Хорошо устроены и все чины штаба. Но зато зимою, говорят, положение волчье…»
Продолжая письмо, отец пишет: «Сейчас заходил Феодор Феодорович и сказал, что вечером 30-го числа намечается окончание поездки и переезд в Варшаву, но при этом развел такую программу, с которою едва ли можно справиться в оставшиеся дни даже в том случае, если будет сиять солнце, хляби прекратят выливаться на землю и будет тепло и сухо»
Поездка в Новогеоргиевск и Зегрж была предпринята генералом Палицыным для ознакомления с состоянием этих крепостей и выяснения, какие необходимо принять меры для их усовершенствования, так как крепости эти устарели. Однако дело перестройки крепостей кем-то сверху затягивалось. В 1909 году генерал Палицын был смещен с поста начальника Генерального штаба.
Еще 15 июня 1908 года отец писал Анне Николаевне *):
«Ты, вероятно, прочла в «Новом времени» заметку, что Поливанов «выработал новое положение о Генеральном штабе». Одним смелым шагом во вторник (личный доклад у Государя генерала Палицына. В. В.), можно было бы разорвать всю паутину, но Феодор Феодорович, вероятно, покончит тем, что запутается в этой паутине и сойдет со сцены, уступив место более ловким в интриге и более бесталанным и ничтожным… Делят ризы русской армии такие дельцы интриги, как Поливанов, для которых дороги лишь собственные, личные интересы, которых цели и идеалы не поднимаются выше желания «сковырнуть». В рабочем отношении они являются нулями жалкими и бесплодными, самомнящими, самовлюбленными».
Генерала Палицына сменил Сухомлинов, который, будучи уже военным министром, издал приказ об упразднении крепостей.
Коментарии к письмам — Веры Михайловны Б о р е л ь, дочери покойного Верховного Главнокомандующего.
________________
*Анна Николаевна — супруга генерала Алексеева.
(3 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- В Академии Генерального Штаба. – М.В. Алексеев
- Письма в Редакцию (№ 126)
- На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
- Мои воспоминания О ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЕ Ф. А. ГРИГОРЬЕВЕ. – Н. Мосолов
- Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
- Таинственное исчезновение. – В. Е. Милоданович
- Совпадение ли? – И.И. Бобарыков
- Из воспоминаний о деде, Великом Князе Константине. – Гавриил Константинович
- ИМЕНА КОТОРЫХ НЕЛЬЗЯ ЗАБЫВАТЬ.
Loading ...