ВОЕННАЯ БЫЛЬ

После окончания Николаевской Академии Генерального Штаба я взял вакансию в свой Киевский военный округ, куда вышли вместе со мной еще пять офицеров: Драгомиров (Абрам), Рерберг (Федор Петрович), Карцев, Ларионов и Парский.

Начальником штаба округа был генерал-лейтенант Беневский, генерал-квартирмейстером генерал-майор Шимановский. После представления им обоим мы все были назначены и «отчетное отделение».

Шимановский был очень требовательный и строгий начальник. Вспоминаю случай, когда мы, придя утром на службу, не сразу сели за работу, но стояли посреди комнаты и обсуждали какой-то вопрос. В отделение вошел Шимановский и, увидев, что мы еще не приступили к работе, сделал нам строгое внушение.

Когда он вышел, старший адъютант (начальник отделения) сказал нам: «Эх вы, зеленая молодежь! Не знаете, что нужно делать сейчас же по приходе на службу: надо сперва открыть шкафы, выдвинуть ящики столов, достать все письменные принадлежности и положить на столы дела и бумаги. Если потом начальство и явится, то никаких замечаний не сделает, так как будет думать, что вы уже работали и только что встали из-за стола». Мы приняли это к сведению.

Несколько дней спустя мы представились Командующему войсками Киевского военного округа генерал-адъютанту М. И. Драгомирову. Мы стояли по старшинству в чинах. Подходя к каждому из нас, он задавал вопрос в странной форме: «Где вы курс делали?» Первым стоял капитан Ларионов, который, не поняв вопроса, ответил: «В Николаевской Академии Генерального Штаба».

Генерал с недовольным видом сказал ему: «Я и сам знаю, что вы все окончили Академию, — иначе вы не могли бы быть причислены к генеральному штабу. Я спрашиваю, где вы курс делали?» Тогда Ларионов назвал военное училище.

Когда генерал спросил о том же штабс-капитана Карцева и услышал, что он окончил Казанское юнкерское училище, то поблагодарил его, а когда я назвал Михайловское артиллерийское училище, заметил: «Ну, этому удивляться нельзя!» (то есть при хорошей подготовке в этом училище, легко было окончить успешно и Академию).

В августе 1893 года все «причисленные» были распределены на общие сборы войск по разным лагерям. Ларионов, Карцев и я были назначены в лагерный сбор под Луцком. На заключительный маневр приехал и Командующий войсками. Здесь он продолжал знакомиться с причисленными к генеральному штабу, давая им различные задачи и задавая разные вопросы. Ларионову опять не повезло: он неверно указал на карте точку стояния, и Драгомиров ему сказал: «Нам с вами не служить!» Ларионов ушел потом в Казанский военный округ. Мне, после разбора маневра и отбоя, Командующий войсками приказал провести его со свитой кратчайшим путем, без дорог, к железнодорожной станции Киверцы, что я и исполнил без ошибки.

На возвратном пути в Киев я остановился на один день в Ровно, но заболел брюшным тифом. Пришлось лечь в постель и послать в штаб округа рапорт о болезни. Пролежав несколько дней, я выздоровел и с женой и сыном уехал в Киев. Там я нанял квартиру на Жилянской улице возле вокзала, но она оказалась сырой и холодной, а дворник, получивший от меня деньги на покупку дров, не вернулся на место службы. Я нанял другую, на Малой Подвальной улице. Отсюда было недалеко до штаба округа: спуститься вниз, к Крещатику, и подняться наверх по Лютеранской на Банковую улицу. Я ходил обыкновенно через Мерингов сад. Лютеранская улица была такая крутая, что в гололедицу извощики стояли на ней перпендикулярно к ее направлению.

Осенью я ездил в командировку в Черниговскую губернию в составе комиссии по осмотру ремонтных работ в казенных зданиях Чернигова, Нежина, Конотопа, Шостки и др. В то время в губернии строились узкоколейные железные дороги (до этого времени и Чернигов не был на железной дороге!). Иногда для переезда комиссии из одного пункта в другой приходилось прибегать к рабочим поездам, ходившим без расписания.

Осенью этого года генерал Беневский был назначен Приамурским генерал-губернатором и Командующим войсками Приамурского военного округа. Ему был устроен прощальный обед в зале Дворянского Собрания, продолжавшийся очень долго, так как за кофе генерал Драгомиров беседовал с присутствовавшими и вспоминал различные эпизоды своей жизни и службы. Говорить он был большой мастер, и мы слушали его с большим интересом.

21 ноября 1893 года я был назначен вр. и. д. помощника старшего адъютанта этапного отделения (замещал капитана ген. штаба, откомандированного в полк для отбывания строевого ценза по командованию эскадроном). Я был очень рад назначению в отдел военных сообщений, так как начальник военных сообщений, генерал Андреев, и его преемник, генерал Мартсон, не были столь требовательны, как генерал Шимановский, а старший адъютант, подполковник Глинский, был очень симпатичный и приятный в обращении начальник. Кроме того, я всегда предпочитал определенный круг служебных обязанностей.

28 февраля 1894 года у нас родилась дочь Елена.

30 апреля этого же года я был назначен обер-офицером для особых поручений при штабе 16-го армейского корпуса с переводом в Генеральный Штаб. Семью я оставил в Ровно у родителей жены а сам в конце мая приехал в Витебск и явился начальнику штаба корпуса генералу Черемисинову, который в тот же день представил меня командиру корпуса генералу-от инфантерии Рихтеру (во время своего доклада в квартире командира корпуса). А через день я уехал на полевую поездку офицеров генерального штаба Виленского военного округа в Сувалкскую губернию.

24 июня, однако, я был перемещен на должность старшего адъютанта штаба 41-й пехотной дивизии в том же Витебске. Поэтому, по возвращении из полевой поездки, я явился в штаб корпуса только для того, чтобы представиться по случаю своего перемещения, и оттуда прямо поехал в лагерь 2-й бригады 41-й пехотной дивизии, находившийся под самым Витебском, на берегу Западной Двины. Возле лагеря, на даче жил начальник дивизии генерал-лейтенант Неводовский. Денщик, отворивший мне дверь, доложил, что генерал гуляет в саду, и открыл калитку.

Генерал, высокого роста и крупного сложения, пошел ко мне навстречу, имея пальто внакидку. Подходя ко мне, он сбросил пальто на ближайший куст и выслушал мой рапорт, приложив руку к козырьку фуражки, а затем пригласил меня в дом и представил жене. Генерал имел кличку «элефант» (особенно велики были у него ноги).

В штабе 41-й пехотной дивизии я прослужил шесть лет. Начальником штаба был сперва полковник H. Н. Кузичев, очень симпатичный человек, высокого роста, с бородкой и седоватой головой. Он играл на скрипке и разводил орхидеи. Штаб дивизии находился в вокзальной части города, на правом берегу Двины. Здесь, за исключением дома гарнизонного собрания, дома были небольшие и почти исключительно красного цвета, и потому эта часть города имела какой-то мрачный вид.

Лучшая и большая часть города находилась на левом берегу Двины. От моста шла короткая улица с лучшей гостиницей и лучшими же магазинами. Оканчивалась она на Соборной площади, от которой подымались на север две расходящиеся улицы, Смоленская и Офицерская (более уютная). На последней я нашел себе квартиру в четыре комнаты с кухней за 25 рублей в месяц. Квартира была во втором этаже, а перед домом был большой палисадник. На этой же улице жил командир корпуса, почему местные офицеры избегали ходить по ней. Генерал Рихтер был очень требовательный и придирчивый начальник, глаза у него были неприветливые и придавали лицу мрачный вид. В турецкую войну 1877 года он был командиром саперной бригады и строителем моста через Дунай у Зимницы, а потом — начальником 2-й гвардейской дивизии.

Левый берег Двины был высокий, и здесь был бульвар, с которого открывался прекрасный вид на заречную часть города и на его окрестности. Бульвар доходил до дома губернатора, на углу сквера с фонтаном. Здесь же находились и губернские присутственные места. От Замковой улицы на юг, тоже в расходящихся направлениях, шли Большая и Малая Могилевские улицы, а продолжением Замковой улицы за Соборной площадью от реки Витьбы (левого притока Двины) была Задунская улица.

2 апреля 1895 года я был произведен в капитаны.

27 июня 1895 года у нас родилась вторая дочь, Ольга (в гор. Ровно. Жена была в то время у своих родителей).

Полковник Кузичев был начальником штаба дивизии до 30 апреля 1896 года, а потом получил 161-й Александропольский полк, нашей же дивизии, стоявший в Могилеве. Преемником его был полковник Покотило 1), но он пробыл у нас очень недолго и уехал в Вильну начальником Виленского юнкерского училища. Новым начальником штаба был назначен полковник Романов 2), служивший где-то в Туркестане. Он прибыл только через 3 с половиной месяца, в течение которых я исполнял его должность «на законном основании», то есть получал «столовые» по должности начальника штаба. Но и Романов пробыл у нас недолго, всего лишь 5 месяцев, а затем был назначен командиром 162-го Ахалцыхского полка (Могилев). Затем, 20 июля 1897 года прибыл полковник Федоров, перемещенный из Варшавского военного

1) Покотило — впоследствии Атаман Донского войска.

2) Романов — впоследствии Степной генерал-губернатор.

округа. В это время я находился в прикомандировании к 163-му пехотному Ленкоранско-Нашебургскому полку на годичный срок командования ротой для ценза.

13 августа 1897 года я был командирован в г. Белосток состоять при посреднике во время больших, в Высочайшем присутствии, маневров. Главным посредником был Великий Князь Михаил Николаевич. Перед этим со мной случилась неприятная история: нарывы на части тела, необходимой при верховой езде. Можно было подать рапорт о болезни, но утерять такой случай мне не хотелось. Но выезд из Витебска 13-го числа, да еще и в понедельник, имел и иные неприятные для меня последствия.

Выехал я, как всегда летом, в кителе, а сюртук, шарф и высокие сапоги сдал в багаж, но по приезде в Вильну оказалось, что багаж еще не пришел. Между тем, в Вильне я должен был представиться генералу Бутурлину, при котором я был назначен состоять. Пришлось представиться в кителе, а не в форме, установленной для посредников, надеясь, что чемодан придет вечером. Но его не было и тогда!

На станции Белосток я обратился к ее коменданту, прося навести справку. Оказалось, что мой багаж проследовал по ошибке в Варшаву! Между тем, нельзя было представляться Великому Князю не в указанной форме! Пришлось купить в Белостоке высокие сапоги, шарф, аксельбанты и перчатки. Кавалерийские рейтузы нашлись у местного портного, и он их переделал для меня, а сюртуком меня снабдил капитан генерального штаба Пестич (штаба нашего же корпуса), который был, к счастью, такой же комплекции, как и я.

Представление Великому Князю состоялось в 11 часов утра 15 августа в парадных комнатах вокзала. Потом был обед, данный Великим Князем там же, а после обеда — разъезд по местам, причем комендант станции рекомендовал брать с собою как можно меньше вещей, а остальное сдавать в багаж! Наученный горьким опытом, я ничего в багаж не сдал.

Ездить верхом, особенно на больших аллюрах, мне было очень болезненно, нарывы не только не проходили, но увеличивались в числе! Во время маневров мне несколько раз приходилось завтракать в поле, в присутствии Государя Императора, тоже завтракавшего с нами. Прямо на земле были разложены ковры, покрытые скатертями, на которые были поставлены блюда. Императрица с дочерьми тоже выезжала на маневры в экипаже, запряженном белыми лошадьми «а ля домон».

По окончании маневров был Высочайший смотр войскам Варшавского и Виленского округов. Высочайший объезд такого большого количества войск и прохождение их церемониальным маршем представляли блестящую картину. Я вернулся в Витебск 29 августа, где наш дивизионный врач статский советник H. Н. Кушин немедленно вскрыл мои нарывы, выражая свое удивление моему терпению. Больше они уже не повторялись.

Приказом по округу от 7 октября 1897 года я был прикомандирован к 163-му Ленкоранско-Нашебургскому полку на один год. Я принял 1-ю роту, командир которой, капитан Константинов, подлежал командировке от 1 февраля 1898 года в Офицерскую стрелковую школу в Ораниенбауме.

Константинов был несимпатичный человек и неприятный командир. «Они такие томительные!» говорил о нем его фельдфебель. Он любил «пилить» своих подчиненных, чего русский человек не переносит. На смотрах стрельбы его рота никогда не давала отличных результатов, — солдаты «проваливали» стрельбу. Несмотря на то, что я вступил в командование ротой, он продолжал приходить в роту ежедневно и отдавать приказания фельдфебелю. Перенести этого я не мог и предложил ему не распоряжаться во временно вверенной мне роте и не появляться в ней в мое отсутствие, что вызвало с его стороны большое неудовольствие.

Мое обращение с нижними чинами было совершенно иное: я никогда их не «пилил» и применял в их отношении не только взыскания, но и награды. Я объявлял в приказе, если был случай похвалить солдата, в некоторых случаях назначал денежную награду из хозяйственных сумм. Помню, например, случай, когда солдат вечером в городе задержал проходимца, который пытался ограбить старуху и т. п. В результате, рота в первый раз оказалась отличной по стрельбе.

Новый начальник штаба дивизии, полковник Федоров, делая визиты уже обратил на себя внимание своими странностями: он не вполне владел своими руками. Например, сидя за столом в своем служебном кабинете и желая вызвать звонком на столе дежурного писаря, он схватывал вместо звонка крышку чернильницы и т. п. Он как-то подергивался и вообще обнаруживал признаки ненормальности. Придя однажды на квартиру начальника дивизии, генерал-лейтенанта Н. В. Эллиса с докладом, он попросил вышедшего к нему сына начальника дивизии доложить о нем генералу, а затем спросил его: «Вы поняли?» Тот — гардемарин — ответил: «Конечно, понял!» «Ну, так повторите». На это гардемарин, не говоря ни слова, повернулся и ушел.

Несмотря на то, что я командовал ротой, он начал привлекать меня к работе в штабе. Тогда я обратился к начальнику штаба 16-го корпуса генерал-майору Разгонову с просьбой сделать полковнику Федорову соответственное разъяснение.

Начальник дивизии, генерал Эллис, был вскоре уволен в отставку, и его место занял генерал Разгонов. Он совершенно не переносил своего начальника штаба. Однажды, когда Федоров пришел к нему на квартиру с докладом, то, подавая какую-то бумагу на подпись, опрокинул и залил стол чернилами (а стол только накануне был покрыт новым сукном!). Федоров хотел сейчас же содрать сукно со стола, обещая заменить его другим, но Разгонов категорически отказался, а затем, перед следующим докладом, сообщил в штаб дивизии, чтобы начальник штаба «не беспокоился» приходить к нему, и с этого дня стал принимать доклады непосредственно от старших адъютантов.

Вероятно, чтобы избавиться от такого начальника штаба, генерал Разгонов принял некорректную меру: он представил его в кандидаты на полк. Федоров имел большое старшинство в чине, а потому очень скоро был назначен командиром 106-го пехотного Уфимского полка в Вильне. Начальником 27-й пехотной дивизии был в это время известный генерал Скугаревский. Так как Федоров и здесь показал свою ненормальность, то Скугаревский представил его к увольнению в отставку. Однако Командующий войсками округа генерал-адъютант Троцкий просил Главный Штаб о назначении Федорова к нему штаб-офицером для поручений, чтобы дать ему возможность дослужить до пенсии.

В должности начальника штаба 41-й пехотной дивизии полковник Федоров пробыл год и четыре месяца, и это было очень тяжелое время для его подчиненных. После его отъезда в Вильну 31 октября 1899 года я снова вступил в исполнение должности начальника штаба до 30 января 1900 года, когда приехал из Туркестана новый начальник штаб полковник Э. К. фон Клодт. Он был еще довольно молодой, приветливый и симпатичный. Такой же милой была и его жена. У нас с ними установились совершенно дружеские отношения. У них было двое детей: мальчик и девочка.

Высочайшим приказом от 9 апреля 1900 года я был произведен в подполковники с назначением старшим адъютантом штаба Виленского военного округа и 14 июня прибыл в Вильну. Командующим войсками Виленского военного округа был в то время боевой генерал, Георгиевский кавалер, генерал-от инфантерии Гурчин, бывший командир 19-го армейского корпуса. Летом он объезжал все лагерные сборы, смотрел учения и маневры частей и своими требованиями наводил страх и трепет на подчиненных. Так один командир полка во время смотра его полка от сильного душевного потрясения тут же скончался, в присутствии Командующего войсками. Неудивительно поэтому, что на его смотры всегда посылались от частей войск особые «корреспонденты» — офицеры, которые должны были записывать все замечания Командующего войсками. Замечания эти потом систематизировались, литографировались и рассылались всем подчиненным, до командиров рот и команд включительно, для сведения и руководства на смотрах.

Кажется следующей зимой Гурчин умер. Отпевание его состоялось в Виленском главном костеле, где был прекрасный концерт с участием одной известной певицы. Из костела его гроб на лафете был отвезен на вокзал для отправки по железной дороге. При приближении процессии к станции паровозы непрерывно издавали длинные, печальные свистки.

Преемником его был назначен его помощник, генерал от инфантерии Гриппенберг.

Начальником штаба округа был генерал-лейтенант Поволоцкий, генерал-квартирмейстером генерал-майор Селиванов, дежурным генералом генерал-майор Орлов и начальником военных сообщений полковник Владимир Иванович Харкевич 1). Я был назначен к Харкевичу, старшим адъютантом военно-дорожного отделения.

Харкевич был известным историком Отечественной войны 1812 года и написал о ней несколько книг по архивным данным. В мое время он был приглашен читать лекции в Академии Генерального Штаба и еженедельно, по средам, ездил в Петербург на двухчасовую лекцию. Практика в держании корректуры своих сочинений приучила его видеть каждую ошибку в набранной типографией странице, а потому его подчиненным и бумаги ему на подпись нужно было давать с большим вниманием, ибо он не допускал в них ошибок. Я ему помогал в держании корректур, а потому и я привык читать текст, видя отчетливо каждую букву, что мне очень пригодилось впоследствии.

Занятия в штабе округа производились ежедневно от 10 часов утра до 4 часов дня, за исключением нашего (3-го) отдела, где они почему-то заканчивались уже в 3 часа дня. Но когда вводилось новое мобилизационное расписание, нам приходилось наносить на графики эшелоны войск, следующие распоряжением Главного и окружного штабов, и в такие дни надо было работать, не считаясь с временем. Графики были столь велики, что на столе не помещались, и приходилось раскладывать их на полу в кабинете начальника штаба и работать почти лежа, что было довольно утомительно.

6 декабря 1900 года Харкевич был произведен в генерал-майоры. Когда на Рождественском празднике мы с женой вечером были у него в гостях, и я обратился к нему «Ваше Превосходительство», он ответил мне: «Не лишайте меня христианского имени! Для вас я останусь Владимиром Ивановичем». Однако прошло немного времени, и он привык к своему титулу.

1) Харкевич — впоследствии генерал-квартирмейстер Маньчжурской армии.

Моим помощником в отделении я застал капитана генерального штаба Колпакова. Он был очень способный, аккуратный и старательный офицер. Жена его имела очень красивую фигуру, и, вероятно, поэтому любила принимать, стоя в обществе, красивые позы. Кажется через год мне была предложена должность заведующего передвижением войск Приамурского военного округа, но я просил меня туда не назначать и рекомендовал своего помощника, который и был назначен. После его отъезда моим помощником стал штабс-капитан Кондратьев, похожий внешностью на Мефистофеля.

С января 1901 года я читал лекции по тактике в Виленском пехотном юнкерском училище. В этом же году штаб округа командировал заведующего передвижением войск Виленского района полковника Ф. С. Рерберга и меня в Восточную Пруссию для определения пропускной способности тамошних железных дорог, снятия планов главных железнодорожных станций: Инстербурга, Алленштейна, Торна и других, рекогносцировки блокгаузов для обороны железнодорожных мостов и установления, нет ли новых укреплений у Летцена. Паспорта были нам выданы С. -Петербургским Градоначальником (вероятно, для «отвода глаз» от пограничного округа). В паспортах был указан наш чин, но без упоминания «генерального штаба». На приобретение штатского костюма и на путевое довольствие мы получили по 600 рублей.

Работать вдвоем было безопаснее, чем одному: один из нас производил рекогносцировку, а другой оберегал его от любопытных глаз, и приятнее было работать, не чувствуя одиночества. Для обеспечения большей безопасности мы никогда не ночевали в приграничной полосе, но уезжали вглубь страны, хотя на это требовалось больше расходов. Все планы и чертежи, составленные нами, и объяснения к ним мы тотчас же посылали в Россию нашим женам простыми письмами, и ни одно из них не пропало!

От 1 мая 1902 года я командовал в течение четырех месяцев 1-м батальоном 163-го пехотного Ленкоранско-Нашебургского полка в Витебске и жил в знакомом мне лагере на берегу Двины. В этом же полку продолжал служить мой старший брат Яков, бывший в чине капитана. Он был «справочной книгой» и авторитетом в знании уставов и был начальником учебной команды (унтер-офицерской школы). Он удивлялся, что я, принужденный рано вставать на учения, не спал после обеда, и учил меня ложиться с книгой или газетой и обязательно засыпать. Но из этого ничего не вышло: днем я никогда в жизни не спал.

В этом году мой сын поступил в 1-й класс Виленской 1-й гимназии. На большой перемене гимназисты завтракали и играли на дворе в одних блузах. Сын мой простудился и заболел упорным бронхитом. Лечивший его доктор П. П. Турчанинов посоветовал повезти детей летом к морю, но не к теплому, а к Балтийскому, например в Либаву. В 1903 году мы так и сделали. Наняли в Либаве меблированную квартиру в 4 комнаты с кухней близ курзала, взяли с собой кухарку и денщика.

Генерал Харкевич был так любезен, что разрешил мне каждую субботу после занятий уезжать в Либаву и оставаться там все воскресенье и понедельник, а во вторник в 10 часов утра быть на службе. Эти поездки облегчались тем, что как служащий в Управлении военных сообщений я имел служебный билет 1-го класса для проезда по всем железным дорогам Виленского военного округа, так что проезд мне ничего не стоил, и ездил я с большими удобствами.

По заявлению коменданту станции мне предоставлялось отдельное купе 1-го класса. В 8 часов вечера я садился в поезд, имея с собой книгу для чтения. Затем проводник устраивал мне постель и будил меня под Либавой. Примерно в то же время в понедельник я уезжал обратно в Вильну. Воскресенье и понедельник я проводил у моря с женой и детьми, купался, а иногда мы предпринимали прекрасные прогулки по плотному песку морского берега в направлении на Поланген.

Замечу еще, что, кроме служебного билета в пределах округа, я имел право на шесть поездок в году по всем железным дорогам России. Это право принадлежало и семье.

Пребывание в Либаве омрачилось смертью моей тещи, Юлии Павловны Белоусовой, скончавшейся в городе Ровно. Жена ездила туда по получении известия о ее тяжелом положении.

В Либаве мы были летом, а в начале 1903 года приехал в Вильну Начальник Главного Управления военно-учебных заведений Великий Князь Константин Константинович инспектировать юнкерское училище. Когда я пришел на лекцию, он уже находился в преподавательской комнате. Я только что начал свою лекцию, как он вошел в класс в сопровождении начальника училища и инспектора классов.

Выслушав мой доклад по предмету лекции, он предложил мне продолжать, а примерно через полчаса прервал меня и пожелал послушать ответы юнкеров различной степени успешности. После сигнала об окончании лекции Великий Князь поблагодарил меня за прослушанную им часть лекции, найдя ее «содержательной и интересной». Начальник училища был тоже доволен и впоследствии меня тоже благодарил.

Жилось нам в Вильне недурно. Здесь был большой гарнизон и много офицеров генерального штаба. Начальник штаба округа и начальники отделов ежегодно устраивали у себя вечерние приемы. Мы ближе сошлись с несколькими семьями, но не могли поддерживать знакомство домами со всеми. В городе было прекрасное гарнизонное собрание, драматический театр, летом — оперетка в саду «Телятник». В гарнизонном собрании устраивались любительские спектакли, концерты, приезжали разные гастролеры. Любители играть в карты могли играть в гарнизонном и в дворянском собрании, причем некоторые хорошие игроки имели постоянный доход. Устраивались балы: Красного Креста, Белого Креста, благотворительные, встречи Нового Года, обеды генерального штаба, проводы и встречи и т. п.

Окрестности города были очень живописны, особенно вдоль течения реки Вилии. У самого города — прекрасный лес «Закрет» на излучине Вилии. Другой лес, «Зверинец», за мостом через Вилию, в который упирался Георгиевский проспект, был переполнен дачами.

Старший адъютант (подполковник) в мое время получал 175 рублей в месяц жалованья. Кроме того, два раза в год, к Рождеству и к Пасхе, он получал наградные деньги из доходов типографии от частных заказов («на гуся») в размере 200-350 рублей каждый раз. Многие из нас читали лекции в юнкерском училище, которые оплачивались по 75 рублей в месяц за один час. Чтению лекций начальство не препятствовало, имея в виду, что лекции начинались в 8 часов утра, а служба в штабе — в 10 часов.

По приезде в Вильну я жил, пока был один, у своего помощника, капитана генерального штаба Колпакова, в доме Радушкевича, у Зеленого моста (семья капитана была в отсутствии). Затем генерального штаба подполковник Данилов предложил мне квартиру в его доме, который строился на углу Большой Погулянки и Архангельской улицы. Строителем дома был военный инженер Домелунксен. Данилов уверял, что сырости в только что законченном доме не будет. Я нанял там квартиру, но сырость заставила меня скоро переменить ее на другую, в доме Шапиро, на той же Большой Погулянке.

Этот год (1903) принес и другую смерть: осенью скончался в преклонном возрасте мой дядя, Константин Яковлевич Каневский, проживавший на хуторе вместе с своей сестрой — моей матерью. Оставаться ей там одной было совершенно невозможно: ей было 78 лет, хозяйничать она уже не могла (хутор находился в аренде у местного козака). Я поехал в Полтавскую губернию и привез свою мать к нам вместе с бывшей у ней в услужении малороссиянкой Степанидой, которая знала все ее привычки. Затем я еще раз переменил квартиру на большую, в доме Гофмана на Ярославской улице, у подъема на Закретную.

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
• 13-я и 34-я пехотные дивизии. – И. Н. Горяйнов
• 13-й пехотный Белозерский Генерал-фельдмаршала кн. Волконского полк в гражданскую войну. – И. Горяйнов
• №117 Июль 1972 г.
• Воспоминания о моей службе на младших должностях офицера Генерального штаба. – Э.Э. Шляхтин
• Воспоминания о моей службе на младших должностях офицера Генерального штаба (Окончание). – Шляхтин
• Вооруженные силы Рижского залива перед боем на Кассарском плесе. – В.Б.
• Таинственное исчезновение. – В. Е. Милоданович
• Исторический архив (№105)