ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Существовала некогда в Ревельском порту «Караульная рота».

Ее обязанности заключались в охране казенного имущества, а такового было не мало. Казенное имущество, как известно, никогда не пропадает, и в мирное время только корабле­крушение могло бы вызвать такое вопиющее нарушение правил о составлении актов о сда­че с военного корабля в порт, за приходом в негодность любого предмета судового снабжения, перед тем как получить взамен соответ­ствующий новый, при этом с надлежащим ко­личеством подписей на акте о приемке.

В порту, на задворках ремонтных мастер­ских начинались поросшие травой пустыри, на которых при желании можно было бы найти такие реликвии, что сделали бы честь любо­му морскому музею.

Бродя по этим пустырям, меланхолически настроенный посетитель смог бы заразиться не­дугом писания истории Российского Флота, так много было разбросано там всяких старых яко­рей, винтов с поврежденными лопастями, мед­ными и бронзовыми, с сохранившимися на не­которых, хотя и полустертыми надписями мас­ляной краской имен фрегатов и корветов.

Отслужив свою доблестную службу под Андреевским флагом, все эти «Витязи», «Ско­рые» и «Послушные» давным-давно были про­даны на слом, перешли в бесславное сущест­вование блокшивов под обезличивающими их «№ такой-то», а то бывали и попросту забы­ты Богом и начальством в углу Галерной га­вани Петербурга.

Всякое казенное имущество, сдаваемое с плавающих кораблей действующего Балтий­ского Флота в порт, будь то для ремонта в мастерских, то есть временно, или за полной непригодностью, то есть навсегда, поступало под охрану Караульной роты. Часовые, часа­ми наблюдающие вверенные их охране матерьялы, в силу слабости человеческой натуры подвергались таким же соблазнам, как кассир в банке, через руки которого протекают де­нежные знаки самого заманчивого вида, вы­зывая так называемый «толчек дьявола» или то, что, отбросив мистику, называется «иску­шением».

Разницей между часовым и кассиром слу­жило то обстоятельство, что у первого не бы­ло никаких рекомендаций от людей, заслужи­вающих уважения, или тем более денежного залога при приеме на службу. Поэтому иску­шение видеть четыре часа подряд вещь, име­ющую очевидную рыночную стоимость на ок­раинах Ревеля, где в кабаках встречались и матросы коммерческого флота, но за которой никто не приходит и тогда, когда снова всту­паешь на пост, то есть, как бы ненужную, при­водило к тому, что пока половина Караульной роты находилась при исполнении служебных обязанностей, вторая половина ея сидела под арестом, как подследственные или в ожидании отправки в Архангельский дисциплинарный батальон за мелочи, а за что-либо покрупнее — в тюрьму. Ибо принцип, что казенное имущество священно — был незыблем. Даже не­смотря на общенаблюдаемый факт, что всю свою жизнь до увольнения на пенсию мелкие служащие порта получали ничтожное жалованье, а выйдя в отставку, доживали свои дни в хоть и небольших, но собственных домиках и по привычке — в окрестностях Ревеля, Се­вастополя, точно манило их море, хотя иной раз они и ногу на корабль не ставили.

Случилось так, что крейсер «Минерва» отправил на ремонт в порт свой паровой катер. Ремонт требовал переборки машины, замены сработанных частей ее новыми, а потому не­сколько затянулся. Между тем приблизились осенние маневры, а так, как в них принимал участие весь Флот, то лихорадка коснулась и довольно старого крейсера, каковым считался «Минерва», заслужившего репутацию скорее учебного корабля, а не боевого.

— Алексей Алексеич, — бомбой врываясь в каюту ревизора, еще с порога обратился старший офицер — а как обстоит дело с на­шим катером в порту?

Ревизор, обычно самый расторопный из мич­манов, должен знать все, что касается сноше­ний с портом, и кроме того, не мямлить на задаваемый ему вопрос.

— До сего дня никаких новостей не посту­пало, Александр Семеныч, — встает он из-за своего стола, заваленного бумагами, что он только что проверял в присутствии стоящего рядом кондуктора-баталера.

— Пошли, голубчик, узнать, время не тер­пит — говорит старший офицер обязанный все предвидеть, во всем иметь свой глаз на корабле, от клотика мачт до полутемных трю­мов крейсера, уже устремляясь в другом на­правлении.

Ответив в догонку «есть!», — ревизор здесь же дает распоряжение баталеру с очередной шлюпкой побывать в порту. По возвращении последнего из порта, ревизор докладывает стар­шему офицеру:

— Какаулину сказали в порту, что катер почти готов и что через два дня надлежит при­слать его команду, развести пары и отвести катер на крейсер.

Старший офицер удовлетворен ответом и милостивым кивком головы отпускает мичмана.

На следующий день командир «Минервы» был вызван в штаб Флота. Начальник опера­тивной части поставил его в известность, что его крейсер предназначен под адмирала ко­мандующего Флотом, который намерен с мо­стика «Минервы», находящегося во главе ко­лонны изображавших неприятеля старых ко­раблей, наблюдать за маневрированием судов действующей эскадры, защищающей от врага проход в Финский залив. Что касается вре­мени переноса адмиральского флага на крей­сер, о том будет объявлено сигналом по радио в начале маневров.

Горячка охватила весь флот. Офицерские вестовые еще днем бросились по прачечным за господским бельем, из прачечных известие передалось по всем увеселительным заведени­ям, в которых наплыв посетителей должен быть таким, чтобы доходы позволили выполнить ре­монты нужные к зимнему сезону, в рестора­нах оживление на кухнях, стук ножей, пова­ра покрикивают на подручных, особенно тща­тельно подметаются залы, со стульями кверху ножками на столиках, взволнованы даже обыч­но меланхоличные музыканты оркестров.

А уж что и говорить о старшем офицере «Минервы»: он — на линии получить в ко­мандование миноносец, стать самому себе ба­рином, капитаном… Прибудет с адмиралом штаб, полный соглядатаев, критиков налаженности службы на крейсере, что не так приписывает­ся командиру в мелочах, связанных с обслужи­ванием требовательных гостей: то отвезти сроч­ный пакет в штаб такой-то бригады, то с част­ным поручением флаг-офицера к адмираль­ше, — мог же адмирал по ошибке захватить с собою ключ от стола, в ящике которого ле­жали деньги для хозяйства, или совершить иную оплошность, а все это требует излиш­нюю гонку катеров, а их на крейсере два, да к тому один еще, слава Богу, попыхивая дымом из трубы, уже отвалил от берега, направ­ляясь на крейсер. По крайней мере, так было доложено старшему офицеру, самолично осма­тривавшему три каюты в кормовом офицерском коридоре, что предназначались для адми­рала и чинов его штаба. Старший офицер про­мелькнул метеором через кают-компанию, на­правляясь к себе, когда лейтенант барон Ропп с озабоченной гримасой поспешил следом за ним. Стук в дверь, из-за нее: «Войдите!».

— В чем дело, Яша? — почти ласковым тоном задает вопрос старший офицер, оттолк­нув бумаги на столе и поворачиваясь на вин­товом кресле лицом к вошедшему.

— Александр Семенович, пренеприятный случай, что я тебе должен…

— Говори скорей, что случилось? — стар­ший офицер замечает расстроенное лицо лейтенанта и невольно прищуривает глаза в ожи­дании неприятности.

— Вернувшийся из порта старшина паро­вого катера доложил мне, и я сам это прове­рил: все медные части, как полуклюзы, поручни на рубке, даже крышки от горловин в уго­льную яму — все отвинчено, снято и исчезло!

— Ка-а-к? — глаза старшего офицера пре­вратились в щелки, из которых сверкали иск­ры. Голос принял желтый оттенок, когда он процедил сквозь зубы, почти шепотом:

— А старшина? О чем же этот дурак ду­мал, когда принял катер? Почему не заявил тотчас в порту?

— Старшина доложил, что он портовому служащему на это указал, а тот ответил: «По­смотрите у себя на корабле, никто не сдает ка­теров в ремонт, не сняв медные уборы»…

— Ну, а старшина что же? Не знает, что крышки горловин — не уборы? Не знает, что флагшток, румпеля — другое дело, а поручни, а полуклюзы, что привинчены? Да я его, тво­его Бутурлина, в два счета нашивки унтер-офицерские сняв, в гальюнщики назначу…

— Бутурлин оправдывается, что когда ка­тер сдавали, он в отпуску был…

— Ну а вы, Федор Лотарович, — в сердцах старший офицер перешел на «вы» и называя по имени-отчеству, совсем теряя терпение. — Не вы ли ответственны за тот катер, которым заведуете?

Лейтенант молча опустил голову. Молча­ние. Старший офицер барабанил пальцами, оты­скивая выход.

— Пошли ко мне Алексиса! — отвернулся он к столу, видимо составив какой-то план дей­ствий.

Через две минуты стук в дверь.

— Разреши войти? — голос ревизора на по­роге каюты.

Старший офицер уже обрел равновесие. Только разглаживание бороды «а ла Анри катр», такой всегда холеной, выдает его волнение,

— Алексис, — мягко начинает он. — Те­бе известно, что начало маневров может быть назначено на завтра утром? Так вот: наш ка­тер вернулся из порта обворованным, о том, чего не достает, — узнай у барона Ропп. Тот­час же направляйся в порт, прояви инициативу как знаешь, но чтобы я увидел катер в пол­ном порядке сегодня же вечером. Ты меня понял?

Ревизор машинально вынул из кармана часы.

— Начало двенадцатого… — прошептали его губы.

Старший офицер пожал плечами.

— Поспеши. Я звоню на вахту, чтобы пода­ли катер к трапу.

— Есть! — повернулся мичман к двери.

В порту томительное ожидании, когда на­конец стенные часы в коридоре, похрипев от старости, начнут бить 12 ударов. В конторе, куда вошел Алексис, некоторые чиновники уже повставали с мест, потягивались после си­дения на стульях, не разгибая спину, с утра. Но при виде входящего незнакомого офицера присели на свои места. Нельзя же обнаружи­вать беспорядок!

— Где начальник отдела? — задал вопрос Алексис, замечая большой письменный стол с пустующим перед ним креслом.

— Моют руки и сейчас вернутся… — отве­тил один из служащих и, действительно, с по­лотенцем в руках стоял на пороге человек в форменной одежде, с удивлением глядя на не­урочного посетителя.

— Здравствуйте, — ласково обратился к нему Алексис. — Я — ревизор с крейсера «Ми­нерва». Наш катер вернулся только что из ремонта, но, к сожалению, на нем не хватает некоторых медных вещей…

— Случай довольно обычный… Прошу са­диться…

— Нет, благодарю вас, мне совершенно не­когда… Мне надо лишь знать лицо, от которого зависит выдача запасных частей… Немедлен­но же…

— То есть как? — удивился чиновник. — Почему вы приняли катер без составления ак­та о пропаже? Теперь необходимо произвести дознание, с опросами сдававших и принимав­ших, составить протокол. Виновного, конечно, не найти, но ваш командир сможет по состав­лении протокола о пропаже, войти с требова­нием о выдаче запасных частей…

— Но позвольте! — воскликнул Алексис, — сколько же времени возьмет вся эта проце­дура? Поди неделю?

— Не меньше, если не две… — кивнул чи­новник, — если, конечно, следить за ходом де­ла во всех инстанциях…

— Что вы, что вы — заговорил Алексис, — разве вы не слышали о начинающихся ма­неврах флота? Мы идем под Командующего Флотом, нам катер нужен исправным сегодня же, — и он увидел, как зашевелились чинов­ники, когда из коридора донесся бой часов.

Начальник отдела остановил служащего уже на пороге конторы:

— Тихонов, проводи господина офицера к Ивану Петровичу Головченко, если только он уже не вышел.

Алексис бросился за провожатым, ко­торый открыл дверь в одну из комнат, пропу­ская его, сказал:

— Пожалуйте-с… Они еще здесь… Посре­ди комнаты, в пальто и шляпе, стоял толстяк, удивленно глядевший на входящего.

— Иван Петрович, — как старого знако­мого, одновременно беря его за пуговицу пальто, назвал толстяка Алексис. — Мне нужны запасные части для нашего парового катера и, извините меня за беспокойство, — голос мич­мана стал даже ласковым, — мне надо с вами поговорить.

— Присутствие закрыто сейчас — с не ме­нее предупредительной улыбкой отвечал Головченко, — но если вы пожалуете сюда же в два часа с готовым уже ордером на выдачу, мы вам все устроим.

— В том то и дело, что никаких докумен­тов у меня нет, но вы уж меня извините, — Алексис подметил у собеседника нос с красны­ми жилками, — я вас домой на обед не отпу­щу… Мне нужен немедленный ваш совет, как поступить, а это мы обсудим с вами за обедом…

— Простите? — переспросил насторожив­шийся Головченко.

— Я вас приглашаю пообедать со мною в «Русалке». Знаете ли вы надворного совет­ника Рубцова?

— Как же, это — мой уважаемый началь­ник, как не знать!

— Так вот, мы с ним не раз обедали в «Ру­салке», и он был всегда доволен.

Они зашагали бок о бок по улице, Головчен­ко, несомненно довольный, что его пригласили на обед в хороший ресторан, для приличия от времени до времени повторял: «Ну как же это так, да я и дома не предупредил…», однако, когда Алексис посоветовал через кого-нибудь предупредить его супругу, Головченко толь­ко рукой махнул.

В ресторане они сели возле стойки. Лакей подбежал с карточкой в руках, но Алексис, вставая со стула и приглашая собеседника жестом к стойке, посоветовал лишь запастись та­релкой для закусок.

— Иван Петрович, пожалуйста, выберите себе закусочку сами… Вот здесь — икорка, ба­лык, пирожки горячие… Да вы что же, с селед­ки-то?

— Нет уж, вы меня извините… Не знаю, как вас величать по имени отчеству?…

— Алексей Алексеич.

— Я уж, Алексей Алексеич, по-христиански, всегда с селедочки начинаю-с.

Первая рюмка была выпита тотчас же и, закусывая, оба молча поклонились один дру­гому. Но, прожевав кусок селедки, Головченко приступил теперь и к икре и к балычку, сле­дом за Алексисом ткнул и маринованную ми­ногу вилкой, «Люблю и я эту кислятинку» — пояснил он на сей раз свой выбор. Горячими пирожками запаслись, уже садясь за стол, где из миски исходили аппетитные ароматы борща. Графин же водки, запотелый, прямо со льда, был уже приготовлен лакеем, предварительно спросившим:

— Прикажете смирновку или с красной головкой?— на что Головченко ответил с убеждением:

— Да что же ты и спрашиваешь? Не ви­дишь — флотские, а они в смирновке и вкусу не замечают… — тем видимо желая показать, что и он из моряков.

Когда сели за столик, Головченко это и под­твердил:

— Эх, Алексей Алексеевич, доброе то было время, когда я на «Эдинбургском» плавал… Сам адмирал Воеводский у нас командиром бы­ли… Если б довелось их повстречать, то навер­няка боцманмата Головченко признали бы, хоть я теперь и в партикулярном пиджачке-с… Они меня и в порт устроили, дай им Бог здоро­вья…

Алексис понял, что нужный момент приб­лизился для разговора о деле.

Как только выпили еще по одной, он сра­зу же приступил:

— Флотские должны помогать друг другу… Вот вы, Иван Петрович, адмирала Воеводского вспоминали, а у нас на крейсере может завт­ра Командующий Флотом будет, а вот какая беда произошла, вы сами поймите. — И он рас­сказал в нескольких словах происшедшее. Го­ловченко сперва насторожился, когда услышал о пропаже медных вещей с катера, но Алексис, налив уже большую рюмку коньяку, так как обед был кончен и лакей принес кофейник, разливая по чашкам кофе, сказал:

— Как сами моряк, только вы, Иван Петро­вич, сможете понять, что запасные части нам нужны сегодня же, а что всякие формальности — отложим хоть на неделю, хоть до нашего возвращения из похода, хоть дайте мне бума­гу я вам ее подпишу сейчас же в получении, — действуйте как хотите, но я знаю, что вы смо­жете нас выручить. Не в ваших ли руках скла­ды с запасными частями?

Головченко пытался сделать вид, что не может и понять, как это без подписей команди­ра порта на составленной по всем правилам ведомости что-либо могло бы быть выдано из складов.

— Да меня под суд отдадут и незадолго уже до пенсии со службы выгонят, — говорил он от времени до времени, вставляя однако такие вопросы:

— Полуклюзы, говорите вы? — или: — крышек к горловинам сколько вы сказали? — очевидно что-то вспоминая и соображая. Нако­нец нить размышлений Головченко дошла до выпуска из складов имущества.

— Часовому полагается ордер предъявлять… — задумчиво сказал он, вытирая рот после еще одной рюмки коньяку.

Алексис полез за бумажником, достал из не­го бумажный рубль.

— Вот целковый ему вместо ордера.

— Что вы, что вы. Нельзя простых людей баловать, и двугривенного довольно. Потом, подумав.

— Уже так мне хотелось бы вас, Алексей Алексеевич, ублажить. Но знайте, что только предусмотрительность моя на помощь нам прий­ти может… Всегда то моим правилом, и сколько уже лет, запасы я на складах увеличивал, так вот и сейчас вам удружить смогу, а все почему? Потому что имеется кое-что у Головченко вот здесь, — он постучал по лбу, — на чердаке-с, не как у всякого. Вот, примерно, вы нужда­етесь в полуклюзах, а у меня их — запас. Укра­дет матрос четыре их, продаст в городе, а скупщик не успеет и до Риги или до Петербур­га их препроводить, как полицейский приносит обратно в порт. Сдает четыре полуклюза, а я ставлю в ведомость «2». Спросит, почему два, когда предметов четыре, а я говорю: «эх, голова, это полуклюзов то четыре, а клюзов из двух половинок сколько?» — Два. Нечего и го­ворить о медных вентиляторах, их возвраща­ют два, а я помечаю пара одна. Так вот и накап­ливал я излишки и, что бы ни случилось, Го­ловченко всегда покрыт будет. Только бы вы знали, Алексей Алексеевич, как Головченко от­писываться умеет. Ученые бухгалтеры и те по­мучаются, помучаются, да не поняв ничего, лю­бую бумагу, мною составленную, подписывают, так стыдно им сознаться, что и ясно с одной стороны, а с другой — двойным она хлюстом  написана, а этой то науки в школах бухгалтеров и не проходят… Голову на плечах надо иметь…

Алексис утратил давным-давно всякую ма­неру понимать что-либо. Расплатившись в ре­сторане, шли они рука под руку до складов пор­та. Оттуда Головченко послал человека на на­бережную, позвать матросов с катера, взять все необходимое, на движение часового преградить несущим медные вещи матросам путь, сопро­вождавший Алексиса с его людьми Головченко только зарычал, у пристани проверил, хорошо ли ввинчиваются крышки горловинок, нужной ли длины поручни с рубки, а были они с кате­ра, сданного в порт с крейсера такого же типа, как «Минерва», еще лет пять тому назад и только в чистке меди нуждались. Перед тем как спуститься в катер, Алексис обнял Голов­ченко, пообещал после маневров обязательно у него в гостях побывать и донского пирога по­пробовать, потому что супруга Головченко с До­ну была родом.

И был четвертый час дня на исходе, когда паровой катер подошел к трапу крейсера «Ми­нерва». Старший офицер с верхней площадки трапа ощупал взглядом все привезенное, а поднимающемуся по трапу Алексису только ска­зал:

— Ну, ну. Иди ляг и проспись…

Д. А.

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ