ВОЕННАЯ БЫЛЬ

(Из воспоминаний).

В углу, который образует около Ковно ре­ка Неман, поворачивая вдруг глубоким и ши­роким руслом с юго-северного направления на запад, неся теперь свои воды в сторону Восточ­ной Пруссии, находятся громадных размеров леса, покрывающие площадь более 30.000 деся­тин. Эти леса известны как Козловорудские ле­са и в первый год войны 1914-1917 гг. не раз упоминались в официальных сообщениях Став­ки Верховного Главнокомандующего.

В 1915 г. леса эти были очень запущены, не прочищены от дико-растущего молодняка и разного кустарника. Дорог там было вообще очень мало, а главными путями сообщения бы­ли запущенные и заросшие узкие лесные до­рожки и тропы, пересекающие это лесное про­странство в самых разнообразных направлени­ях.

Когда в конце марта 1915 г. пришлось мне пересечь со своим разъездом это лесное про­странство от Немана к северу от Козловорудских лесов, природа спала еще своим зимним сном. Было тогда в этих лесах хотя и угрюмо и жутко, но, по крайней мере, можно было то­гда все же разглядеть на несколько десятков шагов то, что происходит вправо и влево от до­роги.

В конце же мая, когда деревья и кустарники оделись густым покровом листьев, а дико­растущая некошеная трава и разнородный ку­старник вдоль лесных дорожек и тропинок достигли уже значительных размеров, — Коз­ловорудские леса стали трудно проходимы — совсем, как дремучие леса. В них было сумрач­но, благодаря сплошной крыше из зеленых вет­вей, которая в течение теплых месяцев, вплоть до осеннего листопада, не пропускала солнеч­ных лучей. Было холодновато-сыро, а буйно разросшиеся разные заросли и кустарники не давали возможности разглядеть, что творится вправо и влево даже всего лишь на несколь­ко шагов. Извилистые же дороги и тропинки закрывали перспективу как вперед, так и на­зад. Эти леса пересекались во всех направле­ниях разными ручьями и речушками, которые приходилось проходить вброд, а в стороне от лесных путей то и дело попадались малопрохо­димые или даже совсем недоступные болота разных размеров, которые не успевали высох­нуть до зимы.

Если же ко всему этому прибавить еще и то важное обстоятельство, что карты, которыми располагали войска, совершенно не отвечали действительности, нанесенные на них дороги или же вообще не существовали или же прохо­дили совсем иначе, чем это было показано на этих картах, a десятки существовавших в дей­ствительности троп, дорожек и т. д. вообще на них отсутствовали, станет ясным, в каких тя­желых условиях приходилось действовать вой­сковым соединениям в этих глухих лесах.

Так вот Кавалергардский полк, оперировав­ший всю зиму, начиная с февраля, несколько десятков верст южнее Козловорудских лесов, получил вдруг 20-го мая 1915 года приказание совместно с Конной Гвардией и 1-ой Лейб-Гвар­дии Конной батареей немедленно же спешить туда. Действительно, давно уже было пора вы­слать, наконец, в Козловорудские леса, лежав­шие на западных подступах к крепости Ковно и своей восточной стороной доходившие почти до передовых фортов этой крепости, боеспособ­ные войска.

Наше высшее командование, с каким-то по­разительным упорством, не проявляло никакого интереса к этому участку фронта. Несмотря на урок, полученный всего лишь в начале февра­ля, стоивший русской армии четырех дивизий, погибших в Августовских лесах, Главнокоман­дующий северо-западным фронтом ген. Руз­ский и его оперативный вдохновитель Бонч-Бруевич, будущий создатель большевицкой красной армии, все еще не хотели верить в то, что здесь может грозить нам опасность, несмо­тря на всего лишь два месяца перед тем полу­ченную ими науку о том, что, охотно пользу­ясь большими лесами на флангах неприятеля, немцы сосредоточивают в них свои крупные си­лы, чтобы оттуда ударить во фланг и тыл про­тивника. Так было в конце января с Ландененскими лесами. Тогда Бонч-Бруевич утверждал, что немцы никогда не решатся ударить оттуда во фланг нашей 10-ой армии. Возможно, что теперь предполагал он, что уже самое название «крепость Ковно» отстранит их от активных действий против Козловорудских лесов- Эти на­ши военноначальники совершенно недооценива­ли той опасности, которую скрывали в себе, сво­им положением, Козлорудские леса. Однако, расположение здесь обеих воюющих сторон, а также количественное и качественное соответ­ствие их сил создавало тут известную аналогию тому, что произошло в конце января этого же года на рубеже Ландененских лесов. Не говоря уже здесь о том, что, если бы немцы захотели только этого, они уже в минувшем марте мог­ли бы лихим набегом овладеть Ковко (моя ста­тья «Из воспоминаний об одной дальней раз­ведке» в № 55 «Военной Были».

До сих пор, все обширное пространство Коз­ловорудских лесов защищали всего лишь одна второочередная Кубанская казачья бригада, один третьеочередной донской казачий полк и несколько совершенно небоеспособных, воору­женных берданками, ополченских дружин, ко­торые при малейших признаках приближения противника разбегались.

Однако, согласно непрерывно поступающим от войсковой разведки сведениям, немцы, без сомнения, готовились теперь к захвату Козло­ворудских лесов. Вдоль западной окраины это­го лесного пространства сосредоточивали они в последнее время значительные силы. Тут было установлено уже в последние дни присутствие частей германской 79-ой резервной дивизии, 40-го резервного корпуса, Кенигсбергской ланд- верной дивизии и всех шести бригад 1-ой и 4-ой германских кавалерийских дивизий (гер­манская кавалерийская дивизия имела 3 брига­ды). А близость границы Восточной Пруссии, за которой, как известно, находилась широко развитая железно-дорожная сеть Германии, до­пускала возможность прибытия сюда в крат­чайший срок еще и больших соединений.

Значительно увеличившаяся в последние дни активность немцев на этом участке фронта, побудила, наконец, командование нашей 10-ой армии бросить в Козловорудские леса то, что имело оно в данный момент под рукой — две гвардейские кавалерийские бригады. А именно, 1-ую бригаду 1-ой Гвардейской кавалерийской дивизии и 2-ую бригаду 2-ой Гвардейской ка­валерийской дивизии. И тут опять русское ко­мандование осталось верным своей скверной привычке. Оно не нашло возможным или про­сто не нашло нужным избежать так излюблен­ной в нашей армии и часто так пагубной импро­визации. Вместо того, чтобы выслать туда одну из двух находившихся в то время на правом фланге армии гвардейских кавалерийских ди­визий целиком с ее начальником и штабом ди­визии, была именно импровизирована дивизия из двух бригад двух разных дивизий, без на­чальника и без штаба под командой старшего из находившегося тут генералов. В это время оба начальника этих обеих дивизий со своими штабами находились как бы «не у дел» при оставшихся на местах остальных бригадах этих дивизий. Если чрезвычайная спешка перебро­ски этих бригад в Козловорудские леса не по­зволяла туда выслать сразу целую дивизию в ее органическом составе, то, по крайней мере, следовало бы назначить одного из начальников этих дивизий со штабом и командиром конно-артиллерийского дивизиона, подчинив ему эти обе бригады-

Так вот, 21-го мая Кавалергардский полк прибыл в местечко Вейверы, лежащее на юго-восточном краю Козловорудских лесов. На сле­дующий день, 22-го мая, двинулся он вместе с Конной Гвардии и 1-ой батареей гвардейской Конной Артиллерии на присоединение к нахо­дившейся уже в лесах 2-ой бригадой 2-ой Гвар­дейской Кавалерийской дивизии. Вечером это­го дня полк расположился в д. Кордаки в глу­ши Козловорудских лесов. Нам невольно припоминался Августовский период этой войны — сентябрь 1914-го года, когда в подобных усло­виях оказались мы в диких, почти безлюдных, Августовских лесах; без дорог, без возможно­сти применить на деле наши кавалерийские ка­чества, часто лишенные поддержки нашей кон­ной артиллерии, не имевшей возможности из- за густого леса открывать огонь, и, наконец, без продовольствия для людей и .фуража для ко­ней.

23-го мая уже в 3 часа утра полк был дви­нут в направлении деревни Лузня, имея задачу отобрать у немцев только что захваченную ими соседнюю деревню Курас.

Движение туда узкой лесной дорожкой бы­ло чрезвычайно затруднительно и медленно. Ширина этой дорожки не позволяла эскадронам идти по три. Они бесконечно тянулись, часто задерживаясь, двигаясь иногда даже гуськом. Особенно тяжело было для нашей конной ба­тареи, которой то и дело приходилось очищать дорогу от разных препятствий, иногда даже ру­бя лежавшие деревья. Все это страшно замед­ляло движение бригады.

Выбить немцев из деревни Курас не уда­лось. Наоборот, скоро выяснилось, что сбитая неприятелем со своего участка, находившаяся к северу Кубанская казачья бригада дала ему возможность зайти в тыл находившейся впра­во от нас Конной Гвардии. Одновременно с этим стало известно, что значительные силы против­ника накапливаются на нашем левом фланге. Имея в своем распоряжении всего лишь четы­ре эскадрона нашего полка, которые в нашем строю представляли слишком слабую, по срав­нению с противником, силу, и не будучи в со­стоянии из-за густого леса использовать свою артиллерию, временно командующий бригадой наш командир кн. Эристов решил отвести ее обратно в Кардаки, оставляя меня со взводом от 3-го эскадрона прикрывать этот отход и про­должать наблюдать.

Оставшись тут один со своим взводом, я спе­шил его и, заняв вдоль опушки поляны, в при­крытии крупных деревьев, стрелковую пози­цию, постоянно поддерживаемым, хотя и ред­ким огнем, старался создать у противника впе­чатление, что наш полк еще тут. Конечно, вы­ставил я необходимое наблюдение на флангах. Однако, густой заросший молодняком лес ли­шал нас возможности достаточно далеко наблю­дать за этими флангами. Но пока что все было сравнительно спокойно. На наш огонь против­ник отвечал как-то вяло и его огонь не причи­нял нам вреда.

Прошло таким образом, вероятно, часа полто­ра-два, как вдруг справа, все из того же участ­ка леса, засвистал над нашими головами густой и долгий рой неприятельских пуль. На нас по­сыпался целый град листьев и веток с деревьев. Сразу же высланный мною в направлении выстрелов пеший разведчик доложил, что, на­сколько можно разобраться в лесных зарослях, там накапливается германская пехота и что, по- видимому, ее там немало. Я решил выдвинуть туда часть своих спешенных кавалергардов, в качестве заслона. Но еще не успел я их туда выслать, как и слева посыпались на нас вы­стрелы. Ясно, что мы обойдены с обоих флан­гов. Поэтому, взяв книжку донесений, напи­сал я командиру полка, что, так как неприя­тель вышел на оба мои фланга, я вынужден постепенно отходить в глубь леса, держа направление на Кардаки.

Не успел высланный с донесением кавалер­гард далеко отдалиться от нас, как мы услыша­ли страшную ружейную трескотню в своем ты­лу — ясно было, что это по моему кавалергар­ду. Но вот и он уже вернулся обратно и донес мне, что и за нами находится цепь противника, обращенная в нашу сторону, и что дорога на Кардаки также уже в руках противника. Та­ким образом мой взвод оказался окруженным со всех сторон.

Я совершенно не имел желания уже кон­чить войну в германском плену, а поэтому ско­мандовал своим людям: «взвод к коням, са­дись», а потом: «шашки вон, пики к бою, в рас­сыпную за мной, к полку»! Всего лишь не­сколько секунд и, выхватив сам шашку, устре­мился на своем «Герое» в сторону Кардаки, мои люди за мной- Помню, что перед моими глазами между деревьями промелькнули зеле­новатые силуэты немецких егерей, испуганно выглядывающих из-за деревьев, а потом опять непрерывное жужжание пуль нам в вдогонку. Вероятно, немцы не ожидали «кавалерийской атаки» и в первый момент растерялись.

Проскакав галопом с две версты, я остано­вился и начал собирать своих людей. Однако целых десяти кавалергардов не мог досчитать­ся. Опечаленный потерей целого ряда очень дельных людей и прекрасных лошадей, продол­жал я с остатком взвода, теперь уже шагом, движение на Кардаки. Вскоре догнал меня раз­ведчик, ефрейтор Банько, и еще один кавалер­гард, которые, нарвавшись на целую герман­скую роту, обходным (кружным) путем догна­ли нас. К ним присоединилось три коня без всадников. Теперь потери моего взвода умень­шились до 8 кавалергардов и 5 лошадей.

Вскоре вышли мы на сторожевое охранение полка, выставленного в направлении деревни Лузня.

К этому времени на усиление нашей «свод­ной дивизии» прибыл в Кардаки батальон 30-го Сибирского стрелкового полка. Как отрадно было видеть, наконец, хорошую пехотную часть. Опрятный и подтянутый вид этих сиби­ряков производил самое лучшее впечатление.

Этот сибирский батальон сразу же нашел себе применение и в боевом отношении показал се­бя с самой лучшей стороны. В ночь на 24-ое мая я имел возможность наблюдать, как одна из си­бирских рот, занимавшая к северу от Кардаки небольшую возвышенность, отбила с большими потерями для противника их ночную атаку, подпустив их вплотную. Также этой ночью на сторожевое охранение моего эскадрона вышли еще два кавалергарда из моего окруженного взвода. При прорыве потеряли они своих ко­ней- Таким образом окончательный итог потерь моего взвода сводился теперь к 6 кавалергар­дам и 5 коням. Один из попавших в плен, кава­лергард Пронин, призыва 1913 года, позже в письме, пропущенном германской цензурой, подробно описал, как, придавленный упавшим конем, он не смог вырваться, чтобы присоеди­ниться к эскадрону.

Следующие за этими событиями ближайшие дни, пока не вышли мы из Козловорудских ле­сов, были для нас полны самых тяжелых испы­таний. В эти дни мы наглядно поняли всю бес­смысленность посылать кавалерию в дремучие леса, какими в то время были Козловорудские.

Неприятельская пехота энергично наступа­ла на всем лесном фронте, имея огромное чис­ленное превосходство перед нами. Нам прихо­дилось, отстреливаясь, медленно отходить в сторону окраины леса. Мы могли действовать исключительно в пешем строю. Бездорожье, густые заросли, растущие тесно бок о бок де­ревья исключали всякое действие в конном строю. Даже высылка небольших конных разъ­ездов для выяснения направления и сил на­ступающего противника была в большинстве случаев совершенно бесцельной. Не только пи­ки всадников были препятствием для движе­ния, но даже и винтовки, которые цеплялись за сучья и ветки, то и дело задерживали всад­ника или грозили высадить его из седла, не го­воря уже об опасности сорвать с винтовки мушку.

Но не менее обременительны были действия и в пешем строю. В этих лесах наши кони бы­ли страшнейшей обузой для нас. Половина на­личных людей превращалась в коноводов, так как в густом лесу коновод с трудом мог спра­виться с двумя конями — со своим и своего соседа. И тут все те же пики лишали коново­дов малейшей подвижности. Кони то и дело цеплялись седлами за сучья деревьев, обрывая разные части седловки. Спешившимся людям мешала при перебежках и вообще при всяком движении болтающаяся между ногами шашка. Придерживать ее левой рукой люди не могли, так как эта рука им была нужна для расчист­ки себе дороги в зарослях. Ориентация в гу­стом лесу была трудна и без компаса вообще невозможна. Поддержание связи с соседями

было сопряжено с неимоверными трудностями Посылаемые для связи люди часто блуждали в глухом лесу и теряли напрасно массу времени.

Получив приказание с боем отходить на во­сток, части «сводной дивизии» страшно пере­мешались между собой в непроглядной лесной глуши. Так, например, мой взвод, оторвавшись от эскадрона, вел огневой бой и отходил вме­сте с полуэскадроном Лейб-гусар и взводом Конной гвардии, также оторвавшихся от сво­их. Все эти дни ночевали мы под открытым не­бом, скорее — под зеленой крышей ветвей, где-нибудь на лесной полянке или тут же в лесу, опершись спиной о какое-нибудь дерево. Ни продовольствия для людей, ни фуража для ко­ней не было никакого. Мы питались тем, что удавалось еще найти в седельных сумах, а на­ши голодные кони щипали всюду, где только удавалось, придорожную траву или листья ку­старников. Только пять суток длилось наше пребывание в Козловорудских лесах, но эти пять суток показались нам вечностью и сохра­нились в моей памяти как один из самых тя­желых эпизодов всей войны.

27-го мая вышли мы, наконец, на восточ­ную окраину Козловорудских лесов и каждый из нас с облегчением глубоко вздохнул, увидя опять яркое и жаркое весеннее солнце, которо­го совсем не видели мы во время пребывания в этих страшных лесах.

Теперь, наконец, появился начальник 2-ой гвардейской кавалерийской дивизии генерал Эрдели со своим штабом, чтобы вступить в ко­мандование нашей «сводной дивизией».

Несколько дней несли мы, попеременно, сто­рожевую службу впереди ковенских фортов, пока 8-го июня не получили нового задания, ко­торое заставило нас пройти походом через Ков­но. Вид этой крепости на одиннадцатый месяц войны, крепости, которая не имела еще до сих пор в своей непосредственной близости против­ника, произвела на нас самое удручающее впе­чатление.

Тут позволю себе передать это впечатление словами В. Н. Звегинцова из его «Кавалергарды в Великую и Гражданскую войну», причем под­черкиваю, что мой дорогой однополчанин, автор этого чрезвычайно ценного и очень интересно­го с исторической точки зрения труда, отнюдь не является сторонником критики для таковой. Наоборот, он старается найти всему оправда­тельное объяснение. Таким образом, приведен­ные мною ниже его слова следует рассматри­вать скорей как очень осторожное определение того, что творилось и происходило в то время в Ковно, за какие-нибудь две недели до захвата его 10-ой германской армией.

Так вот, что говорит В. Н. Звегинцов о Ков­но в начале июня 1915 года: «Снова прошел полк через линию крепостных фортов, мимо которых неоднократно проходили Кавалергар­ды в конце августа и начале сентября (1914 г.), когда стояли они в крепости Ковно. Целых де­сять месяцев прошло с тех пор и невольно по­ражало, как мало было сделано за это время для окончательного приведения крепости в обо­ронительное состояние. Еще всюду рылись око­пы, устанавливались засеки и проволочное за­граждение, прокладывались подъездные пути и телефонные линии».

После того в каком состоянии увидали мы Ковно и понюхали, чем там пахнет, вероятно, ни у кого из нас не было больше сомнения в том, что долго эта крепость сопротивляться немцам не будет.

Что наше командование послало в Козловорудские леса вместо пехоты кавалерию, мож­но еще себе объяснить тем, что, вероятно, в то время свободной и боеспособной пехоты оно под рукой не имело. Ему надо было, наверно, во что бы то ни стало выиграть хотя бы толь­ко несколько дней для перегруппировки и, бла­годаря таковой, наскоро собрать гарнизон для крепости Ковно, который тогда все еще отсут­ствовал.

Но то, что в течение 11 месяцев от начала войны Ковно, которое за это время уже не раз могло быть втянуто событиями на фронте в район непосредственных боевых действий, не было еще приведено в оборонительное состоя­ние, а также тот факт, что лежащие на непосредственных подступах к этой крепости Козловорудские леса совершенное не были при­способлены для обороны — это одно из вели­чайших преступлений Главнокомандующего ар­миями северо-западного фронта генерала Руз­ского, который за десять месяцев своего коман­дования не потрудился даже заинтересоваться тем, в каком состоянии находится обороноспо­собность этой крепости и что, вообще, проис­ходит в ее районе.

Как известно, после начала германской ата­ки Ковно не продержалось даже несколько дней. Может быть, следовало бы вычеркнуть его как крепость, но раз было решено, что Ков­но остается крепостью, то уже с самого нача­ла войны должна была бы эта крепость приве­дена в необходимое оборонительное состояние и обеспечена боеспособным гарнизоном-

Стоило ли в данном случае подвергать ри­ску, жертвам и значительным потерям в лич­ном составе четыре гвардейских кавалерийских полка в непроходимых Козлорудских лесах для того только, чтобы всего лишь на пять дней замедлить приближение немцев к этой «крепо­сти» Ковно — этот вопрос предоставляю иссле­дованию будущего историка.

В. Кочубей.

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• П А М Я Т И ПОЛКОВНИКА ПРИХОДКИНА (из его артиллерийских рассказов)
• 24-пехотный Симбирский генерала Неверовского полк (Продолжение, №109). – В. Павлов
• Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
• Рожковские продовольственные магазины. – В. Кочубей
• Судовой жетон линейного корабля «Севастополь». – В. П. фон-Вилькен
• Совпадение ли? – И.И. Бобарыков
• Арьергардный бой. – В. Милоданович
• Киевские гусары в войну 1914-17 гг. – Ротмистр Протопопов
• Киевские гусары в войну 1914-17гг. (Окончание) – Ротмистр Протопопов