(Из воспоминаний)
На северной периферии Петербурга находились так называемые Рожковские продовольственные магазины, из которых части Петербургского гарнизона черпали свои запасы муки и т. д. Находились эти магазины вдали от городских строений, от которых отделяли их пустыри. Состояли же они из целого ряда преимущественно деревянных, уже почерневших от старости магазинов, а также канцелярии и других хозяйственных, также деревянных построек.
Наиудобнейшим и вернейшим способом попасть в Рожковские магазины была узкоколейная железная дорога, которая начиналась около северного конца Невского проспекта, недалеко от Николаевского вокзала, и которой в какие-нибудь 25-30 минут можно было доехать до самых магазинов.
Поезда же этой узкоколейки состояли из маленьких старых деревянных неотапливаемых вагончиков, которые тянул такой же маленький паровозик — самоварчик, — способ сообщения довольно примитивный, но все же скорейший, а также более дешевый, чем, например, извозчиком.
Раньше не приходилось мне даже слышать о существовании Рожковских продовольственных магазинов, а еще меньше мог я предполагать, что судьба занесет меня когда-нибудь туда. Однако ровно 50 лет тому назад случилось это, что и хочу тут рассказать.
6 августа 1912 г. я был произведен в корнеты Кавалергардского полка.
Передо мной, как и перед каждым молодым человеком, только что произведенным в офицеры, открывался новый мир. Я стал офицером того же самого эскадрона, в котором перед тем целый год служил вольноопределяющимся. Я опасался, что эта метаморфоза — вдруг стать из нижнего чина офицером — не будет должно понята теми самыми людьми, с которыми вместе, совершенно наравне с ними, служил я, принимая участие в ученьях, стрельбе, конной езде, чистке лошадей, маневрах и т. д., тем более, что жил я с ними их же жизнью, дружбою и даже по-товарищески.
Однако мои опасения оказались напрасными. К моему большому удовлетворению все оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Мое моментальное превращение из равного им в начальство, перед которым при встрече они теперь должны были становиться во фронт, было принято ими как нечто естественное, должное, а к тому же еще и весьма сочувственно и дружелюбно. Также и я постепенно начал привыкать к своему новому положению и к той роли, которую предстояло мне теперь играть по отношению своих бывших сослуживцев, превратившихся вдруг в моих подчиненных.
Между тем окончился лагерный сбор, минула «трава» и из Красносельского лагеря Кавалергардский полк вернулся в свои петербургские казармы при Захарьевской и на Шпалерной.
Начались тут занятия со старослужащими, проездка лошадей, дежурства по полку, субботние парады в большом манеже в пешем строю под звуки «парижского» марша, с обнаженными палашами, в колетах и касках и т. д. и т. д. Я все больше и больше входил в свою новую роль «начальника» и жил полностью жизнью и интересами своего эскадрона, который поглощал меня целиком. Это не всегда улыбалось вахмистру, подпрапорщику Палиенко, который находил, что новоиспеченный офицер «за дуже пхае свий нис во всэ». Это последнее меня очень мало трогало и все шло с недели на неделю мирно и хорошо. Но вдруг вся эта идиллия была неожиданно нарушена приказом по полку, который меня глубоко встревожил.
Читая в одно прекрасное утро принесенный мне на квартиру вестовым штаба полка очередной приказ по полку, к моему громадному недоумению, а одновременно и печали, так как я понял, что это приказ, о изменении которого и речи быть не может, прочел я следующее: «Корнет Кочубей назначается членом ревизионной комиссии Рожковских продовольственных магазинов, куда прибыть ему дня такого-то (на следующий день) в 7 ч. утра и поступить в распоряжение руководителя вышеупомянутой комиссии полковника X (фамилию забыл)».
Меня прежде всего удивило, что именно я назначен в эту комиссию. Мне казалось, что для такой «проверочной» деятельности должен был бы быть назначен офицер уже с известным служебным опытом и личным авторитетом, а не такой «желтоносый», каким я еще был тогда — всего лишь через несколько недель после производства. Но потом пришла мне другая мысль: это, вероятно, такая командировка, от которой каждый старается выкрутиться, а поэтому назначают именно меня, в то время самого младшего.
Все же, чтобы узнать свои обязанности члена ревизионной комиссии, я решил обратиться к полковому адъютанту. Но тут постигла меня
неудача. На мой вопрос поручик барон Корф ответил мне: «Я тебе ничего сказать не могу по поводу того, что придется там тебе делать. Знаешь что, поезжай туда, там на месте ты лучше всего узнаешь». Стоило ли обращаться к нему, чтобы получить такую справку, подумал я. Но, вероятно, догадываясь, что эта командировка мало меня радует, он добавил: «Командир полка лично приказал назначить тебя, — ты ведь младший корнет у нас». Так что, по-видимому, я не ошибся, — это будет командировка, которой каждый избегает.
На следующее утро я уже трясся маленьким поездом с непрерывно свистящим и звенящим паровозиком по улицам предместья Петербурга. По приезде в Рожковские магазины я был встречен ожидавшим нас заведующим таковыми седым, старым капитаном К. и таким же его помощником штабс-капитаном П., которые, несмотря на мой небольшой чин и мою юность, поспешили первыми мне представиться. Это обстоятельство не только меня смутило, но и весьма удивило.
Вскоре после меня прибыл другой член комиссии, очень симпатичный поручик Евреинов, уже не помню, — 1-й или 2-й гвардейской артиллерийской бригады, с которым мне пришлось поработать несколько недель в этих магазинах вместе.
Оказалось, что вся комиссия состояла всего лишь из нас обоих и председателя, полковника, фамилию которого я больше не помню. Последнего за все время моего пребывания в магазинах я видел всего лишь один раз. Он вообще там больше не показывался, возложив всю работу на Евреинова и на меня. А работа эта была до отчаяния тупая и скучная. С раннего утра и до вечера, при всякой погоде приходилось нам обоим стоять с записной книжкой при весах и отмечать количество мешков с мукой, а также вес каждого. Эти мешки приносили один за другим на своих спинах солдаты команды Рожковских магазинов.
Эта процедура повторялась без каких-либо изменений каждый божий день, — занятие, которое à la longue было в состоянии превратить нормально думающего человека в какой-то бессмысленный автомат.
По мере того как взвешивание бесконечных сотен, а может быть даже и тысяч этих, таких похожих друг на друга мешков продвигалось вперед, заведующий магазинами и его помощник заметно теряли все больше и больше свое душевное спокойствие и делались какими-то заискивающими, униженно подскакивающими вокруг нас. Это их странное поведение по отношению к нам, молодым, приводило меня в отчаяние. Все это было очень тяжело, а одновременно вызывало во мне огромную жалость к этим бедным старикам. Ведь каждый из них мог бы быть, вероятно, моим дедом, — в то время мне было всего лишь 20 лет.
Обыкновенно я брал с собою пару бутербродов, а обедал вечером, по возвращении домой. Капитан К. постоянно приглашал нас обоих на обед и все старался нас убедить, что такой образ жизни, без горячего обеда и послеобеденного отдыха, может повредить нашему здоровью. Однако мы оба как бы сговорились и решительно отклоняли все его уговаривания, а также вообще всякое, такое нам неприятное ухаживание за нами этого старика, не желая создавать себе нравственных обязательств по отношению к нему и его помощнику.
Однако однажды нам все же не удалось открутиться от приглашения.
Не помню больше, какое было в этот день торжество? Во всяком случае в этот день взвешивание мешков должно было продолжаться всего лишь до полудня. Когда же к 12 ч. дня мы работу закончили и собирались ехать домой, вдруг как бы из-под земли выросли перед нами заведующий магазинами и его помощник. Оба были почему-то одеты в парадную форму, при орденах, и объявили нам, стоя перед нами «навытяжку», с рукой при головном уборе, что «по случаю сегодняшнего торжества в канцелярии состоится прием», на котором мы обязательно должны присутствовать. Причем сказано это было таким образом, что у нас обоих создалось впечатление, что будет также и полковник, а может быть еще какое-то начальство. Парадная форма обоих стариков как будто бы подтверждала это.
На наше замечание, что мы ведь не одеты соответствующе, чтобы присутствовать на таком торжественном приеме, капитан ответил, что все знают, что до полудня мы работали, а поэтому наша повседневная форма совершенно нормальна и каждому будет понятна. Одним словом, на этот раз открутиться от приглашения нам не удалось.
В канцелярии был накрыт огромный стол, заставленный бутылками с разными крепкими напитками и всевозможными закусками. К нашему большому удивлению, не ожидая ни полковника, ни какого-либо иного начальства, хозяева сразу же начали нас угощать и главным образом непрерывно налегали на напитки, стараясь нас обоих напоить. На наш вопрос, почему же не ждут они полковника, последовал ответ, что еще неизвестно наверняка, приедет ли он. А если все же приедет, хватит и на него.
Ясное дело — мы попали в ловушку и «полковник» послужил им только, чтобы заманить нас. Конечно, стол с напитками и закусками не мог нам импонировать, так как в наших собраниях для нас были привычны самые лучшие яства и напитки. А униженное ухаживание за нами этих стариков было просто противно. Я еле-еле дождался удобного момента, чтобы под каким-то предлогом исчезнуть из этого просто
невыносимого положения. В конце концов я не только не был подчинен этим старикам, но, наоборот, на меня возложили обязанность «контролировать» их. А эта последняя обязанность уже совершенно не вязалась с «приемом», на который нас обманным способом втянули.
По дороге домой я еще раз мысленно проанализировал все, что пришлось мне видеть и пережить в Рожковских продовольственных магазинах. Я очень жалел бедных стариков, так как из всего можно было заключить, что у них в магазинах что-то не в порядке. Во-первых, выдавало это их нервное, возбужденное состояние, в котором они постоянно находились. Во-вторых, их униженное заискивание перед нами, их старание во что бы то ни стало задобрить нас. То что их способ достигнуть этого, их методы были очень примитивны и неуклюжи, в этом винить их нельзя было, так как все это только отражало их психологию, их натуру.
Однако мне страшно хотелось разгадать, чего хотели они достигнуть своим заискиванием перед нами, постоянным желанием нас частным образом угощать, что и привело к странному сегодняшнему «банкету»?
Ведь, считая мешки и взвешивая их содержание, ни Евреинов, ни я не имели понятия, какие количества и чего должны были бы находиться в действительности в этих магазинах. Возможные недочеты могли выйти наружу только по окончании проверки. Причем установить таковые мог только тот, кто знал цифры — с одной стороны — того, что должно было содержаться в магазинах, а с другой — наличности инвентаря. Этим лицом, вероятно, был полковник, председатель комиссии, но ни в коем случае не мы оба. Старики знали это. Так чего же хотели они от нас? К чему были эти ухаживания за нами, эти неуклюжие попытки «приручить» нас? Неужели же они хотели воспользоваться нашей неопытностью, чтобы постараться склонить нас к сообщению ложных цифр инвентаря? Дай Боже, чтобы я ошибался! Уже только при одной мысли о возможности этого я не находил себе места. В результате всех этих размышлений я твердо решил немедленно же просить об освобождении меня от этой командировки.
Возвращаясь в этот день раньше обыкновенного из магазинов, я сразу же поехал прямо к своему эскадронному командиру. Не называя тех причин, которые вызвали у меня эту душевную необходимость, взмолился я перед ним.
Милейший барон Розен чутьем понял, вероятно, что что-то происходит в моей юношеской душе и, улыбаясь, ответил м не: «Ты прав! Я тоже нахожу, что тебе пора вернуться в эскадрон. К тому же скоро начнут прибывать новобранцы, которых тебе придется обучать. Потерпи еще немного, я поговорю с командиром полка».
К моей огромной радости уже на следующее утро я прочел в приказе по полку о своем отозвании из командировки и о назначении на мое место моего же эскадрона поручика князя Щербатова.
Впоследствии от последнего я узнал, что по окончании проверки содержимого Рожковских магазинов оказались большие недочеты. Услышав это, мне опять стало как-то особенно жалко этих бедных стариков. Их унижение и заискивание перед нами, по-видимому, оказались напрасными.
Я сознательно не привожу никаких критических замечаний к этому эпизоду, имевшему место ровно 50 лет тому назад.
В. Кочубей
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- ХРОНИКА ЖИЗНИ ОБЪЕДИНЕНИЯ.
- Письма в Редакцию (№118)
- Прием лошадей в мобилизацию 1914 года. – В. Милоданович
- Боевые знаки отличия второй половины восемнадцатого века. – Евгений Молло
- Боевые знаки отличия Петра Великого. – Евгений Молле.
- Письма в Редакцию (№112)
- Письма в Редакцию (№104)
- Из флотских воспоминаний (№114). – Н. В. Гутан
- Арьергардный бой. – В. Милоданович
Loading ...