С наступлением темноты выскользнули из бухты. Когда проходили боны, мимо стоящих по сторонам портовых катеров, услышали голос отдающий какую то команду, лязг железа на палубе, но в полной, чернильной темноте, ничего не было видно. Ночь, непроглядная ночь, залегла над берегом, окутала затаившийся Севастополь. Резко прозвучал звонок машинного телеграфа и две узких, серых, стальных полосы, разрезав прибрежный мрак, рванулись вперед и потонули в слившихся безднах моря, неба и ночи. Эскадренные миноносцы «Быстрый» и «Пылкий», в начале весны 1916 года, вышли в очередной боевой поход.
Прейдя Херсонесский маяк и минные заграждения, у точки «А» определились и легли курсом на Босфор. Бежали легко, весело и бодро. В голове «Быстрый», имея на борту начальника дивизиона. «Пылкий» держался в кильватер, вплотную, «висел на отводе», боясь оторваться и потеряться в темноте. Тишина, царившая в открытом море, почти полный штиль и мрак, создавали впечатление какой то особенной настороженности и неприятное чувство потерянности, одиночества.
Начальник 2-го дивизиона эскадренных миноносцев, капитан 1-го ранга Б…, плотный, бравый, средних лет мужчина, застегнув пальто на все пуговицы и заложив руки за спину, прохаживался по мостику «Быстрого». Он не должен был участвовать в этом походе т. к. свой брейд-вымпел держал на другом миноносце дивизиона («Поспешный»), который оставался в Севастополе, но любитель боевых походов, операций и возможных авантюр, бравый командир не упускал удобных случаев. Так и в этот раз он перенес свой брейд-вымпел на «Быстрый», взяв с собою на поход своего флаг-офицера, мичмана Михаила Безкровного и флагманского штурмана лейтенанта Б. С. Шагая по мостику он радовался, что покинул беспокойный порт, оторвался от начальства и наслаждался вдыхая полной грудью соль моря, волю и простор. Вспомнил приятно проведенное время на берегу, но мысли быстро и привычно перешли к окружающей обстановке. Любовно подумал о своем дивизионе. Какой восторг, какое наслаждение плавать на таких прекрасных кораблях, командовать ими, воевать. Четыре новейших, быстроходных истребителя, построенных русскими руками на русских заводах. Повернулся к корме и старался в темноте рассмотреть силуэт бегущего сзади «Пылкого». Но миноносец тонул в темноте. Только временами белый треугольник пены, от буруна взметаемого его острым форштевнем, то приближался к корме «Быстрого», то отходил. Подумал о том напряжении, которое сейчас переживает вахтенный начальник на «Пылком». Усталые глаза не отрываются от чуть белеющей кильватерной струи, рука все время лежит на кнопке сигнального звонка в машину… «Пять оборотов меньше, пять оборотов больше, пять меньше»…
— Хорошо держится «Пылкий», обратился к командиру стоявшему у машинного телеграфа. Тот обернулся.
— Дааа… — медленно протянул. И сейчас же заговорила ревность командира за свой миноносец.
— Ему не так уж трудно. Мы все время держим постоянное число оборотов.
Начальник дивизиона понял, усмехнулся, поторопился успокоить.
— Конечно, конечно. Я сейчас не нужен, спущусь к себе, с рассветом пошлите мне доложить.
С рассветом пришли в видимость берега, где то между Шили и Кара-Бурну. Правее, неясной, туманной массой, темнел вход в Босфор. Мертвое, пустынное море. На всем горизонте ни одного паруса, ни дымка дозорного турецкого миноносца, ни жужания в воздухе аэроплана разведчика. Все, как по сигналу, спряталось и притаилось и, быть может, только перископ подводной лодки, не успевшей выйти на позицию, следил за двумя хищниками, пришедшими в неприятельские воды за добычей.
А погода заметно портилась, холодело, ветер усиливал», его порывы крепчали волна с раздражением, суетливо билась в стальной борт миноносцев. Ничего не найдя в районе Босфора, повернули к Осту и пошли вдоль Анатолийского побережья. Море продолжало оставаться пустынным. Очевидно неприятельская разведка предупредила о набеге миноносцев. И только уже не далеко от Синопа, заметили идущий под берегом парусный, палубный турецкий баркас, тонн в пятьдесят водоизмещением. Заметив миноносцы, турки повернули круто к берегу, стараясь укрыться в одной из маленьких бухт. Догнать и подойти к баркасу миноносцы не могли из-за мелководья. На мостике все бинокли были направлены на удирающий маленький парусник. На полубаке, у носового орудия, стояла прислуга и исполнявший должность артиллерийского офицера мичман Гавришев. Всех интересовало — уйдет турок, или нет. Начальник дивизиона повернулся к командиру:
— Прикажите носовому орудию дать выстрел по баркасу, чтобы он остановился.
Почему то мичману пришла в голову блестящая идея самому дать этот выстрел и отведя рукой комендора-наводчика в сторону, он прильнул к оптическому прицелу наводя орудие на удирающий парус. Грянул выстрел и зрителям, в поле видимости биноклей и наблюдающим просто зоркими глазами, представилась неожиданная картина. Снаряд попал в самый центр парусника и он исчез в белом столбе взрыва и взметнувшейся воды. Видно было как из этого столба вылетела вверх матча, а перегоняя ее и подымаясь все выше и выше, летел человек вниз головой, с ногами раздвинутыми в стороны. Дойдя до какой то точки, человечек остановился и полетел вниз не изменяя положения. Все это внезапно опустилось и на поверхности моря не осталось следа ни от парусника, ни от людей. Все молчали, невольно переживая неприятный осадок от совершенно ненужно разыгравшейся трагедии смерти, быть может маленьких людей. Кто то протянул:
— Ммм… дааа…, бывает…
— Кто их знает, быть может везли оружие, почему так удирали?
В этих словах начальник дивизиона хотел найти оправдание факту, уже ставшему прошлым, неизбежным случаем в жестоком, бескомпромиссном ходе войны.
Отошли немного в море и опять пошли вдоль берега. Непрерывно усиливался ветер и быстро нарастала крутая волна. Сумеречный свет ложился на воду и сумеречно-синие миноносцы скользили с гребня на гребень. Уменьшалась видимость горизонта. С мостика наблюдали, как все крутом внезапно задергивалось мглой и в этой мгле силуэты кораблей, мачты, трубы, становились неясными, расплывчатыми. Невидимое море глухо шумело внизу и волна, разрезаемая миноносцами, ударяясь в их скулы, взметалась высоко вверх и осыпала дождем холодных брызг людей стоявших на мостике. Сложившаяся обстановка исключала смысл дальнейшего похода. Начальник дивизиона решил возвращаться. Но определив свое место и установив количество оставшейся нефти увидели, что расстояние до Севастополя больше чем до Батума и что переход в Севастополь, при недостаточном количестве нефти, в свежую погоду, является рискованным. В воздух полетела зашифрованная радиограмма — просьба Командующему Флотом разрешить миноносцам зайти в Батум, отстояться от шторма и пополнить запасы нефти. Скоро приняли разрешение и, проложив курс на Батум, заспешили вперед двадцати-узловым ходом.
Флаг-офицер начальника дивизиона, мичман Бескровный, блаженствовал. Штормовая погода, ночь, качка и холод, разогнали обитателей миноносца по каютам и койкам. В кают-компании было пустынно и тускло горела дежурная лампочка. В огромном, кожаном кресле, которое молодежь звала «самосон» за его особое свойство любезно принять посетителя, ласково пригреть и усыпить, уютно устроился флаг-офицер Миша Бескровный. Где то, совсем рядом, за тонким бортом, шумела штормовая погода. Временами неприятно чувствовалось, как принимая удары волн, скользя и изворачиваясь между ними, длинный миноносец «ходил» своими соединениями вдоль продольной оси, а временами, взлетая на высокий и острый гребень, провисал кормой и носом, дрожал, будто вот-вот сломится под своей собственной тяжестью.
«Почему не уменьшают ход?», подумал Миша засыпая.
Но блаженство юного мореплавателя продолжалось не долго. Из царства грез и сновидений его вывела чья то твердая рука вежливо, но настойчиво встряхнувшая за плечо. Первым впечатлением после пробуждения было странное ощущение тела, делающегося то тяжелым и вжимающимся в кожу кресла, то необыкновенно легким, воздушным, взлетающим. Перед проснувшимся мичманом стоял старший офицер миноносца старлейт С.
— Очень сожалею, что пришлось вас разбудить, но вам придется в двенадцать часов вступить на вахту. Наш судовой офицер внезапно заболел и начальник дивизиона разрешил воспользоваться вашей помощью.
— Укачался, а не заболел, — проворчал про себя мичман.
— Есть, — и поплелся в каюту одеваться.
Без пяти минут двенадцать мичман выбрался на палубу. Ослепленный темнотой некоторое время держался за протянутый штормовой леер. Когда глаза немного привыкли и он увидел отсвет белой пены выжимаемой бортами корабля, начал осторожно пробираться на мостик. Быстро сменил закоченевшего вахтенного начальника и осмотрелся. Был характерный, весенний, черноморский шторм. Ветер нес снег смешанный с дождем. В этом хаосе беснующейся стихии миноносцы “продолжали мчаться с попутным штормом двадцати узловым ходом. Какое то невольное, подсознательное беспокойство овладело постепенно мичманом. Простояв около четверти часа рядом с рулевым, он убедился, что видимость равна нулю. С мостика нельзя было рассмотреть носовое орудие. Послал вахтенного доложить командиру (капит. 2-го ранга П.) и попросить его подняться на мостик. Пришедший командир приказал ход не уменьшать, а поставить на полубак добавочных впередсмотрящих.
Прошло пол часа томительного напряжения. Обстановка не менялась и, напряженные до боли, глаза старались проникнуть сквозь серую, снежную пелену окружавшую миноносцы. Молодой офицер нервничал будто чувствуя приближение невидимой опасности. Вдруг ему показалось, что на однообразном, сером фоне вырисовывается более темное пятно величиною в серебряный рубль. Не доверяя себе, спросил сигнальщика:
— Видишь ли что-нибудь прямо по носу?
— Как будто так что, что то показывается, Вашбродь, — ответил тот.
Прошло может быть только десять-пятнадцать секунд и пятно из рубля стало размером в иллюминатор. Неожиданно для себя, повинуясь какому то молниеносному рефлексу, Бескровный скомандовал рулевому — «право на борт» и рывком бросил обе ручки машинного телеграфа на «стоп». Почти одновременно вырвался из мрака полный испуга и тревоги голос, кричащий в рупор «кудааааа»… А затем страшный удар и все потонуло в грохоте и скрежете раздираемой стали, ломающихся стоек, срываемых с креплений частей и предметов на палубе. Грянул глухой взрыв и через мостик перекатилась плотная волна огня, заставившая всех находившихся на нем пригнуться к палубе. Когда выпрямились, то отшатнулись от темной, громадной массы, которая проносилась мимо, ломая и коверкая все, что выступало за бортом. Несколько секунд темноты, а затем вспыхнул яркий ослепительный свет, осветивший, как днем, всю картину разыгравшейся трагедии.
По борту «Быстрого» проносился военный транспорт «Святогор». Он сорвал у него моторный катер и пробив бак с бензином, принайтовленный перед рострами левого борта, перебросил огонь на миноносец. Когда мичман повернулся, автоматически следя глазами за “Святогором”, он увидел, что вся палуба «Быстрого», до кормового орудия, пылала ярким костром. Горел бензин, разлившийся по палубе.
Без сигнала тревоги весь экипаж вылетел на свои места. «Святогор» описывал широкую циркуляцию с положенным на берт рулем. На полубаке у него пылал пожар освещавший все кругом. Остановившийся «Быстрый» стал лагом к волне, переваливаясь с борта на борт. Пожар на нем быстро потушили. Командир немедленно послал Бескровного осматривать пробоину в носовой части миноносца. Спустившись в кубрик, тот уже застал там боцмана и плотника с матросами заделывающих, или вернее забрасывающих досками и цементом громадное, зияющие отверстие в которое можно было въехать на тройке, и потом старавшихся подвести пластырь. Пробоина была, к счастью, вся надводная и только при качке в нее попадало, сравнительно немного, воды. Но нос был свернут на сорок пять градусов. Листы обшивки, перемешанные с битенгами, якорем и канатом, большим комом бросило под мостик. Как спаслись вперед-смотрящие, так никто, никогда и не понял.
«Быстрый» и «Святогор» столкнулись скулами, пролетев друг у друга по борту. От удара загорелись бидоны с бензином, находившиеся на полубаке «Святогора». Огонь распространился с неимоверной быстротой и был настолько силен, что рулевой и помощник капитана должны были покинуть мостик. Оставшись без управления, «Святогор» продолжал двигаться описывая циркуляцию. На корабле началась паника.
Кроме экипажа, на «Святогоре» находилось большое число военных, солдат и офицеров, отпускных и находящихся в служебной командировке. В трюмах, скрывшись от холода, страдая от качки, сбилось около трехсот турок, пленных солдат-аскеров, которых перевозили на работы в прифронтовой полосе. Вся эта масса людей при ударе выбежала на палубу в паническом испуге, не имея возможности понять случившееся, ослепленная огнем пожара корабля. Машинная команда оставила свои места и выбежала на палубу не остановив машину. Комендант и капитан не могли, из за огня добраться до мостика и оттуда руководить спасением корабля. Экипаж оказался разделенным на отдельные группы, без общего руководства, среди массы обезумевших людей. И тогда началось самое страшное. Кто то бросил в толпу турецких пленных предположение, что это германские подводные лодки напали на транспорт с целью освободить их. С дикой яростью бросились турки на русских, стараясь их обезоружить. Затрещали выстрелы, загрохотали взрывы рамных гранат, настал хаос криков и стонов.
«Алла… Алла… Алла..!
«Бей… урррра… вперед… братцыыыыы…!»
«Аллла… Алллла… Алла…!»
В мертвой схватке люди катались по палубе, сверкали кинжалы, грохотали выстрелы, душили друг друга руками, попадали в разлитый бензин, вспыхивали как факелы и обезумевшие, часто не разжимая смертельных объятий, бросались вместе за борт, где и гибли. Тщетны были попытки экипажа спасти положение и отступая, шаг за шагом, он отходил к полуюту, свободному еще от огня. Давление пара упало и «Святогор» остановился. На нем начали рваться ящики с патронами.
Благополучно избежавший столкновение «Пылкий» остановился в полу-кабельтове. Видно было как на «Святогоре» набились люди в шлюпку висевшую на талях (не спущенную на воду). Носовые тали не выдержали, лопнули и все люди высыпались в воду. Попадая в воду, они быстро гибли от разрыва сердца т. к. вода была ледяная. На сильной волне с трудом подбирали тонувших. Пожар на «Святогоре» разгорался и освещал море покрытое тонувшими людьми, но из-за рвавшихся патронных ящиков гребцы на шлюпках оробели и боялись подходить близко к горевшему кораблю. Мичман Гавришев, пустив в ход кулаки, старался вывести их из оцепенения и заставить войти в сферу огня.
На «Святогоре» горела уже вся палуба вплоть до полуюта. На этом полуюте, как на острове, среди бушующего огня, сбилось около ста человек. Шанс на спасение у них был ничтожный. Оставалось выбрать смерть в огне, или в ледяной бездне. И тогда последовал «галантный», блестящий, маневр «Пылкого». Командир (Капитан 2-го ранги О.), быстро и решительно, на большой волне, бросил свой миноносец вперед, подведя его полубак под взлетевшую вверх корму »Святогора», с которой вся масса людей буквально скатилась вниз. Многие упали в воду. Не потеряв лишней секунды, «Пылкий» отпрянул назад, увернувшись от падавшего вниз огненного чудовища.
На рассвете подошли спасательные суда из Батума. Они взяли на буксир «Быстрый» и под конвоем «Пылкого» осторожно довели его до Батума, где и пришвартовали у мола. На берег сошли спасшиеся, около 200 человек. В братской, бездонной, холодной могиле, нашли покой 300 человек. Шторм отпел по ним панихиду и долго еще, огромной, панихидной свечей, пылал над этой могилой горящий «Святогор».
К следующему утру «Святогор» отнесло к устью реки Чорох, недалеко от Батума, где он стал на якоря, автоматически отдавшиеся от пожара. В трюме у него было около 6.000 ящиков с артиллерийскими снарядами. И когда жадное пламя дошло и до этой последней пищи, грянул взрыв. Взметнувшийся вверх столб медленно упал вниз, ветер развеял дым, волны разметали обломки крушения и вышедшее из-за туч солнце ласково улыбалось успокоившемуся, нежному, детски невинному морю.
А потом был суд. На госпитальном судне «Петр Великий», за столом покрытым зеленым сукном, возседали судьи-адмиралы, прибывшие из Севастополя. Судили начальника Дивизиона миноносцев, командира, штурмана и вахтенного начальника «Быстрого». Кроме них судили Начальника Восточного Отряда Судов Черного Моря (Навостота) и его флаг-офицера. Начальник Дивизиона получил выговор по флоту за то, что шел большим ходом на подходах к порту ночью, без огней. Более серьезное наказание получил «Навостот», штаб которого находился в Батуме и не дал извещение о том, что «Святогор» находится в море, в квадрате шедших в Батум миноносцев. За это упущение по службе адмирал и его флаг-офицер получили «Высочайший» Выговор.
«Быстрому» не везло. Через несколько дней какая то тряпка попала под клапан кингстона, вода залила палубу кают-компании, корма порядочно села. Спустили водолаза и дело обошлось без серьезных последствий. Дня через три зазвенела по миноносцу пожарная тревога. Загорелось в машине развешенное для по- сушки белье. А через неделю опять тревога. Загорелась нефть в нефтяных ямах. Пришлось подымать пар и тушить-давить пожар паром. На всякий случай вызвали городских пожарных. Палуба, в некоторых местах, так накалилась, что нельзя было на ней стоять даже в обуви. Пожар потушили. Затем налетел шторм на сравнительно открытый Батумский рейд. Всю ночь напролет боролись с непогодой и с опас- ностю быть разбитыми об стенку мола. Заводили стальные концы и якорные канаты на пушки. В результате на юте вырвало битенг с листом палубы. К утру утихло. Все это взвинтило нервы экипажа до последней степени. Радикальнее всех разрядил напряженную атмосферу Миша Бескровный. Он сошел на берег и закутил. Закутил крепко, громко с неприятными последствиями. Кончилось все это арестом при каюте, не долгим и без приставления «пикадора» т. е. часового. После этого все несчастия моментально прекратились. Зачинив свои раны, миноносцы ушли в Севастополь для капитального ремонта.
Леонид Павлов
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- «Крейсерок» (Из далекого прошлого). – Леонид Павлов
- Что произошло на “Пруте”. – П. А. Варнек
- Из флотских воспоминаний (№112). – Н. Р. Гутан
- «Кисмет». – Лейтенант Вавилов
- Посыльное судно «Китобой». – Н. А. Боголюбов
- Три похода «Петропавловска». – Алексей Геринг
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
- Великий поход. – Шт.-кап. Стефановский
- Исторический архив (№105)
Loading ...