Сразу же после проверки из моих молодых была сформирована 23-я маршевая рота в 250 человек со мною во главе, и на 20 декабря была назначена отправка роты в распоряжение Главнокомандующего Юго-Западным фронтом.
Пятьдесят, приблизительно, дней, проведенных мною в 29-м пехотном запасном батальоне, я вспоминаю с полным удовлетворением. Это были дни тяжелой, ответственной и напряженной работы — в роте от 7 часов утра до 7 часов вечера с небольшим перерывом на обед, — но результаты работы радовали тем более, что это были мои первые самостоятельные шаги и первый опыт работы с солдатами и, должен добавить, первый опыт борьбы с неблагоприятной обстановкой. О последнем приходится, конечно, пожалеть, так как при этом пришлось потратить силы и драгоценное время, но опыт был поучительным во всех отношениях.
Время, проведенное в Харькове в запасном батальоне, не оставило у меня много других впечатлений. Занятия в роте занимали большую часть моего времени, не только служебного, но и «свободного». Офицерское собрание в батальоне не работало, собраний офицеров не бывало, ни только молодых, ни молодых вместе со старыми. Все жили своей жизнью, и взаимоотношения были больше служебного характера. Посещать театр или кино как-то не выходило: вспоминаю, что только один раз мне удалось побывать в кино и один раз на какой-то лекции военного характера. Однообразие ротной жизни иногда нарушалось исполнением других служебных обязанностей, как, например, дежурство по батальону, прием мяса от поставщика и пр. Дежурство по батальону вспоминаю без большого удовольствия, так как оно было связано с поверкой караулов, разбросанных по всему городу. Принимая во внимание декабрьские морозы, поверка караула на гарнизонной гауптвахте, расположенной далеко от штаба батальона, была особенно неприятной. Один раз пришлось выполнять печальную обязанность: со взводом и оркестром сопровождать из госпиталя на кладбище похоронную процессию с гробом умершего от ран солдата, — процессия прошла через весь город.
Хорошее впечатление, внесшее разнообразие в нашу жизнь, осталось от приезда в Харьков Государя, в конце ноября месяца. Приготовления к встрече и сама встреча разнообразили жизнь солдат, как старых, так и молодых, впервые получивших возможность увидеть Государя. В 6 часов утра мы выступили из казарм на Екатеринославскую улицу, где должны были занять места шпалерами. Ждать нам пришлось довольно долго, Царский поезд прибыл на станцию только после 12 часов, и вскоре мы услышали «ура!», доносившееся со стороны вокзала. Показались автомобили, и мы увидели Государя. Громкое «ура!», и Государь медленно проехал в собор. Еще часа два мы стояли вольно в ожидании обратного проезда, но этого не случилось: около 3 часов появился автомобиль, и стоявший в нем свитский генерал, проезжая, объявил, что Государь приказал вести войска домой. Свернулись мы в колонну, промерзшие и голодные, но полные впечатлений, и с песнями возвратились в казармы. Этот день, хотя и был очень морозный, оставил у всех хорошее впечатление.
Еще одно хотелось бы мне вспомнить из жизни в Харькове, это моего первого денщика, именно первого моего денщика. Все мы, прослужившие офицерами много ли, мало ли лет, всегда вспоминаем своих денщиков, верно служивших своим офицерам в любой обстановке и всегда бывших блюстителями скромного офицерского хозяйства, особенно у офицера молодого. Я происходил из военной семьи, и роль денщика для офицера, холостого или семейного, была мне известна. Но теперь это был мой, так сказать — собственный и первый денщик. Фамилия его была Яковенко, родом из Изюмского уезда, запасный лет 40, выбранный для меня фельдфебелем. Был он на редкость хорош, честен, трезв, и у меня с ним никогда не было никаких недоразумений. Строго следил он как мои, так и свои интересы в отношении к хозяевам квартиры, никогда сам не мыл пол в комнате, заявляя, что ведь мы платим за все, и прислуга должна это делать (это — как пример!). Был он очень заботлив, все всегда было вовремя приготовлено, завтрак, обед, ужин, и относился ко мне очень хорошо (между прочим, был он более чем в два раза старше меня). Не могу забыть один случай, очень для него характерный. В конце ноября должен был приехать в Харьков мой младший брат, остановиться у меня на ночь и на другой день утром выехать в Чугуев для поступления в военное училище. Это совпало с днем приезда Государя. Уходя утром в казармы, я предупредил Яковенко о приезде брата и приказал ему, чтобы он его принял и накормил. Вечером, когда я вернулся домой, брат мне рассказал, как Яковенко его принимал: приехал он около 12 часов дня, позвонил. Двери открылись и брат спросил Яковенко, здесь ли я живу. Увидевши брата, Яковенко обрадовался и сказал: «А, Вы — брат Володи! Пожалуйте, пожалуйте в комнату!» Немедленно появилось угощение и начался дружеский разговор (брату было 17 лет). Яковенко сообщил брату, что, мол, Володя с ротой там-то и там-то и что будет дома к вечеру. Должен сказать, между прочим, что Яковенко никогда меня в глаза по имени не называл, конечно. Когда я уезжал на фронт, Яковенко остался в Харькове, не хотелось ему на фронт, дома — жена, дети и он, мол, уже старый! Так я с ним и расстался, получив нового денщика из молодых черниговцев, Александра Чередниченко, который верно прослужил мне до самого конца войны и был не менее заботлив и верен, чем Яковенко. Когда я был уже в эмиграции, он в тридцатых годах писал моей матери и спрашивал обо мне.
20 декабря, как я уже сказал выше, я со своей 23-ей маршевой ротой должен был выступить на фронт. После обеда отправились мы из казарм на станцию для посадки в вагоны. Эшелон состоял из пяти рот от нашего батальона, каждая рота в составе 250 человек и при ней один подпоручик. Должности взводных и отделенных командиров исполняли в ротах лучшие солдаты, — перед отъездом они были переименованы в ефрейтора. Роты не были вооружены. Ротный командир, фельдфебель, все унтер-офицеры, вольноопределяющиеся, все пришли нас проводить. Прощание было очень трогательным, — уезжали мы на фронт, и много мыслей промелькнуло у всех в этот момент… Никто из нас, уезжающих, не имел родных, которые его провожали бы.
При прощании я с большим удовлетворением увидел, что моя работа не прошла даром, а была оценена как командиром роты, так и бывшими моими подчиненными, фельдфебелем, унтер-офицерами, вольноопределяющимися и даже «4-ой категорией»: старые унтера пустили слезу, вольноопределяющиеся благодарили за проявленные к ним внимание и строгость, — два из них, благодаря этому, в начале декабря успешно сдали офицерский экзамен и были произведены в прапорщики.
Около 4 часов поезд тронулся. Маршрут был: Харьков-Киев-Броды. Начальником эшелона был один из подпоручиков. Переезд по железной дороге прошел, в общем, благополучно, но без отставших не обошлось (позже они догоняли эшелон). В моей роте, однако, отставших не было. Я опасался, что по приезде в Киев некоторые отстанут, чтобы навестить родных в соседней Черниговской губернии, но этого не случилось.
Утром 24 декабря эшелон прибыл в Броды. Роты разгрузились и получили от этапного коменданта приказание немедленно следовать походным порядком во Львов, причем ночлег был назначен в с. Заболотце, находившемся в 10, примерно, верстах от Брод. Там находился этапный пункт с кухней. Ни карты, ни проводника нам не дали, — следовать, мол, по шоссе. Сразу же случилось с нами первое недоразумение: мы заблудились. Выйдя из города, мы прошли верст пять-шесть, подошли к какому-то мелкому лесу (лес на пути не предполагался), и обеспокоенный начальник эшелона спросил встречного крестьянина, далеко ли еще Заблотце и правильно ли мы идем. Оказалось, что мы вышли на неправильную дорогу и почти в противоположном направлении, а как далеко? верст пять «с гаком». На всякий случай взяли его как проводника, и он вывел нас на правильный путь. К вечеру, одолев «пять верст с гаком» и потеряв много времени, мы, голодные и усталые, пришли, наконец, в с. Заболотце. На этапном пункте получили поздний обед и расположились по квартирам. Офицеров, нас было пять, пригласил к себе на ночь местный униатский священник. Был наш сочельник, и он устроил для нас обильный ужин.
Утром 25 декабря мы выступили к следующему пункту, в с. Буек, переход приблизительно в 25 верст. Этот переход был более или менее благополучен, отставших было сравнительно мало. Непривычные к походу, хотя и без винтовок и патронов, наши молодые быстро утомлялись, и приходилось делать частые привалы. К вечеру мы пришли в с. Буек, лежащее несколько в стороне от шоссе, и заночевали по квартирам у крестьян.
Утром 26-го, однако, уже сказалась усталость от первых двух дней похода, и сбор солдат проходил медленно, — было много слабых, которых пришлось посадить на подводы. Нам, офицерам, пришлось подавать пример, я, лично, шел все время впереди своей роты и это действовало. После привала я присоединял отстававших ко мне, и мы шли во главе роты.
К обеду мы прибыли в м. Красне, где на этапе получили горячую пищу и оставили наших больных и слишком усталых. Из моей роты был оставлен один больной. Наевшись и немного отдохнув в Красне, мы отправились в дальнейший путь и к вечеру прибыли в м. Глиняны. До сих пор во всех селах мы встречали очень радушное отношение со стороны местных жителей, здесь же, в Глинянах, мы впервые встретили не совсем благожелательное отношение. Население местечка было смешанное, с большим процентом евреев. Рассказывали, что в начале войны, когда наши казачьи части при занятии местечка проходили главной улицей, их обливали кипятком с крыш и из окон двухэтажных домов. Казаки разгромили почти всю эту улицу, причем было много пострадавших. С нами же случилось следующее: солдаты моей роты хотели купить хлеба и на одной из улиц нашли еврейскую пекарню. На просьбы солдат хозяин пекарни отказывался продать им хлеба, говоря, что хлеба у него нет, между тем, как из пекарни на всю улицу пахло свежеиспеченным хлебом. Солдаты пришли и доложили мне об этом. Я пошел в пекарню и спросил хозяина, есть ли у него хлеб. В ответ он стал мне твердить, что хлеба нет и он ничего продать не может. Я задал ему этот вопрос три раза и три раза получал все тот же ответ. Спрашивая в третий раз и желая его запугать, я начал открывать кобуру с револьвером; не успел я ее открыть, как получил ответ: хлеб есть, и он продаст его солдатам. Хлеба оказалось достаточно для всех. Мы переспали спокойно и утром двинулись дальше в поход, — последний переход до Львова.
Этот переход, от Глинян до Львова, прошел благополучно, люди как будто уже втянулись и отстававших было мало. По дороге мы остановились в м. Винники, где на этапном пункте получили горячую пищу. К вечеру 27-го мы бодро достигли Львова. Роты были размещены в казармах, а офицеры в гостинице.
Пребывание во Львове было недолгим, — 30 декабря был получен приказ: три роты, в том числе и я с моей ротой, назначаются в распоряжение командующего 8-ой армией в г. Кросно. 31 декабря в арсенале были получены винтовки, но только на треть состава, а остальные должны были быть дополучены в частях, на фронте. Винтовки не были новыми.
На другой день нового, 1915-го года, вечером, роты погрузились в вагоны и эшелоном, через Самбор и Хиров, отправились в г. Кросно, куда и прибыли утром 4 января. Путешествие прошло без инцидентов. Как начальник эшелона, я явился к и. д. дежурного генерала армии ген. шт. полковнику Гейдену, и роты были назначены на пополнение 4-ой стрелковой «железной» бригады, понесшей в последних боях большие потери. Назначая роты в бригаду, полковник Гейден подчеркнул, что бригада называется «железной». Бригада в это время переходила в армейский резерв, в район г. Риманува. Походным порядком роты отправились в Риманув, где уже должен был быть штаб бригады. Прибыли мы туда после полудня. Здесь, в штабе, я впервые встретился с ген. шт. полковником С. Л. Марковым, будущим командиром и шефом Марковских частей Добровольческой Армии. Он в это время занимал должность начальника штаба бригады.
Выстроив роты во внутреннем дворе замка, где помещался штаб бригады, я явился полковнику Маркову и доложил о прибытии маршевых рот. Марков приветливо меня встретил и, быстро одевшись, вышел со мной во двор, осведомился, в какой роте нет евреев (у меня не было ни одного), поздоровался с ротами и назначил их по полкам. Я со своей ротой был назначен в 16-й стрелковый Императора Александра 3-го полк. Затем Марков обратился к ротам с кратким словом, подчеркнув, что они поступают на пополнение «железной» бригады и отныне становятся «железными» стрелками.
Вечером полк (как стрелковый — восьмиротного состава) прибыл в деревню, куда я с ротой пришел еще засветло, и разместился по квартирам. Офицеры полка, их было немного, — около 15 человек, во главе с командиром полка, ген. шт. полковником бароном Боде, поместились в помещении маленькой деревенской школы. В этот же вечер на пополнение полка поступило еще две роты, которые привели подпоручики Гриневич и Комарницкий. После общего ужина выяснилась моя будущая роль в полку, — я был назначен младшим офицером полковой пулеметной команды, начальником которой был штабс-капитан Э. А. Ластовецкий, первый георгиевский кавалер полка. На другой день солдаты были разбиты по ротам, и со многими из них я распрощался навсегда, так как вскоре, после первых боев, их осталось мало.
6 января в Римануве состоялся крещенский парад, в котором от каждого полка бригады участвовала одна рота; от нашего полка была 1-ая рота Его Величества под командой штабс-капитана Лебедева, на взводы же для парада были поставлены молодые подпоручики: Правосудович (Одесского военного училища), Гриневич и Комарницкий (оба — Киевского военного училища) и я (Чугуевец).*)
Парад принимал генерал-майор А. И. Деникин, командир бригады. Прошел парад отлично. Впервые в этот день я увидел будущего Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России.
Стоя в резерве, полк пополнялся и пополнение знакомилось с новой фронтовой жизнью. В пулеметной команде с пополнением производилась боевая стрельба. Должен признаться, что мне в первый раз пришлось стрелять из пулемета, в училище мы проходили занятия с пулеметами только теоретически. В команде я полу-
*) Правосудович в мае 1916 г. с ротой отбыл из полка на формирование особых полков, отправлявшихся на французский фронт; Гриневич был в полку до самого конца; Комарницкий был ранен в первом же бою под Лутовиской, 19 января, и в полк уже не вернулся.
чил лошадь и с этого времени Перешел на положение «конного», что принесло мне новые обязанности в предстоящих походах: как «конный» я должен был выступать в роли полкового квартирьера.
Недолго, однако, бригада простояла в резерве: имея целью освобождение осажденной крепости Перемышль, австрийцы сильно давили в районе между Лупковским и Ужокским перевалами. 14 января бригада получила приказ выступить через г. Санок в м. Устржики-Дольне, а оттуда на помощь сводному отряду генерала Каледина под Лутовиско. Перед вечером я получил приказание выехать с двумя ординарцами в качестве квартирьера в г. Санок и приготовить квартиры для полка. Был сильный мороз, промерзнувши, мы приехали в полночь туда и получили от бригадного квартирьера район для нашего полка. Только спустя несколько часов прибыл полк, мы развели роты по квартирам, и это был мой первый удачный опыт быть квартирьером. В этой роли я выступал и впредь, до моего ранения в конце февраля. Пробыв в Саноке день, полк перешел в м. Устржики-Дольне и, наконец, 17 января вся бригада сосредоточилась в с. Чарна. Отсюда утром 18 января, по глубокому снегу, через лес, полк выдвинулся вперед, на позицию, заняв исходное положение для перехода, в ночь на 19 января, в наступление на Лутовиско. Со взводом пулеметов я следовал со 2-м батальоном.
Дни боев под Лутовиской, начиная с 18 января, глубоко остались в моей памяти, так как в эти дни я принял мое первое боевое крещение. Вот как описывает генерал Деникин бой под Лутовиской в своей книге «Путь русского офицера»:
«Это был один из самых тяжелых наших боев. Сильный мороз, снег — по грудь… Не забыть никогда этого жуткого поля сражения… Весь путь, пройденный моими стрелками, обозначался торчащими из снега неподвижными человеческими фигурами с зажатыми в руках ружьями. Они — мертвые — застыли в тех позах, в каких их застала вражеская пуля во время перебежки. А между ними, утопая в снегу, смешиваясь с мертвыми, прикрываясь их телами, пробирались живые навстречу смерти. Бригада таяла…»
К 25 января бригада овладела рядом командных высот и центром австрийской позиции, м. Лутовиско, захватив свыше 2.000 пленных и отбросив австрийцев за реку Сан. Командир бригады генерал Деникин был награжден орденом Св. Георгия 3-ей степени.
На этом я закончу свои воспоминания о моих первых 110 днях после производства в офицеры, — со дня отъезда из училища до моего первого боевого крещения. Дни эти с массой всевозможных впечатлений были отличны от первых дней молодого офицера мирного времени, поэтому я и хотел о них рассказать.
В. В. Альмендингер
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...| Https://sgcenter.ru/remont-kardanov/ https://sgcenter.ru/remont-kardanov/ ремонт карданов москвы ремонт карданных валов. sgcenter.ru |
Похожие статьи:
- Письма в редакцию (№121)
- ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ (№107)
- Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
- Братские могилы Симбирцев. – В.Н. Лукин
- На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
- Прием лошадей в мобилизацию 1914 года. – В. Милоданович
- Чугуевское Военное Училище (Окончание). – В. Альмендингер
- Чугуевское Военное Училище. Продолжение, №109). – В. Альмендингер
- Лана-Орлау. – В. П.
Loading ...