ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Воспоминания 1913-1914 гг.

Каникулярные проблемы таким образом сравнительно удачно спали с моих плеч, и на­чалась опять нормальная жизнь: подъем, клас­сы, строевые занятия, репетиции и т. д. В фе­врале классные занятия подошли к концу, и в марте начались переходные экзамены. Экза­мены частично совпали с великим постом и на­шим говением, что несколько затрудняло под­готовку. На экзаменах пришлось попотеть, но результаты были отличные.

Второй специальный класс также закон­чил экзамены, и это окончание обыкновенно, по традиции, ознаменовывалось церемонией, о которой хотелось бы вспомнить, — это «похо­роны тактики». Не уверен, но думаю, что это были последние в истории училища «похоро­ны» (наш курс их уже не устраивал). Таинст­венная, захватывающая и опасная для юнке­ров традиция прошла благополучно, никто из юнкеров не пострадал, — пострадал, и очень серьезно, учебник тактики полковника Бонч-Бруевича (уничтожено было большое число принадлежавших училищу книг). Приготовле­ния к «похоронам» начались заблаговременно. Из листов учебника делался покойник, «так­

тика», гроб облепливался листами учебника, из листов учебника тактики делались «обла­чения», восковки от классных тактических за­нятий дополняли страницы учебников. День для «похорон», вернее — ночь, выбирался так, чтобы дежурный офицер был подобрее и сни­сходительнее (если не ошибаюсь, в этот день дежурным офицером по училищу был штабс-капитан Булюбаш, курсовой офицер 3-й роты). «Похороны» начались после «отбоя» и обхо­да камер дежурным офицером. Только дежур­ный офицер скрылся в своей комнате на пер­вом этаже, как все «проснулось» и началось…

В западном крыле здания, в коридоре 3-й роты начала формироваться процессия: «свя­щенники» надели «ризы», «покойник» поло­жен в «гроб», почетная стража, одетая в бе­лое (нижнее белье) и вооруженная рапирами (заблаговременно взятыми из цейхгауза), за­няла свои места; участники процессии построи­лись, и под звуки похоронного марша процес­сия тронулась из помещения 3-й роты, по глав­ному коридору (1-й и 2-й рот) в направлении на крыло здания 4-й роты, где вся церемония кончалась. В коридоре, по обеим сторонам стоя­ли шпалерами юнкера младших классов. Ри­туал кончался тем, что все уничтожалось в от­хожем месте 4-й роты. Дежурный офицер «не слышал», и все прошло вполне благополучно. На другой день, однако, было впечатление, что о «похоронах» знал не только дежурный офи­цер, но и начальник училища. Взысканий на­ложено не было, кроме того, что юнкера при сдаче книг должны были заплатить за унич­тоженные книги. Дань традиции была отдана.

Приближался пасхальный отпуск, но он был омрачен для меня тем, что опять случи-

лось со мной — не совсем по моей вине — со­бытие, давшее мне (максимум наказания) восемь нарядов в не очередь.

Как-то после обеда я с юнкером Джевелло прогуливались на плацу, потом присели на скамейку и вдруг заметили, что в некотором расстоянии от нас проходит полковник Павлов, командир батальона. Джевелло в это время от­вернулся, то же сделал и я, но я сказал Дже­велло, что нам следовало бы встать и отдать честь. Он же мне на это ответил, что мы слиш­ком далеко от него (мы были приблизительно в 25-30 шагах). Через несколько секунд услы­шали мы голос полковника, он позвал нас и приказал немедленно доложить дежурному офицеру, что мы не отдали ему честь. Отпра­вились мы в комнату дежурного офицера и до­ложили. Дежурным был, к нашему несчастью, штабс-капитан Рощупкин (курсовой офицер 3-й роты, придирчивый и неприятный). Вече­ром на поверке мы услышали: юнкера А. и Д. за неотдание чести командиру батальона — во­семь нарядов в не очередь. Наряды нам дал вступивший в командование ротой капитан Оль­ховский согласно записи в журнале дежур­ного офицера. Заслуженные наряды кончи­лись для нас, когда мы были уже в лагере. Пришлось послужить дневальными как следу­ет. Получили мы хорошую практику. Нака­зание это не повлияло на мой пасхальный от­пуск.

Младшие юнкера (общего и 1-го специаль­ного класса), в том числе и я, на Пасху уеха­ли в отпуск, а старшие юнкера (2-го специаль­ного класса) отправились в экскурсию в Крым, где они посетили Севастополь (с осмотром бро­неносцев «Пантелеймона», «Три Святителя» и других), Ялту и удостоились ВЫСОЧАЙШЕГО смотра в Ливадии (Государь с семьей сфото­графировался с юнкерами и об этой экскурсии рассказывает Т. П. —тогда полковник Ген. шта­ба Протозанов — в сборнике «Чугуевцы» — 1921-1936).

Отпуск прошел для меня на этот раз бла­гополучно: ничего особенного не случилось.

После Пасхи производились топографиче­ские съемки. Съемки для юнкеров 1-го специа­льного класса были обыкновенно незабываемым временем: мы должны были исполнить свою задачу и в то же самое время хорошо и воль­но провести время на лоне природы (Кочеток, дом лесника, Зачуговка — памятны всем юнкерам-чугуевцам). После съемок начались рот­ные тактические занятия в поле. Местность около Чугуева очень разнообразна, так что можно было производить всякого рода манев­ры. Вообще после Пасхи, до выхода в лагерь, мы проводили время больше вне здания учи­лища. Кроме тактических занятий, были заня­тия и по фортификации, например, мы строи­ли долговременное укрепление на поле за садом, что был напротив восточного крыла зда­ния (4-й роты). Пришлось усердно поработать с киркой и лопатой, — попотели мы изрядно: окопы стоя со ступенькой и без, маскировка, блиндажи и т. д., и все точно по предписан­ным размерам. Полковник Астафьев все вре­мя наблюдал. Однажды там же занимались самоокапыванием — на скорость изготовления окопа лежа. Кроме ротного начальства, при этом присутствовал и полк. Астафьев. Это за­нятие мне запомнилось очень хорошо: лег я, отложил винтовку, как полагается по уставу, вытянул лопату, начал копать и, о ужас! — по­пал я на муравьиное гнездо. Быстро я выкопал окоп в положенное время и правильно. В ре­зультате я стал жертвой ужасного нашествия муравьев (к моему счастью, без последствий, только немного покусали).

Приблизительно в это время в училище про­изошли некоторые перемены в командном со­ставе: начальник училища Ген. шт. ген. м. Фок и командир 1-й роты, гвардии капитан Григо­рович, получив назначение, ушли в строй. На­чальником училища был назначен командир 33-го Восточно-Сибирского стрелкового пол­ка Ген. шт. ген. м. Фенстер (позже, во время войны он переменил свою фамилию на Врасский); командиром 1-й роты был назначен ка­питан Ольховский.

Следующим этапом нашей жизни был вы­ход в лагерь. Лагерь был расположен в сосно­вом лесу на берегу р. Северный Донец, срав­нительно недалеко от здания училища. Лагер­ная жизнь привлекла нас, особенно тех, кто еще там ни разу не был: старшие юнкера не раз рассказывали о прелестях лагеря. В нача­ле июня был назначен выход в лагерь.

С вечера готовились мы к выступлению: получили из цейхгауза вещевые мешки, лопа­ты, подсумки, патронташи и, в общем – все, что нам недоставало к походной выкладке. Утром, в походной выкладке, со скатанными шинеля­ми через плечо, но с почти пустыми вещевы­ми мешками, роты выстроились на плацу и с музыкой, походным порядком отправились в лагерь. Палатки в лагере уже были для нас приготовлены и ждали нашего прихода. По­обедав первый раз в лагере (столовая была под навесом), мы начали устраиваться в палат­ках — по пять юнкеров в каждой (с койками для каждого и столом посредине). Началась лагерная жизнь, — интересная и полная раз­нообразия.

Чугуевское военное училище. Начальник училища генерал-майор Врасский принимает парад.

Проходили мы стрельбу боевыми патрона­ми (до сих пор стреляли только дробинками). Стрельбище от нашего лагеря (мы пользова­лись стрельбищем 10-го армейского корпуса) было довольно далеко, — нужно было пройти сперва несколько верст по сосновому лесу, потом через корпусный лагерь 10-го армейского корпуса у с. Малиновки и через учебное поле. Утром рано было приятно идти (хотя, проходя корпусный лагерь, нужно было иметь винтов­ки в положении «смирно»), но возвращаться домой уже было хуже: возвращались около полудня, в жару. Кроме того, идя по лесу, где дорога была усыпана сухими сосновыми игла­ми, сапоги скользили, как на льду. В дни, сво­бодные от стрельбы, выходили на тактические занятия через лес, в направлении на д. Маслов­ку (с холостыми патронами). Тактические за­нятия были ротные и в составе батальона. Не­сколько раз были устроены ночные тактиче­ские занятия, — они были интересны, но слиш­ком уж мы страдали от комаров) — заедали (ку­рили махорку и некурящие). В общем в лагере было несколько свободнее и интереснее, чем в здании, было больше разнообразия. В свобод­ное от занятий время разрешалось купанье в реке и катанье на лодках. Любители пользова­лись свободой и уходили ночью в «самодралку» (самовольная отлучка), пойманные же ка­рались изрядно. Вечерняя заря в лагере была также интереснее, чем в здании: происходила она на передней линейке, иногда с оркестром. Лето 1914 года было сравнительно сухое, дож­дей было мало, так что мы могли полностью пользоваться благами лагерной жизни. Только один раз — вспоминаю — был продолжитель­ный дождь, и мне как раз в это время приш­лось отбывать мой последний наряд в не оче­редь дневальным. Днем было не так плохо, но ночью было весьма неприятно — холодно, лил дождь, грибок для дневального протекал и ши­нель была совершенно мокрая, к тому же еще дул сильный ветер.

Жизнь в лагере проходила нормально и ни­чем особенным не нарушалась, и юнкера меч­тали о предстоящих маневрах: они должны бы­ли быть очень интересными. По окончании ла­геря (около 15 июля) предполагалось выступ­ление на маневры в направлении на Белгород. Как известно, в половине июня в г. Сараево (Босния) был убит австрийский престолонас­ледник. Это событие совершенно неожиданно нарушило нормальный ход жизни. Вначале как-то казалось, что конфликт будет разрешен, но к концу месяца положение стало острее и на­чались события, последствия которых мы тог­да не могли предвидеть. Если до сих пор юн­кера мало интересовались газетами и события­ми, происходившими вне училища (на это бы­ло мало времени), то теперь каждая газета про­читывалась группами и горячо обсуждалось об­щее политическое положение и возможность вооруженного конфликта между Сербией и Австрией, а, может быть, и между Россией и Австрией и, вероятно, Германией. Настроение было повышенное, но все же у нас, в захолуст­ном Чугуеве, не особенно чувствовалась напря­женная международная политическая обстанов­ка. Однако в начале июля уже начали погова­ривать, что маневры не состоятся и, возмож­но, что старшие юнкера будут произведены в подпоручики раньше срока.

10 июля Австрия объявила мобилизацию, и с этого дня события пошли ускоренным темпом. Развязка приближалась. В воскресенье 13 ию­ля жизнь в лагере изменилась совершенно.

В субботу 12 июля большинство юнкеров старшего класса собралось ехать в отпуск в Харьков для окончательной примерки офицер­ского обмундирования (офицерское обмунди­рование мирного времени для выпускных юн­керов обыкновенно шилось частными портны­ми в Харькове). День был спокойный, и ниче­го особенного не предвиделось. Перед обедом я вступил в мое первое дежурство по роте. Пос­ле обеда старшие юнкера, в том числе и мой брат, спокойно отправились в Харьков. Уеха­ла в отпуск также часть младших, так что в лагере осталось сравнительно мало юнкеров. В лагере тихо, ночь прошла спокойно. Утро во­скресенья 13 июля было прекрасное.

Около 10 часов в расположение роты при­шел дежурный по батальону портупей-юнкер (это был мой взводный) и сообщил, что, по-ви­димому, предвидится что-то особенное, — съез­жаются офицеры училища (против обыкнове­ния, в воскресенье) из города в лагерь и что око­ло 11 часов ожидается прибытие в лагерь на­чальника училища ген. м. Фенстера (к этому времени он уже вступил в исполнение своей должности). Высказывалось предположение, — не производство ли? Действительно, вскоре после 11 часов дежурный офицер передал по линии через дневальных: «Юнкерам старшего класса собраться на передней линейке, у зна­мени». Быстро сравнительно небольшое число старших юнкеров с офицерами построились на передней линейке и начальник училища про­чел телеграмму о производстве. Прокричали «ура», начальник училища и офицеры поздра­вили новых подпоручиков, и с этого момента лагерь принял необычный вид. Спокойствие нарушилось.

Молодые подпоручики прибежали в роту и немедленно старались принять офицерский вид,

— надевали на себя все, что имели с собой в лагере офицерского: один надел погоны, дру­гой офицерскую кокарду, — все на юнкерское обмундирование. Полного офицерского обмун­дирования никто из них в лагере не имел, оно было в Харькове у портных, или в городе — в цейхгаузе. Производство взволновало, конеч­но, не только старших юнкеров, но и всех нас, остальных. Прежде всего, юнкера 1-го специ­ального класса стали старшим классом, а, глав­ное, ускоренное производство означало что-то особенное в общей политической обстановке; мы еще не знали, что производство в Петер­бурге было в субботу и что в тот же день уже был объявлен предмобилизационный период. С нетерпением мы ждали приезда из Харькова новых подпоручиков и новостей из газет. Обед в этот день прошел в несколько ином порядке: были поданы к обеду два сигнала — сбор офи­церский и нормальный. За столами сидели юн­кера и господа офицеры. Еще до наступления вечера многие, узнавшие в Харькове из газет о производстве, возвратились из отпуска; для некоторых, возвратившихся позже вечером, производство было сюрпризом.

Из привезенных отпускными газет мы узна­ли последние новости и было ясно, что воору­женный конфликт неминуем.

С момента производства старших юнкеров, жизнь в лагере и в училище вышла из нормы: все — в волнении, все — в ожидании новых рас­поряжений, новых событий. В ротах немедлен­но был назначен новый командный состав. На занятия не выходили и жили больше происхо­дящим вокруг: приготовлением новых подпо­ручиков к отъезду, выходом из лагеря частей 10-го армейского корпуса, приготовлением гу­сар к выходу в поход. 13 июля начался пред­мобилизационный период и 14 июля с утра мы наблюдали из нашего лагеря, как по шоссе из корпусного лагеря, через д. Малиновку, про­ходили части 10-го армейского корпуса, на­правляясь в места своего постоянного расквар­тирования.

17 июля был первый день всеобщей мобили­зации.

На 18 июля был назначен отъезд новых подпоручиков в свои части: нормальный в мир­ное время 28-дневный отпуск после производ­ства был отменен, и они должны были при­быть в части в поверстный срок. Поело обеда 18 июля отъезжающие и провожавшие их офи­церы училища и юнкера собрались на станции, был подан специальный поезд до Харькова, и часам к пяти мы распрощались. Прощание бы­ло трогательным, — ведь они, большинство, отправлялись прямо на фронт. В тот же вечер погрузился в вагоны и отбыл на границу 10-й гусарский Ингерманландский полк.

Брат мой, взявший вакансию в 35-й пехот­ный Брянский полк со стоянкой в Кременчуге, в счет поверстного срока проехал из Харько­ва в Симферополь (домой), пробыл там один день и отправился догонять полк, выступив­ший к тому времени на границу.

19 июля была объявлена война, — грянул гром! — и с этого дня настал перелом в судь­бе не только нашей, но и нашей Родины, — до сегодняшнего дня мы переживаем последствия дня 19 июля 1914 года. Отъезд наших старших, мобилизация, объявление войны и вообще все происходившее вокруг нас сильно изменило жизнь в лагере.

Кто из нас не помнит патриотический подъ­ем, охвативший в те дни всю Россию. Тихая, спокойная лагерная жизнь окончилась. С не­терпением ожидались дальнейшие распоряжения. Слухи шли разные. Газеты с сообщения­ми с фронта прочитывались с большим инте­ресом, и «ура!», особенно в послеобеденное время, когда читались газеты, разносилось по лагерю с одного конца до другого. Вспоминаю, как читалось, например, сообщение о подвиге Кузьмы Крючкова…

Наконец, было получено распоряжение: воз­вратиться из лагеря в город и немедленно при­ступить к занятиям. 22 июля, по случаю цар­ского праздника, состоялся последний парад в лагере, и после обеда роты походным поряд­ком выступили в Чугуев, в здание училища. Согласно распоряжению, юнкера 1-го специ­ального класса должны были ускоренным тем­пом пройти курс 2-го специального класса и, может быть, через несколько месяцев состоит­ся производство в офицеры. Дата производст­ва не называлась.

Итак, лагерь преждевременно окончился. Кончилась лагерная жизнь, полная интерес­ных переживаний на лоне природы, в прекрас­ном сосновом лесу. Сожалеть, однако, не при­ходилось: перед нами стояли новые задачи.

Классные занятия начались сразу же усиленным темпом и вскоре была сообщена программа нашего курса: некоторые предме­ты 2-го специального класса были выпущены (военная история, военная география) а дру­гие сокращены (артиллерия), а за их счет при­бавлены часы тактики и других предметов; весь курс должен был быть пройден к 1 октября, то есть за два месяца, когда предполагалось на­ше производство в офицеры.

В конце июля начало прибывать в учили­ще новое пополнение, главным образом — воль­ноопределяющиеся из запасных полков. В то же самое время некоторые наши преподава­тели отбыли или собирались отбыть на фронт, как например: Ген. шт. полк. Вязмитинов, пре­подававший военную историю и военную гео­графию; Ген. шт. капитан Баев, преподаватель тактики и администрации. Прощание с кап. Бое­вым, нашим бывшим преподавателем, было тро­гательно и интересно тем, что он, прощаясь с нами, вспомнил то, о чем он всегда говорил на лекциях: как на фронте, в боевой обстановке будет применяться устав полевой службы. До своего отъезда, он уже получил с фронта от сво­их бывших учеников несколько писем, в кото­рых они описывали свои первые впечатления.

Начало войны внесло большие перемены в жизнь училища. Занятия классные и строевые пошли усиленным темпом, читались со внима­нием газеты, и с еще большим вниманием сле­дили мы за событиями на фронте. Особенно тя­жело переносилась неудача наших армий в Восточной Пруссии. Все же, несмотря на не­удачи первого периода войны, казалось нам, что война не будет продолжительной и потому все мы с нетерпением ждали дня нашего производства в офицеры, чтобы еще успеть по­бывать на фронте. Вспоминая это сейчас, более пятидесяти лет спустя, удивляешься, как мало были мы тогда информированы и, может быть, до некоторой степени наивны.

Теперь у нас было два главных предмета: тактика и артиллерия. Вместо ушедшего на фронт Ген. штаба кап. Баева мы получили но­вого преподавателя тактики, Ген. штаба под­полковника Попова. Был он знающий, опыт­ный и интересный преподаватель и совершен­но иного характера, чем капитан Баев. Учебник тактики Бонч-Бруевича он сильно критиковал, считал содержание его несовременным и имел свои собственные взгляды: часто он упоминал о недостаточном количестве артиллерии, осо­бенно тяжелой. Говоря о современном огне на поле сражения и беря только примеры из япон­ской войны, он все время обращал внимание на то, что предусмотренный запас снарядов и патронов в войсках будет быстро исчерпан. Как увидели мы во время войны и после нее, полковник Попов был прав в критике Бонч-Бруевича и многого другого. Преподавателем артиллерии остался подполковник Мордвинов.

Время проходило быстро, и в сентябре опре­делилось точно, что наше производство состоит­ся 1 октября. В половине сентября была разбор­ка вакансий. Порядок разборки вакансий при­нес многим разочарование, до известной сте­пени и мне.

В мирное время вакансии разбирались по полкам, а именно: в училище присылалось из­вестное количество вакансий в определенные полки (части); юнкера — по старшинству бал­лов — выбирали себе полк (часть) и при про­изводстве зачислялись в списки полка (части). Для нас же был установлен иной порядок: ва­кансии разбираются по военным округам, с про­изводством в подпоручики армейской пехоты.

Наш курс оканчивало 111 юнкеров. Вакан­сии были присланы в военные округа: Омский — пять, Киевский — пятнадцать, Московский — двадцать две, Казанский — шестьдесят во­семь и одна именная вакансия для портупей-юнкера Джевелло — в Терское казачье войско (как для казака).

Для меня был интересен Киевский военный округ, так как я предполагал, что, выбирая Киевский округ, я смогу легче попасть в запас­ный батальон, пополняющий 9-ю пехотную ди­визию, и оттуда в полк к брату (все мои пред­положения, как оказалось позже, были совер­шенно неправильными). Самые ходкие вакан­сии, как это ни странно, были в Омский воен­ный округ, и для меня еще оставалась послед­няя — пятая; она меня не интересовала и ее взял следовавший за мной по списку Шклярук-Леонкевич (четырнадцатый по баллам). Я взял вакансию, как хотел, в Киевский военный округ.

Во второй половине сентября заканчивались классные занятия и производилась окончатель­ная пригонка офицерского обмундирования. С обмундированием у нас было легче, чем это бы­ло в мирное время: мы получали только поход­ное обмундирование и оно подготавливалось для нас в училищной швальне.

К концу сентября начало прибывать новое пополнение (между ними были вольноопреде­ляющиеся, уже побывавшие на фронте) и те­перь оставалось ждать приказа о производстве. Так как в ротных помещениях было мало места для вновь прибывших, то весь наш выпускной класс перевели в нижний этаж, где была устрое­на для нас спальня с постелями в два яруса. Там уже нормального порядка не было. 30 сен­тября выдали нам офицерское обмундирование, шашки, револьверы и бинокли.

Наступило утро 1 октября. Встали нормаль­но, но на прогулку с ротой не вышли. После чая все мы отправились в классные отделения ждать приказа о производстве. Ждали, конеч­но, нетерпеливо, но с каждым часом пришлось набираться все большим и большим терпением: прошел завтрак, прошел обед, прошел ужин и, наконец, прошла вечерняя поверка, а телеграм­мы о производстве нет как нет. Все мы, разо­чарованные, отправились в свое помещение. Шум, громкое выражение неудовольствия и на­чали устраиваться ко сну. Однако около 9 ча­сов, когда часть юнкеров уже улеглась в посте­ли, кто-то прибежал в помещение и сообщил, что телеграмма якобы получена. Прождав целый день напрасно, никто уже этому не ве­рил, но вскоре, действительно, пришло распо­ряжение дежурного офицера: всем юнкерам выпускного класса немедленно собраться в ко­ридоре 1-й и 2-й рот, куда прибудут началь­ник училища. Быстро построились, прибыли офицеры, и вскоре пришел начальник учили­ща ген. Фенстер (ген. Врасский), который про­чел телеграмму Военного Министра, что Высо­чайшим приказом от 1 октября юнкера стар­шего класса производятся в подпоручики ар­мейской пехоты со старшинством с 12 июля 1914 года. После громкого «ура!» вновь произ­веденных, начальник училища поздравил всех с производством. После церемонии все мы от­правились в свое помещение, откуда многие, сразу же переодевшись в офицерскую форму, отправились в город, отпраздновать производ­ство.

Лично я первый раз в офицерской форме вышел утром 2 октября; странно было прохо­дить утром по плацу, где в это время были на прогулке младшие классы, и когда новые фель­дфебеля рот, видя нас, проходящих мимо, ко­мандовали ротам: «Смирно, равнение напра­во!» Вспоминаю, как было еще более стран­ным встретить на плацу идущего напротив ка­питана Самыгина (первая встреча с офицером!), самого строгого офицера в училище, и встре­тить его как офицер, а не юнкер.

Третьего октября вечером, получив доку­менты и простившись с юнкерами и офицерами, покинул я вместе с многими другими училище и Чугуев, чтобы больше никогда не вернуться туда.

Так окончилось мое пребывание в Чугуев­ском военном училище и началась офицер­ская жизнь, о первых днях которой я сообщил в статье «Первые сто десять дней после произ­водства в офицеры», помещенной в журнале «Военная Быль» №№86 и 87.

В. Альмендингер

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Чугуевское военное училище. – В. Альмендингер
• Чугуевское Военное Училище. Продолжение, №109). – В. Альмендингер
• «Щипонос». – П.В. Шиловский
• Кадетский лагерь. – Н. А. Косяков
• К 150-летию основания Николаевской Инженерной Академии и училища. – П. В. Шиловский и С. В. Широков
• Николаевское Инженерное училище. – А. Шварц
• Штабс-капитан В. Д. Парфенов. – Анатолий Векслер
• Рота Его Высочества Морского Наследника Цесаревича кадетского корпуса. – Б. А. Щепинский
• Юнкера. – В. П.