КЛЕНОВА ГУРА
Имея целью очистить Восточную Пруссию от русских, германская 8-ая армия, перейдя 7 сентября (нов. стиль) 1914 года в наступление, нанесла удар в левый фланг нашей 1-ой армии и вынудила ее к отходу на р. Неман. При этом отходе армия генерала Ренненкамфа понесла большие потери — по свидетельству Гинденбурга 60.000 пленных и около 150 орудий. Новый Главнокомандующий фронтом генерал Рузский счел даже необходимым отвести армию на восточный берег Немана, чтобы дать ей возможность отдохнуть и пополниться.
Одушевленные победой, немцы пытались в нескольких местах форсировать Неман, но успеха не имели и остановились на левом берегу реки. Через несколько дней был обнаружен отход некоторых частей немцев: оказалось, что эти части перебрасывались от Немана на Вислу, для новой операции на Лодзь. Удостоверившись в этом, Главнокомандующий фронтом генерал Рузский решил использовать сложившуюся обстановку, чтобы вновь занять Восточную Пруссию до линии Мазурских озер. Согласно его директиве от 30 сентября началось одновременное наступление 1-ой армии от Немана и нашей 10-ой армии с юга. Моя 4-ая Финляндская стрелковая бригада некоторое время оставалась еще в отделе, но затем получила приказ присоединиться к своему 22-му Корпусу.
Переброска значительных частей для новой — Лодзинской — операции значительно ослабила силы 8-ой германской армии на нашем фронте, и немцы были вынуждены отходить. Необходимо признать искусство немцев в отходе: перед отходом, пользуясь, как всегда, своей подавляющей артиллерией, они сильно и упорно нас атаковали, а затем, ночью, отскакивали быстро и подальше, давая этим время частям отдохнуть и устроиться на нивой позиции
В самом начале нашего движения, до того, как мы присоединились к нашей наступающей группе корпусов, произошел случай, резко подчеркивающий значение и необходимость службы связи. Наша бригада, преследуя отходящие немецкие полки, расположилась на ночь в двух деревнях. Здесь собрались три полка бригады, но 16-ый стрелковый полк, бывший немного впереди, пропал. От него не было никаких донесений, с ним не было никакой связи (в этот период связь поддерживалась только конными ординарцами). Штаб бригады был в связи со всеми остальными частями бригады, но что случилось с 16-м полком нам было неизвестно, а впереди, между тем, Бременами раздавалась стрельба: перестрелка наших разведчиков с арьергардами немцев. Выслали из штаба конных разведчиков на розыски 16-го полка, — никаких успокаивающих донесений и от разведки. Настроение было нервное, командир бригады опасался: может быть 16-ый полк попал в плен. Тогда я, и. д. начальника штаба, с одним казаком поехал сам искать пропавший полк. В авангарде находился наш 13-ый полк. Командир батальона, полковник Глынский, никаких сведений о 16-м полку не имел и решительно отговаривал меня ехать дальше: «Разведка немцев шныряет, ночь темная, слышна стрельба, — пропадете зря». Но мы с казаком, конечно, поехали. Прислушались к стрельбе: оказалось, что это были разрывы патронов, разбросанных в догоравших домах. Казаки вообще обладают большой сметкой, а у моего казака было еще и подлинное усердие. Вскоре в одной лощине в стороне от дороги мы буквально наткнулись на бивак 16-го полка, спавшего мертвым сном, но имевшего со всех сторон полевые караулы. Нашли командира полка, взаимно ориентировались и благополучно вернулись в штаб бригады А высланная от полка «связь» добралась до штаба только с рассветом. Такие случаи бывали нередко, связь вообще держали слабо, не только на походе, но и в бою; у нас позже даже выработалась поговорка: «Бойся соседа больше, чем врага». А чтобы сосед не ушел, не предупредив, мы во имя «чувства локтя» держали всегда у соседа своего представителя для связи.
В конце октября 4-ая Финляндская стрелковая бригада, присоединилась наконец, к своему корпусу. В это время на фронте корпуса шли упорные бои, частью еще на русской территории — к юго-западу от Сувалок, на линии Зайончково—Рабалин—река Распуда—Рачки. Эти бои подробно описаны полковником Сергеевским *). Бои были упорные, кровопролитные, немцы настойчиво атаковали и наши потери были столь велики, что, по свидетельству полковника Сергеевского, полки 3-ей Финляндской стрелковой бригады были сведены в батальоны и даже роты.
Как пример создавшегося здесь положения я хочу привести один из описанных полковником Сергеевским эпизодов, происшедших на северной окраине большого Орловского леса. Мы называли лес «Орловским» по имени маленькой деревни Орлово, на северной опушке леса. Лес лежал в 10 километрах к юго-западу от Сувалок. Северная, извилистая его опушка была занята полками 3-ей Финляндской стрелковой бригады, но к 29 октября, от непрерывных атак и огня немцев, полки совсем растаяли, поредели, офицеров почти не осталось и наши части отошли, осадив назад версты на две. В штабе бригады, находившемся тут же, в лесу, создалось впечатление о гибели остатков 12-го Финляндского стрелкового полка, занимавших северную часть леса, ближайшую к противнику, и опасение возможности для противника овладеть лесом.
Цитирую Сергеевского (стр. 122): **)
«Ночью появился в штабе бригады какой-то стрелок.
— Начальник бригады здесь?
— Я начальник бригады, — ответил генерал Волкобой.
— Так как же ефто возможно, Ваше Превосходительство, что 5 ден не даете пышши! Да разве есть возможность так терпеть? — грубым голосом и без всякого чинопочитания заявил вошедший.
— Кто ты такой?
— Так что стрелок 6-ой роты.
— Какого полка?
— 12-го Финляндского. Ротный сказывал, что больше не будет держать позицию, если вы жрать не дадите.
— Какой ротный?
— Да наш, 6-ой роты, штабс-капитан Иванов.
— Да где же твоя рота?
— Да где же ей быть, как не на позиции, там, на краю леса. Уж 8 ден там лежим.
Выяснилось, что когда вся бригада была оттянута назад, то 6-ая рота 12-го Финляндского стрелкового полка, находившаяся в самом переднем выступе леса, у д. Зайончково, приказа об отходе не получила и до сих пор обороняла свой участок. Убиты были все младшие офицеры, из всей роты осталось 27 стрелков да ротный командир штабс-капитан Иванов, тяжело контуженный; патроны были на исходе, люди 5 дней абсолютно ничего не ели.
Так вот отчего германцы не вошли в лес! Героическое упорство одной роты выполнило роль целого погибшего полка. Важнее не непрерывность линии обороны, а прочное удержание узлов обороны. За оборону лесной опушки у д. Заойнчково штабс-капитан Иванов был награж-
*) Сергеевский «Пережитое» гл. 9-10.
**) «Пережитое» глава 9.
ден орденом св. Георгия и все 27 уцелевших стрелков — Георгиевскими крестами».
Упорное, геройское сопротивление, до самоотверженности включительно, не есть что-нибудь особенное, — в бою это священный долг каждого офицера и солдата. Но есть некоторые случаи, заслуживающие того, чтобы быть отмеченными как пример. Так, в нашем 22-ом корпусе, тут же (место и время точно не помню), на фронте 2-ой Финляндской стрелковой бригады, когда при атаке германцев наши части были вынуждены отступить, одна рота 7-го Финляндского стрелкового полка была совершенно окружена. Немцы потребовали сдачи. Но командир роты, капитан С. М. Бродянский *), отказался сдаться, и рота просидела в своих окопах под огнем несколько дней, пока их не выручила удачная контратака своих.
Наша 4-ая Финляндская стрелковая бригада подошла к фронту своего 22-го корпуса с юга, со стороны Августова, и наступала вдоль восточной опушки Орловского леса, пройдя деревни Юзефово — Францишково — Баканюк и выдержав упорный бой в районе д. Немцевизна. Артиллерийский огонь немцев был, как всегда, подавляющим; снарядов они не жалели и «прочесывали» Орловский лес, проходя очередями чемоданов лесные дороги. Под такой «прочес» попали и мы: генерал Селивачев, я, сотник Шапкин и 3 казака, по узкой дорожке, гуськом, отправившиеся лесом к соседям для ориентировки в обстановке. Неожиданно — очередь чемоданов у самой нашей дороги (точность пристрелки!). Лошади понесли. Когда мы их сдержали, то оказалось что одного казака нет с нами; вернулись назад, — он лежал убитым.
Бои севернее леса продолжались несколько дней. Огонь немцев не ослабевал, артиллерия громила без устали, мы долго не могли продвинуться вперед. Штаб бригады во время этих боев почти все время находился в д. Немцевизна, расположившись в одном картофельном погребе; связь с полками поддерживалась телефоном, но от частого огня провода непрерывно рвались, и тогда один из телефонистов — Петр Казаков — выбегал из погреба и чинил провода. Запомнилась его фамилия, но так же смело работали и другие.
Я должен сказать несколько слов о составе штаба бригады генерала Селивачева. В боях при нем была боевая часть штаба. Всю кампанию 1914 года начальником штаба был автор этих строк, так как настоящий начальник штаба, полковник граф Каменский, был ранен в первом же бою, эвакуирован и вернулся в бригаду
*) Капитан Бродянский впоследствии командовал своим 7-м Финлянским Стрелковым полком, а в Северной Армии он был командиром 9-го Северного Стрелкового полка на Мурманском фронте, где я был начальником штаба.
в 1915 году, уже на Юго-Западном фронте. Затем был начальник связи — сперва поручик 16-го стрелкового полка Святогор, но он был убит в первом же бою и был заменен артиллеристом поручиком Сафоновым, потом поручиком Демьяненко. К боевой части штаба принадлежал и командир казачьего взвода, приданного к бригаде, — это был донской казак, сотник Шапкин, разделявший с нами всю боевую штабную работу. Хозяйственная часть штаба: интендант, подполковник Карцев, бригадный врач, доктор Ковалевский, инспекторский адъютант, поручик Леонтьев, и командир саперного взвода для более спокойной работы оставались в тылу.
1 ноября (новый стиль) к нам, наконец, подошли необходимые подкрепления — 84-ая пехотная дивизия и части 5-ой стрелковой бригады; с ними была и артиллерия, и с этого времени перевес в бою перешел на нашу сторону. Сразу почувствовав это, противник начал общий отход на линию Мазурских озер. Мы его преследовали в западном направлении на Бакаларжево, но наше продвижение шло очень медленно: немецкие арьергарды с артиллерией успешно выполняли свое назначение: задерживать наше наступление, и нам приходилось предпринимать одну атаку за другой, чтобы сбить их с рубежей, на которых они задерживались.
Под КЛЕНОВОЙ ГУРОЙ (верст 5 восточнее Бакаларжева) мы опять попали в неприятную артиллерийскую переделку: генерал Селивачев, я, сотник Шапкин и с нами три казака, с целью лучше разобраться в сложившейся обстановке, выехали верхами к отдельному дому, стоявшему на горушке. Немедленно же мы были «взяты в оборот» двумя немецкими батареями — одной с севера, в лоб нашему наступлению, и другой — под прямым углом с запада, из-за реки Распуда. Мгновенно услали казаков с нашим лошадьми, а сами притаились у дома. Несколько минут продолжался ураганный огонь, вперемежку шрапнелью и гранатами; пристрелка немцев была настолько точная, что надо удивляться, как мы уцелели (ранена была только лошадь командира бригады, кобыла Бирутка, да был прострелен сапог у сотника Шапкина). Гранаты рвались у самого дома, засыпая нас мокрой землей, а шрапнели рвались над самой головой, так что я здесь впервые слышал «звон стакана»: когда шрапнель, разрываясь в воздухе, выпускает свои 265 пуль, то раздается звон ее стального стакана. Через некоторое время, видимо считая, что здесь все кончено, немцы прекратили эту стрельбу, лишь изредка, для проверки, бросая шрапнель — другую.
Вскоре после этого дальнейшее отступление немцев к Мазурским озерам пошло столь ускоренно, что мы утратили с ними соприкосновение. Корпус наш был оставлен в резерве и получил возможность отдохнуть и пополниться.
ПЕРЕХОД К ПОЗИЦИОННОЙ ВОЙНЕ
Однако наш отдых не был продолжителен. 6 ноября 3-я Финляндская стрелковая бригада заняла город Маркграбово, 10-го мы выступили по шоссе на запад, в направлении на Летцен, а 13 ноября наш 22-ой корпус был направлен севернее, в общем направлении на Ангербург. К 15 ноября мы перешли в указанный район против города Ангербург и корпус развернулся:
- 2-я бригада против Буддерн-Поппиоллен,
- 3-я бригада против Брозовкенберг,
- 1-я бригада против перешейка у Огонкен.
- Наша 4-ая бригада была оставлена в резерве.
Сразу же был получен приказ атаковать противника с целью отбросить его за реку Ангерапп. Упорные атаки были произведены по всему фронту 16-го, а затем 19 ноября (новый стиль). Встреченные ураганным огнем, они были отбиты на всех участках с большими для нас потерями. Эти бои подробно описаны Б. Н. Сергеевским. Он говорит *): «Выяснилось, что противник находится за проволочными заграждениями. Рассмотреть хорошо его расположение не удавалось, т. к. все время стоял туман. Артиллерия наша вела огонь, собственно говоря, наугад, или вернее впустую, по площадям. Позднее я понял, что и артиллерийская подготовка этих дней и наши атаки на укрепленную позицию были совершенно нелепыми (подчеркнуто мною). Мы даже не представляли себе методов уничтожения заграждений и овладения такими позициями и ходили на проволоку так, как будто это были веревочные заграждения.
Несколько пар ножниц, 2-3 «удлиненных» пироксилиновых заряда и первые образцы ручных гранат, огромных, неуклюжих и более опасных для себя, чем для противника **) — вот все что мы имели в повторной атаке Брозовкенберга».
Таким образом наши попытки штурмовой атакой пробить немецкую укрепленную позицию не удались и 21 ноября (новый стиль) командир корпуса отдал приказ о переходе корпуса к «постепенной атаке» позиции противника. Этот термин был пережитком военного искусства прошлых веков. В наше время он знаменовал собою «стабилизацию фронта» или начало «окопной войны», непредусмотренной нашей довоенной тактикой.
К этой окопной, позиционной войне мы и перешли. Наша 4-я Финляндская стрелковая бригада сменила на фронте 2-ю бригаду, отведенную в резерв. Рытье окопов перед позициями противника было для наших частей новым, непривычным делом и по началу руководство
*) Сергеевский «Пережитое» гл. 10.
**) Между прочим, на испытании одной такой гранаты я был ранен — было пробито правое ухо.
этим штабу пришлось взять на себя. Прежде всего нужно было наметить по возможности правильную линию окопов и для этого я с нашими саперными офицерами ориентировались с крыши железнодорожной станции Буддерн; после того, как мы наметили участки, было приступлено к трассировке. Дело было днем, и немцы, конечно, открыли стрельбу. Одна граната упала у станции и опрокинула сапера, поручика Грицкевича, но он не был ранен, поднялся и отправился на свой участок. С наступлением темноты приступили и к рытью окопов. Мы с генералом Селивачевым следили за этими работами и раз на участке, близко подходившем к позициям противника, слышали громкую команду немецкого артиллерийского офицера, приказывавшего выкатить по дороге к самым их окопам пару орудий и через наши головы стрелять по нашим тылам.
Позиция наша росла, но занималась она слабыми дежурными частями. Боевые действия, по существу, прекратились и все сводилось к поискам разведчиков и иногда вспыхивавшей перестрелке. В тылу все приводилось в порядок и обучались пополнения. Штаб бригады расположился в большой деревне Бенкхейм, оставленной жителями, как и все населенные пункты кругом. При штабе находилась саперная рота, казачий конвой и санитарные учреждения. По всему было видно, что на этой позиции мы останемся долгое время, быть может зимовать и поэтому мы стали устраиваться с большими удобствами; прежде всего, использовав недостроенный немецкий дом, соорудили настоящую хорошую русскую баню. Одновременно приспособили для богослужений лютеранскую кирку, поставив в ней походный алтарь.
Верстах в 10 за нами, в д. Будзишкен расположился наш штаб корпуса. Начальником штаба корпуса вместо генерал-майора Огородникова был уже генерал-майор H. Д. Зарин. Но так же как и у генерала Огородникова, отношения с командиром корпуса у нового начальника штаба не ладились. В октябре, на усиление штаба прибыл штабс-капитан Дорман, последнего выпуска из Академии, очень способный офицер. Дня через два он заявляет Б. Н. Сергеевскому: «Такой беспорядок в штабе корпуса оставаться не может». Ясно что командир корпуса ищет такого помощника, которому он может доверить все управление корпусом. Недели через две в штабах бригад поняли, что корпусом, именем генерала Б., командует штабс-капитан Дорман. И командовал он, надо сказать, отлично» *).
Я вернусь еще к капитану Дорману, когда буду писать о боях в Галиции, но сейчас хочу рассказать, что капитан Дорман вскоре, еще до перехода 22-го корпуса на Юго-Западный
*) «Пережитое», стр. 106.
фронт, подал докладную записку с разработанным проектом перехода нашей армии в наступление с целью сбить немцев с линии Мазурских озер. Он предлагал растянуть фронт и создать кулак за правым флангом армии, где как у нас, так и у немцев, было лишь наблюдение, и атаковать во фланг и тыл их позицию. Я не читал его докладной записки и не знаю, куда она дошла, но только через 1½ месяца, когда наш корпус был переброшен на Юго-Западный фронт в Карпаты, немцы выполнили эту операцию с того же фланга, только в обратном направлении. Конечно у нас были большие возражения против такой операции: 1) отсутствие достаточных резервов и 2) катастрофический недостаток боевых припасов.
20 декабря (новый стиль) 1914 года было получено «весьма секретное» сообщение о том, что «запас снарядов легкой и горной артиллерии в России кончился, что работа наших артиллерийских заводов не может удовлетворить даже малую часть потребностей армии, что заграничные заказы не могут прибыть ранее осени 1915 года. Поэтому надо сократить артиллерийский огонь так, чтобы в среднем каждая батарея производила не более одного выстрела в сутки». Там же говорилось о недостатке винтовок.
Сообщение это ужаснуло нас: в разгар войны наша армия становилась почти безоружной. Генерал Селивачев прямо сказал: «Значит, впредь будем воевать без артиллерии». А сосед, генерал Волкобой, пророчески, в слезах, говорил *): «Не немцы погубят Россию, и он, наш солдат, этого нам не простит. Нас, офицеров, всех зарежут, будет такая революция, какой еще мир не видел. Да и нельзя перенести такого ужаса».
Б. Н. Сергеевский говорит от себя: «Мы не думали тогда о виновниках, но ясно усвоили, что обнаружилось невероятное преступление: интенсивно готовили армию к бою, но оружия для нее не заготовили».
Позиционная война понемногу вошла в свои рамки, мы устроились на зиму; между окопами иногда перестреливались, наша артиллерия молчала и боевых действий, в общем, на нашем фронте не было. Над немецкими окопами появились дымки: «немец варит кофе, у них завтрак» — говорили стрелки. Такая передышка для нашего корпуса продолжалась 1½ месяца, и в январе было решено перебросить нас в Карпаты, на Юго-Западный фронт. 10 января 1915 года мы грузились в вагоны в Сувалках, Августове и Граево. Сувалкские евреи говорили нам: «Ой, зачем вы только уходите. Германы скоро придут сюда опять».
Так оно и вышло. Немцы подвезли 4 новых корпуса, образовав из трех из них новую 10-ую
*) «Пережитое», стр. 106.
армию; эта армия 10 февраля направила удар из района Инстербург—Тильзит в обход нашего правого фланга. Эта операция была поддержана четвертым — 40-м корпусом, усиленным одной пехотной дивизией, наступавшим южнее Мазурских озер на Райгрод—Лык. Наша 10-ая армия была вынуждена отступать, причем отступление проходило в ужасных условиях: стояли жестокие морозы, все дороги были занесены снегом, местами была гололедица. Войска шли впроголодь, теряя обозы, ночуя нередко в поле. Особенно пострадал 20-ый корпус, окруженный немцами в Августовских лесах. Немцы опять отвоевали Восточную Пруссию, — теперь уже окончательно.
Наш 22-ой корпус в это время высаживался в Галиции, в предгорьях, Карпат. Для нас закончилась «кампания 1914 года» в Восточной Пруссии и будет уместно сделать некоторые выводы из этого периода. Прежде всего, весь этот период, начиная с первого же боя, мы чувствовали перевес вражеского огня. Генерал Головин рассчитал огневую силу каждой немецкой дивизии в полтора раза больше нашей, причем они имели тяжелую артиллерию, которой у нас не было. Затем, и в отношении военной техники мы сильно отставали. Например, наши полевые прожекторы были так слабы, что мы ими совсем не пользовались. Своих аэропланов мы здесь совсем не видели; плохо было и с телефонной связью, и наши телефонисты радовались, если захватывали германские провода. Но дух войск был на прежней высоте Русской Армии. И офицеры и солдаты исполняли безропотно и жертвенно свой воинский долг. Может быть были одиночные исключения, но в массе русский офицер и солдат были верными, храбрыми воинами. Артиллерия наша была превосходна и действовала безупречно.
Старшие начальники тоже любили показать свое бесстрашие и презрение к смерти*). Но от них требовалось еще и гражданское мужество: умение отстоять свою часть от явно безнадежной операции. Так ген. Селивачев, человек беззаветной храбрости, шедший в самые опасные места, отстоял отход своей бригады после боя под Августовым, где она могла понести отдельное поражение в роли «стратегического авангарда». А затем на р. Малкиен отказался от боя за переправу широкой реки, где могли быть большие и напрасные потери. Мы не входили тогда в критику вождения войск, но понимали что доблестные войска имеют плохое руководство.
*) В одном бою рядом с генералом Селивачевым был ранен в шею навылет начальник штаба полковник К. В. Иванов, в другом — командир батальона полковник Маслов.
Полковник Архипов
(2 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- ТАВРИЧЕСКИЕ ГРЕНАДЕРЫ. – В. Н. Биркин
- Письма в редакцию (№121)
- Конная атака 14 августа 1915 г. под господским двором «Жмуйдки». – Игорь Черкасский
- Весна и лето 1915 года
- Бронепоезда Донской армии. – Максим Бугураев
- Лана-Орлау. – В. П.
- 6-я Лб. Гв. Донская Казачья Его Величества батарея, Лб. Гв. Конной Артиллерии (Окончание, №104). – Э. Э. Шляхтин
- О нашем долге перед родиной. – шт.-кап. А. Борщов
- Воспоминания о моей службе на младших должностях офицера Генерального штаба. – Э.Э. Шляхтин
Loading ...