ВОЕННАЯ БЫЛЬ

(Историческая быль)

Были тридцатые годы прошлого столетия. Император Николай Павлович, занятый воп­росом обороны южных границ империи, посе­тил Киевскую и Полтавскую губернии.

В Киеве решено было заложить крепость. Инженер по образованию, Император сам да­вал указания относительно сооружения фор­тов, их расположения и вооружения. Было на­мечено два главных форта «Печерский», воз­ле Киево-Печерской лавры, и «Лысогорский», на Лысой горе, где, по поверью киевлян, по суб­ботам собирались на шабаш все киевские ведь­мы.

В Полтаве Государь осматривал остатки рвов и валов, на которых русский гарнизон оказывал сопротивление всей шведской армии. Но теперь, как крепость, Полтава не могла иметь значения и Государя заинтересовало не это. Его удивило почти полное отсутствие па­мятников прошлого, которое оказывалось по­чти забытым. В нескольких верстах за городом был высокий, неправильной формы курган с деревянным крестом на нем — могила убитых в Полтавском бою — вот и все.

Видя интерес Государя к полтавской стари­не, по слухам и преданиям, стали вспоминать, где что было, -— и оказалось довольно много: и та церковь, в которой жители принесли при­сягу не сдаваться шведам, и тот дом, где Царь Петр остановился при въезде в Полтаву, и на­шли даже то место, где он был встречен комен­дантом. Были и легенды, но не очень фан­тастические, а скорее романтические. Касались они, главным образом, дубов: где только ока­зывался сколько-нибудь значительный дуб, — там либо отдыхал Карл XII, либо Мазепа це­ловал Марию. Других дубов не было, а так как этих было множество, то оставалось толь­ко удивляться, как не уставал Карл отдыхать и когда, за множеством свиданий с Марией, Ма­зепа успел изменить.

Но, в конце концов, один дуб все-таки при­знали за «настоящий», — уж очень верное и трогательное было свидетельство. Один из пол­ковых шведских священников еще до решите­льной схватки понял, что их дело пропало. Опа­саясь за бывшие при нем церковные сосуды, он закопал их в лесу. Через час-два времени, шведы были разбиты, а священник взят в плен. Спустя несколько лет, получив свободу, он отправился не на родину, а в Полтаву, что­бы найти церковные сосуды. Трудно было ему найти место, когда все вокруг уже значитель­но изменилось, однако, он нашел без ошибки. Он ориентировался от того дуба, под которым в тот памятный день лежал его раненый ко­роль. Припомнив, как и кто где стоял, он взял направление, отсчитал шаги и нашел то что искал (Эти священные предметы теперь хранятся в Шведском Королевском музее). Но во время поисков священник был не один, и вот от свидетелей и пошло предание о королевском дубе. Предание было достоверное, да и дуб поражал своими размерами и формой.

Однако Императору Николаю Павловичу всего этого было недостаточно. Воля Полтав­ского Победителя была краткая и ясная: «На поле Полтавской битвы основать «монастырь мужеский» и поставить «Его Величества пер­сону конную». Не было сделано ни то, ни дру­гое. Не было ни энергии, ни предприимчиво­сти, не хватало знания и, конечно, не хватало денег. Единственно, что сделали — поста­вили небольшую церковь возле могилы, но за отсутствием прихода в ней почти и не служи­лось.

Николай Павлович, всегда решительный и краткий в резолюциях, приказал: «Приписать церковь к монастырю», а монастырь действи­тельно был, но только совсем в другом месте. Но раз церковь к ним приписана, монахи долж­ны были смотреть за ней и совершать свой «иноческий подвиг».

— А это что такое? — с улыбкой спросил Государь, указав на маленький домик, одино­ко стоявший на огромном пустыре.

Домик действительно был смешон. Деревянный, очень пестро раскрашенный, он был еще убран флагами по случаю прибытия Его Величества и издали был похож на какую-то фантастическую декорацию. К тому же было это у самого города. Государь так и подумал, что это нарочно сделано «для веселости взо­ра», но оказалось, что домик настоящий и жи­вет в нем некая вдова маляра, выкрасившая свое наследство всеми оставшимися после мужа красками, чтобы их не забрали кредиторы.

— Домик с декорациями, — пошутил Госу­дарь к общему удовольствию всех окружаю­щих.

Перед отъездом Государя в Дворянском Со­брании был часй (?), на котором Государь еще раз высказал свое желание о «вящем увековече­нии» славной Полтавской битвы и сказал, что по прибытии в Петербург он об этом подумает. Среди благородного дворянства об этих словах Государя вскоре, впрочем, позабыли, отнеся их к числу так называемых «общих фраз».

Но не таков был Николай I. «Общих фраз» у него не водилось, и полтавские дворя­не очень скоро это узнали.

Прошло мало времени с отбытия Государя и вдруг было получено повеление: «В озна­менование и сохранение в потомстве великих дел Императора Петра Первого учредить в го­роде Полтаве кадетский корпус и наименовать его Петровским». Для дворян суть этого по­веления заключалась в том, что им предлага­лось «изыскать необходимые средства». Вы­ражалась уверенность, что Полтавское дворян­ство, «всегда отзывчивое, щедрое и бескорыст­ное», подаст достойный пример и другим клас­сам населения и таким образом «память Вели­кого Преобразователя России будет славиться в веках и в юных душах будущих защитников Отечества, вкушающих от плодов наук под сенью нового рассадника просвещения».

Едва дворяне разобрались в этом, как были присланы и «штаты» — 450 дворянских детей в возрасте от десяти лет, доброго здоровья и похвального поведения должны были числить­ся в корпусе. Науки те же, что и в существую­щих корпусах, то же обмундирование и та же пища, по расписанию, на каждый день разная, вплоть до субботы, а в субботу гречневая ка­ша с маслом и порка «за всякую провинность», по 10, 15 и 20 ударов, а «кого совсем выгонять — тем по двадцать пять».

***

Засуетилось, зашевелилось полтавское дво­рянство. Все еще были под впечатлением Вы­сочайшего посещения, помнили красивый об­лик Царя, Его статную фигуру, как бы еще слы­шали его милостивый голос, а он сам, тут как тут, хотя и на бумаге, но такой же реши­тельный, как и на устах. И вот — в самый кратчайший срок были найдены крупные ты­сячи. Кто говорил о сотнях, а кто называл и все полмиллиона.

Да дело не в цифре. Дело в том, что сумма оказалась достаточной для постройки не толь­ко корпуса, как учебного заведения, но и це­лого городка при нем, с квартирами служащих и обучающих, с конюшнями, с погребами, с иг­ральными площадками и целым земельным угодьем с рекой для летнего времяпрепровож­дения. Отозвалось полтавское дворянство! Но так уж по-русски водится: если не делать — то ничего не делать, а если уж делать — то удержу нет!

Стали шуметь, что корпусу нужен сад, что нужен не только сад, но и площадь для воен­ных экзерциций, что нужно и то и другое, что нужно, наконец, спросить Его Величество, — где повелит строить корпус? И в самом деле,

— раз только Его Величеству благоугодно бы­ло повелеть об учреждении корпуса, то ему лишь одному и пристало указать, где именно его строить. «Мы выберем, начнем строить, а вдруг у Его Величества окажутся на сей пред­мет какие-либо Высочайшие соображения. Ведь, в данном случае, не просто учебное заведение, а памятник!».

И после обсуждения решено было верноподданнически обратиться к Его Величеству и просить дать указания относительно места по­стройки корпуса. Соответствующим образом была составлена соответствующая бумага и с фельдъегерем послана в Петербург — на не­делю горячей скачки.

_________

Дежурный генерал-адъютант досадливо по­жал плечами, перед тем как представить пол­тавскую бумагу на рассмотрение Его Величе­ства.

— Эти полтавские хохлы думают, что Го­сударь должен знать их город как свои пять пальцев. Я сам там был, но что я помню?..

О средствах уже было известно. Государь остался доволен и сам составил рисунок люст­ры для будущей церкви будущего корпуса.

— Не рассердился бы теперь?

Но нет. Государь не рассердился. Он быст­ро положил на бумагу резолюцию и затем за­говорил о подарке, который следовало бы сде­лать корпусу в ответ на щедрость дворянства, детищем которого он будет. Можно было бы подарить картину академика Шебуева «Пол­тавский бой». Колоссальнейшее полотно! Все офицеры в натуральную величину, да еще небеса, а в небесах — нимфа, богиня Победы, с лавровым венком. Вот только эта нимфа уж слишком… Ну, да картина велика, малыши снизу пожалуй и не рассмотрят. А затем еще портрет Петра Великого. Единственный в Рос­сии! Писан с самого Петра в Голландии, в 1711 году. Кроме того, кадетам на погоны Петров­ский вензель. И Владыке Преосвященному на мантию тот же вензель (за церковь, что к мона­стырю приписана), ну а полтавскому дворянст­ву — Высочайшее благоволение.

Когда генерал-адъютант, отметя все это, вы­ходил от Государя и взглянул на полтавскую бумагу, он прочел резолюцию:

«Построить корпус на месте домика с де­корациями».

***

Обратный фельдъегерь из Петербурга как был, в пыли, и в грязи, с гремящим палашом, явился к предводителю дворянства доложить что от Канцелярии Его Величества на имя дво­рянства доставлена бумага и сдана господину Градоначальнику. Фельдъегерю дали водки и огурец, а предводительского мальчишку Дани­лова, что трубку подавал, послали в людскую к губернатору, на всякий случай, узнать что и как.

Но губернатор не томил долго, и вскоре бы­ло собрание для заслушания Высочайшей ре­золюции.

— Какой домик?.. Какие декорации?…

Никто ничего не понял, но — написано яс­но. Стали вспоминать, где был Государь? Был там, был там, но что же это за домик с каки­ми-то декорациями?!!!…

Ведь разговор-то о «домике» был на пло­щади, слыхали два-три человека, а кто имен­но?… Вот в том-то и беда… Ну, а кроме того (скрывали это) было конфузно: уж не шутка ли это? Не изволит ли Его Величество смеять­ся, что вот, мол, сколько их там, а сами места выбрать не умеют… Громко, конечно, не ска­жешь, но мало ли что можно подвести под по­нятие «домика с декорациями»?

В Полтаве, на Театральной улице была поч­та, а на Почтовой, — в здании Духовной Семинарии, театр. Там поэт Котляревский свою «Наталку-Полтавку» ставил. Может быть там декорации?

Положительно, дворяне стали в тупик, и не­известно, решительно неизвестно, что было бы если бы не предводительский мальчишка Да­нилов.

Когда дворяне, ни к чему не придя, вышли к закуске и там уже более свободно высказы­вались о разных домиках и бывающих декора­циях, то мальчишка Данилов, метавшийся с графинами и тарелками, улыбнулся их словам как чему-то знакомому.

— Ты что?… Чего зубы скалишь?.. — рявкнул один дворянин из числа наиболее «от­зывчивых» не только на жертвы, но и на чу­жие зубы.

— Да как же… Весь город смеется…

— Чего смеется? С кого смеется?

— Да с этой самой малярихи. Потому как Государь увидел ее домишко весь во все кра­ски вымазанный, да еще флагами и русскими и турецкими обвешанный, так возьми да и ска­жи вот это самое це наше слово. Как потом дошло до нее, так ей обидно стало… А люди смеются.

Дворянин бросил вилку, тарелку и закри­чал:

— Ура!!! Ведь я же говорил! Ведь я же знаю!

— Что, что? Домик?

— Ну, конечно, домик! Настоящий домик с настоящими декорациями, а вовсе не с чем-нибудь таким…

Честь дворянства была спасена. В резолю­ции Государя не было ни шутки, ни насмеш­ки. В ней было указано действительно наи­более подходящее для кадетского корпуса ме­сто. Отыскались и те, которые слышали сло­ва Государя. Из ассигнованной суммы первый расход был сделан на уплату вознаграждения владелице «домика с декорациями», а самый домик был снесен и 6 декабря 1840 года, в вы­сокоторжественный день тезоименитства Его Императорского Величества был положен пер­вый камень в основание Петровского кадетско­го корпуса.

***

Странно иногда случается на свете. Вот был какой-то мальчик Данилов, который в слу­чайном разговоре разрешил сложный вопрос о месте постройки корпуса, и с этой минуты, во всю свою жизнь, он оказался в неразрывной связи с корпусом. Как только началась строй­ка, он поступил на работу подносчиком кирпи­чей. И с тех пор он остался при корпусе на­всегда.

Я помню его тихим, благообразным стариком на девятом десятке лет его жизни. У корпу­сных ворот стояла деревянная будка. В ней, как ночной сторож, он спал по ночам, а днем — у себя в комнате, данной ему от корпуса. Когда ему исполнилось 80 лет, ему подарили золотые часы. Мы, кадеты, в особенности ма­ленькие, любили таких стариков. Это ничего, что от них пахло немножко водкой, немножко махоркой, но зато сколько всяких историй мы слышали от них.

Вот и эту историю я слышал от самого Да­нилова и потом, на поверку оказалось, что в общем она соответствует истине.

Данилов, до самой своей смерти числивший­ся унтер-офицером, умер при мне. Его отпе­вали в корпусной церкви, и директор сопро­вождал гроб до могилы.

M. Н. Шереметев

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• №118 Сентябрь 1972 г.
• Орден св. Великомученика и Победоносца Георгия в царствование Павла I – Евгений Молло
• СТO ЛЕТ НАЗАД. – Р. СПОРЭ
• Начало русско-японской войны. – М.Н. Шереметев
• Хроника «Военной Были» (№116)
• ВОСПОМИНАНИЯ ВОСПИТАТЕЛЯ О ПЕРВОМ КАД. КОРПУСЕ Продолжение. – Н.ДОННЕР.
• Большие маневры под Псковом в Высочайшем присутствии в 1903 г. – Юрий Солодков
• Смотр российских войск под Вертю 26 и 29 августа 1815 года. – Юрий Солодков
• Мои воспоминания О ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЕ Ф. А. ГРИГОРЬЕВЕ. – Н. Мосолов