Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Tuesday March 19th 2024

Номера журнала

Мои воспоминания О ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЕ Ф. А. ГРИГОРЬЕВЕ. – Н. Мосолов



Окна нашей квартиры в здании Главного Управления Военно-Учебных Заведений выходили на парк Первого кадетского корпуса, в котором и прошла часть моего раннего детст­ва. Кое-что запечатлелось в моей памяти: масса кадет, труба в полдень, барабанный бой, почему то в глубине парка находившееся са­доводство с садовником эстонцем, английский теннис клуб со сторожем финном Тафой, ша­гающие туда англичане, доска, на которой от­мечен рост Петра Великого, и находящийся за стеной университет.

Водили меня также в церковь Первого кор­пуса. Выходя через ворота на Кадетскую ли­нию, мы направлялись к Неве и оттуда, сворачи­вая за угол, подходили к подъезду бывшего Меншиковского дворца, с датой 1710 года на фрон­тоне. Церковь была сравнительно небольшая, и у задней стены было огороженное место с над­писью на дощечке: «Место директора Перво­го кадетского корпуса». Там я и увидел впер­вые генерала Федора Алексеевича Григорьева. Мне отчетливо запомнилась его представитель­ная фигура в парадной форме при всех орде­нах, седая, красивая борода и густой бас, кото­рым он любил подпевать кадетскому хору.

Все это относится, вероятно, к 1916 или 1917 годам.

После революции помню его совсем в дру­гом виде: в солдатской шинели, в переделан­ной из длинной теплой гимнастерки скорее кофте, чем френче, длинных штанах и тяже­лых маленьких солдатских сапогах. Такому его обмундированию завидовал мой отец, до­нашивавший старую форму и никак не желав­ший расстаться со значком Академии Генераль­ного штаба. В то время мой отец и Федор Алек­сеевич были сослуживцами на каких то кур­сах, подготавливавших красных командиров и помещавшихся в здании бывшего 2-го кадет­ского корпуса. Отец преподавал, как раньше во Владимирском военном училище, Военную Администрацию, а Федор Алексеевич — ариф­метику. Я его навещал в Офицерском переул­ке, где помещалась его крошечная квартирка, а также встречал его на огороде, помещавшем­ся на бывшем плацу, где у него, как и у нас, было 50 кв. сажен земли под картошкой, ка­пустой и иными овощами. Землю для него вска­пывали обожавшие его ученики его. Ему уже очень трудно было нагибаться, и самостоятель­но он, конечно, не мог бы огородничать.

Федор Алексеевич часто заходил к нам на квартиру, очевидно, — по дороге на какие-то другие курсы, где он также работал, чтобы от­дохнуть, обогреться и выпить стакан пустого чая. Оставленные нам комбедом две комнаты были скорее берлогой, чем жилищем, да и не­кому было убирать их, — постоянной прислу­ги уже не было, а «приходящие» требовали такую цену, которая была совершенно не по карману нам, «бывшим людям».

Заходили к нам и другие, — генерал Нико­лай Васильевич Гриневич, бывший денщик моего отца Федор Ежов, слесарь Главного Управления Стефанович и многие другие. как-то раз была большая компания, отец, Гриневич, Григорьев, и подошел я. Невзначай пришел и Федор и принес от колонистов Средней Рогат­ки картофеля — начался «пир горой». Федор Алексеевич председательствовал, и с философ­ским спокойствием шло обсуждение событий дня. Кляли большевиков и надеялись на луч­шее будущее…

Не лишен был Федор Алексеевич и чувст­ва юмора. Как то раз велел он мне подать его сломанную и скрепленную двумя сереб­ряными кольцами палку. Сказал он это таким тоном, как Пимен в «Борисе Годунове»: «По­дай костыль, Григорий!», и тут же рассказал историю этой палки. «Про нее говорят, что она была сломана о спину некоего ленивого уче­ника, но это неправда, а скорее наоборот: я поскользнулся, и палка сломалась. Об этом узнали курсанты и видя, что мне трудно хо­дить без нее, попросили меня дать им почи­нить ее. И вот видите, вернули в таком виде». Гриневич и Григорьев курили махорку, что очень не нравилось моему некурящему отцу. Как-то раз Стефанович угостил генерала на­стоящим табаком.

Потом умер мой отец, и я уехал в Эстонию, на родину предков моей матери. Там я позна­комился с родственником Федора Алексееви­ча, художником Кайгородовым, сыном извест­ного профессора— орнитолога. Федор Алексе­евич писал ему, не боясь «сесть», еще неско­лько лет подряд. Умер он, работая до послед­него дня, кажется между 1925 и 1927 годами. Его осанистая фигура и чувство собственного достоинства, которое в нем чувствовалось как в генеральской форме, так и в солдатской ши­нели, навсегда остались в моей памяти.

Н. Мосолов

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ


Голосовать
ЕдиницаДвойкаТройкаЧетверкаПятерка (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ... Loading ...





Похожие статьи:

Добавить отзыв