ВОЕННАЯ БЫЛЬ

«Только одни ошибки свои вспоминаешь с удовольствием». Оскар Уайльд.

Вместо предисловия.

О бое у Калуща мне уже случалось писать в чехословацком военном журнале «Vjenské Rzhledy» — в каком году не помню, — но ста­тья эта погибла для меня безвозвратно. Тогда одна из моих фраз задела полковника ген. шта­ба Бартоша, командовавшего, в чине обер- лейтенанта, конной батареей в составе той ав­стро-венгерской кавалерийской дивизии, кото­рая была нашим противником на южном бере­гу реки Ломницы. Он ответил статьей же, не­которые данные которой я повторю в настоящей статье. Таким образом эта моя статья не явля­ется простым переводом упомянутой чешской, но заново написана по воспоминаниям о самом бое, остающимся живым в моей памяти, со включением в нее части данных из статьи пол­ковника Бартоша.

Интересно — быть может не только для ме­ня, — что участники этого боя, артиллеристы обоих сторон, оказались довольно скоро сослу­живцами в будущей чехо-словацкой армии.

Общая обстановка.

В конце января-начале февраля 1915 года австро-венгерская армия генерала барона Пфланцер-Балтина оттеснила южный фланг армий нашего Юго-Западного фронта с Кар­пат, вторглась в Галицию и двигаясь на север и на восток, перерезывала тылы наших армий. Создавалось очень опасное положение, а резервов для парирования удара не было; их можно был создать лишь снятием частей со спокой­ных фронтов. На передвижение их в Южную Галицию требовалось много времени, но, к счастью, «война не скорый поезд» (словацкое выражение из 2-ой мировой войны), и части не опоздали.

Одна из таких мер коснулась и нас: XI ар­мейский корпус был снят с Дунайца и двинут на юг. Его 32-ая пехотная дивизия, занимав­шая на Дунайце 25-верстный участок между шоссе Тарнов-Краков и р. Вислой, была смене­на в ночь с 5-го на 6-ое февраля двумя полка­ми 5-й пех. дивизии с одним дивизионом артил­лерии и 6-го февраля начала поход — пехота — по жел. дороге, артиллерия — походным поряд­ком.

Мы шли по шоссе Ясло-Красно и далее, вдоль Карпат, а когда достигли города Санок, поезда были уже свободны. И вот, в ночь с 10-го на 11-ое февраля, во время метели, мы погрузились в вагоны и утром 11-го февраля высадились в городе Долина.

Обстановка перед началом операций

В Долине мы пробыли три дня, но из-за продолжавшейся метели самого города не ви­дели и о нем у меня не осталось никаких во­споминаний- Можно предположить, что ме­тель остановила и армию Пфланцер-Балтина, которая вообще шла вперед черепашьим ша- том и тем лишала операцию решающего значе­ния.

Если в Долине мы были лишены возможно­сти ознакомиться с городом, зато ознакомились с положением на нашем новом фронте. Оно бы­ло довольно необыкновенным: фронт представ­лял собой как бы бездонное ведро, западную сторону которого представлял собой наш XXII А. К., а восточную — Пфланцер-Балтин, и оба противника смотрели в одну и ту же сторону — на запад.

Нашей задачей было наступать в- сторону собственного отечества и создать русскую во­сточную сторону ведра вдоль верхнего тече­ния реки Ломницы. В районе города Калуща сдерживала продвижение австрийцев на север Уссурийская конная дивизия (генерал-майор Крымов). Еще далее на восток и юго-восток со средоточивался XXVIII А. К. (ген.-от-инф. Зайончковский). Что было далее на юго-восток — не помню (кажется XXX А- К.).

13-го февраля метель утихла. Мы получили приказание перейти в Струтын Вышний. При­казание это вызвало одно приятное и одно не­приятное чувство. Приятное — маленький пе­реход, неприятное — приближается момент, когда в долине Ломницы мы станем мишенью австрийской артиллерии. Дело в том, что эта долина настолько широка, что батареи не мо­гли бы занять позиции за холмами на ее за­падной стороне, но должны были бы спустить­ся в ровную, как стол, долину, где не могло быть никакой маски перед горами восточного берега реки. Австрийцы должны были бы ви­деть нас, как на ладони, и расстрелять нас да­же раньше, чем мы «открыли бы рот».

В принятии на себя этого огня и заключа­лась бы вся наша «помощь» пехоте. Однако, по­мощь столь косвенная и пассивная не входит в задачу артиллерии. В те времена общевойско­вые начальники задачами артиллерии интере­совались мало, а более полагались на пехоту.

Итак, 14-го февраля я поехал вперед в Струтын Вышний в качестве квартирьера и то­ропился, чтобы обеспечить себе время на ос­мотр и разделение села перед прибытием диви­зиона, который должен был выступить непостредственно за мной.

Отвлекусь на минуту в сторону и приведу одну подробность нашей жизни на войне, ко­торая потом имела решающее значение на мою деятельность. В те времена офицеры нашей бригады питались отдельно от солдат и пото­му во время похода не ели ничего целый день. Затем, по прибытии к месту назначения, им нужно было запастись терпением и ждать, по­ка офицерский повар (в каждой батарее) не приготовит ужин. При этом довольно часто слу­чалось, что желание уснуть было сильнее же­лания поесть, и все ложились спать голодны­ми. Это случилось и теперь-

Я ждал дивизиона целый день, совершенно, не понимая, куда он мог деваться, и так устал и изголодался, как будто бы сам совершил уси­ленный поход. Только тогда, когда уже нача­лись сумерки, показался дивизион. Вел его младший из командиров батарей подполковник Михаил Семенович Иванов, командир 6-ой батареи. Подойдя к нему, я спросил: «Что случи­лось? Почему так поздно?» Иванов ответил сконфуженным тоном: — «Моя вина. Заблу­дились!» И к этому ничего не добавил, а я не продолжал «допроса», а только удивился.

В самом деле: как дивизион мог заблудить­ся? В Долине Иванов квартировал как раз на углу двух шоссе. Одно из них, государствен­ное, большое («Цесарский гостинец», как назы­вали такие шоссе местные жители) вело прямо на восток, в Струтын Вышний. В течение трех дней сидения в Долине Михаил Семено­вич, казалось бы, мог посмотреть на карту, тем более, что метель держала его все время дома. И тем не менее он повел дивизион по шоссе на Калуш.

Мороз на походе вообще не благоприятству­ет любопытству. Все послушно следовали за Михаилом Семеновичем, и только тогда, когда дивизион прошел верст 15, а Струтын Вышний все не показывался, кто-то из офицеров риск­нул снять перчатки, вынуть карту, посмотреть на нее, ужаснуться, выругаться и поднять тре­вогу.

Конечно, дивизион мог бы потом пройти со­кращенной дорогой, повернув прямо на юг, но Михаил Семенович, очевидно, потерял веру в свою способность водить колонны и решил “танцевать от печи” вернулся с дивизионом к своей бывшей квартире, повернул на правиль­ную дорогу и, сделав свыше 40 верст вместо 12-ти, доплелся, в конце концов, хоть уже и в темноте, к месту назначения.

Тут произошел именно тот случай, когда про­дрогшие и смертельно уставшие офицеры — говорю о моей 5-ой батарее — отказались от ужина, выпили по стакану чая с хлебом, рас­сказали мне печальную историю похода и ле­гли спать- Мне пришлось следовать их приме­ру с неприятной мыслью о завтрашнем дне. Од­нако, начальство решило мою судьбу иначе.

Экспедиция в Калуш

Я долго не спал и уснуть мне так и не уда­лось. Вероятно, было уже около полуночи, ко­гда в хату вошел разведчик и подал мне при­казание командира бригады (известный в ар­мии генерал-майор Леонид Николаевич Гобято). Содержание сводилось к следующему:

«С получением сего II дивизион отошлет один взвод в город Калущ к батальону 126-го пех. Рыльского полка, находящемуся там при Уссурийской конной дивизии. Взвод должен итти через Долину, где на разветвлении шоссе его будет ожидать казачье прикрытие. Бата­льон возьмет взвод на довольствие».

На бланке были две резолюции: командира дивизиона: «5-я батарея» и командира 5-ой ба­тареи: «Поручик Милоданович и 3-й взвод», с добавлением состава взвода: 2 ящика батарей­ного резерва, телефонисты и пр.

На это приказание отозвался тоже не спав­ший штабс-капитан Курзеньев: «Вот тебе слу­чай получить Георгия». Не отрицая этой воз­можности, я все же смотрел на дело и с другой стороны: днем не ел, ночь — не спать, 45 верст и опять без еды, а затем — карту я изучил еще в Долине — итти совершенно открыто по шос­се в неприятной близости от австрийских ба­тарей, параллельно неизвестному мне в точно­сти фронту — мало ли, что может случится. А что случиться может, на это указывает и за­ботливость начальства, выразившаяся в назна­чении мне казачьего эскорта. Однако, был и плюс: эта командировка избавляла меня от должности мишени в завтрашнем бою в доли­не Ломницы.

Так или иначе, но надо было прежде всего собрать свой взвод, что шло очень медленно, но, в конце-концов, было исполнено; не был найден только сверхсрочно-служащий фейерверкер Марк Левчик, который должен был бы быть моим «старшим офицером».

За 1-2 часа до рассвета я был в Долине. На злополучном разветвлении (у квартиры Миха­ила Семеновича) меня уже ожидало прикры­тие: 18 человек с урядником во главе. Таким образом, впервые в жизни, я оказался «обще­войсковым начальником», хотя и несколько разочарованным в силе своей «кавалерии». Впрочем, на это «прикрытие» я смотрел более как на memento mori. Все таки надо было им как-то распорядиться — и я приказал урядни­ку ехать в полуверсте впереди меня, «смотреть в оба» и в случае чего-либо подозрительного моментально мне доложить. Затем мы двину­лись на восток, как всегда — шагом.

Когда взошло солнце, мороз стал уступать место оттепели. До Креховец я был спокоен: противник видеть меня не мог, а если бы и ви­дел, я был вне пределов его артиллерийских возможностей. За Креховцами противник мог уже наблюдать за каждым нашим шагом.

Вправо от шоссе, на голом пологом скате к противнику, стояли большие палатки с крас­ными крестами — какой-то полевой лазарет, — а на их правом фланге, с интервалом всего лишь каких-нибудь 100-200 шагов — батарея на позиции (кажется 74-ой бригады), совершен­но также открыто. Такое близкое соседство, конечно, было странно.

Между тем мы поровнялись с насыпью же­лезной дороги, которая до самого Калуша идет параллельно шоссе, на расстоянии всего лишь 10-15 шагов от последнего. Высота и профиль насыпи исключали всякую возможность для орудий ее преодолеть, если бы это вдруг пона­добилось. Я был отрезан от севера и должен был держаться шоссе «яко слепой — стены». Я забыл и голод, и бессонную ночь, ехал с картой в руках и, сравнивая ее с местностью, старался найти какую-либо возможность, если по мне вдруг «хватят», но ее не было. Опасность, одна­ко, пришла в совершенно неожиданной форме.

Мы подходили к Холину, как вдруг услы­шали барабанный бой и увидели огонь австрий­ской артиллерии, клубок разрывов шрапнелей на восточной окраине села, а затем и цель, по которой стреляли. Этой целью был импровизи­рованный «бронепоезд», представлявший собой комбинацию из обыкновенной платформы с орудием на ней, нормального паровоза и (ка­жется) товарного вагона. Поезд шел навстречу нам с минимальной скоростью, я бы сказал — «шагом», его орудие куда-то стреляло, а сам он подвигался в клубке австрийских шрапнелей, и именно это сулило нам катастрофу! Я себе ясно представил, что случится, когда мы по­равняемся!… На что-то надо было решиться, и решиться моментально, ибо еще 2-3 минуты и будет поздно! И вдруг явился выход!

Мы поравнялись с полевой дорогой, перпен­дикулярной к шоссе и проходящей сквозь на­сыпь на северную сторону железной дороги. Полного разрешения вопроса эта дорога не да­вала: по карте я видел, что в нескольких десят­ках шагов за насыпью она кончалась, упер­шись в ручей Сивку, и потому для движения севернее полотна железной дороги не годилась. Однако, ничего другого не оставалось, как юркнуть туда со своим взводом. Это я и сде­лал, а казаки, уже раньше замедлившие свой шаг и уменьшившие дистанцию ко взводу, по­следовали моментально за нами.

Очутившись на другой стороне полотна, я сразу приобрел одну выгоду: стал невидимым для противника. Но от шрапнелей не ушел, пока не увеличил расстояния от «бронепоезда«, но тут я сразу же уперся в Сивку!

Ручей был неширокий; летом всадник мог бы его перескочить, но для орудий нужен брод, а между тем вода в ручье была такая мутная, что дна не было видно, и берега казались обры­вистыми. Все же наличие полевой дороги со специальным проездом в полотне железной до­роги, как будто бы, указывало, что по ней мож­но пройти большее расстояние, чем 50 шагов до ручья, и я имел некоторую надежду, что по преодолении ручья буду в состоянии двигаться дальше целиной и выйти как-нибудь, несмот­ря на оттепель, на дорогу в Кропивник или Угарсталь. Весь вопрос заключался в броде: есть ли он, или его нет?

Я приказал казачьему уряднику это опре­делить. Один из казаков сейчас же спрыгнул на коне в воду, и от его коня осталась на по­верхности только шея и голова. Его товарищи в один момент вытащили из воды и его, и ло­шадь (я до сих пор не понимаю, как они ухит­рились это сделать?).

Теперь остался только один выход: при­жать своих шесть шестерок и казаков как можно ближе к железно-дорожной насыпи и надеяться, что эта насыпь окажется достаточно высокой для того, чтобы шрапнельные пули пролетали над нашими головами. Мы успели «прижаться». Но тут «бронепоезд», подошед­ший к нам уже шагов на 100, помог нам с своей стороны: остановился, а затем также «шагом» стал удаляться обратно к Холину. На момент можно было вздохнуть свободно, но — что де­лать дальше?

Холин мы, конечно, могли бы как-нибудь обойти, но восточнее его, до самого Калуша все оставалось неизменным: ручей Сивка, желез­ная дорога, шоссе, «бронепоезд» и австрийские .шрапнели, то есть никакой свободы в маневри­ровании при полной неизвестности действи­тельной трассы фронта. Скрепя сердце, я ре­шил итти через Угарсталь на Мосциску, а отту­да на юг, в Калущ хотя тем почти удваивал остающуюся часть пути.

Тут я использовал казаков еще раз: пору­чил им найти дорогу по северной окраине Холина, чтобы выйти на дорогу, ведущую в Угар­сталь. Казаки это сделали и затем провели взвод.

Не помню, который час дня был, но мы уже столько прошли, что нужно было сделать боль­шой привал, чтобы напоить и накормить ло­шадей. Итак, в Угарстале я остановился и по­слал казака в Калущ с донесением командиру Рыльского батальона о вынужденном измене­нии маршрута и следствии этого — будущем прибытии с опозданием. Позже, в Мосциске, я отпустил вообще все прикрытие: теперь я дол­жен был приближаться к фронту перпендику­лярно и потому в конвое не нуждался.

Когда я, в конце концов, добрался до Калуща на улице стоял казак с приказанием явить­ся генералу Крымову. Я остановил взвод и ка­зак провел меня в штаб генерала, находивший­ся тут же- В первой комнате штаба находилось несколько офицеров 2-го конно-горного артил­лерийского дивизиона (Киевского), среди кото­рых я узнал поручика Е. Н. Мельницкого, ли­цо которого (но не мое ему) мне было знакомо: он был фельдфебелем одной из батарей Константиновского училища, выпуска того же 1912 года, что и я — из Михайловского.

Когда генералу доложили о моем приходе, он вышел из соседней комнаты. Он был без­условно «тонняга»: человек чрезвычайно при­влекательной внешности и манер. Одет он был в длинный домашний халат — явное доказа­тельство того, что положение в Калуше прочно.

Я отрапортовал. Генерал схватил мою руку обоими своими, пожал ее и сказал: — «Дружище, вы подчиняетесь прямо мне! Сегодня но­чью вы должны выпустить весь ваш комплект. Задачу вам объяснит поручик Мельницкий. Он же покажет вам наблюдательный пункт и по­зицию. Пристреляйтесь и ждите моего прика­зания для открытия огня ночью». С этими сло­вами (которые я помню почти дословно) гене­рал ушел обратно в свою комнату, а на сцену выступил пор. Мельницкий, который повел ме­ня пешком по улице к находившейся неподале­ку позиции. Взвод шел шагом за нами-

(Окончание следует).

Милоданович

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№107)
• №115 Март 1972 г.
• Бронепоезда Донской армии. – Максим Бугураев
• Последнее отступление 1917 год . – В.Е. Милоданович
• Братские могилы Симбирцев. – В.Н. Лукин
• Арьергардный бой. – В. Милоданович
• Последнее отступление (Окончание) – В.Е. Милоданович
• Кавказская Гренадерская Артиллерийская бригада Август 1914 г. — Сентябрь 1915 г. – A.B. Козьмин
• К статье в Хронике «Военной Были» № 121, стр 46 и 47. – Ф.Р.