Воспоминания Лейб-Гвардии Конной Артиллерии, Батареи Его Величества подпоручика Александра Сергеевича Гершельмана 5-го.
«Ура, наш командир, Царева за тобой
Всегда пойдет, всегда пойдет на смертный бой!
С подъятою шашкой летит командир
И мчатся солдаты все строем за ним,
И мчатся солдаты все строем за ним
На бой на кровавый, на радостный пир.»
(Из батарейной песни).
Батарея выступила в поход, имея в строю 12 офицеров, из которых я был младший, но уже через год число это настолько сократилось, что я принял командование 2-м взводом батареи.
Командиром был князь А. Н. Эристов, в октябрю того же года принявший Кавалергардский полк; старшим офицером Б. П. Огарев, летом 1915 года назначенный командиром Запасной батареи; 3-м взводом командовал штабс-капитан П. А. Рот; 2-ым штабс-капитан Б. В. де Латур де Бернтард, поручик Д. Д. Гершельман 1-ый командовал 1-ым взводом, который вскоре сдал поручику Данилову. Последний тяжело был ранен 17 сентября 1914 года под Мацковой Рудой и в строй не вернулся, Гершельман же впоследствии назначен был в Запасную батарею Поручик Ю. С. Гершельман 2-ой командовал разведчиками, убит 6 августа 1914 года под Каушеном; поручик Н. П. Домерщиков в начале похода командовал обозом первого разряда; подпоручик С. С. Гершельман 3-ий был назначен адъютантом командира дивизиона полковника Завадовского, а после смерти поручика Гершельмана 2-го принял разведчиков; подпоручик Ю. Р. фон-Мевес исполнял обязанности ординарца при штабе дивизии; подпоручик А. А. Терехов-младший офицер 3-го взвода, подпоручик А. С. Гершельман 5-ый — младший офицер 2-го взвода. Врачом был Б. Б. Бауер.
Свое боевое крещение батарея приняла 30 июля (старого стиля) на самой границе, к северу от Вержболова. Стоя на маскированной позиции, батарея скоро была обнаружена противником, имевшим, по-видимому, свой наблюдательный пункт на колокольне кирки, расположенной по ту сторону границы. По батарее был открыт жестокий огонь четырех-орудийной немецкой батареи. Я был послан передовым наблюдателем в цепь взвода Кавалергардского полка.
Командовал взводом князь Багратион-Мухранский. Взвод лежал в цепи в створе нашей и немецкой батарей, а потому все очереди, которыми германская артиллерия посыпала нашу батарею, со свистом пролетали над моей головой, и я мог наблюдать разрывы неприятельских снарядов между нашими пушками.
Командовал огнем батареи князь А. Н. Эристов. Батарея, несмотря на сильнейший обстрел, не прекращала огня ни на минуту, действуя против частей немцев, маневрирующих за границей. Точка отметки батареи была впереди, а потому верхние орудийные щиты не были подняты. Этим объясняется то, что немецкая шрапнель, пробив оба щита 1-го орудия и разорвавшись, переранила всех орудийных номеров. Остались нетронутыми лишь командир взвода поручик Гершельман 1-ый и взводный старший фейерверкер Засов. Пробитый щит оставался на 1-ом орудии на память о первом бое, даже при замене пушки новой. Прямым же попаданием шрапнели были разорваны гильзы в лотках зарядного ящика 4-го орудия, загорелся порох, который пришлось тушить землей. В 1-ом же орудии осколками снаряда были перебиты спицы колеса, так что во время боя пришлось заменять его запасным. Насколько батарея работала чисто и беспрерывно, видно из того, что Эристов узнал лишь после боя о замене колеса 1-го орудия.
К вечеру бой затих и батарея отошла на бивак. Несмотря на потери и переживания первого боя, настроение было бодрое. Оживленно обменивались впечатлениями; помню брат Юрий говорил: «Как весело было слушать свист пуль!»
3 августа, севернее Владиславова, перешли пограничную реку Шешупу и вторглись в Восточную Пруссию.
Группа чинов 1-й Его Величества батареи лейб-гвардии Конной Артиллерии
Стоят слева направо: бомбардир Чибалдин, вахмистр Засов, (?), капит. Домерщиков, ген.-майор князь Эристов, кап. Данилов, кап. де-Латур-де-Бернгард, шт. кап. Терехов, кап. Гершельман 3-й, прапор. Гершельман, штабс-кап. Кологривов.
4-ое августа было для меня особенно утомительным днем. Терехов и я, как младшие офицеры батареи, чередовались, ведя батарейный обоз. В этот день я был в строю батареи, в распоряжении командира. Двигаясь в главных силах дивизии, батарея была готова, в случае надобности, немедленно выехать на позицию. Разведчики намечали возможные наблюдательные пункты и позиции батареи. Я передавал распоряжения командира старшему офицеру Огареву, а потому безостановочно мотался между ними.
К вечеру подошли к городу Пилькалену и остановились. Долго топтались перед ним, ожидая результатов высланной разведки. Наконец, не выдержали и, не дождавшись разведчиков, передовые цепи двинулись вперед и вошли в город без выстрела. Пройдя город через главную площадь и мимо кирки, батарея стала биваком на его западной окраине. Спали тут же, у орудий.
Первые дни похода мы не пользовались домами для ночлега. Помню, как после выгрузки эшелона в Пильвишках, строго следуя уставу, лошадей поставили на коновязь, люди спали тут же, гг. офицеры в саду хаты, в спальных мешках. Непривычные к коновязи мобилизованные лошади, среди которых были и жеребцы, вырывали колья коновязи, горячились, дрались. На первом же биваке погибла кровная, нервная и горячая кобыла «Стэлла» (П. А. Рота). Она вырвала кол, к которому была привязана и порезала себе сухожилия о проволоку изгороди. Ее пришлось пристрелить. Ночью пошел дождь и залил нас в мешках. Мы скоро отказались от таких бивачных приемов: спали в сараях и домах, взводы разводили по дворам и только в случае нужды располагались под звездным небом.
На другой день, 5 августа, батарея рано двинулась в поход, оставив меня вести обоз, состоящий из кухни, офицерских вьюков и нескольких двуколок. Князь Эристов считал, что при большом сверхкомплекте офицеров, надо всюду, для порядка, назначать таковых. Я с грустью проводил батарею.
Офицерское питание было скверно налажено, наш батарейный повар Карчанов, попавший в строй прямо от Кюба, еще не свыкся с условиями похода. Лишь позже он научился великолепно кормить нас. В одном из передков им был устроен ящик с хлебом и металлической коробкой из под бисквитов Эйнема, в которую он вмазывал паштет из печенки. Собран скую же двуколку Огарев завел лишь во время нашей краткой стоянки в Вильне, в октябрю 1914 года.
Я был голоден и пошел искать пропитания в ближайшие дома. Набрел на покинутый хозяевами магазин, в котором нашел сахар и какао, смешав их, утолил свой голод. Настроение было скверное, так как я боялся, что батарея без меня будет участвовать в бою. Но и в этот день продвижение дивизии продолжалось без особого сопротивления. Казалось, что немцы отступают по всему фронту. Появлялись лишь незначительные отряды велосипедистов и слабые кавалерийские части, которые спешно отступали при первом соприкосновении с нашим авангардами. Оптимисты уже подсчитывали, сколько дневных переходов нам оставалось до Берлина. День снова прошел спокойно. Без приключений я довел обоз до бивака. Скорее спать, чтобы завтра, спозаранку, снова в поход, — вперед на Берлин!
День 6 августа начался как-то незначительно. Встали, поели и сели на дворе фольварка, в котором ночевали. Чувствовалась уже общая усталость: непрерывные походы, непривычная тяжесть боевой амуниции (шашка, револьвер, бинокль, полевая сумка), которую не снимали целыми днями. Кавалерия уже начала приторачивать к седлу часть этой амуниции. Все молча полулежали на траве и на подостланной соломе. Помню, меня тогда поразило усталое лицо брата Юрия. Что-то грустное было в выражении его глаз и в осунувшемся небритом лице. Многие решили отпустить бороду, а другие просто считали бритье на войне излишней роскошью, что крайне возмущало князя Эристова, который брился каждое утро.
6 августа 2-ой взвод был назначен в авангард, а потому командир Латур, Юрий, который командовал разведчиками, и я, первые двинулись в поход. «Я буду с разведкой, а ты оставайся при взводе», распорядился, обращаясь ко мне, Амочка Латур. 1-ый и 3-ий взводы шли в этот день в колонне главных сил.
Я ехал на своем «Игривом», купленном для меня Юрием у Огарева. Это был крепкий, умный и ленивый бурый мерин мазаракинских кровей. Все было тихо. Лошади, находившиеся целый день под седлом, опали телами и лениво передвигали ноги. Был ясный августовский день. Вдоль дороги ветки яблонь гнулись под созревшими плодами, на огороженных проволокою лугах паслись стада черно-белых коров, кое-где виднелись приветливые фольварки. Всюду — довольство, сытость, мир …
Вдруг послышались выстрелы… Эскадрон авангарда остановился. Не спешиваясь, люди, опираясь на луки седел, смотрели в сторону выстрелов. Группа всадников, отделившись от колонны, поднялась на бугор; это был начальник дивизии. Протарахтела пулеметная очередь. И снова рассыпалась ружейная стрельба…
— Это уже наши отвечают, — произнес взводный Новиков. Солдаты быстро стали разбираться в боевых звуках, различать свои выстрелы от немецких. Перестрелка разгоралась, захватывая новые отрезы фронта. От группы начальников отделился ординарец и проскакал к колоне главных сил.
Ко мне подскакал наш разведчик (если не ошибаюсь, Горохов, убитый в Литве в августе 1915 года): «Ваше Высокоблагородие, командир приказал выводить взвод на позицию».
— Шагом марш! — скомандовал я и, только взвод тронулся, перевел его на рысь.
— Где позиция?
— Вон, вправо, на сжатом поле.
Перед тем, как свернуть с шоссейной дороги на полевую, я крикнул взводному:
— Ну, держись, Новиков, сегодня поработаем!
— Не подкачаем, Ваше Высокоблагородие, — весело ответил он, — или грудь в крестах, или голова в кустах! —
Повернувшись в седле лицом к взводу, я дал знак «галоп». Этот выезд на позицию был единственный за всю войну выезд на галопе. Помню, как сейчас, веселое настроение, охватившее меня. Все детство и юность мы все готовились к участию в войне. И вот взвод «мчался», как пелось в батарейной песне — «на бой, на кровавый, на радостный пир!»… Этот «радостный пир» стал действительностью.
Мощные кони моего «белогривого» взвода рванулись вперед и легко вынесли пушки на сжатое поле. И одновременно, высоко над головами, разорвались первые шрапнели врага. Вмиг орудия были сброшены с передков, которые умчались в сторону видневшегося сзади фольварка. Мой рэхмет (вестовой) Евменчик с перепуга чуть было не забыл моего «Игривого». На мой окрик он на скаку подхватил повод и умчался.
Точка отметки была сзади, угол сарая фольварка, так что на орудиях были подняты верхние щиты, и это было счастье, потому что после недолгой пристрелки немецкая батарея взяла взвод в оборот. Разрывы ложились над самыми орудиями и шрапнельные пули горохом рассыпались по щитам и зарядным ящикам.
Связь с наблюдательным пунктом де Латура поддерживалась флажками, и взвод быстро открыл огонь. Привычным движением открывались затворы, подносились снаряды, наводчики дергали шнур, орудия вздрагивали, тела их откатывались и снова накатывались.
Позиция была маскированная, от орудий была видна мельница и отдельные дома деревни Каушен. Судя по ружейному огню, цепи, как наши, так и немецкие, залегли в ложбине перед деревней. Раза два во время боя, когда связь почему-то прерывалась, брат Юрий подъезжал ко мне с указанием обстрелять ту или иную видимую с позиции взвода цель.
Бой продолжался уже около двух часов, снаряды приходили к концу, подносить их по открытому, сильно обстреливаемому полю было затруднительно. Взвод отвечал на огонь немцев реже. Было уже ранено два человека. Третьим был ранен разведчик-сигналист. Снаряд разорвался под зарядным ящиком и откинутая крышка краем ударила по руке бомбардира Барановского. Он вскочил, как ужаленный, с визгом бросился и обнял тело 4-го орудия, у которого я находился. Я подскочил к нему — «Что с тобой?». Но вместо ответа он лишь истерически визжал. Видя, что от него ответа не добиться и что его крик может нагнать панику на остальных людей, я схватил его за шиворот и прокричал ему в ухо, что я его выпорю стэком, если он не прекратит вой. Угроза подействовала. Осмотрев его, правда, очень сильную контузию, я отправил его к передкам.
А бой все разгорался. Слева и сзади, в лощине, встали остальные взводы батареи. Ружейный огонь, поддержанный длинными очередями пулеметов, разлился по широкому фронту и уже не прекращался вовсе. Скрываясь за снопами и припадая под очередями шрапнели, люди от передков подносили снаряды и взвод возобновлял огонь.
Но бывали и роздыхи. «Как у вас?», спрашивали мы у добежавшего с лотком снарядов канонира.
«Так что как «он» саданет по вашему взводу, а перелеты — по фольварку. Пришлось передки отвести в сторону».
Один из людей рассказывает, что батарея пристрелялась по орудиям противника, что стоят у мельницы. Он вынимает из кармана синих рейтуз яблоки: «Это Вашему Высокоблагородию Евменчик шлет. Сегодня ведь Спас!».
Наводчик 4-го орудия Силантьев говорит:
— У нас на Спас в селе престольный праздник. Яблок в садах хот завались, девки хороводы водят, веселье до ночи!…
— Еще что вспомнил, богомаз (Силантьев был уроженцем Владимирской губернии), — наставительно роняет младший фейерверкер 4-го орудия Завьялов; — дай «германа» напервое одолеть, столицу его занять, а там и по домам.
Но перерывы в огне по взводу длились недолго, снова пели свою смертоносную песнь пули, предательски визжали осколки рвущихся снарядов. Но я начал замечать, что огонь немцев стал более беспорядочным. Батарея противника была очень близко, за звуком выстрела почти немедленно следовал разрыв шрапнели над нами. Теперь нередки были «журавли», которые рвались высоко над головами и посыпали пулями сжатое поле за взводом. Под один из таких разрывов попал Юрий Мевес, который на своей «Оксане» проскакал с донесением мимо орудий.
Бой затягивался, часы шли за часами, взвод стоял под огнем уже около трех часов.
Направляясь к фольварку, где стояли резервы, проехал на своем красивом «Каротце» брат Юрий. Задержавшись у взвода, он мне сообщил, что бой развивается для нас успешно, что наша батарея привела к молчанию артиллерию немцев, стоящую у мельницы и что Эристов послал его доложить об этом генералу Скоропадскому, командовавшему в тот день 1-ой бригадой нашей дивизии. Юрий ускакал. Это был мой последний с ним разговор.
Через некоторое время от фольварка отделился резервный эскадрон барона Врангеля. Когда он проходил слева от меня, я видел лишь правофланговых людей, так как остальные скрывались от меня складкой местности. Пригнувшись к луке, люди скакали с пиками на перевес, с обнаженными шашками в сжатых кулаках. В это время я скомандовал «огонь!». Крайние ко мне лошади эскадрона шарахнулись и фланговый унтер-офицер злобно передернул своего коня, ставя его на место. По фронту, впереди меня, раздалось «ура!» и прокатилось дальше. Постепенно ружейный огонь стал ослабевать.
На бугре, справа от взвода, пулеметчики стали сниматься с позиции. Я получил приказание подтягивать взвод вперед к мельнице. Проходя мимо пулеметного гнезда, задержался, перекинувшись несколькими словами с кирасиром бароном Романом Кноррингом. Он был контужен в ногу и с трудом шел, опираясь на палку.
Когда взвод двигался к деревне Каушен, ко мне подъехал разведчик Ерышев и сообщил о смерти Юрия. Он сопровождал брата во время атаки эскадрона Врангеля. Я не сразу понял, отчего Юрий оказался в рядах Конного полка, и лишь позже узнал, что по просьбе Врангеля он взялся направить эскадрон на приведенную огнем князя Эристова к молчанию немецкую батарею. Известие о смерти брата меня настолько поразило, что я не сразу осознал, в чем дело. Не мог поверить, что смерть стала для меня такой близкой возможностью, что «радостный пир» с первых дней войны унес одного из нашей семьи.
Брат Сергей нашел Юрия лежащим скорчившись на картофельном поле, по которому шла атака ротмистра барона Врангеля. Юрий был еще жив. Его перенесли на немецкий перевязочный пункт, уже занятый нашими цепями. Пуля, задев с левой стороны шею лошади, ранила его в живот. Немец-доктор сказал, что положение Юрия безнадежно, — внутреннее кровоизлияние не было возможности остановить. Я Юрия уже не застал в живых и простился с ним, поцеловав его уже холодеющий лоб. Тело его перенесли на батарею и уложили на лафет 1-го орудия. Весь переход от места боя и до усадьбы Лилиенталь, где все убитые офицеры 1-ой дивизии были временно погребены, я ехал за этим орудием. Наступала уже ночь. В дороге, на передок орудия было положено и тело корнета Князева (Лейб-Гвардии Конного полка). В своем рассказе «Каушен» Юрий Галич ошибочно сообщает, что тело Юрия везли на передке.
Когда я, простившись с Юрием, стоял на батарее, ко мне подъехал Линевич: «Жаль нашего Юрия» — сказал он. Эти простые, сердечные слова глубоко тронули меня, и слезы подступили к глазам. Напряжение четырехчасового боя и смерть брата сломили мою волю. Линевич с седла наклонился ко мне и дружески потрепал по плечу: «Он умер героем. Царство ему небесное!»
В деревне еще кое-где слышались выстрелы. Ловили отдельных немцев, засевших в домах. Ко мне подошел Великий Князь Дмитрий Павлович и предложил обойти дома около взятых германских орудий, так как, по его мнению, в них еще укрываются немцы. Вынув револьверы, мы осмотрели эти дома. На следующий день, посмотреть захваченные орудия, съезжались в Линденталь офицеры разных полков, как нашей, так и второй дивизии. На снятой фотографии князь Эристов и барон Врангель сидели рядом на захваченных пушках.
Лишь поздно ночью дивизия пришла в Лилиенталь, где на другой день после отпевания, в наскоро сколоченном гробу, тело Юрия опустили в землю. Через несколько дней поручик Кушелев (Лейб-Гвардии Конного полка) доставил гробы в С. Петербург. Юрий был похоронен в склепе Александро-Невского кладбища, где покоилось тело нашего отца.
Так закончился для меня день 6-го августа 1914 года. День боевого крещения для многих из нас, офицеров 1 -ой Гвардейской кавалерийской дивизии. Он стоил жизни многих родных, друзей и товарищей, павших в этот день за славу своих батарей и полков. Батарея Его Величества в этот день своими действиями заслужила уважение всей дивизии. Георгиевские кресты ее командиру полковнику князю А. Н. Эристову и поручику Ю. С. Гершельману отметили геройскую службу батареи. Из всех офицеров нашей батареи, бывших в этот день в строю ее, я остался сейчас один в живых. Царство небесное и вечная память всем моим товарищам и друзьям, дравшимся в этот день в рядах батареи за Веру, Царя и Отечество!
А. С. Гершельман
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- По поводу статьи «4-й гусарский Мариупольский полк» в №103 «Военной Были». – А. Левицкий
- П А М Я Т И ПОЛКОВНИКА ПРИХОДКИНА (из его артиллерийских рассказов)
- Исторический очерк Лейб-Гвардии Конной Артиллерии (окончание) – К.В. Киселевский
- Артиллерийский эпизод Башкадыклярского сражения. – А. Кульгачев
- Один из сорока трех. – А. С. Гершельман
- Арьергардный бой. – В. Милоданович
- Вооруженные силы Рижского залива перед боем на Кассарском плесе. – В.Б.
- Картина художника Г.К. Бакмансона «Измайловский досуг» – Юрий Солодков
- Ратные знаки отличия допетровской Руси. – Евгений Молло
Loading ...