ВОЕННАЯ БЫЛЬ

1. I. МЫШКА УХОДИТ…

— Петряев, трубку…

Шлепая босыми ногами по горячим планкам полуюта, сигнальщик Петряев подлетел к командиру. Приладив тяжелую подзорную трубку к крюйс-винтам, командир медленно обвел пустынную набережную.

— Все еще нет, — пробормотал он, собираясь оторвать глаз от окуляра, но, затем снова начал внимательно всматриваться в изученную до мелочей картину сонного городка: из узенькой улочки показались два всадника, направляясь к набережной. Прошло немало времени, пока один из них, покончив какие-то расчеты со спутников, спустился по ступенькам и принялся энергично расталкивать мирно дремавшего лодочника, метиса. Ничуть не считаясь с нетерпеливыми окриками своего пассажира, этот оливковый оборванец медленно и обстоятельно разобрал весла и лениво мокая их в тихую воду гавани, начал выбираться из гущи мелких судов, облепивших мол.

— Господи, да догребет ли когда-нибудь эта чумазая обезьяна?.. Так и всыпал бы ему десятка два линьков… — горячился командир, меряя крупными шагами полуют и не отрывая взгляда от еле подвигающегося ялика.

Было отчего нервничать, Российского Императорского флота, капитан-лейтенанту Изыльметеву, командиру сорокачетырехпушечного фрегата “Автора”, находившегося в «дальнем вояже» и стоявшего, в описываемое время, на рейде Перуанского порта Кальянс, в ожидании получения дальнейших указаний из-под Адмиралтейского шпица, в далеком Санкт-Петербурге. Столь нетерпеливо ожидавшихся инструкций, да и почты вообще, в Кальяо не оказалось, а взамен того, появился неизвестно откуда и зачем, английский отряд, — два больших фрегата, три корвета и несколько шлюпов, ставших, по такой диспозиции, что при попытке выхода с рейда «Аврора» оказалась бы под перекрестным огнем всех его орудий. Чувтствовалось, что фрегат находился под неусыпным наблюдением, а на всякое движение, могущее быть истолкованным как приготовление к съемке с якоря, англичане немедленно отзывались «артиллерийским учением», — как две капли воды похожим на самую настоящую боевую тревогу…

— Что ж это мы – под негласным надзором полиции находимся? – кипятился Изыльтетев каждый раз, когда взгляд его падал на две линии англичан, стоящих на обоих траверсах «Авторы».

А тут еще в городе стали распространяться слухи о якобы разгоревшихся в Европе крупных политических событиях, связывавшихся неизменно с именем России. По существу, никто ничего не знал: все сводилось к праздным разговорам завсегдатаев местных кафе, просиживавших там целые дни, лениво посасывая лимонад со льдом, и от нечего делать дававших волю своей пылкой южной фантазии. Пустая болтовня…, а может быть и нет..?

Наконец, командир не выдержал. Было решено что старший офицер, владевший немного испанским языком, проедет в Лиму и при помощи долженствовавшего иметься там нашего консула постарается осветить картину политического разложения. Во избежание излишнего внимания со стороны англичан, «старшой» нарядившись в «первый срок» гражданского платья, сидевшего на нем, – по его собственному признанию, — «как на корове седло», съехал вечером на берег. Показавшись демонстративно во всех кафе, посещаемых английскими офицерами, он в последнем сыграл партии две-три на биллиарде со своим коллегой с британского крейсера «Минотавр» и, ответив на вопрос о дальнейшем времяпрепровождении многозначительным подмигиванием, вызвавшим восторженное ржание просвещенных мореплавателей, — исчез в темной боковой улочке. Полчаса спустя, он был уже на дороге в Лиму.

Его-то и поджидал теперь с таким нетерпением Изыльметев.

— Андрей Павлович, — крикнул он, заметив что старший офицер, обменявшись рукопожатием с вахтенным начальником, направился к трапу в кают-компанию, — не томите, ради Бога, разсказывайте скорее что и как?

— Неловко являться в этом шутовском виде… — начал было старший офицер, но Изыльметев нетерпеливо перебил его:

— Плюньте… Не до церемоний сейчас… Идите скорей сюда.

Битый час ходили они взад и вперед по полуюту, беседуя так тихо, что вахтенному лейтенанту на шханцах не удалось уловить ни одного слова. Уже совсем стемнело, когда оба собеседники, наконец, спустились с полуюту. А четверть часа спустя, татарин Хангибаев, расторопный командирский вестовой, стучался во все каютные двери и докладывал: «Так что, Ваше Высокородие, командир просят господ офицеров к себе, на военный совет…»

Удостоверившись взглядом, что все офицеры в сборе, командир поднялся и заговорил:

— Господа, я счел необходимым собрать военный совет, чтобы обсудить создавшееся положение. Сведения, добытые Андреем Павловичем, к сожалению, очень неполны и конечно не первой свежести, но все же можно заключить что несколько месяцев тому назад назрел очень серьезный конфликт между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией с другой… Война не только возможна, а даже вероятна… Наши дорогие соседи, — продолжал он, после короткой паузы, кивнув головой и вправо и влево, — знают это не хуже, а скорее даже лучше нашего, откуда и исключительное внимание, которым они нас окружают… Несомненно, они и раньше нас узнают о начале войны и начнут действовать, тогда как мы до последней минуты будем связаны своим неведением. Как быть?.. Поручик Федоров, вам, как младшему, надлежит подать свое мнение первым…

Младший штурманский офицер вскочил, покраснел до корня волос (недаром кают-компания прозвала его «красной девицей») и, запинающимся от волнения голосом, выпалил:

— При первом враждебном действии, открыть огонь обеими бортами, сняться с якоря и прорываться в открытое море…

Изыльметев слегка улыбнулся.

— Отвечено как подобает бравому молодому офицеру, но огонь будет открыт не нами, а мы сами окажемся под перекрестным обстрелом раньше, чем барабанщики успеют пробить тревогу… Капитан Потапов, вы что скажете?…

Старший штурман крякнул, откашлялся и заговорил своим всегда немного глухим и хриплым голосом.

— Ответ Ивана Ивановича, как вы изволили заметить, весьма достойный, но – будет ли какая польза Российскому Государству, если мы дадим изрешетить себя, не успев выпалить и одного раза?.. Полагаю что надо не бросаться очертя голову, а подумать, как бы сохранить корабль до такой оказии, когда положение будет авантажным не только для одного врага…

Штурман замолчал и как бы собираясь с мыслями, провел рукой по своим коротко остриженным седым волосам. Все взгляды устремились на него в нетерпеливом ожидании, знали, что раз, скупой на слова, старик заговорил, то у него уже готово какое-то решение поставленной трудной задачи.

— Кому не лень заглянуть в английскую лоцию, — продолжал он, бросив из-под густых бровей взгляд в сторону смутившихся мичманов, — да и самому открыть глаза, тот знает, что на этом побережьи, периодически устанавливаются зюйдовые ветра, несущие слой холодного воздуха из Антарктики; в результате, — густой туман – «молоко», — на двое, трое и больше суток… Господа англичане стерегут нас, как кошка – мышку, — сидят тихо, не сводя глаз, да, изредка выпускают когти… Так вот, нам надо провести игру так, чтобы мышка у них исчезла из-под носу – «по-английски» — не прощаясь…

Гул одобрения пронесся среди слушателей. Штурман глубоко вздохнул, вытащил громадный клетчатый платок и шумно высморкался.

— Господа, — раздался снова голос командира, — полагаю, что наш уважаемый Федор Максимович попал в самую точку. Согласны ли все с его мнением?

— Согласны… Да… Так точно… Конечно… — отозвался нестройный но восторженный гул голосов.

— Ура Федору Максимовичу. – провозгласил старший офицер, крепко пожимая руку штурману.

— У-р-р-р-а… — дружно подхватили остальные.

— Погодите, не кажи гоп, пока не перескочишь… — отмахивался старик.

— Военный совет единогласно принял мнение капитана Потапова, — объявил командир, когда буря восторга наконец улеглась. – Объявляю заседание закрытым. Вы свободны, господа. А мы с Андреем Павловичем и Федором Максимовичем еще посидим да потолкуем, как нам получше утереть нос просвещенным мореплавателям…

— о – о – о –

Вторые сутки, как рейд и город потонули в густом «молоке»… Сперва поползли с юга, скользя по склонам гор, безконечными змеями, длинные серые облака. В воздухе похолодало. Террасы кафе опустели, лодочники всех оттенков – от высохшего лимона через кофе с молоком до черного дерева – обычно, живописно раскинувшиеся в полуголом виде на банках своих яликов, завернулись с головой в разноцветные дырявые панчо, сидели мрачно и неподвижно, напоминая пестрых попугаев, нахохлившихся под дождем. Облака сгущались, все более заволакивая горы. А к полудню с юга начала медленно надвигаться высокая белая стена густого тумана, вскоре накрывшая саваном и город, и море, и горы. Где-то в высоте, там, где должно было находиться солнце, смутно угадывалось более светлое пятно. По штагам и фордунам скатывались мелкие водяные капли, сливались в более крупные и беззвучно падали на палубу. Природу и людей охватили унылое молчание и апатия.

Тишина царила и на «Авроре», но в этой тишине шла кипучая работа. Из люка шхиперской вытаскивались бухты троса, перекатывались на корму и поднимались на полуют, где боцман Гаврилыч хриплым шопотом, подкрепляемым линьком и тумаками в шею немонятливым, правил молчаливым авралом. На всех шлюпках, откинув чехлы, копошились старшины с одним, двумя гребцами, смазывая блоки талей и обматывая ветошью уключины и лопасти весел. В батарейной палубе офицеры горячо и внушительно толковали усевшимся в кружок гребцам своих шлюпок. Старший офицер лейтенант Альский поспевал повсюду, то проверяя работу на шлюпках, то пополняя объяснения офицеров двумя-тремя меткими фразами, жадно схватываемыми командой, наконец, перебирая в десятый раз с Гаврилычем все подробности предстоящего маневра.

Откуда-то донеслось, заглушенные туманом, удары колокола – восемь склянок. Откуда? Кто скажет в этом безпредельном пустом пространстве, где, кажется, нет ни верха, ни низа и где самое время перестало существовать… Таким же глухим, далеким перезвоном отозвались другие корабли. И снова – мертвая давящая тишина.

С последним ударом склянки, Изыльметев поднялся на полуют.

— Андрей Павлович.

— Есть. – отозвался вполголоса из темноты старший офицер.

— С Богом. Спускайте.

— Гаврилыч, команда выходит?

— Стоят на талях, Ваше Высокородие.

Альский спустился на палубу и, подходя по очереди к стоявшим плотно против своих шлюпок, офицерам, повторял: «спускайте… Только, ради всего святого, ни звука.»

— Есть. – И затем следовали вполголоса команды:

— Тали нажать.. Стоп тали… Тали травить… — и уловив, еле доносившийся снизу слабый звук всплеска:

— Раздернуть… На баркас.

Ловя в полной темноте шкентеля и тали, люди цепочкой скользили вниз, подхватываемые товарищами на шлюпке, и, под грозное шипение старшин, бесшумно разсаживались по местам, разбирая весла.

Обойдя все шлюпки, Альский вернулся на полуют и перегнулся через поручни, стараясь проникнуть взглядом клубящийся над водою туман.

— Первый баркас, — донеслось, еле слышно, внизу.

— Гаврилыч, подавай крайний правый… Приняли?..

— Так точно… Завернут…

— На-воду.

Шлюпка за шлюпкой подходила под корму, принимали буксиры и отходили, занимая свои места ощупью, перекликаясь шопотом с соседями.

— Все готово. Буксиры выравнены. Канат обрублен – доложил Альский командиру, получив донесение от артиллериста с бака.

Изыльметев снял фуражку и перекрестился: «Давайте».

— На-воду, — скомандовал Альский, чуть громче.

Все, находившиеся на юте, замерли на местах; один боцман, озабоченно перебегал от буксира к буксиру, пробуя ногой их натяжение.

– Гаврилыч, как буксиры?

— Натянулись, Вашбродь… Ослабли… опять натянулись.

— Как на лоте? – С обоих бортов, послышались всплески осторожно брошенного лота. Минута напряженного ожидания, показавшаяся вечностью… Альский затаил дыхание, командир нервно теребил оставшуюся у него в руках фуражку, Гаврилыч громко сопел, склоняясь поочередно над натянутыми буксирами.

— Медленно назад иде-е-е-е-т… — пропели вполголоса лотовые.

Сажень за саженью, кабельтов за кабельтовым, отходила «Аврора» назад, под двойным покровом ночи и тумана…

Прошел час, полтора… Туман редел… Над клотиками вспыхнули яркие звезды южного неба. Понемногу свежея, потянул легкий бриз.

Возбужденно шагавший по мостику, Изыльметев приоткрыл дверь рубки, где штурман, при свете масляного фонаря колдовал над картой.

— Может уже довольно, Федор Максимович?

Приложив еще раз циркуль к карте, Потапов вышел на мостик, и дав глазам привыкнуть к темноте, внимательно осмотрелся – «понюхал географию», как острили между собой мичмана.

— Хватит-с… Можно убрать буксиры. Да пора и паруса ставить, грешно было бы такой ветерок упустить.

Изыльметев крепко пожал руку штурмана.

— Совсем было попали мы кошке в лапы, да так и не удалось ей мышку съесть. А все благодаря вам, Федор Михайлович. Спасибо за нашу старую «Аврору» — выручили ее из беды.

— Помилуйте-с… стоит ли говорить? Наше дело маленькое… Читай да примечай, ну, да кой-когда мозгами пораскинь… смущенно отнекивался старик. – А вот ребята, так те уж действительно молодцами… Шутка сказать – два часа без отдыха, без сроку. По чарочке бы им…

— Будет, Федор Михайлович. – весело отозвался командир – и не по одной, а по две. Не, как Андрей Павлович? – обратился он к поднимавшемуся на мостик старшему офицеру.

— Шлюпки подняты и завалены. – отрапортовал Альский.

— Неладно что-нибудь? – спросил командир, уловив в его голосе какое-то подавленное волнение.

— Белова, старшину второго катера, пришлось в лазарет положить…

— Что такое с ним?

— … Закончил работу на катере, спустился на палубу, сделал два шага и грохнулся без памяти… Я вызвал Карла Христианыча, смотрим – левая рука ветошью обмотана, вся в крови… Размотали – так и ахнули… Вместо трех средних пальцев месиво какое-то… — Альский перевел дух – как пришел в себя, уже в лазарете, я его спрашиваю, как это случилось? «Недоглядел в темноте, как катер спускали, Вашбродь… в блок талей затянуло…» — Что же ты сразу на перевязку не пришел? – говорит ему Карл Христианыч – так и заражение крови может случиться, всю руку отнимать придется… а Белов, так – ну, право не могу иначе сказать, — снисходительно посмотрел на него и говорит: «Эх, господин дохтур, вам оно конечно по цивильному вашему званию, непонятно, а вот их высокобродие те тоже скажут – разве можно, да еще при таком аврале, из-за пустяка шлюпку бросить да по лазаретам прохлаждаться? А «пустяк» такой, что все три пальца пришлось начисто отхватить… Доктор, пока еще, не ручается за исход… Жара, загрязнение…

— Да-с, вот-с… — бурчал штурман, забивая в нос основательную понюшку из своей заветной табакерки. «Русский медведь косолапый», так сказать, а любому ихнему рыцарю – кавалеру сто очков вперед даст. – Он шумно чихнул и принялся усиленно протирать глаза.

— Молодчага Белов. – отозвался командир – вот он наш Русский матрос. После аврала сейчас же навещу его – и после минуты молчания – давайте всех наверх, Андрей Павлович, паруса ставить.

Постепенно росла и ширилась заалевшая на востоке полоса… Пользуясь ровным бризом, «Аврора» покрылась парусиной от клотиков почти до самой воды. Слегка накренившись на правый берег, она держала курс туда, где воды Тихого океана встречаются с холодным простором Антарктики, оставляя далеко позади туман, Кальяо и одураченных англичан…

(Продолжение следует).

М. фон-КУБЕ.