Воронежский великого князя Михаила Павловича Кадетский корпус, который я окончил перед Великой войной, делился на четыре роты, причем в младшую, четвертую, входили два первых класса и одно отделение третьего. Сам я в этой роте не был, поступив сразу в четвертый класс, но хорошо познакомился с жизнью младенцев ее, составляющих, благодаря младшему брату Евгению, принятому в первый класс, когда я уже состоял в строевой роте.
В качестве старшего брата и единственно покровителя, уже не ребенком, а сознательным и рассуждающим юношей, я присутствовал при вступлении братишки в корпус и наблюдал его первые кадетские шаги. Привез брата держать экзамен в корпус я сам и, поэтому явился свидетелем того, как на медицинском осмотре была забракована целая куча детишек, под мрачное молчание отцов и стенания мамаш и детей. Зато, после того, когда в коридоре наконец выстроили шеренгой всех прошедших осмотр и экзамены, на них было приятно смотреть. Все это были крепкие, как орех, румяные малыши, безо всякого сомнения годные вынести годы кадетской муштры.
С этого дня я стал почти ежедневным посетителем 4-й роты и с интересом наблюдал ее быт. Первые две недели все сто, вновь поступивших в младший класс ребят ревели без перерыва в сто голосов, требуя освободить их из заключения и вернуть “к маме”. На всех дверях и входах сутки подряд торчали дежурные дядьки, зорко наблюдая, чтобы малютки не удрали из корпуса. В большинстве случаев, семьи новичков жили в сотнях, если не в тысячах верст от корпуса: дети совершенно с этим не считались и норовили при первом недосмотре удрать, хотя бы в одной рубашенке, “домой”.
Особенной привязанностью к родным местам отличались маленькие кавказцы, от тоски по родным горам они первое время, чахли, хирели и даже серьезно заболевали.
Немудрено, что дежурному офицеру-воспитателю приходилось первое время, все двадцать четыре часа своего дежурства, не столько “начальствовать и приказывать”, сколько вытирать десятки носов и, по мере своих сил, успокаивать пришедших в отчаяние, от разлуки с семьей, маленьких человечков…
Впрочем, не лучшим было положение офицеров и позднее, когда детишки привыкали к корпусу и им уже не требовалось вытирать слез и носов. Две сотни маленьких, живых как ртуть, сорванцов, с утра и до ночи звенели пронзительными дискантами в классах и коридорах, играли, дрались, бегали и давили из друг друга масло, кучами иногда по двадцать душ сразу. Разнимать и усмирять эту возню было совершенно немыслимо и бесполезно: едва прекратившаяся в одном месте, она немедленно возобновлялась в другом. Служба в 4-й роте была для офицеров-воспитателей своего рода чистилищем. После дежурства, они выходили красными, потными и совершенно измученными.
Когда я пришел в первый раз, у меня буквально зазвенело в ушах от крика и топота по паркету сотен маленьких ног. Явившись, по уставу, в дежурную комнату за разрешением “повидать брата”, я застал в ней совершенно оглушенного и ошалевшего капитана, сидевшего на стуле в обществе десятка ревущих ребят, из которых двое лежали на коленях офицера. Капитан только беспомощно улыбнулся и развел руками. Приходилось действовать самому. Выйдя в коридор, я поймал, поперек живота, мчавшегося мимо младенца с оттопыренными, как крылышки, погончиками на крохотных плечиках и строго приказал ему разыскать и привести ко мне Маркова III. (ПО старому обычаю, еще Николаевских времен, в русской военной среде, а стало быть и в военно-учебных заведениях, ее питавших, если в одно и то же время в воинской части было несколько однофамильцев, то различались они не по имени, а по номерам, дававшимся в порядке старшинства. Поэтому я был Марковым I, мой однофамилец-казак во 2-й сотне был 2-м, а братишка числился “Марковым III”).
Вызвать Маркова I I I к брату, однако, оказалось не так-то просто: во всех помещениях роты шла общая возня и, по полученным мною сведениям, он находился на дне огромной кучи кадетиков, визжащих как грешники в аду и барахтавшихся на полу. Вытащив наугад за ногу двух или трех, я напал наконец на “Маркова I I I-го”, вымазанного пылью и чернилами, как Мурзилка, и ярко красного, как пион.
Затем, гуляя с ним и его тремя друзьями по коридору, мне пришлось выслушать длинное повествование о злоключениях и горькой судьбе бедных новичков-первоклассников, которых, по традиции, на правах старших, жестоко обижали “майоры” – второгодники, не говоря уже о второклассниках. Приемы этого младенческого цинизма поражали, как своим разнообразием, так и оригинальностью. Очевидно они вырабатывались целыми поколениями нашего старого Корпуса. Суровые “майоры” первого класса заставляли новичков в наказание “жрать мух”, делали на бритой головенке “виргуля” и просто заушали по всякому случаю и без оного.
Пришлось тут же, не выходя из коридора, вызвать к себе нескольких наиболее свирепых угнетателей первого класса, пригрозить им “пооторвать головы”, если они посмеют тронуть пальцем Маркова I I I-го и его друзей. Перед лицом правофлангового строевой роты, свирепые майоры – младенцы отчаянного вида, сплошь покрытые боевыми царапинами – струсили до того, что один даже икнул, и поклялись на месте не трогать моих протеже.
В тот же день мне пришлось пройти и в третью роту, куда одновременно с братом, поступил в 3-й класс мой кузен. Там, также вызванным майорам, я показал кулак и пообещал “измотать их как Цуциков” если… впрочем им, как более опытным, говорить много не пришлось, и они поняли меня с полуслова.
В России брату Корпуса окончить не довелось. Революция, а затем гражданская война положили конец крепко налаженной кадетской жизни. Кадетом шестого класса с двумя своими приятелями, когда-то прижимавшимся к моей ноге и излагавшими свои детские обиды, они поступили в Добровольческую армию. Брат, служивший “вольнопером” лейб-гвардии в Конном полку, дважды раненый, выехал в Константинополь в конвое генерала Врангеля, оба же его друга погибли в Крыму, защищая последнюю пядь Русской земли…
Окончив в Югославии Донской корпус и университет, Женя состоял агрономом на правительственной службе, когда началась война с немцами. При приближении красных, он снова поступил в армию и, произведенный в хорунжии Донского корпуса, вместе с ним оказался в 1944 году в Лиенце. Что сделали в этом проклятом городе англичане с Русскими офицерами во главе с генералом Красновым рассказывать не приходится, это преступление мы никогда не должны забыть. Мои маленькие друзья, бывшие кадетики 4-й роты, как их старшие товарищи, отцы и деды, честно выполнили свой большой долг до конца.
Анатолий Марков.
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Школа-приют Заамурского Округа Пограничной Стражи. – Сергей Латышев
- №122 Май 1973 года
- ГЕРОИ И ЗАБАВНИКИ – Анатолий МАРКОВ
- Чугуевское военное училище. – В. Альмендингер
- ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ ВЫСОЧАЙШАЯ ГРАМОТА
- ВОСПОМИНАНИЯ ВОСПИТАТЕЛЯ О ПЕРВОМ КАД. КОРПУСЕ Продолжение. – Н.ДОННЕР.
- Рота Его Высочества Морского Наследника Цесаревича кадетского корпуса. – Б. А. Щепинский
- Жребий. – Сергей Широков
- ВОСПОМИНАНИЯ ВОСПИТАТЕЛЯ О ПЕРВОМ КАДЕТСКОМ КОРПУСЕ – Н.ДОННЕР
Loading ...