Скажу несколько слов об этом офицере. Сын крестьянина-землепашца, он проделал трудный путь: сельская школа, городское училище, реальное училище, политехнический институт в Петербурге, откуда, как студент, он окончил ускоренный курс Михайловского Артиллерийского училища и прибыл в нашу бригаду в 1917 г. уже женатым (на Лариссе Ивановне Иогансон, 17-летней дочке аптекаря, не то в Верхне-, не то в Нижне-Петровске. Как иногда запоминаются совершенно бесполезные факты!!!). В 23 года он был очаровательным мальчиком, общим любимцем и офицеров и солдат. Конец его был печальный: в 1920 г. он командовал красной батареей, которая была атакована конницей Врангеля. На своем наблюдательном пункте он был взят в плен (бывают же такие случайности!) упомянутым выше штабс-ротмистром Судаковым, который его узнал и поставил в строй своего полка. Это продлило жизнь «Панаса» (так его звали в 32-ой бригаде) только на три дня: в следующей атаке он был убит.
Но теперь, 15 июля, он стрелял, находясь перед хатой, в которой все прочие слушали его команды. — «Ого!» сказал поручик Мушкет-Игнатков (из вольноопределяющихся мирного времени): «Панас знает шаг угломера!» Экзамен Панас выдержал! Но наблюдательный пункт сам был неудовлетворительным, и я перенес его на край сел на Черемоше, улучшив его лишь тем, что видел все в большем масштабе и был перед батареей, но наблюдать мог все тот же участок, — от села на север: Я сделал при этом ошибку, не послав офицера-наблюдателя на южный берег Черемоша, но, все равно, и в этом случае я не имел бы понятия о том, что делается в поясе сел передо мной. Вообще, в течение войны (кроме Окны, весной 1916 г.) позиции выбирались без участия артиллериста, и в результате поддержка пехоты была почти всегда ограничена.
Не помню, когда я узнал, что моя роль «начальника артиллерии 165-й дивизии» окончилась. Теперь эта дивизия имела у себя также І/ІІ дивизион полковника В.В. Мацкевича, со штабом в Вашкоуце. Я соединился с ним телефоном.
16 июля я обнаружил, что имею соседом по наблюдательному пункту своего большого приятеля в мирное время полковника K.M. Перевалова теперь — командующего 1-го батареей 11-ой арт. бригады. Это было для меня большой моральной поддержкой, как и доказательством, что мой наблюдательный пункт находится на должном месте.
День начался нормально. Мы стреляли по тому, что видели на видимом участке, т. е. в направлении на село Карлув, и вдруг мы заметили в поле наших отступающих пехотинцев! Сперва их были десятки, потом сотни, и все поле покрылось ими. Я бросился к телефону вызвать полк. Мацкевича, но, как всегда бывало в критических случаях, Мацкевич с кем-то говорил. Я пришел к Перевалову, который тщетно старался сделать то же. Затем я увидел, что ему ведут коня. Уже сидя на коне Перевалов сделал мне пригласительный жест, приглашающий последовать его примеру.
Тогда я вызвал по телефону своего коня, дал команду «Передки на батарею!» а батарее — «Назадки!» и построиться в колонне на шоссе за батареей, головой к мосту!» Когда я подъехал, она уже стояла так. Мост обстреливался неприятельской батареей, по нему карьером, на больших дистанциях между орудиями, проходила батарея Перевалова. В обратном направлении ко мне прискакал разведчик с запиской Мацкевича: «Оставаться на позиции!» Я прочел записку вслух. «Неужели мы опять вернемся на эту позицию», разочарованным голосом сказал стоявший возле меня канонир. Но я такого намерения не имел: исполнить приказание, конечно, было нужно, но с такой позиции, откуда бы было видно по сторонам, и повел батарею на поле за селом, где и занял позицию в формации «ближнего отъезда» (передки за своими орудиями и зарядными ящиками в направлении к ним, на дистанции 24 шага).
Отсюда я послал приказание Русинову: «Перейти по броду через Черемош и расположиться при шоссе, ведущем в Зашкоуц!» Старший телефонист спросил меня, где новый наблюдательный пункт? Я показал на наш первый, но добавил, что линию ставить пока не нужно. Прискакал второй разведчик от Мацкевича: «Перейти через мост к костелу в Вашкоуце!» Я этого и ожидал, но приказание в такой форме мне не понравилось: 1) через мост и 2) к костелу! К п. 1): противник теперь уже пристрелялся по мосту, а к п. 2): костелы были всегда любимой целью для австрийской артиллерии калибром от 6 до 12 дюймов. Поэтому я исправил приказание: взялся еще раз в передки, отвел батарею немного назад, где нашелся брод через Черемош, вошел в Вашкоуц сзади и, пройдя к костелу, остановился на улице, которая вела на площадь, на приличной от костела дистанции. Сзади меня, на поперечной улице стояла батарея Перевалова. Затем я поехал к Мацкевичу в дом на площади, на противоположной костелу стороне, и застал у него командиров батарей его дивизиона.
Мацкевич прежде всего выразил нам свое неудовольствие по поводу оставления позиций, на что один из командиров батарей заметил, что из Вашкоуца, конечно, нельзя было видеть того, что происходило! Однако, здесь, с южной стороны Черемоша, не было никаких признаков отступления и можно было предполагать (Мацкевич нам этого не сказал), что фронт удержался, что бегущие на противоположной стороне реки были остановлены, а потому мы сбежали действительно преждевременно! Мацкевич, однако, не приказал нам ничего, моя батарея и 1/11 остались стоять на улицах.
Тут противник наконец вспомнил, что костел подлежит уничтожению, и начал бомбардировать его 6-дм. батареей. Одно время снаряды рвались и на нашей улице, при ее выходе на площадь, но осколки к нам не долетали. Это продолжалось не больше получаса, а затем батарея замолчала. Потом Мацкевич приказал мне (не знаю, как другим) поставить на позицию взвод, а прочим расположиться в местечке на отдых. Я отвел батарею в восточную часть местечка, позиций там было сколько угодно, но наблюдательного пункта ни одного!
Потом я увидел довольно высокую мельницу, возможно, пригодную для набл. пункта и пошел туда. Хозяин встретил меня криком: «Что Вы делаете? Вы хотите уничтожить мою мельницу!» Напрасно я убеждал его, что сохранение этой мельницы интересует меня, пожалуй, даже больше, чем его. Он впал в такую истерику, что я приказал разведчикам удалить его. Но и с верхнего этажа мельницы не было видно ни своих, ни чужих, а только некоторые пустые пространства, и я оставил ее, как наблюдательный пункт.
Отклонюсь в сторону одного вредного обычая, заведенного в бригаде со дня выступления на войну: никогда не есть из котла! Сперва в дивизионе, а от октября 1914 года — в каждой батарее, был офицерский повар, который готовил пищу для офицеров. Но, к сожалению, офицеры могли поесть только через 2 часа после того, когда батареи куда-нибудь пришли, и то часто, если пришли уже ночью, то давали преимущество сну. Хотя старые полковники и подполковники потом покинули нашу бригаду, младшие, по инерции, оставили эту систему. Таким образом, проглотив утром чай с хлебом (и то не всегда) мы питались целый день только папиросами, что отражалось и на нашей боевой деятельности: не всегда мы были способны сделать то, что было желательным, полезным для дела. В данном случае, 16 июля в Вашкоуце, у меня разболелась голова и было ясно, что мне надо чего-нибудь съесть. К сожалению, у хозяйки нашлись только один стакан молока и одно яйцо. Но я был удивлен, что даже такое ничтожное количество пищи избавило меня от головной боли. Забыл я и поставить связь к Мацкевичу и надеялся, что он меня не забудет.
Мацкевич был очень давний знакомый. Когда на Шубковском полигоне я ему официально представился, он воскликнул с напускным возмущением, обращаясь к присутствовавшим офицерам: «Я был на его крестинах, а он притворяется, что меня не узнает!» Но все-таки я не мог заснуть и прислушивался. И вдруг, около полуночи услышал стук колес по шоссе. Я вышел сейчас же на шоссе и (бывают и такие случаи!) наткнулся прямо на Мацкевича, ведущего свой дивизион! Мацкевич отнесся к этому так, как будто бы он ничего иного не ожидал, и приказал мне идти с батареей в Зеленеу и занять там позицию.
Расстояние было пустячное, каких-нибудь 10-12 км. У села Бербешти к батарее присоединился наш резерв и обоз, и на рассвете мы были на месте. Наблюдательный пункт был ясен без разведки, позиция — тоже. Я сразу завалился спать, проснулся, поел и поехал на наблюдательный пункт, где занялся ориентацией на местности. Ни наших, ни противника еще не было, одним словом этот день я провел (и батарея тоже) нормальным образом. Я также получил копию приказа, в котором говорилось, что нашим соседом за Прутом является XVI корпус, и Прут является границей между корпусами. 165-я дивизия оставалась на правом фланге XI корпуса, примыкая к Пруту. Этот день, по части сна, еды и отсутствию противника, прошел приятно.
18 июля за моей батареей оказалась горная (кажется саамурская). Командовал ею подполковник Карпенко. Я представился ему и пошел на свой наблюдательный пункт, который находился на куполообразной горе над потоком Брусница с рядом сел внизу на потоке: Плешница, Бербешти, Калинешти и др., которые, находясь у подножия горы, наблюдению не мешали. По военному гребню горы проходил незанятый пехотой окоп, — очевидно эта позиция была укреплена заранее. Я поместился в нем. Наблюдательного пункта с таким горизонтом я, пожалуй, еще никогда не имел.
Влево, километрах в 20-25, горизонт ограничивала цепь высоких гор (вероятно, уже за рекой Серет), прямо впереди виднелся вчера нами оставленный Вашкоуц, а все пространство перед ним, вплоть до нашей позиции, представляло собой море высокой кукурузы (минус!). Направо, за Прутом, местность была открытая, постепенно возвышавшаяся к горизонту, и позволяла наблюдать километров на 10-15. Но ничто в этих полях не напоминало о присутствии нашего соседа, XVI А.К. Вопросом было: его еще нет, или — уже нет?
В селах на потоке Брусница, под моим набл. пунктом, я тоже не мог обнаружить никакого шевеления, которое подтверждало бы о присутствии нашей пехоты. Даже если бы она была в кукурузе перед селами, в них все-таки должно было бы быть кое-что, но я не видел абсолютно ничего. Желая убедиться на все 100 %, что пехоты там нет, я послал прапорщика Русинова с двумя разведчиками, дав ему задачу: осмотреть ближайшее к нам село на северном берегу Прута, нет ли там какой-нибудь части XVI А.К., потом вернуться на наш берег и проверить селения перед нами и ближайшую к ним кукурузу. Русинов уехал.
В самом скором времени по его отъезде, на горизонте за рекой появились колонны явно XVI корпуса, которые затем разворачивались и занимали позицию уступом впереди нас. Еще немного погодя, на ближайшей видимой части шоссе в Вашкоуц появились три всадника, которые неслись карьером к нам. Затем, на набл. пункте появился Русинов, без фуражки и так запыхавшийся, что не мог сказать ни слова.
Отдышавшись, он доложил, что XVI корпус подошел (это уже не было новостью), что в селах перед нами нашей пехоты нет и что, когда он поехал вперед, в кукурузу, то наехал на австрийцев, занятых постройкой окопа. Он бы их даже не заметил, если бы разведчик, ехавший, конечно, за ним, не крикнул: «Австрийцы!», и только тогда он их увидел и повернул коня. Австрийцы, вероятно были поражены неожиданной встречей не менее Русинова, открыли огонь с опозданием, и нашим удалось ускакать с потерей всего лишь фуражки!
Теперь все было окончательно ясным. Я вызвал к телефону Мацкевича (он был, насколько помню, в Глинице), доложил ему всю историю и просил позаботиться, чтобы образовавшийся промежуток между правым флангом дивизии и Прутом, был прикрыт пехотой. Минут через 20 Мацкевич мне сообщил, что туда послан резерв дивизии. Через каких-нибудь полчаса я уже увидел пехоту на месте. Но все-таки в течение нескольких часов моя и горная батарея простояли без пехотного прикрытия!
Наблюдательный пункт посетил командир XI А.К. генерал-лейтенант Гильчевский в сопровождении одного офицера. Не сходя в окоп, он остановился во весь рост шагах в 10 от меня и стал «обзирать окрестности» в бинокль (некоторые высшие начальники имели такую вредную привычку привлекать внимание противника на те места, которые в интересах общего дела и находящихся там лиц должны были бы оставаться для него незамеченными). Я подошел к генералу и сказал: «Г-н генерал! Покорнейше прошу вас сойти в окоп!»
Генерал покосился на меня одним глазом и продолжал стоять. Через 2-3 минуты я снова подошел к нему со словами: «Г-н генерал! Я должен настойчиво просить вас сойти в окоп!» Генерал посмотрел на меня внимательнее, но опять ничего не сказал и, простояв еще минуту для приличия, ушел в направлении к Зеленеу. Прошло еще 2-3 минуты, и неприятельская батарея открыла огонь в том же направлении. Я не думаю, чтобы она охотилась именно за ним, но моя солдатская свита пожелала вслух, чтобы генерал получил возмездие за свое поведение. Выпустив десяток шрапнелей, батарея умолкла.
Не помню точно, но кажется, что в этот день, по неимению целей, я не стрелял, а если и стрелял, то только по ориентирам. Противник так и не показался из кукурузы. Но 111 дивизион, стоявший южнее и имевший перед собой холмистую местность, стрелял немного. Когда дело клонилось уже к вечеру, я стоял с северной стороны шоссе возле горной батареи и разговаривал с ее командиром. В это время с юга приехали командиры батарей 11-ой бригады и сошли с коней. Я оставил командира горной батареи, чтобы поговорить с ними, и тут произошел комический случай.
Подполковник Скоритовский заметил, что я разговаривал с Карпенко и спросил меня: «Вы, кажется, знаете командира горной батареи? Кто он?» «Подполковник Карпенко», ответил я. — «В жизни своей я не встречал такого идиота! — сказал Скоритовский. — Я попросил его давать мне свои наблюдения — цель была очень вправо — и думал, что он мне поможет, а он надавал мне таких наблюдений, что я должен был прекратить стрельбу!»
Поговорив, я вернулся к Карпенко. — «Вы знаете командиров батарей 11-ой бригады, — сказал он: — Покажите мне командира 3-ей батареи». Я показал. «Даже с Георгиевским крестом! Удивляюсь, как такой дурак мог его получить?» Мне хотелось смеяться.
Причиной недоразумения между подполковниками было то, что в наших «Правилах стрельбы» глава о стрельбе с двухсторонним наблюдением была очень слабо разработана и если вообще годилась для практического употребления, то только на полигонах, а не на войне. Например, летом 1916 г., на фронте Делатын-Ланчин капитан Курзеньев и я были на разных набл. пунктах. Курзеньев заметил вспышки неприятельской батареи. Он даже вызвал меня к себе и показал мне домик с зеленой крышей (я вспышек не видел), относительно которого я должен был давать ему наблюдения. Я вернулся на свой пункт, и стрельба началась. После 4-го выстрела К. сказал мне: «Прекратим стрельбу!» И больше никогда мы этим способом не стреляли! «Какая здесь причина, и где же корень зла» — мы не задумывались, хоть «ларчик просто открывался!» Я лично узнал об этом только через семь лет!
«Ссорой» двух подполковников кончаются мои воспоминания о дне 18 июля. Я даже не помню, ночевала ли батарея в Зеленеу и когда мы выступили дальше? Смутно мерещится, что командиры батарей были у Мацкевича (в Глинице?) и что 1/11 дивизион ушел к своей дивизии.
19 июля я вел свою батарею по шоссе вдоль южного берега Прута, через Черновицы и Маморницу в румынское село Орофтеанка-де-Сус. Переход — 55 верст и страшная жара! Уже в сумерках мы добрели до Орофтеанки. Штаб 165-ой дивизии должен был быть в селе между Маморницей и Орофтеанкой (название села не помню).
Квартирьеры рассказывали, что, когда они появились в виду села, жители сбежались на околицу, вооруженные вилами и топорами (вероятно, они уже имели опыт с «сознательными товарищами»), но когда старший квартирьер подал команду: «Шашки вон!», разбежались и, очень скоро увидев, что грабить их никто не собирается, переменили гнев на милость. Мы предвкушали столь нужный нам отдых и сон, но часа через два всего лишь приехал ординарец штаба дивизии и вручил мне приказание:
«С получением сего, немедленно» перейти в село, где находился штаб дивизии (т. е. к 55 верстам прибавить еще 10-15!). Приказание было подписано начальником штаба штабс-капитаном Радзеиовским.
Против исполнения приказания было еще одно обстоятельство: на нас надвигалась огромная черная туча, угрожавшая потопом в самом ближайшем будущем.
Конечно, на революционных правах, я мог бы приказания не исполнить, но это «с получением сего» и «немедленно» заставляло думать, что там что-то случилось и присутствие батареи необходимо. И это соображение победило. Мы выступили и через полчаса промокли до нитки и были забрызганы грязью (шоссейные дороги остались в Австрии!).
Когда мы подошли к указанному селу, квартирьеры доложили, что места для нас нет — все занято. Дождь уже прекратился, но грязь всюду была отчаянная. Взбешенный, я вошел в хату начальника штаба. Он спал. Резким движением я сдернул с него одеяло.
Проснувшись и увидев меня, он пробормотал: «А, это вы. Располагайтесь на ночлег, а завтра пойдете к своей дивизии». «А где квартиры для батареи?» спросил я. — «Все село занято, и квартир для вас нет!» ответил он. Тут уж я, не стесняясь и только-только не упоминая «родственников в колене восходящем», сказал ему свое мнение о нем, упирая в особенности на возмутительный текст приказания.
Но «располагаться» как-нибудь было надо. Вестовой расстелил мне на грязи, перед фронтом батареи, мой брезентовый спальный мешок, я лег на него, накрылся буркой (доставшейся мне в наследство от члена Государственной Думы прапорщика K.M. Струкова, который в начале 1915 г. приехал к нам в батарею на 6 месяцев «посмотреть на войну») и сейчас же заснул. Проснулся я от нестерпимой жары и зубной боли. Солнце стояло уже высоко. Когда я явился откланяться начальнику дивизии, генерал спросил: «Что у вас вышло с начальником штаба?» Я рассказал всю историю. Генерал молчал. Вообще этот генерал-майор Чернявский казался мне все время самым несчастным человеком в дивизии, и на его лице я никогда не видел следов улыбки. Итак мы распрощались навсегда!
Зубная боль становилась нестерпимой. Проходя мимо обоза 126-го Рыльского полка, я вспомнил, что там есть классный фельдшер, весьма искусный по зубной части, и остановил батарею. Он показал себя, действительно, артистом: через 5 минут я (минус 3 зуба) вел батарею дальше. Когда я явился своему командиру бригады, генерал сказал мне: «165-я дивизия, наверное, измотала батарею. Ставлю вас на отдых!» Мы отдыхали 5 дней, а затем заняли позицию между селами Могошешти и Буда-Маре, западнее города Герца. Началась позиционная война.
В.Е. Милоданович
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- Последнее отступление 1917 год . – В.Е. Милоданович
- Исторический архив (№105)
- Арьергардный бой. – В. Милоданович
- 26 дней на реке Сан. – В.Е. Милоданович
- По поводу статьи «4-й гусарский Мариупольский полк» в №103 «Военной Были». – А. Левицкий
- Служба в Донской артиллерии (Окончание) – М.Т. Чернявский
- На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
- Гримасы гражданской войны. – И.М. Черкасский
- Конец одной батареи. – Владимир Лисенко.
Loading ...