Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Tuesday March 19th 2024

Номера журнала

Приамурский Край и Шеф Хабаровского Кадетского Корпуса граф Н.Н.Муравьев-Амурский. – Леонид Сейфуллин 2-й



Изучение истории своего Отечества составляет долг, честь и достоинство каждого русского, что вместе с твердым знанием своей веры и своего языка составляет те краеугольные камни, на которых может быть воздвигнут храм науки.

Российская история так же велика, как обширна и сама России, и много величавых повествований, героических глав и дивно-сказочных событий начертано на ее бесчисленных страницах.

Не последнее место в ней занимает история Сибирской земли и, как страничка таковой, приобретение Россией Приамурского края.

Прежде чем они твердой ногой стали на Амуре, много пришлось претерпеть отважным русским людям, которые рискнули заглянуть на негостеприимный Амур…

«Из века в век,
Шел крепкий русский человек
На дальний север и восток
Неудержимо, как поток.
С плохой винтовкой за плечом
Иль с неизменным топором,
С краюхой хлеба в кошеле,
Отдав поклон родной земле,
От неприглядного житья
Он шел в безвестные края,
Чрез тундры, реки и хребты,
Чрез быстрину и высоты,
Пока в неведомой дали
Он не пришел на край земли,
Где было некуда идти,
Где поперек его пути
Одетый в бури и туман
Встал необъятный океан…» (Розенгейм)

И шли отважные землепроходцы, «охочие люди», в далекую, неведомую Сибирь, на благословенный Амур и до самой «соленой воды».

Шли они, устилая путь костьми своих товарищей, испытывая и холод и голод, терпя «великую казацкую нужду».

«Не легка была с природою
Первых выходцев борьба;
Сразу встретила невзгодою
Их жестокая судьба.» (Волков)

Но мужественно шли эти люди, направляясь на дальний восток, к самому морю, из-за которого выходит само светозарное солнце.

Давно в безвестных могилах гнили кости этих богатырей, давно —

«Не волнуясь больше злобами
Завоеванной реки,
Спят под снежными сугробами
Беспробудно казаки,
И поет им память вечную
Диким голосом пурга,
Да беседу бесконечную
О былом ведет пурга.» (Волков)

Но не умерло их великое дело, не даром лилась казацкая кровь на Амурские земли. Русское могущество на Дальнем Востоке выросло сказочно быстро. Выросли села, станицы и города, проложены пути-дороги, и молодой край стал мужать с каждым годом.

Будем твердо помнить, что только благодаря всем этим отважным «землепроходцам» русские люди на Амуре стали пользоваться всеми благами культуры и имена героев скромно украшают страницы настоящей истории. Не многим из них воздвигнуты памятники, увековечившие их имена, а потому возведем павшим героям нерукотворные памятники в наших сердцах, сердцах благодарных сибиряков, первым открывателям нашей родины, дорогой нам Сибири.

Николай Николаевич Муравьев происходил из старинного дворянского рода, известном в России. Родился он в 1809 году.

По окончании Пажеского корпуса, молодым офицером Финляндского полка он участвовал в войне 1829 года при осаде Варны, а затем в Польской войне 1831 года и в сражении под Остроленкой. Потом, по приглашению своего начальника, генерала Головина, назначенного командиром Кавказского корпуса, он был переведен на Кавказ, где участвовал в ряде экспедиций против горцев и, между прочим, в знаменитом штурме резиденции Шамиля, аула Ахульго, в 1839 году, и там был ранен в руку.

Потом он служил на Западном Кавказе и получил за храбрость орден Св. Георгия 4-ой степени.

В 1846 году, в чине полковника, Муравьев перешел на административную службу и в 1847 году, в чине генерала, был назначен Тульским губернатором, где проявил энергичную деятельность и первым из губернаторов поднял вопрос об освобождении крестьян. В 1848 году, Государь Император Николай I назначил его генерал-губернатором Восточной Сибири в Иркутск, где открылось обширное поприще для применения его административных дарований.

Государь, между прочим, сказал ему: «Что же касается до русской реки Амура, то об этом речь впереди». Вероятно это было сказано в том смысле, что еще не приспело время говорить об Амуре. Но из действий Муравьева мы видим ясно, что этим словам он придал другое толкование, т. е. что вопрос об Амуре впереди всех других вопросов и должен быть разрешен в первую очередь. Поэтому, еще будучи в Петербурге, он, по ознакомлении с современным положением сибирских дел, обратил особое внимание на вопрос об Амуре.

Не доверяя вполне прежним показаниям и находя, что в Амурском деле действия правительства были недостаточно решительны, Муравьев поставил себе первой задачей по прибытии во вверенный ему край обстоятельно исследовать устье Амура.

Для этого нужно было не только приискать отважного и решительного морехода, который мог бы выполнить трудную для того времени задачу, но и получить от правительства разрешение на предположенное исследование.

Подходящее для задуманного плана лицо скоро нашлось, — Николай Николаевич обратил свое внимание на капитан-лейтенанта Невельского, находившегося в то время в Гельсингфорсе, на постройке транспорта «Байкал», предназначенного для обыкновенного периодического доставления на Камчатку припасов от Морского Ведомства.

Сообщив Невельскому свои предположения, Муравьев встретил в нем человека, не только горячо заинтересовавшегося делом исследования устья Амура и обладающего всеми качествами, необходимыми для выполнения предстоящей трудной задачи, а именно: опытностью в морском деле, беспредельной отвагой и упорной энергией и настойчивостью.

По ходатайству Великого Князя Константина Николаевича, в исходе декабря 1847 года Невельской был назначен командиром военного транспорта «Байкал». В это время и состоялось его знакомство с Николаем Николаевичем, следствием чего между ними началась переписка, из которой видно, что Муравьева очень интересовал вопрос о доступности для судов устья Амура, так как в то время сильно в этом сомневались, вследствие распространенного мнения, основанного на наблюдениях знаменитых мореплавателей Лаперуза, Браутона и Крузенштерна, утверждавших о существовании перешейка между материком и островом Сахалином и также мелей у устья Амура.

Невельской горячо принялся за задуманное дело исследования Амура. Для этого он выбрал у себя на судне опытных офицеров и запасся всеми необходимыми для этого инструментами.

Но не легко было этим двум энергичным людям добиться разрешения и предоставления средств на выполнение задуманного предприятия.

Хотя Муравьев немедленно по прибытии в Сибирь и направил к Начальнику Главного Морского Штаба, князю Меньшикову, свое настоятельное ходатайство о предписании командиру посылаемого из Кронштадта в Камчатку транспорта «Байкал», Невельскому, по сдаче груза отправиться для описания юго-восточного берега Сибири, от Тугурского залива до устья Амура, и, хотя Меньшиков нашел это ходатайство уважительным, Невельской, при всем этом, вышел из Кронштадта в августе 1848 года, не добившись еще получения желаемого предписания.

Замедление произошло оттого, что только в конце января 1849 года открылся по Высочайшему повелению особый Комитет для рассмотрения вопросов по Амурскому делу. В этом Комитете было постановлено разрешить Невельскому изыскания, строго придерживаясь выработанной для него особой инструкции, коей предписывалось исследовать наше восточное побережье до устья Амура и острова Сахалина и выбрать к северу от этого устья пункт, удобный для устройства там торгового поселения.

Муравьев по получению инструкции немедленно отправил ее на Камчатку к Невельскому с одним из своих сотрудников, штабс-капитаном М. С. Корсаковым (впоследствии преемником Муравьева по генерал-губернаторству). Корсаков нигде не мог найти Невельского и вернулся обратно, не вручив инструкции.

Между тем Невельской, не дожидаясь весьма сомнительного в то время разрешения, на свой собственный страх и риск, дабы не терять времени, решился идти из Петропавловска прямо к Сахалину и в Амурский лиман. Пройдя к северной оконечности Сахалина, он направился с тщательным промером и исследованием к устью Амура и на юг, в Татарский пролив.

Начав свои исследования от мыса Головачева, на Сахалине, Невельской открыл на материковой стороне Татарского пролива удобный для стоянки судов залив Счастья, 28 июня вошел в Амурский лиман и, став там на якорь, выслал две шлюпки для промеров, одна из которых, под начальством лейтенанта Казакевича (впоследствии адмирала и Кронштадского военного губернатора), открыла устье Амура, вошла в реку и поднялась до гиляцкой деревни Чабдах, а 22-го июля открыл и исследовал пролив, отделяющий остров от Азиатского материка, и затем повернул обратно в порт Аян.

Таким образом Невельской открыл следующее: 1) что Сахалин не полуостров, а остров, 2) что вход в Амурский лиман из Татарского пролива, через открытый Невельским пролив, доступен для морских судов всех рангов, а с севера, из Охотского моря, для судов с осадкой не более 25 футов, 3) что в самое устье Амура из Татарского пролива могут входить суда с осадкой в 15 футов, а из Охотского — с осадкой в 12 футов, 4) что гиляки, живущие при устье Амура, независимы от Китая.

В это время Муравьев, объезжая вверенный ему край, прибыл в Охотск и на судне «Иртыш» проплыл в Камчатку. Осмотрев эту окраину, он на возвратном пути направился в форт Аян, зорко следя и всюду расспрашивая об участи «Байкала».

Первые известия были неутешительными. Даже зарождалось предположение о возможности гибели. В ожидании более точных сведений Муравьев, против своего маршрута, задержался в Аяне.

Какова же была его радость, когда он наконец увидел «Байкал», входящим на рейд Аяна. Не дожидаясь остановки «Байкала», и вопреки всякому служебному этикету, Муравьев сел на первую попавшуюся лодку и быстро направился к борту «Байкала». Первые слова, которыми Невельской обменялись с Муравьевым, были не взаимные приветствия, а слова: «Сахалин остров, устье Амура доступно для морских судов, глубина пролива между берегом и Сахалином — 5 сажен».

Муравьев, по тогдашнему своему положению, считался главным начальником русского флота в водах Тихого Океана. Пользуясь этим правом, он командировал Невельского и Корсакова в Петербург с докладом об открытиях Невельского и вскоре направился туда и сам.

Донесение Муравьева об открытиях Невельского возбудило в правящих сферах большое неудовольствие, которое бесспорно положило бы предел дальнейшим исследованиям в этом направлении, если бы Муравьев не поехал лично в Петербург и там, перед лицом Государя, не защитил бы Невельского от нападок морского начальства.

Защитив Невельского, Муравьев тем самым спас дальнейшую судьбу Амурского вопроса. Из Петербурга Невельской благополучно возвратился в Охотское море.

А в это время в дальневосточных водах появились уже иностранные суда, старавшиеся проникнуть в устье Амура. Ввиду этих обстоятельств, Невельский решился на крайнюю меру: он самовольно вошел в устье Амура, поднялся до селения Тыр и, следуя примеру прежних завоевателей казаков, объявил аборигенам страны, что отныне они поступают под защиту и покровительство русского Государя.

Затем, избравши местом своей стоянки мыс Кеугду, 1-го августа 1850 года, в присутствии толпы инородцев, при салюте из небольшой пушки и 6 ружей, поднял русский флаг и объявил, что теперь устье Амура, Сахалин и прибережье Татарского пролива входят в состав Российской Державы и неприкосновенность их будет ограждаться военной силой.

Пост, где происходило это торжество, Невельской назвал в честь Государя, Николаевским. Из него впоследствии возник город и порт — Николаевск на Амуре.

Новое известие Невельского, с восторгом встреченное Муравьевым и отправленное в Петербург, вызвало там взрыв негодования.

Совет Министров постановил предать Невельского военному суду как человека вредного, толкающего свое Отечество к неминуемой опасности. Муравьев, хорошо знавший враждебное отношение министров и крайне недоброжелательный их взгляд на дело Амура, и на этот раз поехал в Петербург с надеждой только на самого Государя и на поддержку Великого Князя Константина Николаевича.

В Петербурге Муравьев добился личного доклада Государю, перед которым опроверг все доводы министров, приговоривших Невельского к суровому наказанию и чуть не погубивших все дело об Амуре. После его доклада Государь наградил как Невельского, так и Муравьева, а Совету Министров послал краткую, но многозначительную резолюцию: «Где раз поднят русский флаг, он спускаться не должен!»

Водружением флага на мысе Куегду еще не разрешился вопрос о присоединении Амура и стран омываемых этой рекой, к русскому государству. Энергии и уму Муравьева Россия обязана мирным решением этого вопроса.

Ожидавшийся в 1853 году разрыв с Европой побудил наше правительство, вследствие представления генерал-губернатора Восточной Сибири, обратить особенное внимание на Амур, так как только сплавом по этой реке мы могли бы своевременно и относительно дешево снабдить наши военные порты Охотского побережья и Камчатки необходимым провиантом и оружием. Это обстоятельство заставило наше правительство обратиться к Пекинскому двору с просьбой о разрешении нам сплава грузов по Амуру.

После жарких прений в особо назначенном по Высочайшему повелению комитете, последовало разрешение Муравьеву, в случае неполучения ответа китайского правительства на сделанный запрос, произвести сплав грузов для Камчатки по Амуру, но, утверждая это решение комитета, Государь Император Николай I сказал Муравьеву: «Но чтобы и не пахло пороховым дымом».

Китайское правительство, по принятому им обычаю в отношении дипломатических с нами переговоров, медлило ответом; между тем время уходило и дальнейшее ожидание и промедление могло бы быть для нас гибельным. Поэтому Муравьев решился действовать энергично и решительно и, не дожидаясь более разрешения Пекинского двора, он весной 1854 года, на пароходе «Аргун» (в 60 сил, выстроенном на Шилкинском заводе в 1853 году), отправился со сплавом в первую военную экспедицию по Амуру.

Сплав этот состоял из 50 барж, множества плотов и 1.000 казаков.

Перед началом экспедиции, в городе Кяхте в честь Муравьева купечеством был дан торжественный обед, на котором купцом Кандалинским было прочитано следующее прочувствованное стихотворение, ярко отражавшее настроение сибирского общества.

«Пируя праздник возвращенья,
Сподвижник царский, твоего,
Не можем чувство восхищенья
Вполне мы выразить свое.
Отъезд твой скорый предвещает
Сибири новую зарю,
Он лавры свежи обещает
Руси и Белому Царю.
Сибирь с надеждой несомненной
Глядит на рдеющий восток
И ждет, что труд твой вдохновенный
Богатствам нашим даст исток.
Амуром путь ты им проложишь,
Движенье силам нашим дашь,
И край счастливым будет наш.
Быть может, наш Орел Двуглавый
Пробудит дремлющий народ
И, озарившись новой славой,
Его он к жизни призовет.
Счастлив, кого судьба избрала
Орудьем помыслов благих
Счастлив, кому она сказала:
— Ступай вперед! Исполни их!
Свершать веков определенье
Тебе назначено судьбой,
И Бог свое благословенье
Пошлет на подвиг трудный твой.
И вся Сибирь из рода в род
Прославит смелый твой поход.
И мы воскликнем все тогда:
— Ура, наш Муравьев, ура!

14-го мая 1854 года, после напутственного молебна перед древней иконой Божией Матери, вынесенной из Албазина, при салюте из албазинской пушки, флотилия начала спускаться по реке Шилке.

Впереди всех на своей лодке плыл генерал-губернатор H. Н. Муравьев. «Запестрели перед нами береги Шилки», говорит очевидец, «оглашаемые громкими криками ура. Мы быстро неслись по ней, чтобы достигнуть Амура. Заводская пушка приветствовала флотилию, и население Шилки бросало шапки вверх и кричало ура. Это были радостные, восторженные и единодушные пожелания открытия пути по реке Амуру».

18-го мая в 2½ часа пополудни флотилия вступила в воды Амура. Трубачи играли «Боже, Царя храни», все встали на лодках и осенились крестным знамением. Генерал-губернатор, зачерпнув в стакан воды Амура, поздравил всех с открытием плавания по реке, раздалось восторженное ура, и суда понеслись по гладкой поверхности Амура.

Таким образом, после двухвекового промежутка времени, патриотическими усилиями и настойчивостью Муравьева, на амурских водах снова появилась русская флотилия.

О причине, вызвавшей необходимость этого сплава, было сообщено заблаговременно китайскому правительству, причем было присовокуплено, что по всем делам по разграничиванию земель, генерал-губернатору Восточной Сибири разрешено нашим правительством сноситься прямо с Пекинским двором.

28-го мая экспедиция прибыла к устью Зеи, откуда были посланы Муравьевым вперед, в Айгун, чиновники с извещением о нашем прибытии.

Это извещение, совершенно неожиданное, как бы громом поразило начальника Айгуна, который, не получив никакого распоряжения от своего правительства о сплаве и вообще ничего об этом не ведая, начал представлять свои доводы о невозможности пропуска, но появление никогда не виданного манджурцами парохода и огромного числа плывущих по реке барж и лодок экспедиции до того перепугало манджурских чиновников, что они только одного желали — скорейшего удаления русского военного отряда.

Пройдя, таким образом, благополучно мимо Айгуна, экспедиция достигла устья Бурей, проплыла устье Сунгари и Уссури. Ниже устья Уссури налетевшая буря в несколько минут затопила суда экспедиции и едва не лишила ее припасов. Два дня сушили провиант у низменного острова, названного островом Св. Кирилла.

9-го июня прибыл навстречу экспедиции офицер с письмом от Невельского. Муравьев выслал вперед пароход «Аргунь», прибывший в Мариинский пост 12-го июня, а затем приехавший из Де-Кастри Невельской встретил Муравьева в семи верстах впереди Мариинска.

Прибытием в Мариинск и посещением Де-Кастри Муравьев закончил блистательно русскую экспедицию по Амуру.

Между тем восточная война была уже в полном разгаре и дошла до отдаленной нашей восточной окраины.

Муравьев, опасаясь, что в Амур войдут неприятельские пароходы, которые могли совершенно отрезать наши сообщения с Амуром и с эскадрой Завойко, немедленно приступил к постройке в Николаевске батарей.

Среди непроходимых болот низовьев Амура, при ничтожных средствах, при постоянном ожидании нападения неприятеля Завойко воздвигал грозные батареи, чтобы закрепить за Россией новый край.

Доблестные сподвижники Завойко, одержав блестящую победу в Петропавловске, сделав беспримерный морской переход, построив на устье Амура батареи и город, одерживают победу и над суровой природой первобытного края и тем самым полагают начало освоению Приамурского края.

В то время, как в Николаевске под личным наблюдением Завойко кипела неустанная работа по постройке батарей, по возведению зданий, по постройке дорог и расчистке тайги, наши посты в Де-Кастри и Петропавловске доносили о продолжающемся крейсировании неприятельских военных судов. Муравьев к концу лета ждал нападения. Наши силы в устье Амура к половине июля достигали уже 2.000 человек.

7-го июля, неприятелем была сделана попытка высадиться у Де-Кастри, но адъютант Муравьева, Сеславин, вступил с неприятелем в бой, впрочем незначительный. Но самый факт попытки неприятеля напасть на наш пост вызвал следующий приказ Муравьева: «Войска, на устьях Амура сосредоточенные, нигде не отступают, в плен не сдаются, памятуя слово блаженной памяти Государя, Великого князя Святослава Великого: «ту ляжем костьми, мертвые бо сраму не имут». Герои Петропавловского порта покажут нам пример самоотвержения русской силы и безусловного повиновения.»

Муравьев в конце сентября произвел смотр Николаевских батарей и всего города и остался чрезвычайно доволен. Во всех упомянутых делах В. С. Завойко играл выдающуюся роль и был одним из самых виднейших сподвижников графа Муравьева Амурского.

В то время как эскадра Завойко шла к Амурскому устью, Муравьев с целью увеличения военных сил на Дальнем Востоке организовал ранней весной 1855 года второй сплав по Амуру.

5-го мая сам Муравьев с первым эшелоном сплава (26 барж с войсками и военными припасами) вышел из Усть-Стрелки, а 27-го мая передовой пароход эшелона, «Аргунь», с лейтенантом Бошняком проплыл все течение Амура, прибыл к Лазаревскому мысу у Татарского пролива, усилив количество рабочих рук, столь необходимых на работах по возведению батарей капитаном-лейтенантом Лесовским.

Таким образом, Амур к концу 1855 года, благодаря упорной энергии Муравьева, был занят и сослужил незабвенную службу России при обороне ее восточной окраины, где союзники, благодаря принятым Муравьевым мерам, не могли сделать России существенного вреда.

Для довершения занятия Амура оставалось, однако, выполнить еще одну трудную задачу: вырвать, без разрыва и войны с Китаем, согласие Пекинского правительства на отказ от всех его притязаний на нынешние Амурскую и Приморскую области.

В сентябре 1855 года, Муравьев, в силу данных ему полномочий, открыл в Мариинском посту первые переговоры по этому делу с присланными на Амур китайскими уполномоченными, но, конечно, переговоры эти могли иметь только предварительный характер и не привели ни к какому соглашению ввиду категорического заявления Муравьева, что только Амур, до устья Уссури, может быть поставлен границей между двумя государствами.

В октябре 1855 года, когда неприятельская эскадра совершала неудавшуюся попытку высадиться и напасть на Де-Кастри, Муравьев на зафрахтованной американской барке «Пальметто», несмотря на преследование английских кораблей и встречу с французскими, счастливо пробрался в Аян, откуда вернулся в Иркутск. Начало 1856 года, — год коронования Императора Александра II и заключения Парижского мира, Муравьев провел отчасти в лечении за границей, отчасти в Петербурге и Москве.

В его отсутствии, благодаря разумным действиям назначенного Забайкальским военным губернатором М. С. Корсакова, наши дела на Амуре не пошли назад, хотя впрочем и мало двинулись вперед.

Корсакову удалось произвести третий сплав по Амуру, которому китайцы не препятствовали, как не препятствовали и постановке трех постов в пределах нынешней Амурской области: Зейского, Кумарского и Хинганского. Однако переговоры Корсакова с манчжурским амбанем в Айгуне не привели ни к чему.

Муравьев вернулся в Сибирь только в исходе 1856 года. Между тем начатые с китайским правительством переговоры уже не могли прекратиться, и в 1857 году русское правительство решило послать в Пекин в качестве уполномоченного графа Путятина. В марте прибыл Путятин в Иркутск, а затем, бесплодно прождав в Кяхте целый месяц намеренно замедляемого пропуска через монгольские степи, решил иным путем добраться до Пекина.

Вместе с принявшимся за дело с новой энергией Муравьевым, он направился по Амуру, выбрался в море и на пароходе «Америка» достиг устья реки у города Пейхо, куда прибыл в конце июля.

В Тяньтзине, который был уже в то время в руках французов и англичан, переговоры Путятина в 1857 году не имели, однако, никакого успеха и адмиралу, во главе его небольшой эскадры, оставалось только следить за действиями западных держав по отношению к Китаю.

Уже к началу 1858 года дела китайского правительства начали принимать неблагоприятный оборот. Англо-французские войска, овладев Кантоном, проникли в Тяньтзин. В то же время во внутреннем Китае происходила домашняя неурядица.

Разгоревшееся восстание тай-пингов принимало все более и более угрожающие для правительства размеры; тай-пинги овладели даже южной столицей Китая — Нанкином. Этими обстоятельствами как нельзя лучше воспользовался H. Н. Муравьев.

6 апреля 1858 года Муравьев выехал из Иркутска на Амур, а 26-го из Сретенска, во время ледохода по Амуру, поехал на особых баржах в сопровождении архиепископа Иннокентия.

5-го мая, не доходя устья реки Зеи, он был встречен китайскими чиновниками, просившими обождать прибытия в Айгун их главнокомандующего из Цицикара.

На другой день, по прибытии к устью Зеи, к нему приехал из Айгуна амбань и просил обождать плыть далее, чтобы поговорить о разграничении на Амуре, так как это дело крайне заботит их правительство, а пограничные люди находятся в тревоге и оторваны от сельских занятий.

9 мая в Усть-Зейской станице преосвященным Иннокентием был заложен храм во имя Благовещения Пресвятой Богородицы и станица переименована в Благовещенск. На другой день Муравьев поехал на своем катере в Айгун на обед к амбаню. При вступлении со своей свитой на берег, его встретили салютом из маленьких мортирок.

Катер и две сопровождавшие его лодки отвечали несколькими выстрелами из орудий, громкий звук которых испугал китайцев.

У амбаня в это время находился цзяньцзюнь И-шан (главнокомандующий). Обед кончился в 7 часов вечера.

На следующий день, 11-го мая, Муравьев вручил цзяньцзюню проэкт пограничной черты по Амуру, Уссури и по реке Тюменьула до моря и просил посетить его в 4 часа дня на его катере.

Цзяньцьзюнь прибыл, обедал, остался доволен музыкой, особенно веселыми мотивами русских плясовых песен, которые по его желанию повторялись несколько раз.

12-го и 13-го мая Муравьев посылал для переговоров чиновника Перовского. Оба эти дня прошли в бесплодных переговорах. Китайцы хитрили, выставляя свою силу и превосходство, но не трудно было заметить в них сознание своего бессилия и страха перед русскими. Перовский дал понять, что в России хорошо знают положение Китая, который неоднократно поступал перед русскими недобросовестно, нарушал трактаты, сжег и разграбил факторию в Чугучаке и что все эти действия могут вызвать разрыв дружеских отношений.

Упреки Перовского произвели на китайцев заметное впечатление.

14-го мая Муравьев сам прибыл в Айгун, предложил уполномоченным поскорей закончить дело и сообщил, что иначе он будет продолжать свой путь, и выехал из Айгуна. Китайцы испугались, что Муравьев уедет; они боялись разрыва с Россией и в тот же день послали справиться о его здоровье.

15-го числа они были уступчивей и согласились на все пункты трактата.

16-го целый день переписывались беловые экземпляры на русском и монгольском языках и только вечером трактаты были скреплены подписями. Муравьев и цзяньцзюнь обменялись экземплярами и принесли взаимные поздравления.

Этот трактат доставил Россp class=”MsoNormal” style=”text-align: justify;”/divии более миллиона квадратных верст богатой территории и открыл удобный водный путь к Великому Океану.

Этот договор заключал в себе следующие условия:

1) Левый берег Амура, начиная от реки Аргуни до Морского устья Амура, да будет владением Российского Государства; от реки Уссури далее до моря находящиеся места и земли, впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами, как ныне да будут в общем владении Дайцинского и Российского государств; всех же прочих государств судам по сим рекам плавать не должно; находящихся по левому берегу Амура от реки Зеи на юг, до деревни Хормолдзин, манджурских жителей оставить вечно на местах их жительства под ведением манджурского правительства, с тем, чтобы русские жители обид и притеснений им не делали.

2) Для взаимной дружбы подданных двух государств дозволяется взаимная торговля проживающим по p.p. Уссури, Амуру и Сунгари подданным обоих государств, а начальствующие лица должны покровительствовать на обоих берегах торгующим людям двух государств.

18-го мая Муравьев возвратился в Благовещенск, где архиепископом Иннокентием было отслужено благодарственное молебствие, после которого Муравьев отдал по войскам приказ:

«Товарищи! Поздравляю вас! Не тщетно трудились мы! Амур сделался достоянием России. Святая церковь молится за нас. Россия благодарит. Да здравствует Император Александр и процветают под кровом Его вновь приобретенные страны! Ура!»

По получению в Пекине известия о заключении Айгунского договора, китайские уполномоченные в Тьяньтзине 1-го июня заключили договор с графом Путятиным, который послужил прекрасным дополнением к Айгунскому договору.

Оба эти договора были немедленно утверждены китайским богдыханом.

21-го мая Муравьев поплыл далее к устью Амура. По пути были избраны места по берегу, от Малого Хингана до устья реки Уссури, где поселилось 500 семей амурского пешего батальона, образовав 18 станиц. При устье Уссури было основано поселение Хабаровское. Целый ряд поселений получил свое название от сподвижников Муравьева по занятию и заселению Амурского края.

Таким образом были увековечены имена Корсакова (Корсаково и Михайло-Семеновская), Сверебеева, Буссе, Венцеля (Иркутский генерал-губернатор, до 1859 года исполнявший должность во время отсутствия Муравьева), Кукеля (начальника штаба Восточно-Сибирского войска), Скобельцина, Невельского, Казакевича, Будогорского, архиепископа Иннокентия, всех храбрецов, действовавших на Амуре в XVII веке (Пояркова, Хабарова, Бейтона), некоторых ученых исследователей (Радде, Аносова), наконец супруги графа Муравьева-Амурского, сопровождавшей его в поездках на отдаленную нашу окраину (станица Екатерина-Никольская).

Для окончания великого дела, совершенного H. Н. Муравьевым, оставалось только завершить разграничение России с Китаем от устья Уссури по правую сторону Амура.

В 1859 году для обмена ратификаций по Айгунскому и Тяньзинскому трактатам и для дополнительных условий в Пекин был отправлен в качестве уполномоченного со стороны России Н. П. Игнатьев.

2-го ноября 1860 года Игнатьев заключил Пекинский трактат, который не только подтвердил силу Айгунского и Тяньзинского договоров, но и указал государственную границу на всем протяжении смежных китайских и русских владений, а именно: укрепил за Россией весь Уссурийский край с заливом Петра Великого, до границ Кореи.

Этот трактат, был блестящим концом нашей, не всегда решительной политики на Дальнем Востоке.

Заканчивая свое описание приобретения Россией Приамурского края, я должен повторить, что огромное пространство этого края возвращено России благодаря неутомимой деятельности, благоразумным и настойчивым мерам, принятым Николаем Николаевичем Муравьевым, как выражено это в Высочайшем рескрипте Императора Александра II, возведшего за эти заслуги Муравьева в графское достоинство с присоединением к фамилии его названия «Амурского», в память о том крае, которому в особенности посвящены были все труды Муравьева и его постоянная заботливость.

19-го февраля 1860 года Муравьев был уволен от должности генерал-губернатора и назначен членом Государственного Совета.

В рескрипте на его имя между прочим сказано:

«Граф Николай Николаевич! Тринадцатилетними трудами вашими положены прочные основания к утверждению гражданского благоустройства и развитию промышленного благосостояния Восточной Сибири. Необходимые меры к успешному заселению весьма обширного, вами приобретенного края, в особенности изменением его юго-восточных границ, и вызванные местными условиями расширение морских и преобразование военно-сухопутных учреждений — составляли непрестанно предметы неутомимой заботливости вашей…»

Муравьев в приказе от 18 февраля по войскам Восточной Сибири говорил:

«Прощайте, достойные товарищи и сотрудники мои! Служба моя с Вами на пользу отечеству остается для меня самым отрадным воспоминанием.

Спасибо вам, казаки, солдаты и матросы, за вашу верную и неутомимую службу, благодаря которой возникла новая русская жизнь в новом Амурском крае! Я горжусь, что командовал вами в то именно время, когда так много выпало на долю вашу сделать полезного России!»

В конце марта 1861 года Муравьев уехал в отпуск заграницу.

До 1868 года он попеременно жил то в Царском Селе, то заграницей, был приглашаем

иногда в Совет для разрешения некоторых вопросов колонизации Сибири, а с этого года поселился в Париже.

В 1881 году, 18-го ноября, он скончался в Париже от гангрены и погребен на Монмартрском кладбище. Соотечественники воздвигнули ему памятник в городе Хабаровске. Вот описание этого памятника: граф представлен приблизительно в сорокапятилетнем возрасте, и статуя отлита с модели академика Опекушина, руководствовавшегося при изображении этого государственного деятеля известными портретами Маковского, которые существуют в нескольких экземплярах.

Лица, знавшие графа в молодых годах, находили большое сходство.

Граф изображен во весь рост. Высота всей фигуры доходит до 7 аршин. Он стоит со скрещенными на груди руками и держит в одной руке сверток трактата, а в другой — морской бинокль.

Между прочим, для характеристики деятельности Муравьева приведем беспристрастный отзыв нашего писателя Гончарова, посетившего его в городе Аяне, после плавания на фрегате «Паллада». Он пишет о нем: «Какая энергия, широта горизонта, быстрота соображения, неугасающий огонь и воля, боровшаяся с палками в колесах! Его угадал Государь Николай Павлович и призвал в генерал-губернаторы Сибири.

Ни тот, ни другой не были чиновниками! Это пионер, борец с природой, инородцами, китайцами и с Нессельроде, о котором он не мог говорить спокойно, как и о всех, кто ставил ему в Петербурге палки в колеса».

Амурским поэтом Волковым памяти Муравьева посвящено следующее стихотворение, читанное в Благовещенске в мае 1898 года, в день 40-летия заключения Айгунского трактата, у памятника, поставленного на месте первой ставки графа Муравьева-Амурского:

«Под небом Франции далекой,
Средь католических крестов,
На старом кладбище Ла-Шеза
Зарыт в могиле Муравьев.
Вдали любимой им Отчизны
Скончался он, судьбой гоним,
В Париже шумном; русской тризны
Друзья не справили по нем.
Несутся годы, мчится время,
Стирая прошлого следы,
Но в землю брошенное семя
Дало обильные плоды, —
Мы твердо стали на Амуре,
Вошли в открытый океан,
Флаг русский поднят в Порт-Артуре
И отдан нам Талиенван.
Здесь помнят графа Муравьева,
Еще недавно жил Сизой:
Носитель жизненного слова
И первый пастырь городской!
Еще не все сошли в могилы,
Еще живут в глухих углах
Борцы, растратившие силы
На бесприютных берегах!
И здесь я вижу между нами,
Когда-то мощной силы цвет,
Давно покрыты сединами
Стоят свидетели тех лет;
Да, труден был их путь тернистый!
Прошла тяжелая пора,
Теперь разросся сад тенистый
На месте графского шатра.
Шумят деревья, зеленея,
Желанный мир царит кругом,
И монумент стоит, белея,
Напоминая о былом,
Что в вечность канули те годы,
Сбылися смелые мечты,
Амур волнуют пароходы,
Горят над городом кресты.
Везде раскинулись селенья,
Могучей жизнью дышет край,
И смотрит, полный уваженья,
На нас с надеждою Китай».

Теперь, поставленный в Хабаровске, на крутой скале над Амуром, высокий и красивый памятник в честь графа Муравьева-Амурского вероятно разрушен…

Но не может уже быть разрушено его дело и не должна исчезнуть из русского сердца благодарная память о нашем выдающемся государственном деятеле и Шефе нашего родного корпуса, столь самоотверженно и успешно потрудившимся на пользу, слава и честь России.

Леонид Сейфуллин 2-й

 

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Добавить отзыв