Не так давно здесь были довольно серьезные бои, в которых принимала участие 1-я Донская казачья дивизия, но к нашему приходу все затихло и фронт стабилизировался. Конечно, наш командир провел телефон на соседнюю гаубичную батарею и совместно с ней « долбил », когда требовалось, по немецким окопам. Иногда одну из наших батарей командир дивизиона отпускал отдохнуть день-другой в ближайшей деревушке. Житье было, в общем, почти спокойное, и продолжалось так около трех месяцев. Затем были другие, подобные же позиции с редкими пребываниями в ближайшем резерве и все в том же районе, между Кельцами и Ново-Място.
Но вот и май месяц. Батарея придана пехоте. Мы стоим на опушке очень большой лесной поляны, среди кустов. Стреляем через поляну, в лес и за него, около нас изредка свищут ружейные пули. Противник артиллерией и пулеметами бьет слева и справа от нас, очевидно – по нашей пехоте, с которой связи у нас фактически не было, образовалась некоторая пустота, ибо сегодня утром, во время попытки наступления противника, остановленной нашим огнем, около батальона нашего пехотного полка с очень большим номером (третьеочередного), на левом фланге батареи, встали и толпой направились к немцам. Те сначала стреляли, думая, что это — контратака, но увидев поднятые руки, прекратили огонь. Немножко стреляли по ним и с нашей стороны, но слабо : и патронов не было и, вероятно, душа не налегала.
Было тревожно и как-то ненадежно. Это плохое состояние пехоты, недостаток оружия и патронов и усталость тяжело нас угнетали. Уже обозначился наш отход, было больно и обидно за Россию. Почему так случилось ? Но раздумывать младшему офицеру казачьей батареи и бесполезно и некогда, надо было прикрывать отход. И мы его прикрывали до сентября. На всем огромном фронте этого отхода была, вероятно, одна и та же картина : приходя на новый участок, ибо мы перебывали во всех корпусах нашей армии, мы сменяли пехоту, обычно ночью, получали от нее кое-какие данные о противнике, после чего пехота шла в тыл, часто — беспорядочно отдельными группами, многие — без винтовок, артиллерия — без снарядов. У нас снаряды все же были, хоть и очень мало, и иногда пешая артиллерия, по приказанию, конечно, отдавала нам свои, последние. Одним или двумя полками мы занимали участок пехотной дивизии, не сплошной линией, конечно, а отдельными островками, — сотня или дивизион, при них — орудие или взвод, мы всегда были вразбивку. Часам к 9-10 утра появлялась неприятельская разведка, схватываясь с нашими разъездами. Потом подходили, прямо в колоннах, главные силы. Мы открывали огонь со всякими хитростями, изображая взводом батарею. Для этого давали по две очереди сразу, будто здесь четыре орудия, а иногда одним орудием два выстрела, без интервала, по одной колонне, и из второго также два выстрела по другой колонне, под расходящимся углом иногда до 90 градусов. Где-нибудь чуть впереди и сбоку стрекотал уральский пулемет. Противник останавливался, чаще всего уходил несколько назад, в деревню или в лесок, и располагался на отдых. На нем « висела », конечно, наша разведка. Иногда под вечер он напирал « как следует » цепями, поддержанными артиллерией, и нам приходилось медленно отходить ,меняя раза два-три позицию. Иногда же мы сами, по приказанию, ночью уходили верст на 10-15 назад, и так несколько дней не видя даже своей пехоты, но частенько получая от нее сюрпризы в виде уничтоженных переправ и сожженных деревень. Случалось, что и постреливали по нас, принимая нас за немцев. Это — когда пехота устанавливалась на каких-нибудь водных рубежах дня на два, на три, а мы должны были пройти в тыл через ее расположение. И бывало, что начинали мы прикрывать Гренадерский корпус, а выходили через неделю на 25-й корпус, которым, между прочим командовал одно время генерал Мищенко, наш Донской Атаман. Мы один раз встретили его со штабом на походе, кажется уже за Вислой, « здоровкались », и было нам как-то обидно, — Донской Атаман, а командует лишь корпусом. Но скоро узнали, что Гренадерским командует генерал Куропаткин ! Продолжалось и то и другое не долго, вероятно годы уже не подходили.
Каждый раз, когда мы после недельного или больше перерыва снова соприкасались с пехотой, нам было видно, что люди там начали оправляться, подтягиваться, стало больше порядка, появилось оружие и стало лучше с патронами. Невольно задумывались с горечью, — почему мы все же отступаем ?
Подошли так, отступая, и к Висле в конце июня, к Ивангородской переправе. Пехота осталась на позициях и укреплениях левого берега, мы же перешли на правый. Наша батарея с небольшим прикрытием была отправлена к югу, для обороны переправы в Новой Александрии. Поставили пушки в кустарнике и еще замаскировались срубленными деревьями, сделали пристрелку противоположного берега. Но воевать оказалось не с кем, день, два, три, — никого, весьма подозрительная пустота и тишина. Дивизия где-то отдельно, и мы в одиночестве. Наконец — приказание сниматься, соединиться с 6-м полком и идти куда-то еще на юг затыкать брешь между пехотой. Бои шли фронтом на юг, и мы влились в боевое расположение где-то между Вислой и Люблином. Противник очень большими силами наступал с юга на большом районе, до самого Буга. Таким манером он мог отрезать наши армии, находящиеся на Висле, или заставить их отступать более поспешно. Наша пехота дралась прекрасно, и после нескольких дней весьма упорных боев мы остановили наступление в первых числах июля и стали даже несколько отжимать австрийцев. Но приказа о переходе в контрнаступление не было, и линия фронта оставалась неподвижной. Батарея была придана пехоте, на позицию ходил лишь дежурный взвод. Наш 6-й полк составлял резерв участка и стоял с нами в перелеске. Один раз полк уходил с нашим вторым взводом на отдельную задачу — шевелить где-то австрийцев — и отлично это выполнил, так что взвод получил потом три Георгиевских креста и три медали, а сотник Сулацкий — орден св. Станислава 2-й степени с мечами. На одном из дежурств при пехоте 1-го взвода был тяжело ранен ружейной пулей в грудь командир этого взвода подъесаул Урюпинский, Григорий Павлович, когда он двигался с пехотными цепями при выравнивании позиции, чтобы помочь им огнем против австрийских пулеметов. На дежурствах моего, 3-го взвода ничего необыкновенного не происходило, стреляли по просьбе пехоты, куда им было нужно, и получали иногда сами порцию австрийской шрапнели.
Однако кончилось все опять отходом. Нас все-таки отрезали где-то дальше к востоку, и вот во второй половине июля мы снова в походе, прикрывая движение пехоты сначала на север, а потом на северо-восток. Ивангород отлично защищался, но его приказано было оставить, так же как и другие крепости, — оставлялся весь польский театр. Прошли с глу- бикои болью в душе недалеко от Брест-Лиовска, — через несколько дней и его получат немцы без боя…
В начале сентября мы в Беловежской пуще (между Воловьин и Вельск). 5-й Уральский казачий полк и 15-я батарея очень успешно дерутся на северо-западной опушке, а мы в самой пуще, перегораживая шоссе и просеки, работаем по-взводно со спешенными уральцами. Простояли дня 3-4, не видя противника. Зубров тоже не видели, а кабаны и козы пробегали иногда.
Дивизия получила приказ сосредоточиться к востоку от пущи и самым спешным маршем идти в направлении на Молодечно (северо-восток) для принятия участия в ликвидации Свенцянского прорыва немцев, который угрожал очень серьезными последствиями. В пуще нас сменила Забайкальская казачья дивизия со своей артиллерией. Командир 15-й батареи есаул Кучеров был представлен за эти бои к ордену св. Георгия 4-й степени, но представление было отклонено, может быть несправедливо, и мы обвиняли наш штаб дивизии в равнодушии к наградному вопросу, как и в случае с нашим командиром, который получил Георгиевское оружие только благодаря настояниям командира пехотного полка, в то время как само официальное описание его подвига давало ему бесспорное право на награждение орденом по статуту.
Нам нужно было пройти около 300 верст и очень спешно, так что мы шли покуда хватало сил, в среднем по 90 верст в сутки. Идти было трудно, так как дороги были загромождены чрезвычайно. Обозы двигались во всех направлениях, видно было, что происходит большая путаница. Все спешили и требовали себе преимущества, без конца происходили ссоры, и часто мы бывали принуждены пробиваться силой ,сбивая обозные повозки в сторону дороги.
Наконец мы на месте, на южном фланге немецкого прорыва, где-то неподалеку от Молодечно. Прорыв уже не расширяется, масса нашей конницы охватила его со всех сторон. Но в этом прорыве уже очень много немецкой пехоты и артиллерии, позиции их уже оборудованы сколько можно, и держатся они на них чрезвычайно упорно, надо их сбивать. На нашем участке много реченок, часто болотистых, с заросшими берегами, и немцы их используют. Два взвода нашей батареи действовали с 4-м полком, а мой взвод — с 6-м Вот такая реченка с кустарником разделяла цепи стрелков, у немцев было больше пулеметов, стрелять мне по ним было чрезвычайно трудно, — свои были так близко. Нашей дивизии понадобилось с неделю, чтобы сбить противника, но недалеко у него опять была удобная позиция, и снова — бой, как будто бы и небольшой, но непрерывный, надоедливый и трудный.
Все же круг был сомкнут, и к концу сентября, форсировав р. Вилию, наша конница заставила немцев отступить до линии озер Нароч, Вишневское и Мядзиол. Правда, освобождена была не вся территория этого прорыва, но фронт установился прочно, и не только здесь, но и вообще отход нашей армии кончился. На нашем участке угроза Минску (штаб Западного фронта) и разрыва между Северным и Западным фронтами была устранена.
В этих боях Уральская казачья дивизия захватила много пленных, главным образом немецких кавалеристов, и несколько пулеметов. В этом году коннице пришлось очень много поработать, и спокойная зимовка в глубоком тылу была вполне заслужена и необходима для приведения в порядок конского состава. Но до этого мы еще пробыли некоторое время на позиции, получив свой собственный участок фронта, который сделался « нашим » надолго, собственно говоря — до окончания военных действий. Мы отбывали свой срок, сменялись, уходя в резерв, и через какое-то время вновь возвращались сюда же. Было это в пинских болотах, в районе Выгановского озера и Огинского канала.
Железнодорожная станция Ганцевичи, на полпути между станциями Барановичи и Jlyнинец, была стоянкой нашего штаба дивизии и наших тылов. Верстах в 6-7 к западу, среди болот, — деревушка, в ней — начальник участка, командир полка, и резерв, затем лес с топкой, вязкой дорогой до стрелковой позиции. Наши пушки стояли прямо в лесу, а наблюдательный пункт был в окопах уральцев. Лошади передки и свободные люди тоже в лесу, в версте от деревни.
Каждый раз, когда мы приходили сюда на смену, мы находили улучшения. Около Ганцевичей, в выстроенных бараках расположился рабочий батальон из туркестанских инородцев, главным образом сартов, которые, непрерывно работая, поддерживали в исправности болотные дороги между деревней и позицией, строили нам землянки и блиндажи в окопах, конюшни у нас в лесу и т. д. Бои прекратились и когда мы и немцы пристрелялись к чему хотели, то бывали дни без единого артиллерийского выстрела.
В конце октября мы ушли на зимовку в район гор. Орша. Там расположились на широких квартирах и зажили мирной жизнью до ранней весны 1916 года, занимаясь ученьями при орудиях, материальной частью, проездкой и т. д. Осенью прибыли в дивизион молодые офицеры, хорунжий Мелихов — в 14-ю батарею и хорунжий Иагорнов — в 15-ю. Кажется в декабре был царский смотр, но большого впечатления он как-то не оставил.
В феврале 1916 года вернулись не надолго в свои болота, и скоро нас призвали в чужие топи у озера Нароч. Начиналась весенняя распутица, в марте месяце дороги пришли в ужасное состояние, нам было очень трудно дойти до назначенного места ,между озерами Нароч и Вишневское. В лесу, на пригорке, был устроен целый городок землянок, вероятно для пехотных резервов. В ожидании наступления эти резервы подтянули ближе к позициям, и мы заняли их место. Через несколько дней дороги раскисли окончательно, транспорты выбивались из сил ,чтобы доставлять нам продукты и фураж, и мы часто высылали им навстречу, для подпряжки, своих артиллерийских лошадей. Снарядов было заготовлено много, но невольно возникал вопрос, как их подвозить к батареям, когда будет израсходована наличность ? И как мы, конница, « ринемся » в преследование противника при таком состоянии почвы ?
В назначенный для наступления день рано утром загремели выстрелы артиллерийской подготовки. Долбили ,не переставая, двое суток, потом начались пехотные атаки. Бой « кипел », и это выражение не было только фигуральным, а вполне соответствовало действительности. Дивизия наша в бою участия не принимала и даже, против обыкновения, наши пушки не были посланы к пехоте, — не было места, где нам стать на позицию. Мы лезли сколько можно вперед и даже вверх (на деревья), но мало что видели.
В течение нескольких дней ожесточенный бой шел все на одной и той же линии, не продвигаясь вперед. Атаки наши отбивались противником, пехота наша несла очень тяжелые потери. С огромными усилиями первая линия немецких позиций была наконец взята штурмом, со штыковыми схватками. Но у немцев здесь было несколько прекрасно укрепленных линий, — они отступили на 3-4 версты и немедленно открыли жесточайший артиллерийский огонь по своим бывшим окопам. Наша артиллерия не могла, по-видимому, продвинуться достаточно вперед, чтобы бороться с немецкой более действительно, и новые пехотные атаки не имели успеха и повели лишь к еще большим потерям. Транспортные затруднения не только не уменьшились, но, наоборот, увеличились и держаться на захваченной немецкой линии становилось совершенно невозможно и все вернулось в исходное положение.
Эти две недели беспрерывных ожесточенных, кровопролитных боев глубоко нас потрясли, мы увидели, какой ценой нужно покупать укрепленную позицию. К этому примешивалось еще и недоумение : зачем все это делалось в самое неблагоприятное время года ? Конечно, наше наступление готовилось и мы его ждали, но только позже, к лету, и всем фронтом, а так — операция на небольшом участке, — к чему это ? И только через несколько лет я узнал, что это было сделано по просьбе французского командования, для помощи Вердену. И немцы действительно сняли несколько корпусов с западного фронта и перевезли их на восток, на русский фронт.
Когда выяснилось, что делать нам нечего, нас отвели поглубже в тыл, и здесь, не помню уж в какой деревне, мы получили приказ о переформировании в 4-орудийные батареи. Из нашего дивизиона сформировывалась 23-я Донская казачья батарея путем выделения по одному взводу от 14-й и 15-й батарей. Незадолго до этого в нашу батарею прибыл мой брат, сотник Григорий Тимофеевич Чернявский, из 49- го Донского казачьего полка. Их выпуск, — по окончании полного трехлетнего курса Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ в 1914 году, — был произведен в офицеры не 6 августа, как обычно, а сейчас же по объявлении мобилизации. Все они прибыли тогда в Новочеркасск, и там Войсковой Наказный Атаман генерал Покотило перевернул их всех в кавалерию, в третьеочередные полки. И только два года спустя моему брату удалось вернуться в артиллерию. Я был назначен старшим офицером этой новой батареи. Из 14-й батареи в нее вошел (по жребию) первый взвод под командой сотника Чернявского, а из 15-й прибыл взвод хорунжего Нагорнова. Батареей временно командовал есаул Дубовсков. Однако многого здесь сделать мы не успели, так как нашу дивизию снова отправили в пинские болота, в Ганцевичи.
Отсюда в начале июня 1916 года, получив назначение в новую дивизию, и ушла наша 23-я Донская казачья батарея с новым командиром есаулом Брызгалиным A.A. Есаул Дубовсков вернулся обратно в 14-ю батарею. Не знаю, как долго оставалась 14-я батарея на этой позиции, думаю, что не непрерывно, но 3 января 1917 года мы сменили ее здесь, когда наша 2-я Туркестанская казачья дивизия пришла сюда на смену уральцам.
Летом 1917 года, после неудачного « наступления Керенского », мы встретились с уральцами в тыловом районе, где-то к западу от Минска, и даже составляли вместе с ними одно время конный корпус под командой нашего начальника дивизии генерала Ф.Ф. Абрамова (2-я Туркестанская, Уральская и Сибирская казачьи дивизии). Но артиллерии с уральцами не было. Пешая артиллерия будто бы или не хотела стрелять, или боялась своей миролюбивой пехоты, так вот и оставили там 14-ю и 15-ю Донские казачьи батареи.
М.Т. Чернявский
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Служба в Донской артиллерии. – М.Т. Чернявский
- Письма в Редакцию (№114)
- Исторический очерк Лейб-Гвардии Конной Артиллерии (окончание) – К.В. Киселевский
- Смотры в Чугуеве 1900-1904 гг. – Г.Т.
- П А М Я Т И ПОЛКОВНИКА ПРИХОДКИНА (из его артиллерийских рассказов)
- По поводу статьи «4-й гусарский Мариупольский полк» в №103 «Военной Были». – А. Левицкий
- Последнее отступление (Окончание) – В.Е. Милоданович
- Исторический очерк Лейб-Гвардии Конной артиллерии. – К. Киселевский
- Практические стрельбы Русской артиллерии на полигоне близ Поноона. – Н. Г-В.
Loading ...