ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Военные Училища в Сибири, 1918-1922 Р.г., были создаваемы, жили и работали на основа­нии учебной техники и практики, которые вы­рабатывались в течение войны 1914-1918 г.г. Поэтому, прежде чем кратко изложить их ис­торию, необходимо упомянуть об этой технике и практике и их результатах.

Российская Армия вступила в войну 1914­1918 г.г. с составом в 105 пехотных дивизий, 18 стрелковых бригад, 36 кавалерийских дивизий — 2.500.000 чел. и в тылу — 208 зап. батальо­нов-полков и 118 бригад государственного ополчения — всего 2-000.000 человек. Эти но­вые формирования потребовали громадного ко­личества офицеров, из коих 36.000 в строю. Призванных из запаса и отставки было слиш­ком мало — немного больше — 50.000; так на­пример, до войны 1904-1905 г.г. прапорщиков запаса производилось по 1.200 чел. в год. По­этому были приняты спешные меры по обуче­нию и выпуску новых офицеров в строй. К су­ществовавшим 11 пехотным военным учили­щам, 5-ти кавалерийским и казачьим, 3-м ар­тиллерийским и 1-му инженерному, были от­крыты еще 144 школы прапорщиков — двух- ротного состава и одно пехотное училище (в Ташкенте). Военные училища увеличили свой состав по размеру имеющихся помещений: так Александровское воен. училище — до 12-ти ротного состава, Алексеевское воен. уч. — 8-ми ротного, Новочеркасское — со 140 юнкеров до 300 и т.д.; Оренбургское казачье училище оста­лось при своем штате — 120 юнкеров. Курс и военных училищ и школ прапорщиков был установлен в 4 месяца для пехоты и 6 месяцев для специальных (артиллерийских и инженер­ных училищ).

В общей сложности, эти 166 военных училища и школ прапорщиков, выпустили около 600.000 молодых офицеров, и все же, несмотря на это, офицерский состав был в постоянном некомплекте, так как, кроме больших боевых потерь, новые и новые формирования требова­ли массы офицеров: армия в 1917 году имела 228 пех. дивизий, 11 стрелковых бригад и 52 конных дивизии, состав коих дошел до 9 мил. человек при 320.000 офицеров, что показыва­ет, что наши потери в офицерском составе пре­взошли все расчеты военной статистики, кото­рая («Наука о войне» ген. Головина) дает нор­му убитых офицеров в 3 раза большую — в процентном отношении, чем солдат.

Сформированные школы прапорщиков были разбиты на две части — одна подчинялась Гл. Упр. Военно-Учебн. заведений, вторая — Ко­мандующему военных округов. Комплектова­ние также не было организовано по одной си­стеме: в то время как одни прямо со школьной скамьи попадали в военные училища или шко­лы прапорщиков, большинство проходило длин­ный и сложный путь: запасного батальона с 6-ти недельным обучением, затем «команды 30» — с двухмесячным обучением вольноопре­деляющихся в размере учебной команды или учебной команды с тремя месяцами обучения; затем назначение в маршевую роту, с этой ро­той на фронт, пребывание в строевой части на фронте, затем по истечении 2-3 месяцев отко­мандирование в команду пополнения, пребыва­ние в этой команде до 2-х месяцев, наконец, — школа прапорщиков или военное училище с 4- мя месяцами обучения.

Таким образом кандидаты в офицеры нахо­дились до производства на службе от 11-ти до 13-ти месяцев. В теории, они на практике знакомились со службой и обращению с людьми, обстреливались на фронте, а затем, в тече­ние последних 6 месяцев, получали необходи­мое военно-техническое обучение. На деле же, для средней массы получалась скачка с пре­пятствиями, которые надо было пройти. Поэ­тому многие и обходили стороной самый не­приятный этап — фронтовую службу. Дитя оказывалось у семи нянек, со всеми вытекаю­щими отсюда последствиями.

Каково было положение с этой стороны де­ла показывает доклад Дежурного Генерала Управл. военно-учебн. заведений — ген. Ада­мовича, напечатанный во второй половине 1916 года отдельной книгой, с пометкой «секретно» — «Об осмотре школ подготовки прапорщиков запаса» и разосланной для сведения и руковод­ства всем командирам и курсовым офицерам военных училищ и школ прапорщиков. При осмотре каждой школы, указывались общие недостатки: большой процент командируемых нижних чинов с фронта без боевого опыта, ко­мандирование ефрейторов и нижних чинов без прохождения учебной команды; нахождение в каждой школе по два десятка юнкеров без прав по образованию; командирование обозных не­строевых нижних чинов, командирование писа­рей; при «студенческом» (т. е. имеющем пол­ное среднее образование) составе отмечается (1-я Петергофская школа 20-23 июня 1916 г.) «слабость физическая и малая культура»; в 3-й Московской (30 июня и 1-го июля 1916 г.) «студенческой» — … «при взаимном обращении слышно, думается, значущее «товарищ»… при отсутствии данных для недоверия, среда их не дает решительных признаков твердости и на­дежности настроения, необходимых офицерско­му составу»… — много юнкеров даже в строю носят пенснэ (1-я Петергофская, 16 и 17-го ию­ля 1916 г.), только Киевские школы прапорщи­ков, особенно 3-я, 4-я и 5-я оценены хорошо: … «юнкера-студенты оказались более приручен­ными, нежели в школах Петроградского и Мо­сковского военных округов» – «принесение в дар школе очень хорошего портрета Государя Императора с Наследником одним из юнкеров, собственной его работы» — 4-я Киевская. Но 3 Одесские плохи: казарменная серость и убо­жество, неважная еда, клопы в кроватях; в 3-й Одесской — 5 офицеров не пошли на фронт- В хорошо оцененных Киевских — 3-й, 4-й и 5-й указывается, что кадровый состав — строевой и боевой, поэтому в этих школах — одежда от­личная, еда хорошая, видна живость и втянутость в работу всего состава. Как правило, по­всюду нищета и убожество в материальной ча­сти, вооружения, а часто и помещения: «… один пуд колючей проволоки… один пулемет… 20 ручных гранат… мало шанцевого инструмен­та…» отмечается во всех школах и только в 1-й Петергофской отмечено: — …«Школа обеспе­чена оружием и пособиями блестяще»… При осмотре 1-й Ораниенбаумской отмечается: «… Площадь пола недостаточна… все классные занятия ведутся в спальных, причем юнкера сидят частью на кроватях..- Устройство двух­ярусных нар, принятых в школах Омского и Иркутского округов, где школы наилучше обо­рудованы»… во 2-й Ораниенбаумской: …«пища, судя по расписанию, скудная… обстановка сто­ла тяжелая, столовая тесна и грязна…». Хоро­шая работа Киевских школ прапорщиков осо­бенно оттеняется неудовлетворительным со­ставом пополнений школ из команды пополне­ния (28.7.1916): … «обучение ведется по 8-ми недельной программе… внешнее впечатление мало благоприятное — чрезвычайно развиты самовольные отлучки… подготовительная рабо­та команды вызывает сомнение в ее успешно­сти, в ней: а) назначенных с фронта 721 чел-, б) из запасных частей 490 чел.., со всех сторон ведется в школы все негодное, ищущее не дела офицерского, а звания и избежания иной, сол­датской доли… в офицерские ряды хлынула большая доля негодных людей, а неразумное покровительство стало им открывать путь…».

Каково же было качество офицеров про­шедших свой обычный, в течение года, — дли­тельный путь к офицерским погонам? Кавказ­ский гренадер кап. Попов, в своих записках, так отзывается о нем: «… что касается лично­

го состава отправившихся маршевых рот, то офицерская его часть лучше всего характери­зовалась тем, что по прибытии в действующие части всех молодых прапорщиков отправляли на дополнительные армейские курсы, где их основательно доучивали.-.». В дневнике ген. Будберга «упоминается такая школа, дается ее курс и указывается срок — 2 месяца». Таким образом, пройдя 7 различных инстанций, 7 раз­ных начальников, подавляющая часть новых прапорщиков, — после 13-15 месяцев перекоче­вок из одних рук в другие, не получила нуж­ного воинского воспитания и, по сути дела, яв­лялась массой «с улицы», чья непереработанная психология сохраняла в себе все влияния вредной в государственном отношении нашей программы средних учебных заведений.

Начиная с графа Толстого, когда в России был взят за основу «классицизм» — т. е. изу­чение древних языков — латинского и грече­ского, выходившие из средней школы были воспитаны на примерах древних римлян и гре­ков, — образцовых республиканцев. Техниче­ская часть программы — математики, физики, химии, естественных наук — строилась на су­губо материалистической основе. В истории — новой, — восхвалялись достижения француз­ской революции. Таким образом в течение де­сятилетий — почти 45 лет — в России, в стра­не с монархическим направлением, шла откры­тая подготовка республиканской идеологии, ко­торая охватывала всех, кто имел аттестаты зрелости. Противодействие этой идеологии бы­ло случайным, основанным только на историче­ском воспитании части населения — таковым было, например, настроение подавляющего чис­ла кадет в кадетских корпусах, части казаче­ства. Армия — офицеры — держалась за мо­нархическую идеологию только на основании присяги, дисциплинарного устава и Свода поло­жений о военнослужащих. Защитой монархи­ческой идеологии, ее преимуществ, — занимал­ся только Корпус жандармов по долгу службы. Погром армии, который устроила ей, непонима­нием задач, первая Ставка — 1914-1915 года, вызвал в рядовой офицерской массе глухое воз­мущение и заставил ее прислушиваться к де­магогии революционных заправил из Государ­ственной Думы. Все это отзывалось на составе юнкеров- Поэтому то, когда в 3-й Московской школе прапорщиков (30 июня-1-июля 1916 год)а — студенческой, — ген. Адамович задал во­прос, странный для нас теперь, — каково их мнение о суровости военной службы после ознакомления с ней на опыте, то услышал в ответ: — «… об этом надо еще потолковать меж­ду собою…», — что показывает на существова­ние в ней какой-то организации.

Доклад ген. Адамовича указывает на поли­тическую ненадежность состава юнкеров уже в 1916 году, поэтому вполне ясно и понятно ис­ключительно пассивное отношение всех школ прапорщиков и военных училищ к подавлению февральского бунта 1917 года. Все действия революционных «военминов» — Гучкова и Ке­ренского, отбили всякую охоту у начальников училищ и школ прапорщиков содействовать усмирению восстания большевиков 25.7.1917 года, вполне оправданного происшедшими позднее событиями, так как революционные на­чальники гарнизонов своими действиями — провокациями, — только подводили веривших им юнкеров под напрасные потери и естествен­ные репрессии большевиков-победителей; в Петрограде ли — Полковников, в Москве ли — Рябцев, в Иркутске ли — Краковецкий, посту­пали совершенно одинаково: начав бой с боль­шевиками, затем заключали с ними перемирие и соглашались на сдачу оружия, — разоружение, — а отсюда, — сдача на милость или неми­лость красных.

Как пример положения, бывшего тогда в во­енных училищах и школах прапорщиков во время октября 1917 года, из целого ряда боевых столкновений в Сибири — 1.12-1917 юнкеров в Омске, сотника Ситникова 3.12.1917 в Томске и 9-17.12.1917 года в Иркутске и т. д. возьмем на­иболее крупное по числу участников — Иркут­ское, которое было и самым характерным по ходу действий и результату.

Октябрь 1917 г., — политически — борьба за власть двух революционных партий: с.-р. — стоявших у власти и с.-д. большевиков, полу­чивших возможность претендовать на нее и захватить её.

Ц- К. партии с.-р. запрещал категорически своим организациям вооруженную борьбу с большевиками и выступления против красных производились по личному почину членов во­енной секции партии с.-р. — Соколова, Лебе­дева, Фортунатова, Краковецкого, Солнышкова и других. Поэтому-то, даже успешные бое­вые действия не давали никаких результатов, так как главари после перемирия разбегались и оставляли массу, шедшую за ними, на рас­терзание озверелых победителей.

Из расположенных в Иркутске военного училища и 3-х школ прапорщиков отказалась выступить 3-я целиком, в военном училище и 2-х других отказчиков также набралось около 100 человек, которые были разоружены и на­ходились во время боев на положении арестан­тов. В училище и школах прапорщиков была только половина штатного состава, так как не­задолго до 9.12.1917 года был очередной вы­пуск молодых прапорщиков и налицо находил­ся только младший курс, а нового пополнения не было получено.

Когда Иркутский совдеп потребовал разо­ружения училища и школ, то в них были со­браны митинги для решения, — драться или подчиниться. Характерным оказалось и поведе­ние большинства кадров: на 90 проц. они укло­нились от всякого участия в событиях; поэто­му юнкерам приходилось или становиться под команду случайных офицеров (напр., пор. Ху­дякова — организатора захвата здания прогим­назии, Гайдука, сопротивлявшегося около пон­тонного моста и там же убитого 12.12.1917) или же выбирать себе начальников-

В какой мере прилагали свои руки к организации выступления пресловутый Краковец­кий и полк. Скипетров не очень ясно, но на них лежит вина за такой пропуск — как уход 3-х запасных батарей с 18-ю орудиями на сторону красных, вследствие чего юнкера оказались в крайне невыгодном положении, имея только два десятка пулеметов и два, три бомбомета. Всеми операциями управлял комроты 2-ой школы — полк. Лесниченко.

Таким образом против запасных полков — 9-го, 11-го и 12-го, укомплектованных в значи­тельной части бывшими ссыльно-каторжниками и присоединившимися к ним 4.000 рабочими Черемовских копей — всего приблизительно 20.000 человек, оказалось около 800 юнкеров и сотни-полторы добровольцев.

Иркутский казачий дивизион оплел свои ка­зармы проволокой и заявил о своем нейтрали­тете.

Как известно, в то время как юнкера захва­тили большую часть города, развивали наступ­ление, теснили красных и дальше, Краковец­кий и Скипетров, на девятый день боя, заклю­чили трехдневное перемирие, затем согласи­лись разоружиться и распустить участников боев.

В этом случае все характерно: подбивание из-за кулис эсерами юнкеров на выступление, уклонение кадра училищ и школ прапорщиков от руководства юнкерами и событиями и, нако­нец, боевая настроенность юнкерской массы, готовой итти на бой в почти совершенно безна­дежной обстановке, не имея никакой руково­дящей и ясной цели.

Это настроение юнкеров нельзя считать за защиту своих военно-профессиональных инте­ресов: при посещении 6-й Московской школы прапорщиков (4-6 июля 1916 г.) генерал Ада­мович задал вопрос — кто предполагает ос­таться на военной службе после окончания вой­ны — утвердительных ответов последовало только 5 проц.

Выступление Иркутских юнкеров было об­щим отзвуком на действия, практику и идеоло­гию большевиков, шедших к власти не только силой, но и путем массовых совершенно бес­смысленных и ненужных жестокостей; юнкера — как представители части Российского насе­ления — инстинктивно противились превращению России в базу — человеческую и матери­альную — мировой коммунистической револю­ции.

Эти настроения начали проявляться позже среди всего населения части России, — на во­сток от Волги, когда, начиная с февраля 1918 года, вспыхнувшие восстания — в Оренбург­ской губернии, в Прикамье, на Урале, в Семи­речье и т.д. — получили организующее ядро в виде выступления корпуса чехословаков.

Когда восставшие были организованы в рус­ские воинские части и создались фронты, то, во всей остроте, встал вопрос о пополнении убы­вающего в боях офицерского состава, а поэтому самотеком, в разных местах стали открывать­ся военные училища.

По времени открытия училища были созда­ны:

1. Оренбургское Казачье военное училище — от августа 1918 года.
2. Хабаровское военное училище — 18.10. 1918 г.
3. Читинское, Атамана Семенова, военное училище — 14.11.1918 г.
4. Школа Нокса (Русский Остров — Влади­восток) — ноябрь 1918 г.
5. Инструкторские школы:

а) Екатеринбургская;

б) Челябинская;

в) Томская;

г) Иркутская (начало апреля 1919 г.);

д) Тюменская.

6. Морское военное училище во Владиво­стоке — ноябрь 1918 г.
7. Челябинская кавалерийская школа — май 1919 г.
8. Омское артиллерийское военное училище — 1.6.1919 г.
9. Омское артиллерийское техническое во­енное училище — 1.6.1919 г-
10. Юнкерская сотня Уральского Каз. Вой­ска — июль 1918 г.
11. Иркутское военное училище — 1919 г.
12. Корниловское военное училище — ок­тябрь 1921 г.

Собранные сведения о части военных учи­лищ дают ясную картину их работы, жизни. О других имеются только их имена, отрывочные данные, — по участию в боях; что, напр., пред­ставляла собой юнкерская сотня Уральского Каз. Войска, -— судить очень трудно, так как единственным указанием на ее существование является случайно оброненная фраза в книге ген. Толстова “От красных лап в неизвестность” о ее гибели 20.121919 г. при внезапном нападе­нии Алаш-Орды, причем только упоминание, что ее начальником был ген. Мартынов, позво­ляет предполагать, что это было военное учи­лище.

Мысль о сборе материала и первые данные принадлежат инженеру Е. А. Леонтьеву — бывшему юнкеру Омского артил. училища. Остальной материал собран мной от бывших юнкеров и офицеров существовавших училищ. Некоторые, — напр. сотник Красноусов, автор книги «2-я батарея», давали сведения весьма обстоятельно и охотно, другие давали ответы отрывочно, скупо, стараясь остаться анонимами, неохотно, враждебно.

Как бы то ни было, но кое-какие данные, —пусть и скупые — собраны и страница про­шлого написана, которая, возможно, пригодит­ся при формировании Российской Националь­ной Армии после свержения коммунизма в Рос­сии.

Изложение истории военных училищ будет дано хронологически, по времени их возникно­вения.

Справка к общей части. — Николаевское кав. училище имело ускоренные выпуски: в 1914 году в корнеты после 14 месяцев обучения, в прапорщики — два по 4 месяца, один в 6, один в 8, дальше в один год с производством в корнеты. Это было возможно потому, что хотя наша кавалерия и дралась доблестно — ив пе­шем и в конном строю, но не имела таких по­терь, как пехота, сменившая от 4 до 11 комплек­тов людей, а потому и могла увеличить курс воен. училищ.

Уральская Школа Прапорщиков.

Уральская школа прапорщиков была сфор­мирована в августе 1918 года для подготовки смены офицерского состава из числа лиц, име­ющих права вольноопределяющихся 1 и 2 раз­рядов. Первоначально, состав школы состоял из сотни, пехотной роты, пулеметной команды и взвода артиллерии. Срок обучения, вначале, был установлен в 8 месяцев, но, позднее, обста­новка изменила все предположения и потому два выпуска, которым, еще юнкерами, приш­лось больше быть в боях, чем учиться, не имели точного времени курса.

Вначале, до оставления Уральска, в январе 1919 года, школа размещалась в войсковой сто­лице, затем она была прикомандирована к шта­бу армии. Комбриг Кутяков, в своей книге о пресловутом Чапаеве, упоминает об участии школы в боях под станицей Сломихинской в начале марта 1919 года, когда было остановле­но продвижение на юг 22-й советской дивизии и фронт стабилизировался.

Ведал формированием школы и ею командовал полковник Исаев, который позднее сдал ее полковнику Донскову.

К концу 1919 года, в Школе осталось только сотня и пулеметная команда. Юнкеров числи­лось — 30, из которых часть была в тифу.

Школа принимала участие в боях при сда­че Уральска красным, когда был смертельно ранен герой Уральского Войска генерал Мат­вей Филаретович Мартынов, бывший в это вре­мя с юнкерской сотней, которой командовал тогда есаул Мясников. После падения Ураль­ска, в момент полного упадка, охватившего ка­заков, атаманом был выбран генерал В. С. Тол­стов, который при помощи юнкеров сотни разо­гнал митинг, созванный казаками для перегово­ров о сдаче, и приказал есаулу Яганову с юн­керами расстрелять главарей. Таким образом, и здесь юнкера удержали в порядке казачью массу, готовую еще раз поверить красным де­легатам и разойтись, распылиться по домам, где бы их, как и год назад, переловили бы по одиночке и порасстреляли.

Школа отходила, пешим порядком, с армиею из Гурьева по пустой и голодной Прикас­пийской степи, в пургу и морозы. В поселке Прорва, большая часть казаков решила сда­ваться красным. Начальник пулеметной коман­ды Школы есаул Карташев, взяв с собой же­лающих и могущих итти 2 офицеров, 4 каза­ков и 5 юнкеров, Войсковое Знамя и 4 пулеме­та, ночью двинулся на форт Александровск, куда спустя месяц и дошел благополучно. На­чальник Школы полковник Донсков, больной тифом, и помощник Атамана по хозяйственной части генерал Мартынов — были, в числе дру­гих, расстреляны красными.

Сведения даны Начальником пулеметной команды Школы есаулом Карташевым.

Оренбургское Казачье Военное Училище.

Оренбургское Казачье военное училище бы­ло основано в 1890 году, со штатом в 120 юнке­ров, для подготовки офицеров во все казачьи войска, за исключением Донского.

С началом войны 1914-1918 г.г. училище пе­решло на 4-хмесячный курс обучения. В авгу­сте 1914 года училище было дублировано пе­хотной школой прапорщиков, размещенной в здании Оренбургской мужской гимназии на Ни­колаевской улице. После событий 1.12.1917 г., школа прапорщиков, т. е. ее старший курс, — примерно 200 юнкеров — демобилизовалась и от нее осталось только 20 юнкеров под коман­дой поручика Студеникина.

Последний набор юнкеров 1917 г. в сотню Оренбургского казачьего воен. училища был усиленным, поэтому к октябрьским событиям училище имело 150 юнкеров — 60 на старшем и 90 на младшем курсе. С конца октября заня­тия прекратились, так как юнкера несли кара­ульную службу в банках, на складах, в арсе­нале и т. д.

При обозначившемся наступлении на Орен­бург красных под командой Кобозева, 23.12. 1917 года, 24 декабря 64 юнкера были спешно двинуты на ст. Каргала (первая ж.-д. станция на запад в сторону города Бузулук), на кото­рой уже было несколько мелких партизанских отрядов, составлявших фронт против красных.

25.12.1917 г. приехавшие юнкера выгрузи­лись и двинулись сначала в село Павловку, от­куда перешли в станицу Донецкую. Это дви­жение создало угрозу обхода красных, так как все разъезды и следующая за ст. Каргала — ст. Сырт были в руках красных. 26.12.1917 г. крас­ные повели наступление на ст. Каргала, но бы­ли отбиты, хотя и обстреливали ее из орудий,

поставленных на платформах, и многочислен­ных пулеметов. Прибытие юнкеров в станицу Донецкую подняло дух казаков, и станичная дружина перешла к активным действиям. В ночь на 27.121917 г. юнкера, вместе с казака­ми ст. Донецкой, разобрали путь в тылу крас­ных и обстреляли ст. Сырт с тыла. Поэтому красные стали спешно отходить назад, обстре­ляли, при откате, ст. Донецкую из артиллерии и ушли дальше на станцию Новосергиевку. По­сле того как к нашим прибыло одно орудие из Каргалы. 28.12.1917 г., наши двинулись дальше и заняли станцию Переволоцкую, станицу Мамалаевскую и остановились на ст. Платовка, так как дальше границы Войска казаки не пошли и фронт закрепился на ст. Мамалаевской.

4.1.1918 г. юнкера на фронте были сменены другими, а бывшие на фронте поздней ночью 5.1.1918 г. вернулись в училище. После первых успехов казачьи дружины разошлись по до­мам, а красные, подтянув новые силы (800 мат­росов с «Гангута»), — 14.1.1918 г. повели насту­пление, которое сотне юнкеров и добровольцев партизан не удалось сдержать. Что произошло на фронте и в Оренбурге 17.1.1918 г. требует отдельного разбора. Из 64 юнкеров, бывших на фронте, 12 вернулись в училище перед самым его выступлением на Илецк. Остальные оста­лись в тылу у красных и частью погибли, ча­стью успели разойтись по домам. Атаман Ду­тов с комендантом станции Оренбург пор. Ру­мянцевым успел выскочить из города на слу­чайно захваченном извозчике. В первой стани­це к ним присоединилось еще 6 молодых офи­церов: 8 человек, двинувшиеся на Верхне-Уральск после падения Оренбурга, было все, что осталось от фронта, хотя бы и в кавычках.

Оренбургское военное училище и отряд полк. Студеникина — остатки Оренбургской школы прапорщиков, — двинулись на Илецк — в пределы Яицкого войска. Здесь был про­изведен выпуск старшего курса в хорунжие, которые разъехались по своим войскам. За ни­ми разъехался и младший курс, так что оста­лось только 20-25 юнкеров и добровольцев, за­державшихся около кадра училища.

Восстание, начатое 23.2.1918 г. в поселке Буранном, возглавленное хорунжим Петром .Чигвинцевым, расширилось позже по всей об­ласти Оренбургского войска. Выступление че­хословацкого корпуса 25.5-1918 г. расширило и связало воедино казачьи, крестьянские и ра­бочие восстания Поволжья, Урала и Сибири.

17.6.1918 г. Оренбург был освобожден каза­чьими частями, под командой войскового стар­шины Красноперцева. К началу июля кадр училища с бывшими при нем юнкерами и до­бровольцами вернулся в Оренбург.

Июль 1918 г. прошел в организационной работе — выяснению, что осталось от имуще­ства после хозяйничанья красных. В августе 1918 г. был объявлен набор и прием в училище новых юнкеров. Обстановка требовала расши­рения училища, так как на восток от Волги оно было единственным военным училищем. Поэтому, при сотне 75 юнкеров, был еще сфор­мирован эскадрон, — 75 юнкеров, пехотная ро­та — 120 юнкеров, полубатарея — 60 юнкеров, инженерный взвод — 80 юнкеров.

Хозяйственная часть справилась с обмунди­рованием, и юнкера были одеты в форму — за­щитные рубахи, синие галифе и кожаные са­поги, хотя форма была грубо сшита-

На вооружении оказались: трехлинейные винтовки, шашки, пики, 3 пулемета разных си­стем, для обучения, и 2 трехдюймовые пушки.

Личный состав был укомплектован как окончившими в 1918 году средне-учебные за­ведения, так и юнкерами военных училищ и школ прапорщиков, не закончивших обучения из-за разыгравшихся событий. Командный со­став: ротой командовал кавказец полк. Петров, батареей — полк. Мякутин, мл. офицеры есау­лы Горохов и Новишков, в эскадроне были шт. ротмистры кн. Трубецкой и Махнин, сотней ко­мандовал есаул Баженов, фамилий остальных не удалось установить.

Курс обучения был установлен в один год. Попыток увеличить боевую силу училища со­зданием обще-образовательного курса не было сделано, а эта мера могла бы довести состав училища до тысячи человек. Возможно, что действовала обстановка, так 1-я армия Туха­чевского, наступавшая на Оренбург зимой, име­ла 120.000, а оборонявшаяся Оренбургская всего 10.000 человек.

С политической стороны училище прочно обеспечивало власть: когда в ночь на 2-ое де­кабря 1918 г. возглавитель Башкурдистана Валидов попытался поднять восстание, то оно бы­ло сорвано только наличием в городе училища.

Занятия и жизнь училища в Оренбурге шли нормально и строго по уставу. Эта рабочая жизнь была нарушена слабостью Оренбургской армии, не смогшей отстоять города от красных. В середине января — по новому стилю — была начата эвакуация города. Училище было разби­то на два эшелона: первый — сотня, эскадрон и инженерный взвод, второй — рота и полуба­тарея, вместе с 10-м Оренбургским казачьим полком*) позже. При сборе второго эшелона на Форштадтской площади произошел характер­ный для того времени инцидент: казачий полк замитинговал — уходить или оставаться? Уча­стник того момента — сотник Красноусов — отметил: «если бы казаки решили остаться, то мы попали бы в руки красных».

Орудия полубатареи были поставлены на сани-платформы, с сидениями для номеров. Платформы не годились для движения по глу­бокому снегу оренбургской степи, поэтому на походе полубатарея отстала вначале в хвост ко­лонны, а затем осталась одна. К обеду, выбива­ясь из сил, полубатарея прошла станицу Сакмарскую, в которой шел бой. По окончании боя какие-то казачьи части вышли на дорогу и ушли вперед. Положение стало серьезным: с боку находился поселок, занятый красными, а орудийные упряжки и обоз стали, так как ло­шади выбились из сил. Тогда полк. Мякутин приказал бросить часть обоза, освободившихся лошадей впречь в уносы, и только тогда смогли пройти мимо занятой красными станицы Сакмарской. Так шли до поздней ночи, пока лошади не стали окончательно в полуверсте от какой-то заимки. Пушки и обоз были оставлены на доро­ге, а голодные юнкера ушли спать по хатам. На утро пушки и обоз были запряжены и полуба­тарея двинулась вперед. В первом поселке во­шли в связь с оренбургцами и уже спокойно продолжали поход. Через два дня было прика­зано сдать орудия казачьей батарее; дальней­ший поход до станции Полтавской, где грузи­лись на поезд, был проделан быстро и легко.

На путь до Иркутска потребовался почти ме­сяц. Во время пути в эшелоне вспыхнула эпи­демия тифа, и часть юнкеров лежала в бреду. При проезде через Омск училище представля­лось адмиралу Колчаку.

По прибытии в Иркутск, у начальника учи­лища произошло несколько скандалов с комен­дантом города ген. Сычевым, который, где толь­ко было можно ставил училищу палки в коле-

*) Точно не установлено — возможно,, что и 14-ый.

са, напр., в организации довольствия, настаивая на том, что юнкера и могут, и должны обхо­диться солдатским пайком. Необходимо отме­тить, что ген. Сычев в мирное время, за свои красные убеждения, был отчислен от лейб-гвар­дии Сводно-Казачьего полка.

В Иркутске училище было размещено в ка­зармах артиллерийского дивизиона, на Перву­шиной Горе. Оборудование помещений, классов, спален и столовой было удовлетворительным, только в столовой нехватало личной посуды — тарелок, поэтому суп ели, по армейской старин­ке, из медных бачков на пять человек- Во вре­мя обеда и ужина в столовой играл салонный оркестр из 6 пленных австрийцев. Еда была хо­рошая, хлеб — белый.

Подготовка и сдача репетиций велась по учеб­никам, вывезенным из Оренбурга и по запискам, которые велись во время лекций. Материальная часть полубатереи изменилась — вместо сдан­ных на походе орудий образца 1902 года было получено 4 клиновых пушки, с которыми и про­изводились занятия. Сотня, эскадрон и полуба­тарея имели для конных занятий 30 лошадей, сиротливо стоявших в отличных и огромных конюшнях; поэтому, только конные учения ве­лись посменно.

Для строевых занятий окраинное положение училища было благодеянием, отмечает сотник Красноусов: «огромный казарменный двор, пре­красный полигон поблизости и «Чистое поле» в сторону деревень Большая и Малая Разводная, — на реке Ангаре, — давали огромные преиму­щества при занятиях в поле. Однако, в отпуск и из отпуска приходилось ходить группами, так как район был красный…»

Вспоминая училищную жизнь, сотник Крас­ноусов указывает: «…жизнь в училище была «потугой» на прежнее: юнкера, хотя и однооб­разно, но были одеты плохо, жизнь и занятия шли размеренно и строго, по уставу, кроме во­скресений, когда частенько выезжали на про­ездку лошадей по Ангаре, — это был своего ро­да пикник. Май-июнь 1919 года были посвяще­ны усиленным занятиям в поле, на полигоне, топографии и окопному делу. В последних чис­лах июня, полубатарея была переведена на станцию Михалево, где получила во владение орудия и лошадей от запасной батареи и прове­ла экзаменационную стрельбу из 3-х-дюймовых пушек- 2-го июля стрельба была спешно закон­чена, ночью нас вернули в училище, а 3-го бы­ло производство в подпоручики, хорунжие и корнеты…» При производстве были выданы подъемные — 2800 рублей и огромные пистоле­ты Кольта без кобуры. Переменив юнкерские погоны на офицерские, 5-го июля молодые офи­церы спешно отправились по местам своего на­значения.

Новый прием юнкеров начал свои занятия по отъезде молодых офицеров. Так как выпускные уехали в своем обмундировании, то строй моло­дых юнкеров запестрел — шинели теперь были и русские и японские, часть была в полушуб­ках, то же самое и с сапогами, — были и рус­ские и японские, даже часть винтовок была пе­ременена на японские, несмотря на то, что в цейхгаузе Иркутского казачьего дивизиона бы­ло 5000 винтовок. Из 4-х орудий только одна трехдюймовка была в порядке, трех других ни­как не могли починить. Жизнь в училище про­должала идти своим чередом и новый выпуск, ускоренный, намечался в январе 1920 года.

В начале декабря месяца был произведен 3-й прием юнкеров. Училище было в некомплекте и насчитывало: в сотне — 100 юнкеров, в эскад­роне — 70, батарее — 100, в пехотной роте — 80 и в инженерном взводе — 50. Новый прием на­чал занятия 15. 12. 1919 г.

24. 12. 1919 г., в 6 часов вечера, когда юнкера мылись в бане, началось восстание в Глазкове. Установить точно, что делали части училища от 26. 12. 1919 г. до 5. 1. 1920, не удалось. Например, сотня под командой есаула Баженова 27. 12. 1919 г. была выслана к гостинице «Модерн», где размещалось правительство, откуда вышла для очистки от красных 1-ой мужской гимна­зии, но нашла ее пустой, со следами боя. Затем сотню вернули обратно в «Модерн», где разме­стили в ресторане. Голодные и промерзшие юнкера попросили их накормить, однако в ужи­не было отказано и только, после переговоров есаула Баженова с заведующим рестораном возмущенным юнкерам дали чай. Негодова­ние юнкеров усиливалось тем, что члены пра­вительства и служащие его жили весело и пьяно, в ресторане было много дам, смахивав­ших на явных шансонеток. Сюда в «Модерн» явились два юнкера, бывшие в отпуску, — один из них — племянник капитана Калашни­кова, — главного бунтовщика в Иркутске. Эти отпускные, одетые во все новенькое обмунди­рование, принялись агитировать за переход на сторону красных, указывая в качестве аргумен­та на хорошее отношение к ним эсеров, тепло, хорошо и щегольски их одевших. Целый час их молча слушал есаул Баженов, а затем при­казал арестовать и отправить в училище; на другой день изменники были расстреляны в ов­раге за училищем.

После ночевки в ресторане «Модерн», сотня принимала участие в боях за старое здание Иркутского кадетского корпуса — на площади и по Граф Кутайсовой улице, при захвате шта­ба восставших на Солдатской улице. В этих бо­ях юнкерам приходилось туго: стояли свире­пые предкрещенские морозы, а вести бои и не­сти службу приходилось в кожаных сапогах — хозяйственная часть не выдала юнкерам ва­ленок, находившихся в цейхгаузе; не заботилась и о их довольствии на фронте. Эту задачу, однако, выполняли Оренбургские институтки и Иркутские гимназистки, самоотверженно при­носившие юнкерам еду от себя, под огнем крас­ных.

Годная для стрельбы пушка била с Перву­шиной горы по красным: юнкера, в боевой об­становке, производили стрельбу не по надуман­ным задачам, а по требованию боевой обстанов­ки. То, что пушка была одна, весьма снижает высокопарные рассуждения ген. Жанена о за­прещении им стрельбы по Военному Городку и Глазкову.

По возвращении сотни в училище, началь­ник училища ген. Слесарев собрал всех юнкеров и сообщил, что явно пьяный ген. Сычев прика­зал сделать десант на катере «Св. Николай» на станцию Иркутск, укрепленную в сторону горо­да поездными составами, под которыми были укрытия из мешков с землей. Ввиду неисполни­мости этой задачи, ген. Слесарев предложил послать в обход Глазкова около 80 юнкеров — пехотной роты и сапер, что и было выполнено. Эти юнкера приняли участие в атаке вместе с семеновцами; атака была отбита огнем 2-х чеш­ских пулеметов из тыла, при этом около 20 юн­керов было убито.

4.1.1920 года две роты семеновцев, бывшие в городе, получили приказание отходить, при­близительно около 18 часов. Возле училища они стали на привал, и их командир предложил ген. Слесареву уходить вместе. Так как к эва­куации ничего не было подготовлено, то начал­ся сбор подвод, собирать которые были отправ­лены наряды юнкеров. Часа через три было их пригнано около трех десятков; на них начали погрузку всего необходимого и вещей семей кадра- Сбор семьями своего скарба задерживал выступление, и семеновцы пошли одни на село Лиственничное. Видя, что сбор скарба семей губит училище, командиры взводов эскадрона шт.-ротмистры кн. Трубецкой и Махнин пред­ложили своим юнкерам выступить немедленно, что и было ими выполнено.

Выступление училища произошло после 11 часов ночи. Колонна растянулась на полторы версты, впереди ехал ген. Слесарев. Дорога шла по берегу Ангары. Слева от дороги тянул­ся глубокий лог. Верстах в 2-х от училища из этого лога неожиданно выскочили иркутские казаки, началась было стрельба, колонна оста­новилась и смешалась, но вскоре от начальни­ка училища прискакал связной с приказом пре­кратить сопротивление во избежание потерь среди семей. Колонна повернула и под конвоем красных пошла обратно в училище, которое было окружено как иркутскими каза­ками, так и солдатами 53-го полка. Оружие бы­ло с юнкерами.

Войдя в училище, юнкера увидели, что ра­бочая команда, — австрийцы, пытались взло­мать дверь цейхгауза, выходившую в столовую. Австрийцы были разогнаны и юнкера сами от­крыли цейхгауз, который был переполнен си­ним и зеленым сукном, полушубками, вален­ками, словом все тем, в чем так нуждались юн­кера. Запасы цейхгауза были разыграны юнке­рами.

Утром 5.1.1920 года пришли представители эсеров и потребовали сдать оружие, что и бы­ло выполнено в спальнях. Четыре дня юнкера были в училище, а затем их под конвоем отве­ли в Иркутское военное училище.

В этом здании отношение эсеров к пленным юнкерам было самое отличное: кормили очень хорошо, по старому играл оркестр за обедом и ужином, было выдано по два комплекта нового обмундирования, выход в город по увольни­тельным запискам — без всяких ограничений, желающие могли строем совершать прогулки, — впрочем, таковых не оказалось, — прислу­га по-прежнему были пленные австрийцы. Та­кое отношение продолжалось до боя у станции Зима — 2.2.1920 г.

Перед боем у ст. Зима к оставшимся 250 юн­керам обоих училищ — из 800 — пришла ко­миссия Соколова из 10 человек (Соколов — красный комендант города). Все были собра­ны в главный зал и здесь Соколов весьма веж­ливо указал на хорошее отношение к пленным юнкерам, предложил помочь в обороне города от каппелевцев у ст. Зима. Представители юн­керов попросили разрешения в течение полу­часа обсудить это положение самим, без при­сутствия комиссии. Наедине представители ука­зали, что драться с каппелевцами не рука: ведь там свои близкие люди. Комиссии было заявлено о категорическом отказе выступить, а власть вольна с ними делать, что угодно-

Соколов согласился с доводами, пожалел об отказе и предложил в течение 4-х дней разой­тись по иркутским частям, а кто останется по­сле этого в здании и дальше — пусть пеняет на себя. Однако, уже на третий день, даже не дав пообедать, всех оставшихся в здании спешно угнали в пересыльную тюрьму. В тюрьме юнке­ра были предупреждены, что в случае штурма города, они будут перебиты. 7.2.1920 г. красные ушли из города, в пустой Иркутск привезли в госпиталя много тифозных и обмороженных каппелевцев; при подходе советской бригады Грязнова 3.3.1920 г. им предложили, — кто мог двигаться, — разбегаться и скрываться.

Последнее, о чем можно упомянуть, — судь­ба ген. Слесарева: вначале его поставили рабо­тать в пекарню — рубить дрова и носить воду; затем он был отправлен в Омск и назначен на­чальником школы курсантов комсостава. После первого выпуска курсантов в марте 1921 года, бипи, был арестован и расстрелян по обвинению во время полыхавшего восстания Западной Сибири был арестован и расстрелян по обвинению в связи с повстанцами.

Хабаровское Атамана Калмыкова Военное Училище.

Хабаровское военное училище было осно­вано 18-10.1918 года, для окончивших кадет Хабаровского кадетского корпуса, выпускных Хабаровского реального училища и молодежи отряда атамана Калмыкова. Вначале военное училище именовалось школой. Первым началь­ником училища был директор Хабаровского кадетского корпуса ген. майор Никонов, его по­мощником полк. Грудзинский, позже ставший начальником училища.

Училище размещалось и довольствовалось в Хабаровском кадетском корпусе. Форма учи­лища была — зеленые защитные рубахи, синие шаровары с желтым, уссурийским, лампасом, папаха и зеленые шинели. На вооружении юн­керов были русские трехлинейные винтовки и шашки.

Имелись и все учебные пособия. Конский состав был в комплекте. Курс училища был установлен в полтора года. По роду оружия училище было кавалерийским. Особенностью училища была его нелегальность — до инспек­ции ген. Хорвата в августе 1919 г., только по­сле этого оно было признано адмиралом Колчаком, и первый, ускоренный, выпуск дал моло­дых хорунжих в части на Урале, на Амуре и в отряд атамана Калмыкова.-

Вследствие последнего условия, первый при­ем имел только 22 юнкера, закончили курс 21, а один был исключен за проступок в нетрез­вом виде. Второй прием имел уже 80 юнкеров, а, кроме того, были сформированы артилле­рийские курсы — 60 юнкеров под командовани­ем полк. Грабского. Курсы своей материальной части не имели и изучали ее при артиллерии отряда.

Когда в ноябре 1919 года 4 китайские кано­нерки пытались, в нарушение русско-китайско­го договора о плавании по рекам Амур и Сун­гари, самовольно пройти в Сунгари, то были встречены орудийным огнем отряда атамана Калмыкова у Хабаровска. После 6-ти часового боя одна канонерка была потоплена, после че­го остальные ушли обратно в Николаевск на Амуре. В этом бою юнкера принимали самое деятельное участие.

14.2.1920 года наши войска принуждены бы­ли оставить город Хабаровск. Двинулись в по­ход на юг по реке Уссури: военное училище, от­ряд атамана Калмыкова, морская рота под ко­мандой контр-адмирала Безуара, верные уссу­рийские казаки, часть офицеров и солдат 36-го полка и беженцы… Выступившим пришлось пробивать дорогу с боем под станицами Каза­кевичи, Невельской и поселком Чиркино, но у пос. Куколевского окружение стало таким тес­ным, что пришлось отходить за китайскую гра­ницу. Отход по Китаю был невероятно тяже­лым: при наступивших морозах пришлось ид­ти четыре дня по снежной пустыне, без дорог и жилья- Всей группой командовал ген. Суходольский. Положение осложнилось разногласи­ем командования: ген. Суходольский настаивал на прорыве с оружием в руках в Харбин — около 400 верст. Контр-адмирал Безуар — на сдаче оружия китайцам. В результате произо­шло разделение: ген. Суходольский с частью людей пошел на Харбин, а контр-адмирал Бе­зуар — к ближайшему большому китайскому городу Фугдину на реке Сунгари. В отряде бы­ло очень много обмороженных, два юнкера, на­пример, замерзли на смерть. Китайцы при пер­вой же возможности арестовали атамана Кал­мыкова. Ген. Суходольский со своими людьми ушел на Харбин. Оставшиеся — обмороженные и здоровые, но истощенные люди оказались одни в Фугдине. В каких условиях жили люди показывают хотя бы операции обмороженных: ампутации производились под «соловья», то- есть фельдшер, приготовив инструменты, ко­мандовал: «запевай!». Человек шесть кидались на больного и держали его, а остальные начи­нали лихо петь, с присвистом, соловья, кото­рый продолжался до конца операции. Кто мог и хотел, — имел деньги или вещи для прода­жи, или просто шел на авось, — бежали в Хар­бин. Кто остался, тот был арестован китайцами, отправлен под конвоем по льду Сунгари в ста­ницу Михайло Семеновскую на реке Амур. Там их передали красным, которые их зверски за­мучили. Полк. Грабский был старшим офицером из преданных. Больные и оперированные дож­дались в Фугдине навигации и на пароходе бы­ли перевезены в Харбин.

Заканчивая, надо сказать несколько слов об атамане Калмыкове. Никто из вождей белого движения не имел такой плохой славы, как он. Если бы этим занималась красная пропаганда, то было бы понятно. Гораздо сложнее дело с воспоминаниями с нашей стороны. Характерным для Сибири являет­ся то, что во главе всех наших организа­ций тогда не было ни одного генерала. От­сюда естественная неприязнь к тем, кто ока­зывался во главе действия. Атаман Калмыков, понятно, был повинен в таком, напр., деле, как убийство полковника Февралева — соперника на атаманскую булаву Уссурийского казачьего войска. Но его поведение — отказ от комфор­табельного переезда в поезде в безопасное ме­сто под охраной японцев, как выехал, напр. штаб Приамурского военного округа. И поход с отрядом, под командой старшего начальника ген. Суходольського, вызывает к нему симпатию. Попав в китайскую тюрьму, он не верит в меж­дународные законы, в их незыблимость, а при первой возможности бежит из нее. Больной скрывается в доме русского консульства в Гирине, но, кем-то преданный, обнаруживается китайскими жандармами — китайцы перестали стесняться с экстерриториальностью наших дипломатических учреждений в Китае, — 25 ав­густа увозится ими и после этого исчезает на­веки.

Характерно, что только случайно спасший­ся от ликвидации коммунист В. Голионко, си­девший в вагоне смертников в Хабаровске и написавший книгу о тех временах «Годы борь­бы», ни слова не говорит о расстрелах невинов­ных: все, кого ликвидировала хабаровская раз­ведка, состояли в организации красных и, сле­довательно, получили заслуженное ими.

Все это рисует атамана Калмыкова в другом виде: честного и беспощадного врага красных, чьи ошибки и прегрешения были не больше и не меньше ошибок и прегрешений других возглавителей того времени.

Сведения даны юнкером Савицким.

(Продолжение следует)

А. Еленевский