ВОЕННАЯ БЫЛЬ

(по рассказам бывшего кадета В. С.)

1. В Новочеркасске.

Манифест Государя Императора об отрече­нии от престола и о пе­редаче власти Времен­ному правительству про­чел кадетам директор корпуса генерал-лейте­нант Лазарев-Станищев. Серьезность этого акта отражалась на сумрач­ных лицах начальства. Никто из нас не мог се­бе представить, почему это случилось, но все чувствовали. в событии что-то трагическое.

Вскоре после этого директор корпуса ушел в отставку, и его заменил генерал-лейтенант Чеботарев. На занятия в корпусе и на весь ук­лад жизни в нем революция не имела влияния, — все шло, как и до нее. Начальство воздержи­валось комментировать события. Октябрьский переворот тоже не внес изменений в жизнь корпуса. Так подошло Рождество 1917 года, и кадеты разошлись на праздники по домам.

Настал 1918 год, и события ускорили свой бег. Застрелился Атаман Каледин. Накануне прихода большевиков в Новочеркасск началь­ство коротко объявило, что занятий не будет в течение неопределенного времени, и корпус опустел опять.

Затем большевики вступили в город и сра­зу же начались расстрелы и всякие бесчин­ства. Были убиты новый Атаман Назаров и его помощник, полковник Волошин. Погиб один из героев Великой войны, летчик Чукарин, и множество других, главным образом офи­церов, даже стариков в отставке. Среди по­гибших был и один кадет чужого корпуса.

Красные банды жили в длинных поездах, стоявших между мостом через р. Тузлов и Хотунком, селением в одном километре от вхо­да в город по Петроградскому спуску.

В ночь на первый день Пасхи казачий от­ряд в несколько сот человек неожиданно по­явился со стороны Бессергеневской станицы и захватил большевиков врасплох. Мало кто ушел из них живым, и на рассвете город был в руках казаков.

На первый день Пасхи на Соборной пло­щади был отслужен молебен. Население вы­сыпало на улицы приветствовать освободите­лей. Но уже на третий день большевики под­тянули такие силы из Ростова, что удержать город оказалось невозможным и он снова очутился в руках красных. Однако на этот раз из города ушло почти все мужское на­селение и в том числе много кадет даже младших классов.

В конце апреля Новочеркасск был вторич­но взят казаками и оставался свободным до 1920 года. Вскоре был издан приказ, что все кадеты должны вернуться в корпус. Где то­лько их не было: и в калмыцких степях, и вдоль железной дороги Котельниково-Зимовники, и в импровизированном Донском реч­ном флоте! Многие из них вернулись с Ге­оргиевскими крестами или медалями, но вер­нулись не все: погибли два кадета старших классов. Жизнь стала вновь входить в нор­мальную колею, но занятия в корпусе возоб­новились только осенью 1918 года.

6 декабря 1918 года был отпразднован кор­пусный праздник. Парад принимал Атаман Краснов, а церемониальный марш по тради­ции открывала группа бывших кадет, среди которых был и один священник.

Форма кадет перешла на защитный цвет с такими же погонами со старым трафаретом на них. Шашки у 1-й сотни были заменены винтовками. В корпус были приняты кадеты иных корпусов, оказавшиеся на Дону. Наи­большую группу составляли среди них каде­ты Одесского корпуса. Вследствие увеличения числа кадет в некоторых классах были от­крыты третьи отделения, а живущие в Но­вочеркасске стали приходящими. Воспитате­льский состав был также усилен группой офи­церов, участников Великой войны.

В 1919 году день корпусного праздника, 6 декабря, был отпразднован традиционным спо­собом. Парад принимал Атаман Богаевский. Однако фронт неудержимо катился к югу, и уже 12 декабря корпус стал отпускать кадет на Рождественские праздники, но не все мог­ли уехать домой. Считая и живущих в го­роде, в корпусе осталась половина, примерно, кадет. 21 декабря был объявлен уход кор­пуса пешим порядком.

1-я сотня, примерно, 50 человек, уходила отдельно, сопровождая багаж, по особому маршруту. Кадеты 2-й и 3-й сотен уходили вечером. Малыши 1-го класса оставались до­ма, а из 2-го класса была только небольшая группа. Узнав, что из арсенала выдают вин­товки, кадеты быстро вооружились ими. Около 7 часов вечера кадеты построились на дво­ре. Пришло пять офицеров-воспитателей, но высшего начальства видно не было. Казалось, что идем на прогулку, но только был вечер, а не день! После проверки, не остался ли кто-нибудь в здании, колонна из ста с неболь­шим кадет двинулась в путь, который оказал­ся таким далеким, как никому не могло даже и сниться!

2. Поход

Кадеты шли с песнями. Прохожие с любопытством останавливались, одни смотрели, ка­залось, с недоумением, другие махали рука­ми на прощание. Прошли главную, Москов­скую улицу с гулявшими, как всегда, по тро­туарам людьми. Иные останавливались и смо­трели на колонну кадет. Пройдя Платовский проспект, спустились к окраине города, ми­новали последний уличный фонарь и вско­ре вышли на полевую дорогу, идущую по равнине, поглощенной ночной тьмой. Был лег­кий мороз, снег хрустел под ногами. Стало известно, что идем в Старочеркасск. Строй почти не соблюдался, требовалось только не растягиваться. Привалы делались очень ко­роткими, чтобы никто не уснул и не потерял­ся. Пройти предстояло около 15-20 километров.

В Старочеркасск пришли после полуночи и остановились на ночлег в известном на Дону Старочеркасском монастыре, в котором оста­вались всего только несколько часов. Немно­го поспали, отдохнули, поели и перед рас­светом приготовились к походу в станицу Кагальницкую, находившуюся в расстоянии, при­мерно, в 75 километров.

Мороз и снег в степи чередовались с от­тепелью с таким туманом, что не было ни­чего видно дальше чем на 20-30 шагов. До­рогу можно было определить только по ко­леям от возов. Встречные были редкостью, колонну иногда обгоняли одиночные всадники.

Вечером 24 декабря пришли в Кагальницкую, и на следующий день была дана днев­ка, — отдых, высушивание одежды и обуви. Несмотря на почти 100-километровый поход, все были в хорошем настроении, пели песни. В помещение кадет вдруг вошла интересная дама в полушубке, с револьвером на поясе. Она что-то спросила и направилась к офи­церу, сидевшему среди группы кадет. Ока­залось, что это его жена, которая покинула Новочеркасск после ухода кадет и теперь до­гнала их. Счастливая встреча с мужем при­вела ее в хорошее настроение, и она присо­единилась к пению. Создалась почти семейная обстановка.

Пребывание в станице Кагальницкой омра­чилось приказанием разоружиться. Очевидно, начальство желало придать кадетам вид обык­новенных школьников и тем предохранить их от возможных неприятностей. Однако это приказание вызвало у кадет большое удив­ление: они, в возрасте 13-15 лет, показали себя во время долгого похода совсем не пло­хими солдатами, а часть их была уже рань­ше награждена Георгиевскими медалями. Кро­ме того, положение вообще было такое, что даже женщины вооружались! Да и форма одежды оставалась военной и после разору­жения! Приказание было, конечно, исполнено, но уже в самом ближайшем будущем пришлось пожалеть об отсутствии винтовок, хотя в кон­це концов все кончилось благополучно.

Утром 26 декабря выступление в направ­лении к станции Кущевка, Владикавказс­кой железной дороги. Расстояние примерно в 90 километров прошли в четыре перехода. На ночлег останавливались, как и раньше, в школах. Стояла оттепель, снег таял, про­моченная обувь не успевала высохнуть за ночь. В последнем перед Кущевкой селении, название которого забылось, провести ночь спокойно не удалось из-за враждебного от­ношения населения. Спать не рекомендова­лось. Безоружные кадеты патрулировали на улицах. В селении не удалось достать почти ничего, но ночь все же прошла без особых инцидентов.

29 декабря пришли в Кущевку ночью. Стоя­ла непроглядная тьма, и только лай собак напоминал, что здесь живут люди. Улица бы­ла покрыта жидкой грязью с невидимыми под ней ямами. Попадая в них, кадеты обдавали друг друга слякотью, которая залетала и за воротники и в карманы шинелей.

Впереди послышались голоса и ржание ко­ней и показался свет фонаря в начале мос­та через реку Ею. Перед мостом было скоп­ление людей, коней и повозок. Деревянный мост был, вероятно, очень старым: местами недоставало досок в настиле, не было и части перил. Одна из повозок застряла на мосту и остановила движение прочих повозок. Меж­ду тем через мост проходила в том же на­правлении, на юг, большая конная часть, как говорили — кубанская. Всадники шли гуськом, надеясь, очевидно, на инстинкт лошадей. Ве­реница их казалась бесконечной, и как ока­залось потом, конница шла еще и в 8 часов утра.

Колонне кадет предоставлялся выбор: или ждать в грязи до утра, или пробираться че­рез мост одновременно с конницей, тоже гусь­ком, по одному-два человека. Начальство вы­брало второе. Кстати, около полуночи лоша­ди из застрявшей повозки были выпряжены и уведены, а сама повозка сброшена с моста в воду. Сбор был назначен на станции, откуда предполагалась отправка кадет уже по же­лезной дороге.

Переход через мост продолжался до 5 ча­сов утра, а дорогу к станции кадеты узнавали потом в здании местного правления, у входа в которое висел горевший фонарь.

На станции, в теплом зале ожидания весь пол был усеян спящими людьми. Можно бы­ло думать, что среди них были и больные тифом, а потому кадетам рекомендовалось ос­таваться на платформе. Перед рассветом был легкий мороз, мокрые шинели подмерзли и хрустели. Вдруг откуда-то появился кипяток и кадеты стали его расхватывать в свои гряз­ные кружки, висевшие на поясах. Вкус воды отдавал не то паровозом, не то грязью в кружках, но кадеты пили воду, не обращая внимания на ее вкус и закусывая куском саха­ра.

Единственный состав, находившийся на станции, состоял из нескольких товарных ва­гонов, стоявших на запасном пути. Хотя ва­гоны и были пустыми, но до сих пор никто ими не воспользовался, так как по сведениям, полученным от станционного персонала, в них перевозили тифозных, частью уже мертвых. Выбора, однако, не было!

Кадеты принялись за работу. В виде де­зинфекции выпалили внутренность вагонов соломой, затем доставили железные печки, нанесли свежей соломы и устроились в них вместе с начальством. В тот же день 30 де­кабря вагоны были прицеплены к товарному поезду, который на следующий день привез их в Екатеринодар.

В Екатеринодаре корпус встретил дирек­тор, генерал Чеботарев, и командир 3-й сотни, полковник Васильев. Кадеты были помеще­ны в театре, на соломе. Ни название этого те­атра, ни той столовой поблизости, где варил­ся такой вкусный борщ и жарились такие же вкусные котлеты, в памяти не сохрани­лись. Вообще же питание было очень хорошим.

Однако сразу же начались заболевания ти­фом. Затем корпус был перевезен по желез­ной дороге в Новороссийск, а больные оста­лись в Екатеринодаре. Большинство из них, выздоровев, успели присоединиться к корпусу в Новороссийске.

В Новороссийске кадеты были помещены в одноэтажной городской казарме. Здесь же в городе находилась и 1-я сотня, к тому вре­мени очень малочисленная из-за заболеваний тифом, — в ней было едва ли больше 30-35 кадет. Помещалась она где-то отдельно. Ко­мандовал ею генерал-майор Леонтьев. Его чин, понятно, не отвечал должности, но давно уже произведенный в генералы, он не захотел рас­ставаться с корпусом. Он пользовался общим уважением, умел обращаться с кадетами, был

заботливым командиром, строгим, но справед­ливым, и его энергия никогда не ослабевала.

Особенностью жизни в Новороссийске бы­ли нападения «зеленых» на город. Они гра­били и убивали, а затем исчезали в горах. Эти нападения все время учащались, и к концу пре­бывания корпуса в городе происходили чуть ли не каждую вторую ночь. Однажды зеле­ные перерезали весь солдатский караул и ос­вободили своих, взятых в плен. Это случи­лось неподалеку от казармы, где спали ка­деты, не подозревавшие о происходившем. Гарнизон Новороссийска был небольшой, и его поддерживало военное судно, стоявшее в порту. Оно освещало прожекторами подсту­пы к городу и обстреливало их своей артил­лерией.

Кадеты 1-й сотни несли караульную служ­бу. Позже, к тому же были привлечены и другие кадеты, окарауливавшие малые скла­ды. Винтовки в таких случаях они получали от смененного караула, других не было.

При тревогах безоружная часть кадет вы­страивалась вместе со своими офицерами на дворе казармы и стояла так до конца тре­воги. Кто-то из кадет назвал, в шутку, этот порядок «встречей зеленых». Действительно, на это было похоже! Что могли сделать безо­ружные кадеты?

В Новороссийске скончались от тифа ди­ректор корпуса генерал-лейтенант Чеботарев и командир 3-й сотни полковник Васильев.

Однажды в феврале кадет посетил капи­тан Крэг, из британской военной миссии. Он говорил по-русски, с улыбкой обменялся с кадетами несколькими словами и, пробыв ми­нут десять, ушел. Визит его был вскоре за­быт кадетами, но не Крэгом, который с этих пор стал вершителем судьбы корпуса.

21 февраля 1920 года пронесся слух, что завтра состоится погрузка на пароход. Как начальством, так и кадетами слух был встре­чен с сомнением. Около трех часов утра сле­дующего дня — очередная тревога: гул артил­лерии, трескотня пулеметов и винтовок… Ка­деты простояли в строю минут двадцать. По­том все утихло. Тревога будто бы запоздала, и после нападения зеленые были уже в го­рах. После шестинедельного пребывания в Новороссийске эта ночь оказалась последней на русской земле!

22 февраля 1920 года последовал приказ о посадке на пароход «Саратов». Прибыл но­вый директор корпуса генерал-лейтенант Черячукин.

На пароходе было много пассажиров, час­тью — раненых. Были и женщины. Кадеты были помещены в трюме, среди тюков ка­ких-то товаров. В тот же день вечером па­роход вышел в море.

Куда шел «Саратов», никто не знал, но можно было думать — в Турцию. Капитан Крэг был на пароходе, но не показывался.

Первая остановка была в Константинопо­ле, где пароход простоял на рейде несколько дней. Пронесся слух, что здесь высадят жен­щин. Это было против их желания, и одна из них даже бросилась вечером с борта в во­ду. Спасла ее надетая на ней шуба, которая удержала ее на поверхности воды, пока мат­росы не вытащили владелицу шубы.

По тем или иным причинам никто из жен­щин высажен не был. Пароход пошел даль­ше, в Эгейское море, и на один день остано­вился при острове Родосе.

Кормили кадет на пароходе английскими мясными консервами, большей частью — хо­лодными. Вместо хлеба давали куски грубо­го шоколада. Слитки его были размером вро­де квадратного метра. При раздаче шоколад рубился топорами на полу, и при этом кус­ки его разлетались во все стороны. Кадеты научились ловить их в воздухе. При еде шо­колад неприятно хрустел на зубах, кто го­ворил — от сахару, а кто — от грязи на полу.

После Родоса сильно качало. Показался остров Кипр. Пароход остановился далеко от берега, простоял два дня, а затем причалил к пристани в Фамагусте. Все было приготов­лено к высадке, но приказания не последо­вало. На пароходе кончалась питьевая вода, вместо нее в Фамагусте приняли апельсины, величиной почти с арбуз. Каждый получал потом по пол-апельсина в день. Ночью «Сара­тов» ушел дальше.

Появилось несколько случаев заболева­ния тифом. Больных поместили в отдельную каюту и оставили почти без ухода, может быть по неимению медицинского персонала. Ухаживать за ними назначались кадеты, пе­ренесшие тиф раньше. Вообще же многие ка­деты тоже были полубольными от английс­кой пищи, качки и недостатка сна. Среди тюков в трюме никто не мог порядком вы­спаться, а если кто располагался на ночлег на верхней палубе, то рано утром, при убор­ке палубы, его нечаянно или в шутку обли­вали водой. Лежать днем начальство не раз­решало.

Движение парохода на юго-запад давало понять, что мы идем в Африку. Действите­льно, дня через два показалась земля и стал выростать город и порт: Александрия в Египте.

3. В Египте

Около 15 марта, после почти трехнедель­ного плавания, кадеты сошли на берег, не­уверенно ступая по земле: все время каза­лось, что она качается! В Александрии ка­дет прежде всего отвели в карантин, как оказалось — на две недели.

В здании карантина кадетам было отве­дено отдельное помещение, с отдельным же двором, окруженным забором. Корпусное на­чальство было в другом отделении, тоже с двором, за стеной. На следующий день ут­ром англичане раздели кадет донага, оста­вив каждому лишь кожаный пояс и ботинки, и увезли одежду для дезинфекции. Кадеты надели пояса на голое тело. Затем им были выданы полотенца, для маскировки, и шле­мы на голову, для предохранения от лучей солнца. Одетые таким образом, кадеты прове­ли весь день на дворе, до шести часов вечера.

День тянулся чрезвычайно долго. От не­чего делать некоторые кадеты придумали осо­бую «офицерскую форму в Африке»: тонко скручивали полотенце и надевали его через плечо, затыкая за пояс концы спереди и сза­ди. Получалась имитация офицерского пояса союзников. Английские повара так это и по­нимали и обращались к ним со словом: «офи­цер!» и давали в котелок хорошую порцию пищи. Вообще кормили в карантине хорошо, и кухня приезжала трижды в день.

Но «офицерская форма в Африке» долго не продолжалась. Начальство получило свою одежду очень быстро, появилось на кадет­ском дворе и сразу же «отменило» эту форму.

По окончании карантина кадеты были пе­ревезены в поезде в лагерь при селении Тель Эль Кебир, в пустыне. Жили там в палатках, спали на соломенных матрасах, по­ложенных на песок. В лагере был все же водопровод, умывальные и уборные. Лагерь был обнесен колючей проволокой, с англий­ским караулом у входа. Странно было то, что иногда можно было выходить из лагеря, а иногда — нет! Но, в общем, идти-то было не­куда!

Около лагеря проходил канал, по кото­рому шли арабские баржи с товарами. Вода в канале была слишком грязная, и купаться в нем европейцам было запрещено (арабы ку­пались).

В этом лагере кадеты пробыли около ме­сяца, а потом были переведены в постоян­ный лагерь в Измаилии, на Суэцком канале. Этот лагерь был гораздо лучше первого. Он был расположен километрах в трех от горо­да и в одном километре от Суэцкого канала, возле шоссе, обсаженного деревьями. К шоссе против лагеря подходило озеро, соединенное с каналом. Оно называлось «Крокодильим», но крокодилов в нем не было, и можно бы­ло ловить только рыбу. Для купанья оно все же не годилось, и кадеты ходили купаться в Суэцком канале, где был и хороший пляж.

Около города был большой парк с пальмами и другой растительностью Там росли кокосовые орехи, финики, желтые и синие, и инжир. Кадеты иногда посещали этот парк. Срывать фрукты с деревьев было запреще­но, но поднимать их с земли разрешалось. Этому делу помогали иногда обезьяны. Если их раздразнить, они бомбардировали оскор­бителей, бросаясь сверху кокосовыми ореха­ми. Но кисти фиников, к сожалению, обезья­ны не считали достаточно действительным оружием и их не бросали. В парке были сто­рожа арабы, и у кадет иногда возникали с ними конфликты, но начальство об этом как будто бы не знало.

Спали кадеты в палатках, по три чело­века в каждой, места было достаточно. Анг­личане навезли строительного материала для постройки бараков. Одним из главных архи­текторов был полковник Биркин, который знал это дело, а рабочими — кадеты. Построили ба­раки для столовой, для склада, классов и цер­кви, всего 6-7 бараков легкой тропической конструкции. Построили, конечно, и кухню с тремя стенками и крышей для защиты от до­ждя и ветра.

В помощь поварам ежедневно назначал­ся наряд из кадет младших и средних клас­сов. Другой наряд был за получением про­дуктов из английского склада. Провиант и одежда выдавались по нормам, установлен­ным для английских солдат. Из оружия бы­ла только одна шашка для часового кадета у входа в лагерь. Возле караульной палат­ки стояло в козлах несколько винтовок, но их никогда не трогали. Сами кадеты обслу­живали лагерь во всех отношениях: сами стирали свое белье и чистили лагерь.

Что касается учебного дела, то с помо­щью ИМКИ были собраны необходимые по­собия, часть их была прислана из Парижа. Прибыло и несколько педагогов. Корпус по­полнился кадетами, отставшими от него по болезни и оказавшимися на островах Архи­пелага. Появился также и 1-й класс из ма­лышей пансионеров, эвакуированных из Но­вочеркасска своим путем. Учение шло почти нормально.

Летом, во время жары занятий не было, и кадеты проводили дни в воде Суэцкого ка­нала. Для развлечения устроили футбольное поле. Это приветствовалось англичанами, и каждую неделю приходили английские сол­даты играть с кадетами. Эти игры нередко кончались ранениями, а иногда и переломом костей. Позже начали приходить арабы, ин­дусы, малайцы и греки. Греков всегда сопро­вождал автомобиль с Красным Крестом, ко­торый никогда не уходил после игры пустым.

Генерал Черячукин владел английским и французским языками и потому приобрел об­ширное знакомство. В Каире он представился Главнокомандующему британской армией в Египте генералу Конгриффу, в Измаилии англичане приглашали его на свои праздники и маневры.

На Пасху 1921 года состоялась экскурсия группы кадет в Иерусалим и по святым мес­там. Предполагалась и театральная постанов­ка на русском языке, которая, однако, не со­стоялась из-за происходивших между еврея­ми и арабами столкновений, во время кото­рых арабы выбили окна в театре и повреди­ли провода электрического освещения.

В конце 1921 года была другая экскурсия, когда 40 кадет отправились в Каир. Там ка­деты были помещены в казармах британско­го полка, блиставших чистотой. Англичане на этот счет были строги! Кадеты увидели пи­рамиды, сфинкса, побывали в Историческом музее с мумиями фараонов под стеклом и пр. Некоторые из мумий сохранились очень хо­рошо, но лица их были черны, как уголь.

На второй день пребывания кадет в Каи­ре программа была нарушена беспорядками. В городе было введено военное положение, и выход на улицу был воспрещен. Кадеты провели весь день на балконе внутри казарм и были свидетелями любопытного зрелища: на двор въезжали грузовые машины с аре­стованными арабами. На дворе их наказы­вали, а затем выгоняли за ворота пинками ног. Дело было организовано и шло быстро, как при футбольной игре, только вместо мя­ча были арабы. Через несколько минут на дворе не оставалось ни одного араба, и «игроки», английские солдаты, гуляли по двору, насвистывая любимые мотивы, другие заку­ривали трубки, а некурящие жевали резину, ожидая следующей партии арабов. Через два дня все утихло.

Кадеты успели осмотреть роскошный ста­рый дворец с бассейнами и фонтанами и бо­гато украшенную внутри главную мечеть, по­сле чего вернулись в Измаилию.

В кадетском лагере, кроме канцелярии кор­пуса, была и канцелярия капитана Крэга, зна­чения которой кадеты не понимали. Им ка­залось, что все исходит от директора кор­пуса, а Крэг вообще лишний.

Крэг не был офицером в полном смысле этого слова. Было известно, что он иногда выступает в Египте в качестве священника, то есть, иными словами, он был «капитаном духовной службы», — такая категория офи­церов имеется в западных армиях. В лагере его видели то в военной форме, то в штат­ском платье. Во внутренние дела корпуса он не вмешивался, — они принадлежали дирек­тору, — но судьба корпуса зависела не от ди­ректора, а от тех директив, которые получал Крэг от своего начальства. Таким обра­зом он был как бы «комиссаром» корпуса. В его канцелярии у него были помощники: лейтенант и сержант. С этим последним ка­детам пришлось однажды познакомиться.

Дело было такое: сержант напился пьян и уснул в своей палатке при зажженной свеч­ке. Палатка загорелась, но кадеты вытащи­ли сержанта из огня, как и ящик с патронами, стоявший у него под кроватью. Прочее, вклю­чая самую палатку, сгорело.

4. Расформирование корпуса.

Капитан Крэг вдруг исчез из лагеря так надолго, что кадеты считали, что он больше не вернется. Но в начале 1922 года он вер­нулся и привез директору корпуса предпи­сание из Лондона о передвижении и расфор­мировании корпуса. Генерал Черячукин отве­тил, что пока он не получит приказания, адресованного ему лично, корпус не сдвинет­ся с места. Крэг убеждал его, что это дело уже решенное, что не стоит упорствовать и терять время, но генерал стоял на своем. Крэг просил его начать хотя бы запись же­лающих ехать в Англию, но генерал отказал ему и в этом и начал наводить справки.

Он обратился к Атаману Богаевскому и к генералу Конгриффу. Оба ответили сначала, что им ничего не известно, что они запросят Лондон, а пока, мол, ждите! Затем, спустя некоторое время оба подтвердили правиль­ность сообщения капитана Крэга.

Убедившись, что ждать больше нечего, ге­нерал Черячукин собрал кадет и сказал им о случившемся, подчеркнув, что «нигде не нашел поддержки против махинаций темных сил». Итак, с корпусом было покончено, и кадеты должны были распылиться по разным странам.

Только после этого была назначена за­пись желающих ехать в Англию, но тако­вых не нашлось. Запись в Соединенные Шта­ты, куда было намечено отправить до 200 ка­дет, постигла та же участь. Тогда капитан Крэг заявил, что квота в Соединенные Шта­ты обязательна, и составил список сам, на­чав с 1-го класса, полностью, до двух тре­тей 5-го. Остальных он распределил по гим­назиям европейских государств.

В начале весны 1922 года лагерь в Измаилии опустел. Кадеты были перевезены по железной дороге в Александрию и погру­жены на пароход «Оксфорд». Во время пла­ванья кадеты собирались на верхней палубе и пели песни. Иногда к ним подходил и ди­ректор, но уже не было никаких команди­ров, приказов, строя, и т. д. Эти несколько дней кадеты жили, как одна большая семья.

«Оксфорд» остановился в Константинопо­ле, на Босфоре, против американской концес­сии с большим парком. Здесь должна была высадиться американская группа кадет, ко­торую небольшими группами стали перевозить на берег. Но собрать всех назначенных в Америку не удалось. Капитан Крэг обратил­ся к генералу Черячукину с просьбой воз­действовать на кадет, но Черячукин отказал­ся. Крэг ответил на нежелание высаживать­ся тем, что прекратил выдачу пищи упорст­вующим. Однако это не помогло, так как ка­деты делились с ними получаемой пищей.

Тогда Крэг объявил, что пароход не сдви­нется с места, пока все назначенные в Сое­диненные Штаты не высадятся. Это не по­могло! Пароход простоял два дня, и тогда Крэг сказал, что задерживать пароход доль­ше он не имеет права, и потому должен при­бегнуть к силе. Пришлось подчиниться.

На следующий день на палубе появились матросы. Одни стояли у сходней и проверя­ли кадет по списку, другие патрулировали на палубе. Этим и закончилась высадка са­мой большой группы, и в тот же день паро­ход увез остальные группы. Крэга на палу­бе уже не было, его миссию приняла на себя Лига Наций.

Часть кадет сошла на берег в Бургасе. Последняя остановка была в Варне. Из Вар­ны часть кадет уехала в Шумен, а другие остались в Варне ожидать отправки в Чехо­словакию. Ждать пришлось шесть месяцев! Представитель Лиги Наций, г. Коллинс, неско­лько раз обещал, что отправка состоится вскоре, даже на следующей неделе, но дни проходили, а отъезд все откладывался. При­чины так и остались кадетам неизвестными.

Предполагая, очевидно, что кадеты в Вар­не не задержатся, болгарские власти помес­тили их в землянках около кладбища, где жили когда-то пленные, а весной, когда по­теплело, разрешили жить в привезенных ка­детами из Измаилии палатках. Первое время у этого малого лагеря стоял жандармский пост, который не позволял кадетам ходить в город. Поставлен был и столб с надписью по-болгарски: «Стой! Здесь — заразные болез­ни!» (которых, однако, не было). Кормили ка­дет супами и кашей отвратительного вкуса, утром давали чай с привкусом немытых котлов. Кадеты спали в палатках на земле, подло­жив под себя одеяло. Когда наступил октябрь, похолодало и начались дожди. Чтобы вода не попадала в палатку, нужно было ее по­стоянно окапывать. Имя г. Коллинса вспоми­налось все чаще и чаще, сопровождаемое раз­личными эпитетами.

Генерал Черячукин и несколько офице­ров тоже высадились в Варне и жили в палатках, но вне лагеря кадет. В своем лагере кадеты оставались без начальства, если не считать мистера Коллинса, который иногда приходил к кадетам и разговаривал с ними.

Наконец, в середине октября 1922 года ка­деты уже сидели в поезде. Не хотелось да­же верить, что мы едем! Но — поехали! На­чальником эшелона был один из наших офи­церов, молодой поручик.

Поезд шел по маршруту София — Белг­рад — Будапешт — Братислава — Брно — Чешская Тржебова. Здесь мы провели ночь на вокзале. От недельного сидения в вагоне 3-го класса болели кости. Затем утренний поезд отвез нас в Моравскую Тржебову.

Первые две недели мы провели в каран­тине, в очень хороших условиях, а затем нас определили в тамошнюю русскую гимназию. Почти трехлетний путь окончился для нашей группы как нельзя лучше, и все пережитое ста­ло казаться сном!

В. Милоданович

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ