ВОЕННАЯ БЫЛЬ

30 июля 1915 г. в 5 ч. вечера я выехал из посада Орховок (при гор. Влодава), к 5-ой си­бирской стрелковой дивизии, штаб которой на­ходился в селе Оссова, южнее Влодавы. Шос­се обстреливалось тяжелой артиллерией про­тивника. Пришлось вернуться несколько назад и свернуть на большую грунтовую дорогу. В Оссову я прибыл, когда было уже темно и вско­ре после того, как бомба, попавшая в соседний со штабом дом, подожгла его и штаб спешно пе­ребирался в другое помещение.

Меня поразило здесь полное безначалие. На­чальник дивизии ген.-лейт. барон Таубе был отчислен от должности и уехал, начальник штаба получил полк и тоже уехал, его долж­ность временно исполнял старший адъютант Ген. штаба капитан Сальников. Один командир бригады был в отпуску, другой отсутствовал по неизвестной причине. Дивизией временно ко­мандовал командир 4-ой сиб. стр. артиллерий­ской бригады ген.-майор Лахтионов, который объяснил мне в коротких словах обстановку и сказал, что получено приказание отойти этой же ночью в с. Ганну, что приказ на походное движение уже составлен и нужно только его подписать и разослать в части войск. Затем он испросил разрешения немедленно отправи­ться в свою дивизию, где его ожидают, и уехал.

Капитан Сальников подал мне на подпись приказ о моем прибытии и вступлении в коман­дование дивизией и на походное движение. Выступление авангарда было назначено в 1 час ночи на 31 июля. Потом меня проводили в один из ближайших домов, где я выпил чаю и стал поджидать прохождения дивизии. Вскоре при­были мой денщик с вещами и конный ордина­рец с верховой лошадью «Бронзой».

Когда мне доложили, что подходит авангард, и подвели мою лошадь темно-караковой масти, было так темно, что лошади я не видел и са­дился на нее, нащупывая седло руками. По­здоровавшись с авангардом и приняв рапорт его начальника, я остался сидеть в седле и пропустил затем главные силы и арьергард дивизии, которым командовал полковник Та­раканов, командир 17-го полка. Направление похода было на север. Шоссе обстреливалось редким артиллерийским огнем, но потерь не было.

31 июля в 8 час. утра я прибыл на место. Штаб дивизии поместился в доме священника. Мой денщик был, видимо, недоволен прогулкой под огнем артиллерии и сказал мне: «Луч­ше было бы вам, Ваше Превосходительство, ос­таваться начальником штаба корпуса!».

1 августа прибыл из отпуска командир 2-ой бригады ген. м. Зубов. В ночь на 2 августа приказано отойти на позицию у Кривовульки.

2 августа в 1 ч. ночи я выехал из села на путь движения дивизии, пропустил ее тем же порядком, как вчера, и так же поехал при арь­ергарде. По сторонам дороги пылали деревни, их приходилось обходить. По слухам, деревни поджигали казаки. Понятно, что приказания на это быть не могло.

Штаб дивизии в с. Заболотье, в здании шко­лы. Вечером, едва я лег спать, было получено приказание об отходе этой же ночью на новую позицию у Копылова.

3 августа в 3 часа ночи я выехал из Заболотья и прибыл в 8 ч. утра на фольварк Лебе­дев — место, указанное для штаба дивизии. По­лучен Высочайший приказ о назначении меня командующим 5-ой сиб. стр. дивизией.

4 августа ездил верхом в 18-й полк и осмотрел левый фланг позиции, западнее Окчина. Здоровался с 1-ой батареей на позиции. По до­роге встретил командира 2-го сиб. корпуса ген. Радко-Димитриева.

6 августа: В ночь на 7. 8. переезд штаба в Прилуки. Дивизия поставлена на отдых.

8 августа: Переезд штаба в Муравец. Диви­зия назначена на работу по укреплению пози­ции на линии Лебедев-Окчин. В ночь на 9. 8. получено приказание об отправлении 2-го сибирского корпуса на Северный фронт. Для посадки на железную дорогу дивизии надлежит следовать на станцию Погодино, Московско-Брестской жел. дороги, четырьмя переходами по Московско-Брестскому шоссе.

9 августа: За мостом через Западный Буг, пропуская дивизию на походе, я встретился с моим бывшим командиром корпуса, ген. Войшин-Мурдас-Жилинским, который пригласил меня к себе в штаб корпуса на обед в Брест-Литовске. Я был очень рад повидать своих бывших сослуживцев и обменяться с ними мыслями о наших переживаниях. Под вечер я уехал в автомобиле XIV армейского корпу­са на место ночлега штаба дивизии после первого перехода, — господский двор Бульково.

10 августа: Второй переход, в господский двор Петрики.

11 августа: Третий переход, в Колонию.

12 августа: Четвертый переход, в Блудень ( у станции Погодино).

13 августа: Посетил командира корпуса ген. Радко-Димитриева.

14 августа: Началась посадка на жел. до­рогу. Артиллерия и обозы выступили утром

походным порядком на ст. Барановичи, назна­ченную им для погрузки.

15 августа: Был на обедне в церкви села Блудень, а после обеда съездил в Картуз-Бе­резу посмотреть, что она собой представляет. (Картуз-Береза считалась одним из самых за­худалых гарнизонов российской армии. К со­жалению, отец не упоминает о впечатлении, которое она произвела на него. В. Е. М.).

16 августа: Полковой праздник 17-го полка. Спросил командира полка, в день какого свя­того приходится их праздник? Полковник Та­раканов был очень сконфужен тем, что свое­временно не поинтересовался этим вопросом и потому не знал. Молебствие и парад полка.

17 августа: В 2 ч. 40 м. было назначено от­правление штаба дивизии. Bp. и д. начальника штаба кап. Сальников не доложил мне об этом своевременно, и мои вещи были погружены чуть ли не последними. Сделал ему должное внушение.

18 августа: Утром эшелон штаба прибыл в Барановичи.

19 августа: Утром — Вильна, в 2 ч. дня — Двинск, 11.15 вечера — станция Ремерсгоф Риго-Орловской жел. дороги (третья станция от Риги). Выгрузка.

20 августа: Переночевав кое-как, я перешел в очень хорошую комнату, которую жаль было оставлять, когда в 2.30 ч. дня было получено приказание перейти в Дуклау. Перед высту­плением я сказал кап. Сальникову, что обязан­ность начальника штаба — следить по кар­те, чтобы колонна шла точно по указанно­му пути и что в данном случае это не так лег­ко, т. к. ночь темная и перепадает дождь, до­рога идет большей частью лесом, карта — только одна, трехверстка, а местное населе­ние, латыши, плохо владеют русским языком (особенно женщины) и с ними трудно объясни­ться.

После выступления войск я выехал со шта­бом верхом и ехал сперва при арьергарде, а затем обогнал колонну главных сил и ехал впе­реди нее. Когда мы подходили к густому лесу, я нагнал парный экипаж, в котором сидел на­чальник 4-ой сибирской стрелковой дивизии. Я его видел (если так можно выразиться в та­кой темноте) впервые, а потому подъехал пред­ставиться. Он меня спросил, почему я еду верхом, а не в автомобиле или в экипаже, что ночью удобнее, так как верхом можно натолк­нуться на ветви или на штык стрелка. Я воз­разил, что мне кажется наоборот, при извест­ной осторожности, конечно: приходится скло­няться к шее лошади или нагибаться в сторо­ну. Раза два-три с меня сорвало фуражку, но приехал я на место вполне благополучно.

Неприятность была иного рода: долго мы ехали, а Дуклау все не было! Наконец мы уви­дели колонну, идущую нам навстречу, и эта ко­лонна оказалась нашим же авангардом! Приш­лось мне самому слезать с лошади, разо­браться в карте при помощи электрическо­го фонаря и указать начальнику авангарда должное направление. Затем я со штабом по­ехал рысью вперед и в 5 час. утра 21 августа мы прибыли в Дуклау. В тот же день мне со­общили из штаба 4-ой сиб. стр. дивизии, что ночью экипаж начальника дивизии опрокинул­ся, генерал сломал себе ногу и эвакуировался.

22 августа: В 5 час. утра получено прика­зание о переходе дивизии в район Друстар-Кепен, штабу дивизии быть в Брежаре. Толь­ко что штаб прибыл туда — новое приказа­ние: сменить 37-ую пех. дивизию на позиции вдоль берега Западной Двины, штабу быть во дворе Оголнек. Двор этот оказался занятым, а потому штаб поместился в Робеже. Штабом армии установлены срочные донесения, кото­рые посылать в штаб корпуса в 2 часа ночи и в 3 часа дня.

30 августа: штаб дивизии перешел в двор Стирне.

2 сентября 17-й полк захватил в плен одно­го немца 133-го пех. полка (ландверного).

7 октября: Командир 2-го сиб. корпуса ген. Радко-Димитриев назначен командиром 7 сиб. корпуса и начальником Рижского укрепленно­го района.

25 октября: Прибыл новый командир 2-го сибирского корпуса ген. лейт. Гандурин, портартурец. Прибыл и вновь назначенный началь­ником штаба 5-ой сиб. стр. дивизии подпол­ковник ген. штаба Сухорский.

14 декабря: Я уехал в отпуск.

1916 г.

7 января: Мое возвращение из отпуска.

31 января: Присутствовал с командиром корпуса в 18-м полку на выдаче японских вин­товок (вся дивизия была ими перевооружена. В. Е. М.).

28 февраля: Уход 4 рот от 5-ой сиб. стр. дивизии в 36-ую пех. дивизию (36-я пех. диви­зия была, вероятно, где-то сильно потрепана. Это видно и из того, что 32-я арт. бригада на левом фланге Юго-Западного фронта получи­ла приказание отослать в 36-ую бригаду двух офицеров. В. Е. М.).

2 марта: В ночь на 3 марта смена дивизии в позиции и начало передвижения к Штокмансгофу.

4 марта: Штаб дивизии прибыл в Ней-Беверсгоф, 5-го — на мызу Фетельнь. Убийствен­ная дорога, разбитая артиллерией, снег, много воды.

7 марта: Штаб дивизии прибыл в Штокмансгоф.

8 марта: 17-й и 18-й полки переброшены на левый берег Двины. Падал мокрый снег.

9 марта: 17-й полк передан в распоряжение ген. Мамонтова, начальника 64-ой пех. диви­зии, занимавшей здесь позицию, 20-й полк был тоже переведен на левый берег Двины. К вечеру — мороз.

10 марта: Переброска 19-го полка туда же и, таким образом, вся 5-я сиб. стр. дивизия со­средоточилась на левом берегу, а боевая часть штаба дивизии по приказанию командира кор­пуса перешла на мызу Танненфельд.

От штаба корпуса никаких указаний отно­сительно намечавшейся операции я не полу­чил, за исключением того, что мне нужно вой­ти в соглашение с ген. Мамонтовым. Это облег­чалось тем, что мы оба одного выпуска из Орловского-Бахтина корпуса и из Михайлов­ского артиллерийского училища. Мы с ним и выработали план наших действий, который потом был утвержден командиром XXVIII ар­мейского корпуса ген. от артиллерии Слюсаренко, руководителем операции. Его штаб был в Крейцбурге.

Фронт нашего наступления был разделен на два участка: правый — мой, левый — Мамон­това. Руководство артиллерией было предо­ставлено Мамонтову, как все время служив­шему в артиллерии. Мой участок был разделен тоже на два: правый, ген. Зубова, в составе 20-го полка и одного батальона 19-го, и левый, полк. Авербурга, — 18-й полк. Резерв составили 3 батальона 19-го полка. 17-й полк вошел в состав участка Мамонтова. Все приготовления должны были быть закончены к ночи.

Было уже совершенно темно, когда в штаб дивизии прибыл командир дивизионного обоза капитан П. и просил моего разрешения теперь же отправиться в свой полк. Он был очень не­доволен, что его сверстники в строю уже под­полковники, а он все еще капитан! Я советовал ему подождать хотя бы до утра, так как ночью он все равно не получит никакого назначения и будет подвергаться опасности без всякой по­льзы для дела. Но он, можно сказать, пря­мо рвался в полк, эта идея им совершенно овладела, и в конце концов я согласился. Ра­но утром полк донес мне, что он убит!

11 марта: В 4 часа утра началась атака. 13-я рота 18-го полка заняла неприятельский окоп, но вследствие сильного пулеметного огня не могла в нем удержаться и отошла. Попытка восстановить положение не удалось. Наступив­ший 10-градусный мороз, после дождей и мок­рого снега обледенил шинели стрелков.

В ночь на 12 марта участок ген. Зубова был разделен на два: правый — полковника Пет­рова — 2 батальона 19-го полка, и левый, пол­ковника Прокопченко — 20-й полк (4 баталь­она). Я посетил артиллерийский наблюдатель­ный пункт с большим кругозором, который был у дома рабочих.

13 марта: Выглянуло солнце, снег начал таять. Артиллерийская подготовка началась в 5 ч. 15 минут. Затем произошла атака редута, который был взят частью 4-го батальона 19-го полка. Однако эта часть не была поддержана другими ротами этого батальона, ни 3-м баталь­оном того же полка. Дивизия ген. Мамонтова заняла селение Упукна.

В ночь на 14 марта, по распоряжению ген. Слюсаренко операция была прекращена, 5-я сиб. стр. дивизия была сменена и возвратилась на правый берег Двины в Штокмансгоф.

После полудня командир 2-го сиб. корпуса ген. Гандурин вызвал меня и начальника 4-ой сиб. стр. дивизии с начальниками штабов для доклада о действиях дивизий.

15 марта пополудни, по приказанию Главно­командующего фронтом ген. ад. Куропаткина, в штабе корпуса были собраны начальники дивизий, бригад и полков обеих дивизий и при­был ген. Куропаткин в сопровождении пол­ковника Ген. штаба. Я сделал свой доклад.

Между прочим ген. Куропаткин спросил ме­ня, откуда моя дивизия получает укомплек­тования: из Сибири или из Европейской Рос­сии? Узнав, что в последнее время это было из Европейской России, он признал это непра­вильным и приказал полковнику записать это. Потом я стал получать пополнения из Сибири.

25 марта: Приехала в Штокмансгоф моя жена.

28 марта: Первый день Пасхи. На заутре­не командир корпуса и я были при старших орденах. Как раз незадолго до Пасхи я полу­чил из Главного Штаба все 3 звезды. При по­зднейшем отъезде жены в Нижний Новгород я дал их ей на хранение. Только я их и видел!

(При эвакуации Люблина, по недостатку под­вижного состава мебель моих родителей была оставлена в Люблине, а все прочее было от­правлено на хранение в Нижегородский гр. Аракчеева кадетский корпус, директором ко­торого был брат командира XIV А. К. ген.-лейт. Войшин-Мурдас-Жилинский. В. Е. М.).

Пасхальный стол был устроен такой, как в доброе старое время. Были и гости ( даже из других армий). Были и поздравительные ви­зиты.

15 апреля: Вызов Главнокомандующим Се­верного фронта начальников дивизий, коман­диров бригад и полков и офицеров Ген. штаба в Крейцбург для собеседования по различным вопросам за чашкой чая. Беседа была очень интересной и поучительной.

16 апреля: Смотр ген.-ад. Куропаткиным мо­ей дивизии и Забайкальского казачьего полка, состоящего при штабе корпуса. Ген. Гандурин поручил мне выбрать место для смотра и предупредил, что представлять войска на смо­тру буду я.

Выбор места был затруднительным, так как почва еще не успела просохнуть, а берега Дви­ны вообще болотисты. Я остановился на левом («неприятельском») берегу реки. Для стока во­ды пришлось прорыть канавы с мостиками че­рез них для прохождения войск.

Когда я доложил об этом ген. Гандурину, он нашел, что Главнокомандующего фронтом не­льзя подвергать такому риску! На это я заме­тил, что ген. Куропаткин настолько боевой ге­нерал, что левый берег Двины его не смутит. Изменения не последовало. Ввиду такого вы­дающегося случая было построены и трибуны для публики, среди которой было и много дам.

Ген. Куропаткин приехал в автомобиле с Пуришкевичем. Объехал войска верхом на ко­не, поздоровался с нами, потом вызвал впе­ред офицеров и обратился к ним с речью. Ко­гда офицеры возвратились на свои места, ген. Куропаткин скомандовал: «К церемониаль­ному маршу!».

Войска проходили очень стройно и все бы­ли похвалены Главнокомандующим. Артил­лерия шла рысью и потом сворачивала в сто­рону, нечетные батареи — вправо, четные — влево. Казаки проходили «наметом», и так же сворачивали влево и вправо. После смотра ген. Куропаткин с Пуришкевичем уехали.

Когда я приехал на станцию Олай, Пуришкевич мне сказал, что ген. Куропаткин остал­ся очень доволен смотром и сказал ему: «На­чальник 5-ой сиб. стр. дивизии порадовал меня — старика своей дивизией!» Об этом смотре был отдан приказ номер 335 от 28/29 апреля: о каждой части было сказано, что она пред­ставилась отлично, «вообще вся дивизия и ка­зачий полк представились отлично», за что мне была объявлена благодарность.

2 мая: жена уехала в Петербург.

5 мая: Приезд в Штокмансгоф командую­щего 1-ой армией ген. от кавалерии Литвино­ва. 2-й сиб. корпус вошел в состав этой армии.

19 мая: В ночь на 20 мая получено приказа­ние дивизии перейти в район к северо-западу, западу и юго-западу от Ней-Беверсгофа, шта­бу быть в Ней-Беверсгофе.

26 мая: Был на опытной стрельбе артил­лерии в присутствии ген. Литвинова и пред­ставителя французской армии капитана Ванье. Стрельба производилась мелинитовыми грана­тами с французским взрывателем и замедлите­лем системы Шнейдер. Было выпущено 600 снарядов на дистанцию 2½ версты по трем рядам проволочного заграждения в 1½ саже­ни шириной каждый, с промежутками между рядами в 10 сажен. Была сделана брешь шири­ной в 5½ — 6 сажен. Число осколков снаря­да — 2.500. из них 1.000 убойных.

27 мая: Отправка 15-ой роты 17-го полка во Францию на формирование Особой бригады.

7 июня: Для поверки быстроты сбора частей на сборный пункт дивизии, командир корпуса решил произвести сбор по тревоге. Меня он предупредил об этом доверительно накануне. Всю ночь, не переставая, лил дождь. Рано ут­ром я приказал начальнику штаба спросить, не отменит ли ген. Гандурин этот сбор? Началь­ник штаба корпуса ответил, что отмены не по­следует.

Когда затем утром мне доложили об объяв­ленной тревоге, приказание было передано тот­час же в части, а верховые лошади, моя и на­чальника штаба, с конными ординарцами бы­ли отправлены на сборный пункт. Мы поеха­ли туда же в автомобиле.

При мне уже прибыл на место ближайший полк. Я вышел из автомобиля, сел на коня, подъехал к полку, построенному в резервной колонне, проехал по линии батальонов, здоро­ваясь со стрелками, потом выехал перед полк, поблагодарил его за быстрый сбор, а затем со­шел с коня и укрылся от дождя в автомобиле. Начальнику штаба я приказал еще раз спро­сить, приедет ли командир корпуса? Ответили, что приедет.

Затем подошел второй полк. Я проделал то же, что с первым, и повторил это с третьим, а командира корпуса все еще не было. Тогда я опять обратился к нему по телефону и доло­жил, что стрелки промокли, и не разрешит ли он отпустить полки по их квартирам? На это ген. Гандурин ответил, что он не приедет и что полки можно отправить домой.

Прослужив командиром полка в корпусе ген. Ренненкампфа 5 лет, я был воспитан ина­че и не мог себе представить, чтобы начальник мог так поступить! Ген. Ренненкампф никогда не отменял маневра, но всегда сам появлял­ся на нем, и в дождь, и в метель, ходил в глубоком снегу и делал еще и краткий разбор.

Я снова сел на коня, еще раз поблагодарил полки за скорый сбор и молодецкий вид стрел­ков, и поехал верхом навстречу 17-му полку, который как расположенный дальше всех, еще не подошел, встретив его, поблагодарил за по­ход и приказал идти домой. Потом уже я сел в автомобиль и уехал в Ней-Беверсгоф.

Хоть я и промок до нитки, но знал, что по приезде в замок, где тепло и сухо, переоденусь с головы до ног и пообедаю. А стрелки еще долго будут месить грязь под дождем и едва ли будут иметь возможность переодеться в су­хое в своих походных палатках и вынуждены будут греться и сушиться у костров.

24 июня: Переход дивизии в Авеке.

25 июня: Переход в Линденберг.

26 июня: Переход в район Суниту-Шлизинг. Штаб дивизии в мызе Берсгоф.

30 июня: Выдвижение 1-ой бригады в Стурич и переезд штаба дивизии на фольварк Шелухина. Я выехал навстречу бригаде. Ко­мандир 17-го полка полковник Бензенгр при за­езде ко мне на скользком от дождя шоссе упал с конем и сломал себе ногу.

2 июля: Переход штаба дивизии к северу от Дампуса, 2-я бригада в Утлеван.

4 июля: Штаб дивизии обстрелян в лесу немецкими «чемоданами». Убита моя люби­мая лошадь «Бронза».

7 июля: В 9 — 10 часов вечера «адский» огонь противника. В ночь на 8 июля 17-й полк сменил на позиции полк 3-ей сиб. стрелковой дивизии 6-го сиб. корпуса, на Баусском направ­лении.

8 июля: 17-й полк, а затем и 18-й участво­вал в наступлении с частями 6-го сиб. Корпуса. Позже последовало подчинение всей моей ди­визии командиру этого корпуса. В 3 часа ночи на 9 июля я переехал в Екатерингоф и всту­пил в командование боевым участком.

9 июля: Рано утром прибыла и поступила в мое распоряжение батарея 11-дюймовых гау­биц. Снаряд весит 17½ пудов. В нем 3½ пу­да тротила. Разлет осколков до полуверсты.

Подготовка атаки полевой артиллерией ре­зультата не имела: блиндажи не могли быть разрушены. Когда 11-дюймовая батарея заня­ла позицию, ее командир доложил мне, что на­ши пехотные цепи подошли к противнику так близко, что он не берет на себя смелости от­крыть огонь. Тогда я сказал ему, что ответст­венность беру на себя. Первые же выстрелы произвели удивительный эффект: блиндажи противника прямо разлетались в стороны!

В это время Главнокомандующий фрон­том, следуя к месту боя, посетил перевязоч­ный пункт, где было очень много раненых. Это произвело на него такое впечатление, что он тотчас же отменил атаку, которая была пред­положена на 10 июля. Таким образом жертвы убитыми и ранеными были принесены совер­шенно напрасно.

Затем 2-я бригада была назначена в резерв Главнокомандующего и направлена на уча­сток Сухая Двина — Леп, а штаб дивизии — в Дампус.

11 июля: 17-й полк возвратился из 6-го сиб. корпуса и был мной назначен в резерв диви­зии. В 2 ч. дня штаб дивизии перешел в Ламе (в блиндаж).

12 июля: Вызов в штаб корпуса для до­клада о действиях дивизии в бею.

20 июля: В ночь на 21-е дивизия была сме­нена 12-ой сиб. стрел, дивизией и отошла к Риге (Катлакальн), штаб — во дворе Берг.

21 июля: Переход дивизии в район мызы Штубенье, штаб — мыза.

14 августа: Переход дивизии на левый бе­рег Двины.

1 сентября: Ночное нападение немцев на заставу 12 роты 18-го полка. 5 стрелков убито, 12 ранено и 5 взято в плен.

10 сентября: Присутствовал на опытном выпускании газов.

16 сентября: Я уехал в отпуск в Кисловодск (через Петербург и Москву).

22 сентября: Мое возвращение из отпуска. 29 сентября: Присутствовал на заседании Военно-Окружного Суда в Риге на разборе дела о подполковнике Иксномове и нескольких офи­церах его батальона, преданных мной суду по­сле боев 10-14 марта на левом берегу Двины в районе Танненфельд — Упукна, за невыпол­нение служебного долга, а подполковника Ико­номова — и за бездействие власти.

Из дознания, произведенного по моему при­казанию, выяснилось, что некоторые офице­ры этого батальона, не будучи ранеными в бою, покидали свои части и уходили в тыл и вследствие этого и стрелки стали постепенно уходить из строя. «Так всегда бывает, когда нет наблюдения со стороны офицеров», пока­зал один почтенный фельдфебель. Подполков­ник Икономов отнесся к этому печальному яв­лению совершенно равнодушно и не принял никаких мер к восстановлению порядка.

Когда я вошел в зал суда и сел среди при­сутствовавшей публики, председатель суда спросил меня: «Ваше Превосходительство! Имеете ли вы разрешение присутствовать на судебном заседании?» Я ответил ему так: «Я — начальник 5-ой сиб. стрелковой дивизии и предал суду моих подчиненных. Я полагаю, что мне, как их, начальнику, небесполезно при­сутствовать на суде при разборе дела, и ду­маю, что никаких разрешений для этого испра­шивать мне не надо, тем более что заседание суда не было объявлено закрытым для публи­ки».

Тогда председатель суда сказал мне: «Са­дитесь, господин генерал. Суд сейчас обсудит, можно ли удовлетворить вашему желанию», и через несколько минут отсутствия заявил: «Суд сделал постановление о разрешении вам присутствовать на заседании».

Я думаю, что столь странный инцидент был результатом «полевения» не только граж­данских судов, но и военных, как «дух вре­мени». Но после этого инцидента мне было совершенно ясно, что преданные суду офице­ры будут оправданы, что и случилось в дей­ствительности.

7 ноября: Ген. Радко-Димитриев посетил левый участок позиции 20-го полка.

11 ноября: В ночь с 10-го на 11-е команда разведчиков и 10-я рота 17-го полка произвели разведку позиции противника и захватили 6 пленных 34-го ландверного полка и один пу­лемет. 8 стрелков было ранено.

Главнокомандующий Северным фронтом ген. Рузский и командующий 12-ой армией, ген. Радко-Димитриев объявили об этой раз­ведке в своих приказах с награждением уча­стников разведки Георгиевскими крестами и благодарностью за разведку.

12 ноября: Присутствовал в 17-ом полку при раздаче командиром корпуса ген. Гандуриным Георгиевских крестов стрелкам, участникам вчерашней разведки.

15 ноября: На нашу позицию перешли 2 не­мецких перебежчика.

1 декабря: По вызову командующего ар­мией присутствовал еще на одном опыте раз­рушения проволочных заграждений.

18 декабря: Вызов меня командующим армией на совещание о предстоящем наступ­лении. После обеда — совещание у командира корпуса.

22 декабря: В 10 час. утра вызван к ко­мандиру корпуса. Прочтен приказ ген. Радко-Димитриева для атаки позиции немцев на Митавском направлении. Идея маневра была та­кова:

5-я сиб. стр. дивизия ведет наступление вдоль шоссе на Митаву, с целью привлечь сю­да внимание противника, а 6-й сиб. корпус на­правлен для нанесения главного удара от побе­режья моря в левый фланг противника. Для скрытности движения в полках были изготов­лены белые халаты. Движение из исходного положения должно начаться, когда об этом бу­дет сообщено по телефону из штаба 6-го кор­пуса. 5-я сиб. стр. дивизия была в составе трех своих полков и одного 4-сй сиб. стр. дивизии, соседней.

Я высказал мысль, что связывать таким об­разом действия 5-ой сиб. дивизии нецелесооб­разно, ибо ее задача демонстративного харак­тера и она должна отвлечь внимание немцев от их левого фланга, а потому атака 5-ой дивизии должна предшествовать главной атаке 6-го корпуса. Поэтому я просил ген. Гандурина воз­будить ходатайство перед командующим ар­мией, чтобы мне было предоставлено право на­чать атаку независимо от 6-го корпуса. Ген. Радио-Дмитриев на это не согласился.

По возвращении из штаба корпуса я собрал в штабе дивизии командиров бригад и полков для обсуждения некоторых вопросов. Неожи­данно в двух батальонах 17 -го полка произо­шли беспорядки.

Недавно назначенный командиром этого полка полковник Ген. штаба из гвардейских кавалеристов доложил мне, что 4-й батальон отказался есть приготовленную на обед чече­вицу, и он не нашел ничего лучшего, как прика­зать командиру батальона заставить стрелков чечевицу есть! Но они не исполнили этого странного приказания. Замечу к этому, что в Сибири чечевицы нет, и сибирякам она не пришлась по вкусу. Поэтому я уже раньше возбудил ходатайство о неотпуске ее во вверен­ную мне дивизию.

Беспорядки в 1-м батальоне были серьезнее: батальон отказался надевать белые халаты и участвовать в наступлении! Я немедленно до­ложил об этом командиру корпуса, который приказал заменить 17-й полк 19-м (по плану 19-й полк должен был растянуться по всему фронту дивизии), и назначил командира 1-ой бригады ген. м. Хильченко произвести дозна­ние.

Итак, моя дивизия в составе 18-го, 19-го и 20-го полков и одного полка соседней дивизии с наступлением темноты выступила в исходное положение. Я с боевой частью штаба прибыл в 1 час ночи в Гренгоф и поместился в блинда­же командира 20-го полка.

23 декабря: В 7.30 часов получено по теле­фону приказание штаба 6-го корпуса открыть артиллерийский огонь, а в 7.45 часов начать наступление. Время было упущено: прибли­жение к позиции немцев не могло быть произ­ведено в темноте, и скрыть его теперь было уже невозможно. Полки, хотя и продвигались сперва в лесу, понесли большие потери.

В 11 часов утра я с прапорщиком Тушиным пошел в блиндаж на лютеранском кладбище. По пути мы встречали раненых стрелков, имев­ших излишнее число сопровождавших. Послед­них я останавливал и из них набралась при­мерно целая рота, которую повел обратно пра­порщик Тушин.

Из блиндажа на лютеранском кладбище открывался отличный кругозор. Я пробыл здесь до 5 ч. пополудни, когда получено было приказание прекратить атаку. Успешная спер­ва, она и так запнулась. Я вернулся в Гренгоф.

24 декабря: Полки оставались на местах. Я был вызван в Олайское лесничество к команди­ру корпуса.

25 декабря: Присутствовал в церкви в Гренгофе (20-го полка). Благодарил 2-ой и 4-й батальоны за боевую работу. Потом ездил в 19 полк, благодарил 1-й и 2-й батальоны.

26 декабря: На позиции произведена смет на 19-го полка 17-м.

29 декабря: 1-й батальон 17-го полка, отка­завшийся надеть белые халаты и участвовать в наступлении 22 декабря, превращен в рабо­чий батальон. Вместо него сформирован новый. 2-й, 3-й, и 4-й батальоны выделили для этого по одной с четвертью роты.

31 декабря: Рабочий батальон отправлен в Лапе. Приказание командира корпуса о возвра­щении штаба дивизии в Олайское лесничество.

1 января 1917 года: Заседание полевого су­да для разбора дела об арестованных стрелках 1-го батальона 17-го полка. Все 24 были осуж­дены на смертную казнь.

1917 г.

Новый Год начался трагедией: 1. 1. 1917 по приговору полевого суда были расстреляны 24 стрелка 17-го стрелкового полка за отказ уча­ствовать в наступлении.

10. 1. В ночь на 2. 1. поиски ротами всех пол­ков. Убит командир 10-ой роты 18-го полка капитан Косенко.

12. 1. 19-й полк отослан в г. Шлок для ра­бот по укреплению позиции.

13. 1. Немцы выпустили в наш окоп удуш­ливые газы. Потерь не было.

20. 1. В штаб дивизии приехал А. И. Гучков с кн. Вяземским. Спрашивал меня, в каком положении находится снабжение всеми видами довольствия, имея в виду, что Военное Ведом­ство никак не может справиться с этим, и все войсковые части якобы жалуются на недоста­точное снабжение, и только Городской и Зем­ский союзы восполняют этот недостаток.

Я ему ответил, что могу засвидетельствовать по совести, что дивизия абсолютно ни в чем не нуждается, получая все от казны. Что каса­ется Городского и Земского союзов и поезда Пуришкевича, стоящего на станции Рольбуш, то они, конечно, приносят известную пользу, но и без них дивизия обеспечена вполне. Поезд же Пуришкевича, по моему мнению, является из­лишней роскошью, баловством для нижних чи­нов, которое их и привлекает.

26. 1. Посетил позицию 17-го полка. Из око­па передал через находившегося там передово­го наблюдателя офицера приказание началь­нику артиллерии дивизии открыть огонь из всех орудий, которые могут стрелять по указан­ному мной участку позиции противника. На­значил число снарядов и отметил время отдачи приказания, первого выстрела и окончания стрельбы. Огонь был открыт очень скоро и вызвал ответный огонь противника.

27. 1. На Планинский участок 18-го полка вышел ночью немецкий перебежчик.

31. I. Во время моего обхода окопа 17-го пол­ка артиллерия противника бросила на окоп 2 снаряда. Я задержался в месте разрыва перво­го и не попал под второй, который обвалил окоп. Стоявший у бойницы стрелок был убит.

23. 2. Наступление немцев на мызу Олай.

24. 2. На правом участке позиции дивизии немцы выпустили газы.

2. 3. Когда, я утром вышел к автомобилю, чтобы ехать в Ригу к зубному врачу, мой шо­фер сообщил мне о революции. Зубной врач повторял: «Это ужасно… пропала теперь Рос­сия!».

4. 3. Утром получено первое известие об от­речении от престола Государя Императора. Вечером совещание у командира корпуса.

6. 3. Утром был в 18-м полку для раздачи стрелкам Георгиевских крестов и медалей. Вследствие столь важного события, как отре­чение Государя от престола, необходимо было отозваться и на него.

Упомянув о нем, я подчеркнул, что наша задача остается прежней: столь же добросове­стно, как и раньше, нести боевую службу, что­бы защитить нашу Родину от упорного врага.

Какой у нас установится режим, — сказать совершенно невозможно, но я все же думаю, что династия Романовых, 300-летие которой мы не так давно праздновали, при которой Россия достигла такого могущества и процветания, бу­дет восстановлена.

Затем я провозгласил здравицы начальст­вующим лицам и, вместо обычного в таких слу­чаях гимна, приказал исполнить полковой марш. Пропустив полк церемониальным маршем, я вернулся в свой штаб.

Немного спустя ко мне явился командир 18-го полка и доложил, что когда я уехал, он проходил мимо группы солдат, среди которых были крепостные артиллеристы, и один из по­следних сказал стрелкам: «Однако ваш нача­льник дивизии старорежимный!». Это было мне предупреждением: не высказывать в бу­дущем своего личного мнения!

20. 3. Был на позиции 17-го полка. Коман­дир одного из батальонов доложил мне, что в ходе сообщения роты в тыл было несколько случаев ранения стрелков, а один был убит. Я ему заметил, что ходу дано неправильное на­правление и что нужно это исправить. Коман­дир батальона ответил: «Это невозможно!» Я ему сказал: «Невозможного в этом нет!» и обратился к командиру роты: «А вы как счи­таете?» Командир роты ответил: «Слушаюсь, будет исполнено!» Ход сообщения был исправ­лен, ранения в нем прекратились, а представ­ление подполковника в кандидаты на полк я задержал.

23. 3. Присутствовал на учении учебного ба­тальона дивизии. Уход командира корпуса с поста — «Тучковская чистка» 1).

27. 3. Вечером получена телеграмма о приез­де нового командира корпуса ген. лейт. Триковского (б. начальник 3 сиб. стр. дивизии) 2).

28. 3. Сопровождал ген. Триковского при его посещении позиции 20-го полка и в 19-й полк, находившийся в резерве. Удивило его необыч­ное приветствие полку: «Здорово солдаты и офицеры!».

30. 3. Приказ 2-му Сибирскому корпусу, но­мер 102, §1:

«Осмотрел весьма подробно полки 4-й и 5-й дивизий и частично 20-ую дивизию, вникнув в быт солдат и офицеров.

С отрадным чувством свидетельствую, что дух в проверенных мной частях бодрый, спай­ка солдат со своими офицерами уже достигнута, и полки представляют собой прочно брониро­ванные, морально и физически, боевые едини­цы, вполне способные отстоять свою Родину и ее свободу от всяких покушений со стороны врага.

Будем же совершенствоваться и крепить наш дух, стремясь к единению всех сил корпу­са для решительной борьбы с нашим противником. Стрелки, пушкари, инженеры, техниче­ские войска и вспомогательные учреждения пусть сольются в одну тесную семью.

Приветствуя солдат и офицеров от имени службы за все виденное и пережитое, приношу искреннюю благодарность начальникам диви­зий, генералам Карцеву, Милодановичу и Изместьеву. Подписал: ген. лейт. Триковский».

6. 4. Перемещение штаба дивизии в Пляунек.

9. 4. Сопровождал командира корпуса при объезде полков. 18-й полк выразил недоверие своему командиру, полковнику Авербургу. Авербург подал рапорт о болезни. В командо­вание полком я приказал вступить полковнику 17-го полка Рахильскому.

10. 4. Ездил в 18-й полк объяснить стрел­кам незаконность их постановления.

13. 4. Собрал полковой комитет 18-го пол­ка. Убеждал его, что вынесенное постановле­ние в отношении командира полка является вторжением в область, подлежащую ведению строевых начальников, но никак не солдат. По­том с полковником Рахильским ездил к коман­диру корпуса с докладом по этому же поводу.

15. 4. Полк. Авербург уехал в отпуск на Кавказ.

26. 4. 19-й полк отказался занять Берземюндскую позицию, сменив Латышскую бри­гаду. Я вошел в соглашение с командиром этой бригады о задержке смены на один день.

Ездил и в 19-й полк узнать о причине отка­за. Чины полкового комитета заявили, что они осмотрели эту позицию и нашли, что ее укреп­ления никуда не годятся. Они считают, что не­справедливо снимать 5-ую сиб. стр. дивизию с ее постоянной позиции на Митавском направ­лении.

Эти позицию дивизия занимала почти 2 го­да и, не жалея труда, довела ее до отличного состояния, несмотря на местами болотистую местность, что требовало ее осушения и постоянного удерживания. В 1915 г. полку приш­лось укреплять позицию на берегу Двины, а в январе 1917 г. полк был отправлен для укреп­ления чужой позиции у города Шлока.

Донося об этом командиру корпуса, я упо­мянул, что уже перед первым снятием дивизии с позиции на Митавском направлении, я, зная сколько труда затратили стрелки на ее укреп­ление и в каком блестящем положении она те­перь находится, просил об оставлении дивизии в этой позиции, что, безусловно, вызывалось и пользой службы: полки не только отлично зна­ли свою позицию, но при разведках хорошо изу­чили и впереди лежащую местность.

27. 4. Латышская бригада была сменена 18-м полком. Я ездил к командиру корпуса с док­ладом о 19-м полку.

29. 4. В ночь на 30-е апреля дивизия была сменена 20-ой сиб. стр. дивизией. Штаб диви­зии перешел в Кукульмужник, в районе кото­рого расположилась вся дивизия.

6. 5. Проводы уволенного в отставку гене­рал-майора Зубова, командира 2-ой бригады.

11.5. Взят в плен один немец 83-го пех. пол­ка.

21. 5. Ездил в Ригу на богослужение в собо­ре. При входе в собор какая-то девица, дер­жавшая в руках красные ленты, хотела прико­лоть к моему пальто красный бант, но я откло­нил, это, указав ей на красную подкладку сво­его пальто.

1. 6. Дивизия сменена на позиции 109-ой пех. дивизией и отошла в резерв армии, в Торенсберг. Расположение — по квартирам.

7. 6. По приказанию командира корпуса — собрание офицеров и комитета 17-го полка. Ген. Триковский обошел всех членов комитета, по­давая каждому руку.

20. 6. 19-й полк пригласил меня на свой ми­тинг, но к моему удовольствию, я был вызван командиром корпуса в его штаб, а потому на митинге быть не мог.

4. 7. Командир корпуса и я получили при­глашение на митинг дивизии, имеющий быть завтра при выезде из Торенсберга. Я спросил ген. Триковского, принимает ли он приглаше­ние. Ответил утвердительно. Тогда мы сгово­рились подъехать к мосту через Двину одно­временно, чтобы одновременно же прибыть на митинг.

5. 7. Съехав с шоссе против места митинга, обозначенного красными флагами, мы вышли из автомобилей и прошли на построенную для этого случая трибуну. Вокруг нее стояла гро­мадная толпа стрелков и солдат других частей. Митинг был, по-видимому, организован извест­ным большевиком 18-го полка, унтер-офицером Вишем и другими, ему подобными.

«Представление» началось запросами ко­мандиру корпуса по поводу его приказов, вы­званных отказами занимать позиции, в кото­рых стрелки усмотрели нанесение им оскорб­лений. Затем было заявлено о несправедливом отношении к дивизии, что выразилось в уча­стии последней во всех бывших боях, как и в работах по укреплению своих и чужих позиций, тогда как 4-я дивизия не принимала вовсе уча­стия в этом. Вспомнили и позицию на Митавском направлении и пр.

Все объяснения командира корпуса призна­вались неосновательными и сопровождались криками и угрозами. Видимо впереди, подле трибуны, стояли особые крикуны, слова кото­рых подхватывались и повторялись всей тол­пой.

Потом приступили к допросу меня. Но тут поднялся такой крик и шум, что я не мог пе­рекричать толпу и попросил перестать шуметь.

Когда толпа несколько утихла, я спросил, за­чем нас пригласили, якобы для каких-то объ­яснений, а выслушать не дают возможности?

Самое важное обвинение, мне предъявлен­ное, было по поводу приказа выдавать жало­ванье прибывающим в дивизию жандармам и полицейским по их чинам, полученным во вре­мя службы в войсках. Я объяснил, что толь­ко повторил в своем приказе приказ Военного Министра, вопреки которому солдатские коми­теты требовали, что жалованье упомянутым лицам должно выдаваться по окладу рядового. Затем вспомнили и злополучную чечевицу.

После этого громкий голос из толпы задал вопрос: «Дорогие товарищи! Что нам делать с нашими генералами?». Тут со всех сторон посыпались предложения: «Разжаловать в ря­довые! Послать в нестроевую роту, в обоз! На кухню их, в кашевары!» И вдруг один «остро­умный» субъект сделал такое предложение: «Отвинтить им головы!».

Но нашелся и голос благоразумия: «Доро­гие товарищи! Вы забыли, что генералы при­ехали к нам по нашему приглашению! Как мы можем учинить над ними насилие? Это было бы с нашей стороны позорным предательст­вом! Их надо отпустить с миром!» Толпа за­ревела: «Отпустить! Отпустить!» Только не давать им автомобилей, пускай учатся ходить пешком! Много нашей кровушки попили!».

Митинг этим закончился, и мы, спустив­шись с трибуны, направились к нашим авто­мобилям, провожаемые толпой галдящих сол­дат. Идя рядом с командиром корпуса, я ему тихо сказал: «Не будем садиться в автомоби­ли. Пойдемте сперва пешком, во избежание не­приятностей». Ген. Триковский с негодованием отверг мое предложение, сказав, что он не мо­жет подчиниться требованиям толпы бунтов­щиков!

Приблизившись к своему автомобилю, он протянул руку, чтобы сесть в него, но несколь­ко солдат его оттолкнули. Один из стрелков тут же написал записку и передал ее шоферу, чтобы он не смел больше возить командира корпуса! Затем толпа солдат наполнила авто­мобиль до отказа и с криком пронеслась в нем мимо нас. Толпа прочих постепенно уменьша­лась. Мой автомобиль спокойно следовал за толпой.

Идя пешком к мосту через Двину, я предло­жил командиру корпуса зайти ко мне в штаб, который был в боковой улице влево, отдохнуть от пережитых неприятностей, а кстати и пообе­дать, так как обед уже, очевидно, готов. Ге­нерал Триковский поблагодарил меня за при­глашение и сказал:

«Нет, Евгений Александрович. Я так по­трясен происшедшим, что не могу и подумать об обеде. Стоя на трибуне, я все время держался рукой за револьвер, решив пустить се­бе пулю в лоб при попытке насилия надо мной». На это я ему сказал: «Представьте себе, что я даже не взял с собой револьвера! Как ни от­вратительно было все происшедшее, но я по­чему-то был уверен, что все кончится в общем благополучно».

Я все же предложил ген. Триковскому зай­ти хоть на недолго в штаб подождать, пока ми­тинговавшие солдаты не разойдутся по домам, но он возразил, что мост близко, дойдет до не­го пешком, а там, наверное, будут извощики. Вскоре, однако, я узнал, что уехать на извощике ему не удалось, так как пост, предусмотри­тельно поставленный большевиками у моста, не позволил ему сесть в экипаж.

В этот же день последовало приказание ко­мандующего армией о занятии дивизией ее прежней позиции на Митавском направлении. Однако полки не выступили из Торенсберга. Вечером комиссар армии Минц собрал полко­вые комитеты, чтобы убедить их в необходи­мости занять позицию. Я присутствовал на этом заседании, имея в виду разъяснить полу­ченную дивизией задачу. Комитеты отнеслись отрицательно к увещеваниям Минца. Раздал­ся чей-то голос: «Что его слушать, товарищи, когда и по его штанам видно, что он буржуй!»

На этом собрании я сообщил комитетам об уходе ген. Триковского с должности командира корпуса (ген. Триковский предполагал, что это сообщение облегчит постановку дивизии на по­зицию), но мое сообщение не произвело особо­го впечатления.

В 11.30 ч. вечера начальник штаба корпуса сообщил мне по телефону, что ген. Триковский с разрешения командующего армией предстоя­щей ночью уезжает из Риги и что ген. Радко-Димитриев приказывает мне, как старшему в чине среди начальников дивизий, вступить в командование 2-м сибирским корпусом.

6. 7. В 9 ч. утра я отправился к командую­щему армией представиться по случаю вступ­ления в командование корпусом. Войдя в при­емную, я увидел двух молодых солдат, явно еврейского происхождения (вероятно, членов армейского комитета), которые полулежали на диване и не встали при моем входе. Затем 2 солдата вошли в кабинет командующего арми­ей без доклада, а командующий корпусом дол­жен был ждать очереди!

После представления командующему арми­ей я уехал в штаб корпуса, где подписал при­каз о вступлении в должность и принял до­клад начальника штаба корпуса, полковника Махрова (Николая).

8. 7. От часа дня до 7 часов вечера Минц на собрании комитетов уговаривал членов за­нять назначенную дивизии позицию. В конце концов вопрос этот был поставлен на голосование по-ротно. Результат: 41 — за, 31 — про­тив, при одном воздержавшемся. 17-й и 20-й полки решили выступить, но отложили высту­пление до вечера.

9. 7. 17-й полк выступил из Торенсберга в 7 ч. утра, 20-й — в 4.30 дня, 19-й — в 6 ч. ве­чера. Штаб дивизии перешел в Олайское ле­сничество.

10. 7. 18-й полк выступил из Торенсберга без 5-ой и 6-ой рот, которые впрочем присоеди­нились к полку позже. Таким образом вся ди­визия, с опозданием на двое суток, все же за­няла назначенную ей позицию.

25. 7. Проводил на вокзал ген. Радко-Димитриева, уволенного с поста по постановле­нию армейского комитета, как «несоответст­вующего духу времени», несмотря на его не­противленческую позицию. Я был удивлен, что провожавших его было очень мало.

27. 7. Вечером прибыл в Ригу вновь назна­ченный командиром 2-го сиб. корпуса ген. лейт. Новицкий (Василий), бывший помощник во­енного министра Гучкова.

28. 7. Представился Новицкому и приехав­шему новому командующему 12-ой Армией ген. лейт. Парскому. Последний — мой това­рищ по Орловскому корпусу. Потом он окон­чил 2-е военное Константиновское училище, а в Академии Ген. штаба мы снова встретились. Теперь он имел вид совершенно больного чело­века. Он послал телеграмму главнокомандую­щему Северным фронтом об улучшении поло­жения во 2-м сиб. корпусе.

29. 7. Ездил в Майоренгоф с президиума­ми комитетов к комиссару Сев. фронта Стан­кевичу.

1. 8. В 18-й полк прибыл помощник Стан­кевича Войтинский (еврей), с целью направить строевые занятия в полку.

2. 8. 18-й полк на занятия не вышел. Вой­тинский написал в полк записку ультиматив­ного характера с требованием выхода на заня­тия и с угрозой поступить с неисполнившими этого требования «по всей строгости револю­ционного закона», предав виновных военно-по­левому суду. Просил меня также подписать эту записку. В ответ была получена телефо­нограмма Виша, председателя полкового коми­тета, что полк на занятия выйдет.

3. 8. 18-й полк занятия производил.

4. 8. Передвижение 17-го и 19-го полков в Кукульмужник.

5. 8. Эти полки заняли участок позиции Вейс-Плаканен-Катерингоф.

7. 8. Немецкая артиллерия обстреляла ст. Рольбуш (5 выстрелов).

8. 8. Немецкие самолеты бросили на от Роль­буш 5 бомб, а их артиллерия — 30 снарядов. Поезд Пуришкевича ушел с этой станции.

17-й и 18-й полки отошли в резерв.

13. 8. Вследствие продолжающихся безо­бразий в 5-ой сиб. стрелковой дивизии, коман­дующий армией потребовал от командира кор­пуса восстановить порядок. Ген. Новицкий вы­звал меня к себе.

Я доложил ему, что уже давно видел, что из дивизии необходимо изъять поручика По­номарева и председателя полкового комитета,

18-го полка, унтер-офицера Виша, а также нескольких менее опасных большевиков из дру­гих полков, о чем я неоднократно, но безус­пешно просил помощника комиссара Северно­го фронта Войтинского и председателя «Искосола» (армейского комитета) Минца. Ген. Но­вицкий отправился с докладом к командую­щему армией, а по возвращении собрал совеща­ние.

В результате этого совещания было послано приказание Пономареву и Вишу явиться в штаб дивизии, а в случае неисполнения, отпра­вить обоих в комендантское управление. Тре­бование исполнено не было. Тогда, с разреше­ния ген. Парского, было решено применить для ареста вооруженную силу в составе Рыпинского пограничного полка и двух броневиков, под начальством командира Рыпинского пол­ка, и был выработан план действий.

14. 8. В 4.40 ч. утра в штаб дивизии прибы­ли Войтинский и начальник отряда. Войтинский просил меня в переговоры не вмешивать­ся и никаких распоряжений не отдавать. В 7 часов Войтинский с отрядом отправился в Скрунде — место расположения 18-го полка; где у землянки комитета, вел переговоры спер­ва с президиумом полкового комитета, потом — с членами его и наконец — с Вишем.

При неожиданном появлении отряда стрел­ки растерялись, но скоро пришли в себя и ста­ли разбирать винтовки.

Вследствие безрезультатности переговоров, Войтинский предложил начальнику отряда приступить к аресту, но последний признал свой отряд слишком малым и заявил, что за успех он не ручается. Тогда Войтинский при­казал отряду отойти, объяснив присутствовав­шим, что не желает проливать кровь.

Тогда командующий армией назначил более сильный отряд: 4 батальона 15-го и 16-го сиб. стр. полков, 2 конных полка: Рыпинский и 19-й казачий, 1 конная батарея и 4 взвода бро­невиков 3).

Войтинский продолжал бездействовать до 9.30 часов вечера, солдаты потеряли терпение и начали распыляться. Наконец Войтинский предъявил полку ультиматум: «Пономареву и Вишу прибыть в штаб дивизии до 10 час. вече­ра!» В действительности они прибыли в час ночи и в сопровождении одиннадцатой роты! При этом «отличился» генерал (?)уон: он подо­шел к бунтовщикам и облобызал каждого из них! 4).

Комиссар Северного фронта Станкевич, удивленный всем происходившим, приехал в Ригу для ознакомления на месте. На собрании, кроме него, присутствовали генералы Парский, Новицкий и я. Станкевич был, видимо, недо­волен действиями своего помощника и удив­лялся тому, что Войтинский разрешил целой роте сопровождать арестованных и остаться на ночь при штабе дивизии. Теперь он был того мнения, что надо расформировать, если не всю дивизию, так 18-й полк!

Ген. Парский считал, однако, что в том со­стоянии, в котором дивизия сейчас находится, надобности в расформировании нет. Тогда Стан­кевич сказал, что в данном вопросе более ком­петентным должно быть признанным мнение командующего армией, а потому он отказыва­ется от своего намерения.

16. 8. Полковой праздник 17-го полка. На­кануне ко мне приехал командир полка, пол­ковник Бангерский, и спросил, буду ли я на молебствии? Я ответил вопросом: будет ли возможным после молебствия произвести цер­ковный парад? Бангерский не мог мне отве­тить сразу же и попросил разрешения доло­жить мне об этом в день праздника, перед мо­лебствием.

Явившись ко мне утром, он доложил, что по его мнению, парада будет лучше не делать. Тогда я сказал ему, что после молебна, по про­возглашении обычных здравиц, распущу полк по землянкам под звуки полкового марша.

В назначенное время я прибыл в полк, про­шел по фронту всех частей, здороваясь с ни­ми и поздравляя их с праздником. На привет­ствие стрелки отвечали вполне прилично, но вид их мне все же не очень понравился. Как было условлено, после здравиц я отдал прика­зание: «Полк по землянкам!». Командир пол­ка подал команду, по знаку его шашки ко­мандиры батальонов подали исполнительную команду «Марш!», и все части полка под му­зыку стройно разошлись в разные стороны.

Во время обеда в полк неожиданно приехал командир корпуса с начальником штаба. Встре­тив его, я извинился, что не доложил ему на­кануне о празднике, так как не был уверен, что на нем не обойдется без скандала.

Мне было очень грустно за обедом, и это был день, когда у меня созревало решение уй­ти в резерв чинов «по обстоятельствам на­стоящего времени». В такое необычное вре­мя, как в 10 часов вечера, я явился к генералу Новицкому и просил его разрешения подать два рапорта: один — об отпуске, другой — на отчисление меня с должности в резерв чинов Киевского военного округа.

Ген. Новицкий уговаривал меня отказаться от этого намерения, называя это «бегством с поста» в такое ответственное время. Я со­глашался только с тем, что время, действите­льно ответственное, но возражал, что силою вещей мы, строевые начальники, поставлены в такое положение, что ничего исправить не можем. Переубедить меня ген. Новицкий не мог, и я решил обратиться с той же просьбой к командующему армией.

17. 8. Явился к ген. Парскому и доложил ему о разговоре с ген. Новицким, как о причи­не, почему обращаюсь теперь к нему. Ген. Парский ответил, что вполне меня понимает и раз­решает подать оба рапорта.

18. 8. Утром, в штабе корпуса, я написал оба рапорта. Во втором я описал, в каком положении находится теперь командный состав, упомянул о ряде моих ходатайств перед комис­сарами армии и фронта об очищении моей дивизии от вредных элементов, причем все мои ходатайства остались безрезультатными, а по­тому я никак не могу рассчитывать на плодот­ворную работу.

19. 8. В 2 ч. ночи получено сообщение, что перебежавший к нам эльзасец показал, что в 3 часа утра начнется наступление немцев на Митавском направлении. Действительно: в 4.15 час. утра противник открыл артиллерий­ский огонь и начал наступление против нашей заставы номер 3, которой и овладел, но затем был принужден ее оставить. Затем был открыт огонь против Гренгофа.

(Окончание следует)

Е. А. Милоданович

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ