ВОЕННАЯ БЫЛЬ

XI
“Слово и дело”

В тронном заме дворцовом, под роскошным плафоном
Властелинща России, самодержица Анна
Принимает любезно с всемогущим Бироном
Жениха цесаревны из земли иностранной.

Блещет люстрами зала, блещет золотом свита,
Музыканты играют на высоком помосте,
Кавалеры при шпагах и в камзолах расшитых
Говорят комплименты именитому гостю.

Улыбаются дамы в разноцветных робронах
Суетятся лакеи, камергеры и шенки…
А в далеких подвалах слышны вздохи и стоны
И трещат чьи-то кости на допросах в застенке.

И впиваются плети в чье-то бедное тело…
И над пламенем корчится что-то живое…
И несется зловещее: “Слово и Дело”
Над несчастной отчизною, ночью глухою.

И идут по России непрестанные казни
И растут по России – что грибы эшафоты…
А в покоях дворцовых – блещет люстрами праздник
И звучат менуэты, риголон и фаготы.

XII
“Мать империи Российской
Дщерь Петра – Елизавет.”

Блестящий век Елизавет
Течет изысканно и мудро:
Театр, куртаги, менуэт,
Левретки, парики и пудра.

Масонских лож манящий полумрак…
Блеск жирандолей в бальном зале…
Амуры, стрелы, лязг дуэльных шпаг
И пастушки с французской пасторали.

Над Пруссией российский гром гремит.
В дыму баталий зыблются знамена
И с яростным “ура”, под дробный гул копыт,
Проносятся в атаку эскадроны.

Не зная сил и стройности Руси,
Напрасно Фридрих спор затеял с нами:
Концерт на флейтах кончен в Сан-Суви
И барабаны замерли в Потсдаме.

Увы. – Надолго ли сей русских гром побед
И стяги русские на улицах Берлина. –
Зане во мрак сошла Елизавет
И не пришла еще Екатерина.

Единым росчерком безумного пера.
О, велий срам, предательство и горе. –
Голштинский внук Великого Петра
Подарит Фридриху плоды своих викторий.

XIII
“… и Лейбниц дурак, зане на часах стоять не умеет…”

Барабан. Голштинские мундиры.
Караул, гаупт-вахта. Плац-парад.
Угнетаемые сверху командиры
Сами жмут и мучают солдат.

Крик команд. Испуганные лица.
И до вечера, от раннего утра –
Маршировка. Порка. Экзерцицы.
Беспощадная, нелепая муштра.

Свищут трости, фухтели и плети:
Всю Россию, армию и двор
Гнет в голштинцы царь наш ПЭТЭР ТРЕТИЙ,
Прусской службы генерал-майор.

И не так уж Богу виноваты
Пред лицом народа и земли
За царицу вставшие солдаты,
Что Петра с престола низвели.

Но, тому что совершилось в Ропше –
Не снискать прощенья у небес. –
Не напрасно государь усопший
В пугачевском пламени воскрес.

Не задаром вспыхнули станицы
И Поволжье вздыбилось не зря.
Не забудет Русь императрице
Умерщвленья белого царя.

XIV
“Богоподобная царевна
Киргиз-кайсацкой орды”.

Рожденная Петром, Пларенгой и Растрелли,
Подобна призраку над царственной Невой,
Столица спит в туманной колыбели,
Болотных маревах и сырости речной.

Фрегаты в гавани и пристани с поклажей,
Казармы гвардии, каналы и мосты,
Сенат-коллегии и залы Эрмитажа
Непобедимой дремой налиты.

Лишь во дворце не спит императрица
Желанный сон бежит ее очей
И жизнь прожитая – страница за страницей,
Как наяву проходит перед ней.

Не для себя, для блага всей России
Дабы голштинский свергнуть произвол,
Она взошла обманом и насильем
На, кровью мужниной обрызганный, престол.

Но с первых же шагов, царица увидала
Сколь тяжела монаршая стезя
Сколь безкорыстных преданностей мало
И что на гвардию надеяться нельзя.

Что шаток трон, добытый царской кровью
И что темны российские пути
Коль Тараканова, Емелька и Миронич
Ее престол способны потрясти.

Начало царствованья тягостно и бурно…
Потом торжественный и радостный рассвет:
Гром Измаила, Рымника, Кинбурна –
Бессмертный блеск Суворовских побед.

Султан разбит и неопасен больше,
Дворяне взнузданы, покорны и верны
И, навсегда, крамольствовавшей Польши,
Покорены кичливые паны.

Кутарги… выезды… красавцы офицеры…
Блестящий двор и преданный народ…
Низкопоклонство льстивого Вольтера
И од Державенских божественный полет…

Как хорошо… Но шепчет голос тайный,
Что смерть близка и близок судный миг…
Но, с незабывшей вольности украйны,
Несутся к ней проклятья крепостных…

Но Дон волнуется и беспокоит снова…
Но нищ мужик, под барскою пятой
Но прозвучавшее Радищевское слово
Не скроешь льстивой Зубовской звалой…

Но в тихой Гатчине блюдет отцову память
Ждет смерти матери и русского венца
Великий князь с безумными глазами,
Живой портрет несчастного отца…

Он не простит и се – подобно ветру,
Он отовсюду выметет до тла
Ее пажей, статс-дам и петиметров.
Ее труды, писанья и дела.

Чтоб в память русскую – не дивную Фелицей,
Петра преемницей, – взошла б она иной:
Распутной немкою, потатчицей убийцам
И ложе царское порочившей женой.

Ни блеск побед, ни мудрые законы,
Не обелят в народе до конца
Жену, похитившую мужнину корону
И мать, лишившую наследника – отца.

XV
“С тобой мы шли в огонь и воды
Измерив эспантоном мир…”

В белостенном Петропавловском соборе
С забеленной ссадиной на лбу,
В иноземном рыцарском уборе
Русский царь покоится в гробу.

Истинному знанью приобщенный ныне,
Слушает, не слыша, вежливую ложь
Проходящих мимо, вереницей чинной,
Для прощанья с мертвым, прибывших вельмож.

Чудится что грезит он о Мальте дальней,
О толпе вассалов в анфиладе зал –
И о том как ночью, в одинокой спальне,
Нить державной жизни Зубов оборвал.

Лик царя бескровен, грозен и печален
И, стоящий смирно у застывших ног,
Кажется, читает в нем предатель Пален
Горестный и гневный мертвого упрек.

В горький час и страшный, царь народ оставил,
Близок в небе русский судный трубный глас,
Страстнотерпной смертью император Павел
От невзгод грядущих Родину не спас.

Ни паресвященство, ни кавалергарды,
Не спасли Россию от чужой беды –
Тщетно против Зверя в бездны Сен-Готарда
Италийских ратей полегли ряды.

Тщетны были Адда, Треббия и Нови
Тщетны все усилья, строгость и любовь.
Русь искупится пролитою кровью,
Ибо кровь извечно призывает кровь.

И склоняясь низко с раболепной лестью,
Лобызая руку спящего в гробу,
Каждый ощущает грозные предвестью,
Темную и злую русскую судьбу.

Страх объемлет свиту, духовенство, стражу,
Страх в моленьях хора и в дыму кадил.
Не в едином сердце – после смерти даже,
Чувства кроме страха царь не пробудил.

Все проходят мимо вежливо, поспешно,
Все спешат на паперть – и из всех одна
Искренно тоскует горько, безутешно
Плачет только Анна, дочь Лопухина.

На парчей покрытом, ложе из базальта,
Средь молчащих мрачно дедовских могил,
Император русский и гроссмейстер Мальты
От трудов житейских тихо опочил.

XVI
Дней Александровых
прекрасное начало…

Ночь… глухая, осенняя ночь над столицей нависла России.
Под холодным и мелким дождем, в испареньях соседних болот,
Город спит – и во мраке туманном одиноко стоят часовые.
И звучат одиноко шаги караульных ведущих обход.

Во дворце – гробовое безмолвье. Из своих позолоченных рамок
Вглубь огромных парадных покоев, вдаль стоящих во мгле анфилад,
Вспоминая минувшие годы – Петергоф и Михайловский замок,
Мрачно лики усопших владык и владычиц России глядят.

На кладбищах, у старых застенков, в опустевших давно казематах,
Поднимаясь неясным виденьем и опять припадая к земле,
Тени – бледные тени убитых, ожидающих часа расплаты,
В неисходной тоске по рассвету, сиротливо мятутся во мгле.

Но живут лишь бесплотные тени. Все объято покоем живое.
Город сном непробудным исполнен под покровом ночной темноты.
Спят театры… музеем… казармы, и над плещущей сонно Невою
Мутно грезят о белых ночах, залитые туманом мосты.

Отчего же не спит молодой император.
Отчего, с искаженным тоскою лицом,
Мерный шаг часового – гвардейца солдата
Он пугливо считает во мраке ночном…

Отчего, на измятом бессонницей, ложе
Тщетно ждет император покоя и сна.
Отчего он забыться не может,
Отчего его ночь так страшна.

Отчего. Оттого, что несветел и тяжек
Им, ценой неоплатной, добытый венец.
Оттого что ночами, незримо, сквозь стражу,
В его спальню приходит убитый отец.

Оттого что он верит, оттого что он знает,
Что возмездие близко, что мститель не ждет,
Что пожарами скоро вся Русь запылает
И рекою народная кровь потечет.

Что уже не спасут никакие моленья,
Ни посты, ни поклоны, ни огни алтарей,
Что греху его нет и не будет прощенья
И что мститель стоит у дверей.

“И рукою дерзновенной
Хвать за вражеский венец.”

Он нагрянул грозовою тучей
Из ему покорившихся стран –
Беспощадный, коварный, могучий
Гениальный французский тиран.

На железном теле легионов,
Но недоброй ведомой звездой,
Он двенадцать языков плененных
На Россию увлек за собой.

Чтоб в проклятьях и жалобе женской
В долгожданный победный поход,
На Москву от развалин Смоленска,
Устремить свой губительный лет.

За войсками Барклая де Толли
Шли французы все лето. И вот
Бородинское ровное поле
Страшной встречи противников ждет.

Этой битвы желали французы,
Чтоб добить наш надтреснувший щит
Но теперь Голенищев-Кутузов
Во главе наших ратей стоит.

С ним, – над древней святою Москвою,
На защиту родной стороны
Встали мощной живою стеною
Наилучшие Руси сыны.

“Горит восток зарею новой…”

Лучами нового рассвета
Горит восток. Уже давно
Трещат французские мушкеты,
Гремит вдали Шевардино.

За Русь святую и за Веру,
Молитву жаркую творя,
Идут стеною гренадеры,
Бегут цепями егеря.

По всей равнине – слева, справа,
Сквозь орудийный гром и дым,
Несутся Платовские лавы,
За атаманом удалым.

Клубя багрово-сизым змеем,
Пороховые гарь и вонь,
По тесно сомкнутым кареям
Батальный катится огонь.

Визжит картечь, шипят гранаты,
Грохочут залпы, блещет сталь,
Кровавым заревом объята
Огнем пылающая даль.

Повсюду крик, проклятья, стоны,
Свинцовый дождь, чугунный град –
Но гордо русские знамена
Над строем сомкнутым парят.

Пусть смерть и раны сеют флеши.
Пусть дышит пламенем редут.
Солдаты – конный или пеший –
Своих святынь не предадут.

Ломите, недруги, стеною.
Разите, ядра… Вой, картечь.
Отрадно русскому герою
Под златоглавою Москвою
Костьми на поле чести лечь…

Не нам, не нам, но Имени Твоему

Пламя свищет, пламя воет,
Пламя полог стелет свой
Над родною, над святою
Белокаменной Москвой.

Дым клубится, дым крутится,
Дым свивается в выси
Над издревнею столицей
Богоносныя Руси.

Вспышки. Вздрыги. Искры. Пламя.
Взметы. Вихри. Взблески. Тьма.
И, пылая, за домами
С треском рушатся дома.

Это – божеская милость.
Этим огненным кольцом
Русь святая обручилась
С Искупителем Христом.

Пусть Москва в огнях пожара.
Пусть разграблены до тла…
Под водою Светлояра
Бьют в набат колокола.

И быстрей чем крылья птичьи
Мчатся в облачной выси –
Их разгневанные кличи
Льются, льются по Руси.

И, услыша зов их древний,
Жарко Богу помолясь,
За деревнею деревня
Вся Россия поднялась.

Русь не сломлена бедою,
Русь святая ожила –
В Светлояре, под водою,
Бьют в набат колокола.

И пришлось врагу несладко.
Не спасут тесак и штык
Если, с вилами-тройчаткой,
В дело ввяжется мужик.

Да бескрайные просторы,
Да снегов российских бель,
Да пустыня, по которой
Пляшет русская метель.

Без снарядов, без обоза,
Пробивая путь в штыки,
Шли в жестокие морозы
Обреченные полки.

Без начальства, без шинелей,
Без сапог и без пайка
Гибли в стычках и метелях
Изможденные войска.

Днем и ночью непрестанно,
Сами выбившись из сил,
Казаки и патризаны
Рвали фланги, фронт и тыл.

Что ни день – по перелескам
От крестьянских кос и пуль
В схватках страшных и безвестных
За патрулем гиб патруль.

Каждым утром на биваках,
Заснеженных до бела
В рвах, кустах и буераках
Стыли мертвые тела.

Страхом, верностью и ложью
До конца ослеплены
Добрели по бездорожью
До мостов Березины.

Чтоб увидеть как в фурманке
Без пожитков и без карт,
Бросив армии остатки,
Бегством спасся Бонапарт.

Русь от недругов свободна,
Всех врагов низверг как встарь
Сильный верностью народной,
Православный белый царь.

В мудрость верия цареву,
Весь измученный народ
Жизни светлой, жизни новой,
Справедливой жизни ждет.

Царь развеет как солому,
Нашу древнюю тоску,
Даст свободу крепостному
И наделы мужику.

Царь излечит наши раны
И вернется к нам назад
Наш пресветлый, наш желанный
Долгожданный Китеж-град.

Пусть пока он в отдаленьи,
Но готовым надо быть
Наше ТРЕТЬЕ ИСКУПЛЕНЬЕ
В час назначенный свершить.

И по древнему примеру
Встать за Правду и Народ
Ибо вера, только вера
Нас поддержит и спасет.

Н.М.
1924 год.