ВОЕННАЯ БЫЛЬ

(См. «Военную Быль» № 39).

В Воронцовском Архиве сохранилась часть переписки трех друзей, офицеров Преобра­женского полка, Воронцова, Арсеньева и Ма­рина. Письма эти живо передают настроения и быт офицеров гвардии первой половины цар­ствования Императора Александра 1-го.

Марин — Воронцову 18.9.1803 г.

Мы выступили при тебе, в Красном Кабач­ке был завтрак и четверть часа отдыху, после которого большим шагом мы дошли до места лагеря.

Вообрази ты мое положение, всем постави­ли палатки, а молодой поручик на открытом воздухе и на дожде проводил время, говоря парламентские речи фельдфебелю. После двух часов такой прогулки поставили мою палатку, я влез в нее и уснул. На другой день отдых, а я в караул к Императрице и поутру на манев­ры. Мы атаковали неприятеля, сбили его с ме­ста и стали лагерем на высотах подле Красно­го Села.

На другой день неприятель поправился и сбил нас с шагу. Мы отправились на старые ме­ста. Два дня отдыху. Кирх-парад, я в карауле, потом опять маневр и неприятель к черту, на другой преследовали врагов и разбили в прах. Заходящее солнце с ужасом взирало на место сражения, покрытое кустарником и засохшей травой. Ночевали на месте сражения. Прогна­ли повара Потемкинского, обед готовил фран­цуз, и мы ели за сорок человек. Возвратились к Красному, ездили верхом по горам, я поте­рял султан и был в отчаянии. Выступили в Пе­тербург. Привал у дачи Буксгевдена, вступили в город, я ускакал вперед. Розен понес знаме­на…

Жизнь наша в лагере была очень веселая, все офицеры сбирались к нам, а мы с Аргамаковым были в ссоре за то, что обоим хотелось говорить и что оба врали… За маневры были большие награждения, нашему хорошему ко­мандиру графу Петру Александровичу назна­чена была Александровская, но он от нее отка­зался, и так дали ему табакерку с вензелем. Ты, верно, согласен со мной и хвалишь сей по­ступок благородный, достойный графа*). Во все Еремя маневров погода была изрядная и больных в нашем батальоне не было… У нас в батальоне произвели в унтер-офицеры 1-й, Черепнева, Слюнкина, 2-й, Яковлева и Горбу­нова, 3-й, Ремезова и Афанасьева, которого ты брал с собой, 4-й, Хабалова и Болтушкина… С маневров мы шли через Красное повзводно мимо Императрицы, тут стоял Государь со всей свитой. Приезжий из Москвы Римский-Корсаков был тут же и, к несчастью, на кобыле. Сто­ящий за ним жеребец, на котором сидел Сухтелен, вздумал взобраться на предстоящую кобылу, вздумал и исполнил. Это было 10 сен­тября, в тот день, в который он разбит под Цурихом. На этот случай я сделал стихи:

Оставить должен ты военно ремесло,
Несчастно для тебя десятое число:
В сей день разбит ты был под Цурихом в конец,
В сей день побил тебя в маневрах жеребец.

22.10.1803 г.

У нас опять производство в унтер-офицеры по имянному, а именно Лабутнев, Черняев и Подъячев, 4-я рота много потеряла сим повы­шением, ты знаешь, что это первые люди. Третьего дня был смотр инспекторский наше­му полку на Царицыном Лугу, смотрел граф Толстой.

19.11.1803 г.

У нас все идет по старому, всякий день то­же да тоже. В городе беспрестанно балы, ты знаешь, как они меня интересуют, в театр я ез­жу чтобы дремать, ужасно скучно. Весь полк в грусти и отчаянии, наш беспримерный граф болен и болен очень дурно, ты можешь вообра­зить, как это всех беспокоит. Сохрани Бог от несчастия. Кто заменит его. Все Кологривовы на сцене. Как не роптать на судьбу: завернется один порядочный человек, так в миг его и нет, а бесчестные живут Мафусаиловы веки. Двое суток, как графу час от часу хуже. Завтраш­ний день решит наши беспокойства. Бедный Преображенский полк… Сейчас Арсеньев ска­зал, что графу лучше… Кирюша час от часу несноснее, а Левушка напротив. Шаховской на­писал прекрасную комедию на российском те­атре, написана во всех правилах…

22.12.1803 г.

Здесь опять шепчут о войне. Ты легко во­образить можешь, как это слово восхищает твоих товарищей. Очень хочется попробовать себя и узнать, страшна ли пуля. Я надеюсь, что ежели что будет у нас, то ты оставишь гористую Грузию и приедешь к нам, вместе пой­дем бить Пруссаков, и мне хочется начать с Дибичей и Дризенов, последние становятся час от часу несноснее. Ты не поверишь, как я ве­селюсь мыслию сей, что оставлю хоть на не­сколько Петербург… С неделю тому являлся к Государю вестовой Измайловского первого ба­тальона, роты капитана Сулимы, слишком хо­роший цвет лица показался подозрителен Го­сударю, он, вынув платок, потер ему щеки и чтож? О стыд! Гренадер нарумянен. Государь очень рассердился, приказал наказать солдата, который не сказал, что ему велели нарумя­ниться, а я отвечаю головой, что ему это прика­зано, я думаю, ты со мной согласен, знав всю чикотоватость Измайловских… Выпиши к себе от нас Кирюшу и подари его лезгинцам, может быть, они его запродадут так далеко, что он к нам не воротится. Это одна из важных заслуг, которой мы от тебя ожидаем. Воспитатель его, поп Николай, к счастию Россиян, едет из Пе­тербурга в отчизну, где, может быть, его пове­сят.

Маленькому Давыдову мыли за стихи голо­ву, он написал «Сон», где всех ругает без ми­лосердия. Аргамаков написал ответ:

Я лег вчерась в постелю и видел странный сон,
Мальчишку пустомелю сек розгой Апполон.
Как бог, он без притворства ему так говорил:
Ты дар мой стихотворства во зло употребил.
Ты, мальчик, зашалился, имеешь медный лоб,
Осмеивать пустился почетных ты особ.
Вступя в знакомство с знатью, дал волю языку,
За это вашу братью я розгами секу.
Тут мальчик побожился, что врать не будет он.
От сна я пробудился. Ах жаль, что это сон.

29.1.1804 г.

Простудился на параде в Крещенье и сел дома. Парад был чрезвычайный. Все войска были вытянуты в две линии по Неве, и потом шли мимо Дворца по Набережной и салютова­ли Императрицам. Левушка ротным команди­ром и занимается удивительно службой. На днях было учение Семеновским и Криднер и Савельев получили шпаги, говорят, что учи­лись чрезвычайно, да и не мудрено, лучшие люди были выбраны из 1-й и 4-й рот. Государь подошел к Козловскому, спросил: каково учи­лись? Очень хорошо, Ваше Величество, ска­зал полковник, да и мы не хуже. Я уверен, от­вечал Государь и пошел прочь.

8.5.1804 г.

… я не ленив, но признайся, что кто с 1790 году по 1804 беспрестанно в шеренге, беспре­станно учится ходить, тому простительно ску­чать учением, прибавь еще к оному надежду встретить будущее столетие в той же шеренге, держа еспантон под приклад…

В полку у нас перемены: только что Нефедьев взят к Великому Князю с переводом в Конную Гвардию, это мне сделало ваканцию, и я надеюсь не через десять, а через девять лет быть штабс-капитаном.

Наконец я сжил с шеи Дризена и имею взвод в батальоне. Вспомни, как он над нами ломал­ся, когда мы были на маневрах, я этого не мо­гу без смеха вспомнить.

1.9.1804 г.

Теперь скажу тебе о маневрах, хоть и стыд­но писать о них туда, где жнут лавры, но, друг мой не забудет, что кто хочет читать, тот начи­нает с азбуки, а в военном искусстве маневры могут равняться с диалогами. Мы выступили 2 августа ночью и на другой день стали лаге­рем под Петергофом. 4-го был смотр всему войску и потом церемониальный марш мимо Го­сударынь. Под ружьем было 26.264 человека, и того же числа войско разделилось на два кор­пуса, одним командовал Цесаревич, а другим Михаил Ларионович Кутузов. Мы переменили лагерь, стали корпусами и начали маневры, их было четыре. Государь был доволен и объявил свою благодарность. Генералы и полковники награждены перстнями, мы — третным жало­ванием, а рядовые получили по 5 рубли на че­ловека. Все говорят, что исполнения были со­вершенны, а Штединг, шведский министр, го­ворил, что он не видывал ничего совершеннее. 6-го августа у нас был праздник. Государь и Великий Князь кушали у нас в лагере, стол был на двести персон, и все было славное, обед сей, названный завтраком, стоит графу около 10.000 рублей. Мы возвратились с маневров 14 авгу­ста. Во Бремя нашего лагеря время было отмен­но дурно.

Нового по полку: Запольский выпущен в армию полковником и шефом Екатеринославского гренадерского полка, на его место входит в полковники Казаринов Николай, а в капита­ны Страхов, в шт.-капитаны Дризен 2-й и Ар­гамаков 1-й. Говорят, что у нас многие пойдут в отставку, так что и я надеюсь быть штабс-капитаном. Вместо Арсеньева командует ба­тальоном Путятин, а вместо Запольского — Дедюлин.

3.4.1805 г.

Ты хотел знать, в котором ты батальоне. Ты написан к Татищеву и в его роту. В полку было много перемен, много вышло в отставку, и я из одиннадцатого сделался третьим. Уче­ния шереножные всякой день, час от часу ста­новясь лучше, мы достигли почти совершен­ства.

Полковник Козловский сделан полковым командиром под графом и я очень этим дово­лен, он очень хорошо ведет себя с офицерами. Скажи пожалуйста где философ Платон (Коз­ловский)?

17.11.1805 г.

Посылаю тебе стихи, поднесенные мною Го­сударю. Они ему очень понравились и он при­казал их напечатать 2).

27.12.1806 г.

От Арсеньева узнаешь, что и я адъютант. Здесь все скачут в Стрельну читать стихи, ко­торые, говорят, написал Фельдмаршал3. Вот они:

Побью — похвалите, Побьют — потужите, Убьют — помяните.

Все в восхищении от сих стихов.

8.3.1807 г.

Кто один раз был в линейном сражении, тот знзает, что наш брат ничего сделать не может.

29.10.1811 г.

Взбесился, Воронцов, иль тешишь сатану.

Шесть месяцев прошло, ни строчки к Марину.

Иль бывши с Турками лишь только ты знаком,

Расстался навсегда с Российским языком.

Но можно написать Алла, Самамилекем,

К турецкому и мы здесь, может быть, привыкнем,

Читавши часто то, что написал Хвостов,

Гераков, Шаховской, князь Долгоруков, Львов.

Воронцов — Марину 5.3.1804 г.

С Крещенским парадом четь имею поздра­вить, также и с караулами. Как я подумаю об этих караулах и что мне, может быть, скоро надо будет возобновить с ними знакомство, то по коже мороз задирает. Козловский сюда едет.

Уже давно собираюсь писать к тебе о по­ступке некоторого молодого философа. Долгом почитаю уведомить тебя и полк наш, что он опять обесчещен чрез малодушие и хвастовство единого из неверных чад своих. Вся Гру­зия говорит о Козловском. Он покрыл себя стыдом и осрамил полк Преображенской. Я бы желал, чтобы граф Петр Александрович знал все это, он бы не так скоро согласился взять его опять в наш полк.

30.9.1804 г.

Козловский также весьма болен уже два месяца. Я должен при сем случае отдать ему справедливость, что сия кампания показала мне Козловского совсем в другом виде, нежели как я прежде о нем думал: он показал не только отменную и, по его чину, лишнюю храбрость, но сверх того неусыпно думал о своем деле, имел крайнее попечение о солдатах и, словом сказать, был бы совершенный штаб-офицер, ежели бы не мерзкая привычка все хулить, хва­статься и прочее. Впрочем он служить здесь не хочет и, ежели его не переведут, то пойдет в отставку 4).

Воронцов — Арсеньеву 23.6.1805 г.

Почти все по старому, только что учения замучили, таскаемся всякой день в грязи по ко­лено. Я служить охотник, но то беда, что я в 3-м батальоне. Командир наш Яков Иванович Дедюлин весьма доброй человек, но слаб да и недавно женился. Батальон совершенно им за­быт, ротные командиры, кроме меня, суть Стра­хов, Дризен и Алалыкин, ребята добрые, но также во фрунте не задорные. Твой покорный слуга и прежде мало знал, да из того часть за­был, да и охоты заниматься нет, когда протчие все спят. Будь я у тебя в батальоне, тут бы я занялся душой и сердцем. Я уж думаю перей­ти к Шеншину, который очень желает иметь меня у себя. Левушка все постарому, только худо, что в службе очень ленится и теряет ку­раж. Козловский всячески его менажирует, но принужден иногда делать ему замечания, а мой Левушка еще дуется и жалуется, что Козлов­ский его гонит. У них вечный спор о сем и я боюсь, что когда-нибудь Михаил Тимофеевич потеряет терпение, что все следствие воспита­ния аббата Николя. Было бы им только спо­койно и весело.

Арсеньев — Воронцову 21.2. 1804 г.

С восьми утра и до двух часов пополудни, мы водим, в экзерсицгаузе, шеренги, одна за другой и объясняем все эти новые перестрое­ния людям, которые не в состоянии их осмыс­лить, особенно же 8-ю часть захождения ше­ренгами. Это такая китайская премудрость для унтер-офицеров, что я слышал, как один из них сказал солдатам: правым глазом гляди на-

право, а левым прямо. Наконец, мой друг, я принужден лично учить все роты, так как все­возможные болезни одолели всех моих капита­нов. Не знаю, как представлю мой батальон Государю, хотя теперь не проходит парада, что­бы он не говорил мне о больших переменах, ко­торые он видит в моем батальоне, по его сло­вам я омолодил своих солдат на двадцать лет.

Воронцов — Арсеньеву 4.1804 г.

Из последних приказов я узнал, что Геор­гий Дризен произведен в капитаны, не пони­маю, что произошло с молодым Татищевым, т. к. он был старше его. Неужели его обошли. Надеюсь, что нет и что не обидели его почтен­ного отца. Но, в конце концов, теперь все воз­можно и он имеет несчастие не походить на Гатчинца.

Марин — Арсеньеву 11.8.1811 г.

Я все живу по старому, кроме того, что на­хожусь теперь при старом Ольденбургском принце, человек каких мало, и всякий бы хотел быть при нем. Но, между нами, я не люблю двора, а еще более немцев.

Во брани поседев, воспитан под шатрами,
Попал я на паркет и шаркаю ногами,
Смотрю и новых тьму встречаю я картин:
Тот ролю взял слуги, сам бывши господин,
Иной, слугою быв, играет роль вельможи,
А тот, оборотить не знавши к ставцу рожи.
Вдруг полюбил себя, на важну стал ступень,
И мыслит делать здесь и дождь и красный день.
По крайней мере, мы, военные, ни в ком не ищем, все идет своим чередом.
Когда беда придет, нас утешает дружба,
К тому ж не пропадет
Молитва за Богом, за Государем служба».

Сообщил: С. Андоленко.

1) Граф Толстой, командир Преображенского полка.

2) Так наз. Преображенский марш «Пойдем, брат­цы, заграницу бить Отечества врагов».

3) Граф Каменский.

4) Платон Тимофеевич Козловский, кавалер орде­на Св. Георгия 4-й ст.

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ (№107)
• Из воспоминаний о деде, Великом Князе Константине. – Гавриил Константинович
• СТO ЛЕТ НАЗАД. – Р. СПОРЭ
• НУЖНО ЛЮБИТЬ РОССИЮ (Из переписки с друзьями )
• Один из сорока трех. – А. С. Гершельман
• Лагерный сбор 1907 года (Из писем М.В. Алексеева)
• СКАЗАНИЕ О ТРЕХ ИСКУПЛЕНИЯХ (продолжение) – Н.М.
• Из воспоминаний командира Конной батареи. – А. Левицкий
• «Щипонос». – П.В. Шиловский