Десять дней, проведенных мной с кавалерией (3-я конная дивизия) в Северной Таврии, будут жить в моей памяти как один сплошной день, где темным пятном остаются короткие мгновения не то сна, не то забытья. Десять дней напряженной жизни в степи, среди моря волнующейся пшеницы, дикой скачки по океану хлебных полей, темно-зеленых и бескрайних, коротких отдыхов на ароматном снопе донника. Было ощущение, что мы кружимся уже годы по напоенной солнцем и густым запахом трав степи и что преследование остатков 13-ой армии красных — только предлог к этому бесконечному движению. Казалось, что в степи ожила древняя быль: среди ровной глади колыхающихся хлебов и трав внезапно вырастал темный силуэт всадника на кургане, на одном из тех, что вздымались небольшими горбиками на синем горизонте… Всадник появлялся и мгновенно исчезал… Туда, к нему, мчались, прижимаясь к лукам седел, другие всадники и так же скрывались в дрожащей от зноя дали… Так должна была жить степь много, много лет тому назад… Незаметно завязывались бои, трещали пулеметы и мелодично пели высоко пролетающие пули; исчезали и появлялись фигурки конных… Незаметно все меняется и мы вновь движемся куда-то… Вперед, назад, — неизвестно, нельзя понять, куда мы идем в этом бездорожном зеленом пространстве…
Это пение пуль и приторно сладковатый трупный запах — след войны, вырывающийся по временам среди аромата цветущей степи, говорили о близости смерти… От этого сознания сильнее дышала грудь, хотелось выпить весь воздух степи, с удесятеренной силой врезались в память все впечатления, каждая мелочь из жизни природы, проходившей перед бодрствующими все время чувствами… Как никогда воспоминалась радость бытия, все, что в обычных условиях жизни проходит незаметным, — восходы и закаты солнца, грозы и дожди, все шорохи и запахи, все четко врезалось в память и бережно сохранялось ею, как нечто драгоценное, что можно так легко потерять: ведь смерть была так близка и возможна… В этом заостренном ощущении радости бытия, которое может быть дано только войной или… любовью, это упоение жизнью постигается совсем близко у крайнего ее предела — смерти…
Нашей дивизии была дана задача: перейдя вброд Сиваш, атаковать красных, расположившихся в деревне Ново-Алексеевка. Операция должна была начаться в 2 часа ночи.
С наступлением темноты дивизия покинула огромный, совершенно разгромленный хутор.
Не так недавно еще раздавалось гортанное кавказское пение, звучала мелодия лезгинки, и теперь в молчании мы подтягивались к обрывистому берегу Сиваша. Тусклым, мертвенным серебром отливало «Гнилое море»; таинственно чернела полоска дальнего берега: там неприятель! Томительное ожидание; в голову приходит целый поток мыслей, беспокойных и скачущих… Почему-то я вспоминаю где-то прочитанную историю о бодрствующем перед Куликовской битвой Дмитрии Донском… Я со своим взводом пулеметчиков сбились в кучу, — холодная степная ночь дает себя знать. Сквозь полусон воображение рисует то, что вот-вот должно произойти, как противоположный берег загорится огоньками выстрелов и как с коротким свистом будут шлепаться в воду пули…
Чуть начала светлеть восточная сторона неба, как молчание ночи прорезали два пушечных выстрела, ударившие в воздухе как огромные железные бичи. Встрепенувшиеся люди с напряжением всматриваются в темную даль. Прошла, казалось, вечность, как оттуда донеслись заглушенные, далекие звуки разорвавшихся шрапнелей. А вслед за этим по всему нашему берегу заговорили орудия всех калибров, и их снаряды вспыхивали красноватыми звездочками разрывов в темной дали, где находились позиции противника. Там, очевидно, наше наступление было неожиданностью (как в действительности и оказалось. Так, например, в некоторых большевицких частях накануне давались спектакли и празднества, продолжавшиеся до поздней ночи). С запада, со стороны Перекопа, доносились приглушенные расстоянием раскаты непрерывной канонады, а по темной полоске Чонгарского перешейка двигались, один за другим, три наших бронепоезда, рисуясь фиолетовыми дымками своих паровозов на оранжевом небе, залитом пожаром восхода. На бронепоездах каждое мгновение вспыхивали золотистые искорки выстрелов, а над бронепоездами, развеваемые утренним ветерком, висели дымки неприятельских шрапнелей… По-видимому, противник быстро отступал к северу, так как разрывы наших снарядов вспыхивали все дальше и дальше.
По команде, переданной вполголоса, спешенные сотни начали подходить к берегу, где нас ожидали четыре огромных плоскодонных лодки. Первым грузится командир полка с командой охотников. Лодки отчалили и медленно поползли к противоположному берегу. Мы следим за ними, затаив дыхание. Что-то будет? Боже, как медленно лодки двигаются! Но берег молчит.. Видно, как люди высадились, как лодки отчалили от берега и пошли назад. У всех вырвался вздох облегчения, и мгновенно кругом все заговорили, раздался счастливый смех. Спускаюсь со своими пулеметами и с людьми, которые наполовину разделись, чтобы идти по мелкой воде, так как всем не было места в лодках, перевозивших пулеметы и боевые запасы… «Целая дивизия без штанов!» шутят сзади…
Сиваш в этом месте мелок, — по грудь взрослому человеку. С того берега плывет пустой баркас; взявшись за корму, его толкает английский офицер. Он смеется, как человек, игравший с опасностью и вышедший из этой игры победителем… Высаживаемся у топкого берега. Там уже нас ожидает командир полка. Он недоволен медленностью переправы и торопит нас. А вдали, на сухом песке, раскинулся другой офицер, англичанин, и кажется, спит сном смертельно уставшего человека.
Вперед, вперед! Какая радость шагать по земле, которая еще недавно, может быть час тому назад, была занята врагом! Какой простор! Кажется, что здесь даже воздух иной, чем в отрезанном от материка и окруженном морем Крыму. Уже день, настоящий день, и сильно припекает солнце.
С этого момента наша дивизия, сначала почти вся спешенная, потом со все возрастающим числом конных, закрутилась в каком-то бешеном танце по таврическим степям, в погоне за остатками разбитой в бою 25 мая 13-й советской армии. Мы шли вперед, занимая одну за другой деревни, вновь уходили обратно, контратаками отбирая взятые вчера и опять занятые противником… Был один момент, когда мы снова очутились у Сиваша, будучи буквально прижаты к воде. Было жутко той ночью, когда вся дивизия, вытянувшись в тонкую линию из двух шеренг спешенных всадников, прижатых один к другому, занимая по фронту версты две, ожидала неприятеля или с востока, или с запада… Никогда еще мне не приходилось принимать участие в таком боевом расположении, никогда я не слышал о нем и не читал в учебниках тактики…Но ночь прошла, и мы снова начали преследование какой-то красной конной дивизии, которая уже на третий день нашего наступления нанесла нам чувствительный удар.
БОЙ ПОД НОВО-АЛЕКСЕЕВСКОЙ
Ночным налетом, около двух часов после полуночи, когда сторожевое охранение борется со сном, и часто — неудачно, красные изрубили почти целиком полк калмыков (700 человек!) и взяли в плен штаб нашей дивизии с генералом Ревишиным, вместе с его супругой.
Меня разбудил крик: «Вставайте, мы идем в контратаку!» Мне удалось в первый раз заснуть «по-человечески», клубком свернувшись на большом зеленом сундуке, где сохранялись, по всей вероятности, все сокровища семьи хозяев. Несколькими мгновениями позже мы уже мчались в наших тачанках к Ново-Алексеевке. Справа и слева от дороги валялись кучи чего-то белого. Я сначала не мог понять, что это такое. Но, присмотревшись, я понял, что это были кучи трупов, по 15-20 человек, в одном белье.
Перед нами развернулась освещенная утренним, таким радостным солнцем бесконечная деревня, от горизонта до горизонта, лежащая на небольшой возвышенности и пересеченная широкой улицей. «Пулеметчики, вперед!» передается команда, и мы карьером занимаем позицию впереди спешенных чеченцев. На мгновение останавливаемся, чтобы выпустить очередь по садам и огородам деревни, которые молчат. В этот момент рой пуль, выпущенных сзади, заставляет нас наклониться к земле… Я оглядываюсь и вижу наших чеченцев, которые на ходу, не целясь, стреляют в направлении деревни. Пули с жужжанием проносятся низко над нашими головами… Что делать? Нужно отдалиться от этих горе-стрелков как можно дальше вперед… Отдаю приказание, и мы мчимся вперед. Но почти в этот же момент, о ужас! к нам навстречу по широкой улице быстро спускается броневик. У нас нет выбора: пуля своих или неприятеля… Мы продолжаем нашу скачку и… вздыхаем свободней: на броневике отчетливо рисуется трехцветный флаг… Это наш! Далеко справа идут наши танки, охватывая село. Мы слезаем с тачанок и осторожно, держа палец на спуске карабинов, идем вдоль молчаливых хат. За нами следуют тачанки с пулеметами.
На площади села генерал П. со своим штабом допрашивает крестьян, у которых квартировал генерал Ревишин со штабом дивизии. Генерал П. благодарит офицеров за контратаку и, обращаясь ко мне, говорит о «лихих действиях пулеметчиков». Понятно, я не сказал ни слова о том, что мужество нам придала из рук вон плохая стрельба наших же чеченцев…
И снова наша дивизия продолжает свою карусель по степи. Мы должны дойти до Днепра и там укрепиться. Красная конница, которую мы преследуем, отходит перед нами почти без боя.
Вот еще несколько оставшихся у меня в памяти эпизодов, связанных со службой в конной дивизии. Ночь, темная, теплая. Приданные сотне чеченцев, мы стоим на бугре или на древней могиле. Сторожевые посты выдвинуты вперед, сзади — мои пулеметы. Печальный опыт наших калмыков не позволяет сомкнуть глаз, и я прохаживаюсь от поста до поста. Всадники спят крепким сном. Когда я делаю замечание одному из них, говоря, что не полагается спать в охранении, то получаю ответ: «Твоя боится — не спишь, моя не боится — спишь, Аллах смотрит!» Что было делать? Хорошо еще, что в таких замечаниях не нуждались мои пулеметчики, бодрствовавшие всю ночь напролет. Утром мы все еще стоим на нашем кургане, а после обеда мы все, без исключения, ясно видим, что в версте от нас какие-то всадники, без сомнения — красные, кружатся на месте, как это делает кавалерия, чтобы не нести потерь от огня противника: шагов десять направо, и столько же налево… На всякий случай мы выпускаем две-три очереди, но огонь наш остается без ответа. Посылаем туда казачий разъезд. Видим, как казаки идут к далеким всадникам, сначала осторожно, рысью, а затем – галопом. Приближаются к «противнику», объезжают его и шагом возвращаются к нам: это был всего-навсего массовый мираж, жертвой которого стала целая дивизия
Следующей ночью мы идем дальше на север. Копыта лошадей обмотаны тряпками, оружие притянуто. Ничего не слышно, ни шагов коней, ни звона стали. Никто не курит и не разговаривает. Всадники, и я в том числе, спят на конях, которые следуют за командиром эскадрона. В тишине мы доходим до растянувшейся на версты деревни, не помню уже, какой. Становимся на площади, еще в походном порядке… Не успел еще командир полка отдать какое-либо приказание, как в конце улицы показалась какая-то темная масса. Крик: «Ложись! Огонь, часто начинай!» и все, в том числе и мои пулеметчики, открыли беспорядочную стрельбу по темной массе, откуда тоже засверкали огоньки выстрелов. Я решил выпустить из моего карабина только 10 патронов, всего у меня было их 20, но на девятом выстреле огонь был прекращен, темная масса впереди исчезла… Влево от меня, большой, несуразный белый конь, который только что стоял около меня, теперь лежал убитый, с маленькой дырочкой на правой стороне головы. Так мы пролежали до рассвета, еще с полчаса, когда увидели перед нами около двадцати убитых лошадей и около них невысокого роста красноармейца, целого и невредимого. Это и была та самая дивизия, которую мы преследовали после боя под Ново-Алексеевкой. Она шла без охранения и не ожидала встречи с нами. Несколько минут позже наш пленник уже получил назначение: быть кучером подводы с патронами.
Перед самым заходом солнца, идя, как всегда, в авангарде, мы услышали выстрелы и свист пуль высоко над нами. Снятые с тачанок пулеметы наши развернулись, и мы открыли огонь с предельным прицелом по каким-то темным пятнам вдали. Темные пятна отвечали огнем. Перебранка эта продолжалась 10-15 минут, и противник, по-видимому, довольный самим собой уходит в уже совершенно темную даль. Меня поздравляют: одна из кобыл команды ожеребилась во время перестрелки. Жеребенок становится центром общего внимания и несколькими днями позже бесстрашно следует за своей матерью, очень нежной и внимательной.
На десятый, кажется, день после описанного эпизода я получил приказание отправиться в Севастополь для получения нового назначения. На второй день, выспавшись под какой-то телегой дивизионного обоза, я катил к Севастополю.
Эти дни, проведенные в кавалерии, многому меня научили и позволили понять всю безнадежно-трагическую судьбу Добровольческой Армии, ставшей в ту эпоху называться «Русской Армией».
Мы шли вперед. Говорили о полном уничтожении конной армии Жлобы, о массе взятых в плен красных и о страшных их потерях в боях с нашими танками под Большим Токмаком, о победном нашем марше против большевиков, чьи главные силы были оттянуты на польский фронт.
Что же несли мы населению? Отжившие формы быта, часто — только месть, полное, у многих, непонимание эпохи, как у этих «бывших губернаторов», с которыми мне приходилось беседовать в Севастополе или еще раньше, в Таганроге, которые мечтали о том, что мы возвратим им их утерянные посты и оклады, и которые поэтому поощряли нас в борьбе с «бунтовщиками», с «пугачевщиной»… А какой вред приносили Добровольческой Армии ее тылы, где бессовестные люди преследовали свои своекорыстные цели за спиной геройских полков, самоотверженно дравшихся с 1918 года!
Не мало вредили репутации Добровольческой Армии и такие части, как моя, временно, 3-я конная дивизия, на две трети состоявшая из всадников полудиких племен Кавказа. По внешности это было сборище людей, не имевших определенной формы одежды, носивших зачастую нижние английские рубашки как бешметы. Едва половина из них сидела на конях, другая ожидала лошадей. Большинство не имело седел, а только притороченные подушки, взятые у населения. Грабеж и война были для наших всадников синонимами. А грабить наши туземцы умели: едва бывал взят нами какой-нибудь населенный пункт, как они рассеивались по хатам, откуда тащили все, не брезгая даже женской одеждой. Нужно ли говорить о том, что эта туземная дивизия, мало пригодная для линейного боя (или совсем непригодная), отступая с Украины в Крым, была, как я узнал потом, пугалом для жителей Юга России. Екатеринослав, в частности, очень запомнил прохождение наших частей, чеченцев и других представителей Кавказских племен…
Правда, теперь, в Северной Таврии, не приходилось больше слышать жалоб на нашу армию. «Мы были страшно «разочарованы», когда вы пришли», так сказали мне в одной еврейской семье. «Мы думали, что будут погромы и… ничего не было!..» В этом отношении мы выгодно отличались от Белой армии конца 1919 года. Большой плюс был еще и в том, что приход нашей армии не сопровождался репрессиями и арестами. Те, кто уже отстали от большевиков и не имели особых счетов с нами, постепенно выползали из днепровских плавней, где они прятались, видя полное забвение старого.
Таврия — это преданная Махно область. Слух о соединении Махно с Врангелем сильно увеличивал популярность белых. Откуда-то появлялись приверженцы «батька» и поступали добровольцами в регулярные части или же формировали свои партизанские отряды, которые, прекрасно зная местность и отличаясь большой отвагой, наносили большой вред красным.
Плохо обстояло у нас дело с пропагандой. На это обращали наше внимание сами крестьяне, говорившие, что не скверно было бы взять пример с большевиков. Действительно, имелось много вопросов, хотя бы, например, непонятный для многих новый земельный закон… А отношение к этому делу было самое чиновническое, были какие-то учреждения, но не было никого, кто поехал бы в объезд сел.
Тем временем борьба с советами продолжалась. На смену разбитым красным частям приходили новые, и надежды на всеобщее восстание народа, равно как и на соединение нашего левого фланга с польско-украинской армией, не оправдывались… Самым плохим было то, что масса оставалась пассивной и все больше таяла надежда на молниеносный успех. Впереди была только утомительная и долгая борьба с бесчисленным врагом…
Мы пришли слишком поздно…
В. Рыхлинский
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...| Достои ного пансионата для пожилых людеи Критерии выбора достои ного пансионата для пожилых людеи. pansion1-khv.ru |
Похожие статьи:
- Письма в Редакцию (№114)
- В 1903 ГОДУ (Из воспоминаний о І-м Московском Корпусе)
- На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
- В первый раз (№113). – Г. А. Усаров
- Действия флота в северо-западном районе Черного моря в 1920 году (окончание, №109) – П. А. Варнек
- Действия флота в северо-западном районе Черного моря в 1920 году. – П. А. Варнек
- Письма в Редакцию (№ 125)
- 14-й Пограничный Конный полк в 1914 году. – П. Маковой
- Смотры в Чугуеве 1900-1904 гг. – Г.Т.
Loading ...