I. КАК ЭТОБЫЛО?..
Корабельный гардемарин Алешин мрачно шагал взад и вперед по дамбе гавани богоспасаемого испанского города Виго.
Не везет так уж не везет… Компания товарищей только что высадилась с катера и весело удалялась в город. На его вопрос: “куда? ” они, не останавливаясь, крикнули: “пройтись по магазинам, потом в кафа, бутылочку хереса, побольше апельсинов, а вечером в театр”…
Вот тебе и посмотрел Испанию! Апельсины, херес, хорошенькие испанки.-. . А тут торчи на пристани, в этой сбруе,- он сердито дернул портупею с саблей и револьверную кобуру,- жарко, душно, благо, что ноябрь месяц… И надо же было именно в первый день стоянки угодить в обход, подбирать пьяную матросню…
“Брысь, чертенята”, огрызнулся он на пристававшую к нему вереницу попрошаек-мальчишек, что-то надоедливо бубнивших.
“Чертенята” бросились врассыпную, но на обратном рейсе опять построились ему в кильватер и затянули свою нудную песенку…
Алешин взглянул на часы. “Ага, время выходить… Вот и наши шлюпки”… У входа в гавань показался паровой катер с двумя баркасами на буксире. “Сюда” — крикнул он старшине катера, и. катер, описав красивую Дугу, точно подвел шлюпки к указанному месту.
Со стороны города показалась группа матросов, другая, третья… Большинство усердно жевало апельсины. Взявшись под руки, шествовала зигзагообразным курсом тройка, обмахиваясь громадными бумажными веерами с яркими картинками: пляшущими фанданго красавицами, пикадорами на белых конях, матадорами в осыпанных блестками костюмах, черными быками с выпученными глазами и пеной на страшных мордах… Степенные сверхсрочные унтер-офицеры бережно разворачивали пакеты и сравнивали покупки для своих “баб” – шелковые платки и кружевные косынки… Рядом с матросами бежали попрошайки-мальчишки, ковыляли нищие, кокетничали какие-то ярко разодетые девицы; на заднем плане скромно темнели треуголки патруля карабинеров…
Являлись, один за другим, обходы и докладывали о происшествиях.
“Так, кажись, все благополучно, господин Гардемарин”, говорил толстый машинный кондуктор Ерофеев, вытирая лоб большим клетчатым платком, “только вот чуть один скандал не получился… Громов, кочегар, может знаете, здоровенный такой, сразу где-то наклюкался да начал в бодеге, кабачке ихнем, к одной девчонке приставать… Та от него он за ней… Мы тут как раз заглянули, смотрю, а испанец, что с ней сидел, за обмотку руку запустил,- у них там завсегда ножи складные. Ну, думаю, быть беде.
Забрали мы Громова – ругается последними словами, драться лезет с обходными… Хотел я его за шлюпку предоставить, да на улице он малость отошел и давай просить: отпустите, братцы, еще погулять. Ну, отпустил я его… Он еще мне обещал”…
Дикий вопль прервал рассказ. В пяти шагах от них двое матросов с трудом удерживали рвавшегося из их рук третьего. Смятая фуражка съехала на затылок, форменка вылезла из брюк. “Пу-устите”, орал он хриплым, пьяным голосом, “хочет моя душенька еще погулять”… “Брось кочевряжиться” – уговаривали его товарищи, “нехорошо, народ чужой смотрит”… Опять же, господин Гардемарин”… Пьяный как бы ослабел на мгновенье, друзья воспользовались и потянули его к шлюпке…
“Это он и есть, Громов” – шепнул кондуктор гардемарину. Пьяный встрепенулся. “Куды?.. я еще не желаю-ю… я еще того самого н-не в-выпил… как его”… Голос его опять упал, голова опустилась на грудь. Приятели снова подтолкнули его в направлении шлюпки… Громов открыл глаза, налитые кровью, дикие блуждающие… Вдруг его взгляд упал на кондуктора. “А-аа” – зарычал он и, двинув плечами, вырвался из рук товарищей. “В-вот ты где, шкура… Я те покажу, как отбивать девчонок”… и, протянув громадные волосатые лапы, он двинулся на кондуктора. Ерофеев побледнел и чуть подался назад. Толпа замерла.
Алешин растегнул кобуру и взялся за рукоятку Нагана… В голове быстро мелькало… Что делать? Приказать схватить? Вид Громова был страшен. А если приказание не будет исполнено?.. Стрелять? Претило применять оружие против невменяемого, ошалелого человека… И вдруг вспомнились детские годы и битвы с мальчишками и старше и сильнее его…
“Громов”,- окликнул он, подходя к матросу. Тот взглянул на гардемарина тупым, непонимающим взглядом и двинулся дальше… Быстрым, почти незаметным движением Алешин поставил ему подножку. Громов, взмахнув руками, рухнул на землю. “Бери его. Связать и на баркас”. Теперь нашлось рук, вдвое больше чем нужно, и через минуту Громов, завернутый в брезент, как спеленутый младенец, лежал на дне баркаса… Толпа снова зашумела. Мальчишки визжали от восторга… Алешин, со вздохом удовлетворения, застегнул кобуру…
II. ЧЕМ ЭТО СТАЛО?
В уютной кают-компании крейсера Его Императорского Величества “Богатырь” только что получена офицерская почта. Лейтенант Сафонов развернул газету, ежедневно им покупаемую для практики в испанском языке, неведомо для чего ему надобном.
“Ничего особенного, отозвался он на вопрос старшего офицера, “землетрясение в Колумбии”… голод в Индии”… тайфун в Южно-Китайском море… все как полагается… а-а-а вот это будет поинтереснее: приход Русской эскадры в Виго… так описание судов… более или менее правдоподобно… и наш
“крузадор” упоминается… Салют… визиты… так… так… Ого, это что такое?.. Железная дисциплина Русского флота… Любопытно, посмотрим…”
По мере того как глаза его пробегали статью, физиономия лейтенанта все более превращалась в вопросительный знак. Наконец, он хватил кулаком по столу. “Если в этих широтах произрастает белена, то уважаемый сеньор редактор объелся этого не менее уважаемого растения… Слушайте все:
“Вчера сыны далеких снежных равнин Московии и Сибири впервые вступили на нашу почву, почву неведомого им юга… С детским любопытством разглядывали эти голубоглазые, светловолосые великаны выставки магазинов с невиданными на их родине произведениями европейской культуры и промышленности, жадно закупая самые разнообразные предметы для свои далеких семей. Но еще больше привлекли их дары нашей природы… Сотни апельсинов исчезали на их крепких, острых как у волков родных им степей, зубах… Не оставили они без внимания и благородный сок наших лоз, веселящий душу, окрыляющий мечты поэта, пробуждающий отвагу воина и дарующий красноречие несмелому влюбленному… Но для некоторых сынов далекого севера этот божественный огонь оказался роковым… Наш собственный корреспондент видел своими глазами разыгравшуюся на молу пристани потрясающую трагедию. Один из русских моряков, под влиянием непривычного ему божественного огня; разлитого нашим вином по всем его артериям, забыл суровую дисциплину военной службы и бросился на наблюдавшего за порядком офицера… Была ли это вековая вражда крепостного раба к ненавистному феодалу-боярину, или в нем заговорила буйная кровь казаков – этих хищных наездников – бедуинов необъятных русских степей, нам выяснить не удалось… Сраженный ударом шпаги другого офицера, он был скован и брошен, как тюк, на дно лодки.”
“Говоря проще, кочегар Громов нализался как свинья, был связан и сейчас высыпается в карцере”, вставил старший офицер.
“Подождите, главное впереди. Я продолжаю.” Это было вчера; а сегодня мы имели возможность с содроганием констатировать неумолимость, с которой железные военные законы карают всякую попытку бунта… В полдень, от адмиральского корабля, охваченного зловещим молчанием, отошла длинная процессия лодок, полных матросов, обязанных присутствовать при трагическом конце нарушителя закона… На передней из лодок развевался громадный черный флаг – символ смерти. Подобные же процессии отошли одновременно от других кораблей. Вокруг верениц лодок ходил паровой катер; вооруженный пушкой,- вероятно, мера предосторожности против возможной попытки товарищей спасти осужденного. Все процессии, соединившись; двинулись в сторону пустынного северного берега бухты… Прошло немного времени, и прокатившийся в тихом утреннем воздухе залп, повторенный эхом далеких холмов, возвестил, что правосудие совершилось. Виновный заплатил жизнью за свое преступление… Ну, что вы скажете на эту галиматью?”
“Вероятно, сам редактор перехватил “божественного огня” или, во всяком случае, “собственный корреспондент”. “Какой-то; бред сумасшедшего”… раздавались голоса слушателей.
“Но ведь не мог же он, как бы пьян не был,, высосать все это из пальца,—вставил доктор – было наверное что-то, на чем он построил всю эту галиматью. Надо только поискать.”
“Уже найдено, хитро улыбнулся штурман.”
“Что?, как?, в чем же дело? посыпались нетерпеливые вопросы,
“Катер с пушкой дал мне разгадку… Что у нас было вчера?
«Вчера? ничего особенного… а-а, гонки… Разве?
“Именно. Паровой катер с пушкой – катер гоночной комиссии, вереницы лодок со свидетелями казни – шлюпки с гребцами, буксируемые к старту, залп – выстрел из той же пушки, сигнал начала гонок”.
“Ну а черный флаг, символ смерти? Это уж он сбрехнул начисто”…
“Ничего подобного. И флаг был на самом деле. Вы же все были на гонке… брандвахту огибали… что на ней было поднято?”
“А-а-а… ГЛАГОЛЬ.” *)
“Ну вот, он самый. Громадный, потому что флаг не шлюпочный, а судового комплекта, и для шлюпки, действительно, несоразмерно велик. А что возбужденная фантазия испанского борзописца приняла темно-синий за черный, это уже приходится простить ему, как поэту… Ну-с, а за решение загадки я полагаю, что кают-компания может раскутиться на бутылочку “Педро-Хименец” или “Амонтийадо”. За упокой казненного!”
М. КУБЕ
*) “ГЛАГОЛЬ” сигнальный флаг, обозначающий букву “Г”. В нашем флоте пользовались для сигнальных флагов буквами церковно-славянского алфавита, во избежание путаницы между близкими по созвучию названиями букв по гражданскому алфавиту.
(4 votes, average: 4.00 out of 5)
Loading ...| Www.soctaxikhv.com Какое такси осуществляет трансфер инвалидов www.soctaxikhv.com. www.soctaxikhv.com |
Похожие статьи:
- ПОВАР. Из записок корабельного гардемарина – М. КУБЕ..
- Вопросы и ответы (№118)
- Что произошло на “Пруте”. – П. А. Варнек
- Из воспоминаний гардемарина. – Н. Кулябко-Корецкий
- Радость военных воспоминаний. – А. Туроверов.
- Судовой жетон линейного корабля «Севастополь». – В. П. фон-Вилькен
- Отпуск. – В.
- Письма в Редакцию (№103)
- П А М Я Т И ПОЛКОВНИКА ПРИХОДКИНА (из его артиллерийских рассказов)
Loading ...