ВОЕННАЯ БЫЛЬ

ПОХОД 1814 ГОДА

1-го января ут­ром Кавалергар­ды перешли Рейн и стали на бивак во фран­цузской деревне Мефферен.

Рознь между союзниками, уже появившаяся сразу после разгрома Наполеона в Рос сии, постепенно усилилась. Нача­ла сказываться разница в интересах между Россией, Австри­ей, Англией и в меньшей степени — с Прус­сией. Единственно, что их еще связывало меж­ду собой, это был страх перед Наполеоном. Этим страхом отчасти объясняются все неис­числимые марши и контр-марши, наступления и отступления, которые были вынуждены пе­реносить войска.

В один из таких переходов, Цесаревич Константин нагнал полк. Увидав, что коман­дующий полком В. И. Каблуков едет в строю не в каске, как это требовал устав, а в фураж­ке, Цесаревич подскакал к Каблукову, наго­ворил ему кучу резкостей, сорвал с него фу­ражку и ускакал. На первом же ночлеге, Каб­луков собрал всех офицеров и передал им свое решение немедленно подать в отставку. Возможно, что Цесаревич не знал или забыл, что Каблуков был ранен в голову и поэтому имел право ехать на переходах в фуражке. Еще в марте 1808 года полковой врач штаб-лекарь Флеров доносил, что «Господин рот­мистр Каблуков, вследствие полученных им ран в голову и грудь, имеет в сих частях тела сильную ломоту и на голове не может носить каски».. Но все же, это не могло оправдать тех резких выражений, которые были допущены Константином Павловичем в отношении Каблукова и самого полка. «Бархатники, Якобин­цы, Вольтерьянцы!».

Офицеры единодушно одобрили решение своего старшего полковника и все так же по­дали в отставку. В этом они были поддержа­ны и генералом Депрерадовичем и Шефом пол­ка генералом Уваровым, тоже подавшим в от­ставку. Решения Каблукова, офицеров полка, Депрерадовича и Уварова получили молчали­вое одобрение Государя. На первой же днев­ке в полк приехал Цесаревич и произвел пол­ку смотр. После смотра он собрал всех офице­ров и в их присутствии извинился в тех обид­ных и незаслуженных словах, которые были им сказаны в отношении «храброго полковни­ка и кавалера Каблукова и сверхдоблестного полка». «А если, добавил Великий Князь, гос­пода Кавалергарды не удовлетворены его из­винениями, то он готов каждому в отдельности дать сатисфакцию».

Конечно, Каблуков от имени полка сказал, что Кавалергарды вполне удовлетворены сло­вами Великого Князя, но тут из задних рядов выступил 19-летний корнет М. Лунин и ска­зал, что: «честь, предложенная Вашим Высочеством так велика, что я не праве от нее отказаться». Каблуков его перебил и на этом инцидент был окончен, но с этого момента Це­саревич искренно привязался к Лунину, взял его впоследствии, к себе в адъютанты и, когда Лунин был замешан в Декабрьском восстании, всячески старался облегчить его участь.

В ночь на 11 марта партизанскими отряда­ми Кавалергарда Чернышева и Тетенборна бы­ли перехвачены неприятельские курьеры с де­пешами. Депеши были исключительно важного содержания и оказали непосредственное вли­яние на коренное изменение стратегического плана союзников.

В одной из них министр полиции доносил Наполеону о положении во Франции: «Les caisses publiques, les arsenaux et les magasins sont vides. On est entièrement à but de ressur­ces. La populatin est decuragée et mécontente. Elle veut la paix à tout prix.

Другая депеша, адресованная Императри­це Марии-Луизе, была от самого Наполеона. В ней он говорил что принял решение двинуть­ся к Марне, «afin de pousser les Armées enne­mies plus loin de Paris et de me rapprocher de mes places. Je serai ce soir à Saint-Diziers».

Было перехвачено также подтверждение приказания маршалам Мармону и Мортье с их корпусами, генералам Пакто и Амэ с их дивизи­ями спешить в С.-Дизие. Основываясь на всех этих сведениях союзники подчинились настой­чивому требованию Императора Александра и решили, оставив против Наполеона заслон, спешить всеми силами к Парижу.

13 марта началось это движение, привед­шее через шесть дней к капитуляции столицы Франции. В этот день произошел последний бой, в котором Кавалергарды приняли уча­стие, когда они в целом ряде атак добавили в свою боевую летопись к именам Аустерлица, Полоцка, Бородина, Березины и Кульма — Фершампенуаз.

Сражение, происшедшее в районе деревни Фершампенуаз, является в сущности двумя совершенно раздельными боями, из которых каждый, в свою очередь, состоит из целого ря­да самостоятельных столкновений. Общее меж­ду ними лишь то, что со стороны союзников в них участвовала исключительно конница со своей конной артиллерией.

Первый бой начался в 9 часов утра у де­ревни Sudé-Ste-Croix, затем продолжался в 10 часов утра у Somme-Sous, в 12 часов у Chapelaine-Vaurefroy, в 2 часа 30 минут у Connantray, в 3 часа у Fère-Champenoise и закон­чился в 4 с половиною часа у Connantre, раз­громом корпусов Мортье и Мармона.

Второй бой начался немного позже 10-ти часов у Villeseneux, затем в 12 часов у Clamangec, в 2 часа у Ecuries-le-Repos и окончился в 5 часов у Aulnay-aux-Planches сдачей в плен остатков дивизий Пакто и Амэ. В обоих этих боях участвовали Кавалергарды.

Маршал Мармон, герцог Рагузский, со сво­им корпусом и маршал Мортье, герцог Тревизский с корпусом Молодой Гвардии выступили, согласно полученным приказаниям на присо­единение к Наполеону.

13 марта Мармон был атакован у Sudé-Ste-Croix русской конницей и, не имея воз­можности пробиться к Наполеону, начал от­ход на Фершампенуаз. Задержавшись на ко­роткое время у Somme-Su, чтобы дать время подойти Мортье, французы продолжали отход под прикрытием своей конницы — кирасир­ской дивизии генерала Бордесулль и драгун­ской дивизии генерала Русселль. Около 12 ча­сов корпуса Мармона и Мортье остановились на высотах за деревнями Chapelaine и Vauzefroy, упираясь флангами в реку Сомм и в ручей де Ож.

Когда в Главной Квартире услыхали отда­ленный орудийный огонь, Шварценберг при­казал войскам ускорить шаг и спешить на вы­стрелы. Барклай хотел послать туда 3-ью ки­расирскую дивизию, но Депрерадович, в виду отдаленности этой дивизии от места боя, про­сил разрешения идти самому с 1-ой Кирасир­ской. С кирасирами пошел Цесаревич с Гвар­дейской легкой кавалерией: гусары, драгуны и уланы.

Пройдя деревню Montepreux, Цесаревич, отправив вперед Лейб-улан, Кавалергардов и Кирасир Его Величества, с прочими полками пошел в обход неприятельской позиции. Лейб- гусары еще раньше были оставлены для при­крытия нашего левого фланга.

Кавалергарды и Кирасиры предназнача­лись лишь для подкрепления Лейб-улан, «но я, доносил Депрерадович, приказал Кавалер­гардскому полку, на все те части, которых Лейб-гвардии Уланский полк занять не мог, атаковать неприятеля».

Кавалергарды атаковали и опрокинули ки­расир Бордесулля и гнали их совместно с Лейб-уланами «более мили». В этой атаке Ка­валергарды захватили 6 орудий и взяли в плен 2 офицера и 147 солдат. За неприятельской ка­валерией оказалась пехота. Но полк был вы­пущен Депрерадовичем из рук и гнал фран­цузских кирасир. С трудом Депрерадовичу удалось остановить эскадрон Храповицкого и направить его на французское каре. При под­держке огня 4 конных орудий, Храповицкий несколько раз атаковал пехоту и преследовал ее за Фершампенуаз.

Пройдя деревню, Депрерадович «приказал полку Кавалергардскому трубить аппель и со­браться у Фершампенуаза, а Его Светлости принцу Кобургскому преследовать неприятеля с полком Лейб-гвардии Кирасирским Его Ве­личества». Пока шел бой с корпусами Мортье и Мармона, дивизии Пакто и Амэ шли на при­соединение к маршалам, чтобы совместно1 по­дойти в район С.-Дизие. В 10 часов 30 утра, вместо маршалов, обе дивизии столкнулись у деревни Villeseneux с русской конницей. Ог­ромный продовольственный транспорт, конвои­руемый Амэ: 200.000 дневных полевых рацио­нов и 80 повозок с боевыми припасами, сильно затруднял и замедлял движение. В деревне Clamanges генералы решили бросить все по­возки и спасти только1 лошадей.

Не успели Кавалергарды отдохнуть после атаки, как Депрерадович получил приказание от самого Государя «Сколь можно скорее по­спешить с кавалерией 1-ой кирасирской диви­зии к неприятелю другого корпуса, показав­шемуся у нас в тылу. Тогда Депрерадович «в ту минуту поворотил Кавалергардский полк и рысью повел его к месту сражения». Одновре­менно им было послано приказание принцу Кобургскому идти следом за Кавалергардами. По дороге он присоединил к себе 4 орудия № 6-ой конной роты поручика Пухинского.

Перестроив полк ан-эшикие, Депрерадович подходил к месту боя, когда «в то самое время, доносил он, увидел скачущую расстроенную нашу кавалерию против самого Кавалергард­ского полка и часть французской кавалерии, преследовавшую оную». Тогда, «приказал пол­ковнику Уварову атаковать сего неприятеля, который тогда же сим эскадроном уничтожен».

Остатки дивизий Пакто и Амэ, свернув­шись в полковые каре, невзирая на предложе­ние положить оружие, продолжали пробивать себе путь штыками, ища спасение в С.-Гондских болотах.

Князь Шварценберг приказал Депрерадо- вичу перерезать полком путь отступления французам и не допустить их до С.-Гондских болот. Перехватив у деревни Aulnay-les-Planches дорогу, вдоль которой отступал неприя­тель, Депрерадович направил в атаку дивизи­он полковника Уварова, эскадрону Храповиц­кого приказал поддержать атаку, а поручику Пухинскому открыть картечный огонь по каре. Французы встретили атаку Кавалергардов картечью из 4-х орудий, а пехота открыла «сильный батальный огонь». Эскадроны Ува­рова замялись, но поддержанные прочими эс­кадронами полка, «снова бросились на непри­ятеля и врубились в пехоту».

Эта атака прекратила храброе, но безна­дежное сопротивление французов и они поло­жили оружие. В середине неприятельских ка­ре Кавалергарды встретились с конницей Блюхера.

Несмотря на все эти атаки, полк понес сравнительно малые потери. Убиты корнет А.И. Шепелев, 20 Кавалергардов и 78 лошадей. Ранены корнет H. Н. Петрищев, 57 Кавалер­гардов и 88 лошадей.

Наградами за этот, бой полку были 15 сереб­ряных георгиевских труб. Депрерадович по­лучил золотую шпагу с алмазами, В. И. Каб­луков произведен в генералы, полковники Ф. А. Уваров, Е. В. Давыдов, А. Ф. Сталь, эскад­ронные командиры С. Ф. Колычев, С. П. Лан­ской и барон Е. К. Арпс-Гофен и прикоманди­рованный к полку Борисоглебского драгунско­го полка поручик Подольский награждены Георгиевскими крестами 4-ой степени, И. И. Храповицкий — Георгиевским оружием. 30 Кавалергардов получили Георгиевские кре­сты. Кроме того 2 золотые и 5 серебряных ав­стрийских медалей и 1 золотая и 2 серебряные Баварские медали были розданы наиболее от­личившимся вахмистрам и унтер-офицерам.

В приказах по полку особенно были отме­чены Кавалергарды: Григорий Кравченко, ко­торый «бросился за телом убитого поручика Шепелева и вынул из колонны», Федор Беломорий и Василий Белоненко, которые «спасли корнета Гешева, вытащив его под сильным ог­нем из-под раненой его лошади» и старший вахмистр № 6-го эскадрона Вакула Лященко, который «в атаке на неприятельскую пешую колонну под жестокими выстрелами бросил­ся с неустрашимостью и, врубясь в оную, же­стоко поражал неприятеля; с отличной храб­ростью бросился на неприятельскую кавале­рию и поражал оную с неустрашимостью и, когда оная была опрокинута, то вторично бро­сился под выстрел из трех неприятельских орудий и, выдержав оный, всеми овладел».

Французы потеряли одними пленными бо­лее 5 тысяч, в том числе генералов Pacthщd, Amey, Jamin, Delord, Bouté и Thevenet, 60 ору­дий и 350 зарядных ящиков и фур. На следу­ющий день в деревне Connantre, рядом с клад­бищенской церковью, при отдании воинских почестей, перед выстроенным полком, был по­хоронен поручик А. И. Шепелев. Через не­сколько лет его мать поставила на могиле ка­менную плиту с надписью: «Ici repose en paix Alexandre Chepeleff, lieutenant au regiment des Chevaliers-Garde de lArmée Imperiale Russe, tombé au Champs dHonneur au combat de Fère-Champenoise le 25 mars 1814».

17 марта Кавалергарды подошли к предме­стьям Парижа и стали биваком в Шарантон. На следующий день должна была решиться участь Парижа, но желая пощадить и жите­лей и самый город, Император Александр от­правил утром Шефа Кавалергардов Уварова к французскому командованию с предложением временного перемирия.

В 8 утра Уваров подъехал к неприятельским аванпостам у Vert-Galant. Начальствующий в этом районе отказал ему в пропуске, но взялся передать военному мини­стру Кларку письменные предложения союз­ников. Не получая на них ответ, союзная ар­тиллерия открыла огонь.

Между тем, в замке Бонди, где находилась квартира Императора Александра, собралась многочисленная свита в ожидании выхода Го­сударя. Туда же привели пленного капитана de sapeurs-pompiers Пейра. Император захотел его видеть и долго расспрашивал о настроении жителей Парижа. Затем отпустил его в город и приказал передать французским властям, что он воюет не с Францией, а исключительно с Наполеоном и предлагает городу сдаться.

Вместе с Пейра Государь отправил своего флигель-адъютанта Кавалергарда М. Орлова. Отпуская его, Государь сказал: «Я уполномо­чиваю вас прекращать огонь повсюду, где вы найдете нужным. Я разрешаю вам, не подвер­гаясь личной ответственности, прекращать са­мые решительные атаки и даже приостанавли­вать победу, чтобы отвратить бедствия горо­ду».

Первая же попытка Орлова завязать пере­говоры едва не закончилась его пленением. Вслед за этим по всей линии загорелся бой и ядра орудий стали залетать в самый город. К 5 часам вечера французы были выбиты из всех своих передовых позиций и в свою оче­редь прислали парламентеров.

Тогда Государь вторично послал Орлова. На этот раз он был принят маршалом Мармоном, с которым договорился о предваритель­ных условиях перемирия: французы очища­ют все позиции, находящиеся вне городских застав. Огонь всюду прекращается и назнача­ются представители для ведения переговоров. С этим известием, Орлов возвратился к Госу­дарю.

В третий раз Орлов был послан к маршалу Мармону. На этот раз с ним поехал граф Нес­сельроде и адъютант князя Шварценберга граф Парр. Переговоры затянулись, так как фран­цузы не соглашались на некоторые условия, в частности о маршрутах для отступления их войск. Нессельроде возвратился к Государю, для получения дополнительных указаний. Ор­лов остался и вместе с маршалом Мармоном поехал в его дворец в Париж.

«Дворец, говорит Орлов в своих воспоми­наниях, представлял разительную противопо­ложность с улицами Парижа. Он был освещен сверху до низу. Тут собралось множество лиц, которые, казалось, с нетерпением ожидали приезда нашего… Так постепенно прошли пе­редо мною все современные знаменитости Франции и, в том числе, глава их князь Талей- ран. Он пробыл в кабинете маршала довольно долго и, выходя, сказал несколько слов присутствовавшим. Воспользовавшись той минутой, что я остался почти один, он подошел ко мне и сказал: «Возьмите на себя труд повергнуть к стопам Государя Вашего выражение глубочай­шего почтения, которое питает к особе Его Ве­личества князь Беневентский». «Князь, отве­чал я в полголоса, будьте уверены, что я непре­менно повергну к стопам Его Величества этот бланк». Легкая, почти незаметная улыбка скользнула по устам князя и, будучи, вероят­но, доволен, что его поняли, вышел, не пода­вая вида, что понял меня».

Наконец вернулся граф Парр, ездивший вместе с Нессельроде и «привез письмо, упол­номочивающее нас привести к окончанию ве­ликое дело Парижской капитуляции».

Затем на простом листе почтовой бумаги, в присутствии маршалов Мортье и Мармон, Ор­ловым был составлен проект капитуляции Па­рижа в 8 статьях.

Ст. I. — Французские войска, состоящие под начальством маршалов герцогов Рагузского и Тревизского, очистят Париж 19-го марта к 7 часам утра.

Ст. И. — Они возьмут с собой всю артилле­рию и тяжести, принадлежащие этим двум Корпусам.

Ст. III. — Военные действия должны на­чаться вновь не прежде, как два часа спустя по очищении города, то есть — 19-го марта в 9 часов утра.

Ст. IV. — Все военные арсеналы, заведения и магазины будут оставлены в том состоянии, в каком находились до заключения настоящей капитуляции.

Ст. V. — Национальная Гвардия, пешая и конная, совершенно отделяется от линейных войск. Она будет сохранена, обезоружена или распущена по усмотрению союзников.

Ст. VI. — Городские Жандармерии разде­лят вполне участь Национальной Гвардии.

Ст. VII. — Раненые и мародеры, которые найдутся в городе после 9 часов останутся во­еннопленными.

Ст. VIII. — Город Париж предается на ве­ликодушие Союзных Государей.

Маршал Мармон прочел эти пункты вслух всем присутствовавшим и сказал, что ничего в них изменять не надо и поручил полковникам Фавье и Дюсис подписать акт.

Было далеко за полночь, когда Орлов от­правился с французскими уполномоченными в замок Бонди. Уполномоченные были приняты Нессельроде, а сам Орлов отправился с докла­дом к Государю.

«Ну, сказал Государь, что Вы привезли но­вого?» «Вот капитуляция Парижа, Государь». Император прочел переданную ему Орловым бумагу. «Поцелуйте меня. Поздравляю Вас, что Вы соединили свое имя с этим великим происшествием».

Государь выслушал все подробности со­ставления капитуляции, а также и поручение Талейрана. — «Теперь это еще анекдот, сказал Государь, но может сделаться историей».

Ночь с 18 на 19 марта, Кавалергарды про­вели у ворот Пантен, где они получили прика­зание «Быть готовыми к 7 часам пополуночи в наилучшей чистоте и исправности для входа в город Париж».

Но и без этого приказания войска приводи­ли свое обмундирование, насколько это было возможно, в наилучшее состояние. Настроение у всех было накануне этого торжественного дня особенно приподнято и ночи не существо­вало. К тому же уже до рассвета бивак был полон парижанами, главным образом — пари­жанками, предлагавшими водку, вино и… са­мих себя.

Еще с Германии солдаты прозвали вино — «вейном», во Франции водку от «bire la gutte» окрестили «бурлагутом», а любовные похож­дения называли странным словом трик-трак и этими тремя удовлетворялись все несложные пожелания солдата на походе.

Ровно в 8 часов утра Государь, в черном Кавалергардском виц-мундире при Андреев­ской ленте, выехал из замка Бонди. Под ним был серый конь Эклипс, подарок Коленкура еще в бытность его французским посланником в С.-Петербурге.

Долгожданный день отмщения Москвы на­ступил. Несметная толпа народа стояла у во­рот Пантен. По мере приближения войск к центру города, толпа все увеличивалась. Окна, балкона и даже крыши домов и деревья — все было запружено сплошной человеческой мас­сой. Народ кричал, махал платками, бросал цветы под ноги проходивших полков, особенно — русских. Крики «Vive la Russie! Vive Ale­xandre!» не смолкали во все время прохожде­ния русских полков. Первую ночь войска рас­положились как попало. На Елисейских полях, в Булонском лесу и прямо на улицах Парижа.

В тот же вечер Государь отправил в С.-Пе­тербург бывшего командира Кавалергардов Голенищева-Кутузова курьером с известием о взятии Парижа. «Поспешай, как наиможешь. Обрадуй Матушку и жену». 13-го апреля пу­шечные выстрелы с верков Петропавловской крепости возвестили жителям столицы о при­езде Кутузова с радостной вестью.

На следующий день войска были кое-как размещены по различным казармам Парижа и в его окрестностях. Кавалергарды вместе с Конной Гвардией стали в Ecole Militaire. Депре­радович и штаб дивизии — в № 11, rue Madame.

Казалось, что после двух лет боев, тяже­лых походов и лишений, войска смогут насла­диться долгожданным и заслуженным отды­хом. Но на деле вышло иначе. На армию посы­пались парады, смотры и разводы, так что «солдату в Париже стало горше и тяжелей чем на походе». Офицерам было запрещено отлу­чаться из казарм. Город был оцеплен двойной линией постов. Кроме того, каждый полк в своем расположении высылал круглые сутки патрули и разъезды.

Париж был разделен на три участка, во гла­ве которых были назначены генералы. Распо­ложение полка вошло в участок прусского ге­нерала фон-дер-Гольца. Генерал-губернатором Парижа был назначен русский генерал барон Сакен. Комендантом — русской службы, фли­гель-адъютант Государя, французский эми­грант граф Рошешуар. И Сакен и Рошешуар главную целью своего назначения видели в мелочных придирках и притеснениях войск, чем заслужили всеобщую к себе ненависть.

Конечно, после стольких лет походной жизни, было трудно сразу окунуться в обста­новку казарменной жизни. Тем более, что побе­дители Наполеона первые десять дней фор­менно голодали и для своего пропитания были принуждены захватывать самовольно прохо­дящие транспорты с фуражем и продовольст­вием.

Со временем, все это наладилось. Офицерам было разрешено жить на частных квартирах и носить штатское платье. Каждому ежедневно отпускались кормовые деньги: 3 франка — кор­нету, 4 — поручику, 5 — штаб-ротмистру, 6 — ротмистру и 10 — полковнику. Государь выдал всей своей Армии полный годовой оклад не в зачет. Таким образом, денег оказалось много, тем более много, что банкиры легко учитывали русские векселя по простому удостоверению командира корпуса, что данное лицо владеет в России недвижимым имуществом.

Центром веселящегося Парижа был Пале-Руайяль с прилегавшими улицами и бульвара­ми. В особенности бульвар des Italiens, на ко­тором к 4 часам собирался весь свет и полусвет Парижа. Кафе Véry и Tortini и ресторан des Frères Provençaux были излюбленными места­ми русского офицерства.

Однажды, в кафе Вери вошел Кавалергард В. В. Шереметев с целой компанией офицеров. Кафе, как всегда, было полно. Среди присут­ствовавших были и французские офицеры, за­метно на-веселе. Завидя вошедшего Шереме­тева, они направились к нему навстречу с бо­калами в руках, предлагая выпить за здоро­вье Наполеона. На это предложение последо­вал громкий ответ Шереметева: «Il faut être un vrai menfichiste pour boire à present à la santé de lEmpereur Napoléon. Il fallait mourir en le defendant».

Среди офицеров полка, молодой 16-летний корнет H. Н. Тургенев отличался необыкновенной силой. В числе прочих своих молодых товарищей он часто посещал гимнастические залы Парижа, среди обычных посетителей ко­торых было всегда много англичан. Как-то раз, между ними и русскими зашел спор, кто силь­ней. Стали пробовать силу на особом аппара­те, показывавшем на отдельной шкале силу каждого. Когда очередь дошла до Тургенева, то он не только оттянул рычаг до отказа, но вытянул весь аппарат с его подставкой. Ан­гличане пришли в неописуемый восторг и по­бедителя отнесли на руках в ближайшее кафе.

По распоряжению Александра I, от Кава­лергардов был назначен караул в Мальмезон к Императрице Жозефине. Они же отдали ей последние почести и несли караул у ее гроба.

Кавалергарды пробыли в самом Париже очень короткое время. 1-го апреля они были переведены в Версаль и в ближайшие от него деревни. До них стояли там баварцы и до та­кой степени грабили население, что последнее, доведенное до отчаяния, обратилось к Госуда­рю с просьбой пособить их горю.

В записках современника Альфреда Лабушера описан приход полка в деревню Jouy-en-Josas: « Les premières troupes Alliées qui arrivè­rent à Jouy en cantonnement régulier, furent les Chevaliers-Garde de LEmpereur Alexandre. Ils descendirents un soir dans la vallée précédés dune très belle musique. Loges chez les habi­tants, ils restèrent assez longtemps à Juy. Le c­olonel Kablukoff fut installé chez d-r bercampf et il y vécut très paisiblement. Les jeunes offi­ciers appartenaient aux premières familles de Russie. Bien élevés, aimables, ils furent remplis dobligeance donnèrent des serenades aux dames et maintinrent la plus severe discipline. On nosait même se plaindre daucune infractin legère».

9-го апреля Государь переехал в Рамбулье. По этому случаю туда было отправлено два эскадрона Кавалергардов под командой пол­ковника Каблукова. Производство Каблукова в генералы было отдано в приказе по Армии лишь во время обратного пути полка в Рос­сию. Каблукову было приказано «так как Го­сударь Император завтрашнего дня изволит

быть в Рамбулье, то рекомендуется Вашему Высокоблагородию взять по сему предмету надлежащие меры. Особенно караул должен быть во всевозможной чистоте и исправности и соблюдать осторожность».

А соблюдение осторожности было необхо­димо. В густых лесах Версаля и Рамбулье скопилось и скрывалось много шаек француз­ских и союзных дезертиров и приверженцев Наполеона. Часто происходили нападения на отдельных солдат и даже на целые транспор­ты. Так 9-го апреля в лесу, не доезжая Верса­ля, Кавалергард Никита Паполита был ранен неизвестным в левую руку пулей на вылет, а 28 апреля на двух Кавалергардов Шефского эскадрона Сабатюка и Иванова, между Верса­лем и Жуй, напали французы и ранили перво­го — три раза саблей, а второму рассекли бровь.

Версальские уличные мальчишки пресле­довали Кавалергардов криками «Barbares! g­res russes!». Однажды, когда весь полк был в сборе на Версальском плацу, собралась толпа зевак и по обыкновению отпускала разные остроты и плоские шутки. Солдаты, не пони­мая языка, добродушно смеялись. Офицеров это изводило. Наконец, один из них, выведен­ный из терпения нахальством одного францу­за, указал на него вахмистру: «А ну-ка, про­учи его хорошенько». Вахмистр, атлетическо­го сложения, ловко подскакал к французу, за­пустил ему в волосы всю свою пятерню и так встряхнул, что француз вмиг оплешивел, а у вахмистра в руках болталось нечто в роде скальпа.

18-го мая по случаю заключения мира, полк ходил на парад в Париж, а 21-го Кавалергарды начали свой обратный поход в Россию. В те­чение пяти месяцев, день за днем, версту за верстою, совершали они свой путь на Родину.

18-го октября, под звон колоколов и криков тысячной толпы, теснившейся на улицах С.­Петербурга, Кавалергарды вступили в столицу и вернулись в свои казармы на Захарьевской улице.

В. Н. Звегинцов