ОЧЕРКИ БОЕВОЙ ЖИЗНИ
— 1 —
В конце августа 1914 года, когда Гвардейский корпус преследовал отступавших к реке Сан австрийцев, около города Янов была объявлена дневка. Вблизи этого городка находился обоз, отобранный у отступающего неприятеля. Какие-то части, воспользовавшись отсутствием охраны, организовали паломничество для разглядывания обоза. Затем началось исследование содержимого, а потом и грабеж кофе, сахара и прочего.
Комендантская команда оказалась бессильной. Грабеж был прекращен лично командиром корпуса генералом Безобразовым, выехавшим на место с сотней казаков. Интересно, впрочем, не это, а дальнейшее: по возвращении в штаб генерал Безобразов приказал по тревоге выстроить немедленно все части корпуса на своих биваках в походном снаряжении и произвести перекличку. Затем было получено приказание взять «на плечо» и ждать дальнейших распоряжений. Через два часа последовало распоряжение распустить людей и объяснить им недопустимость грабежа.
Вероятно, это был единственный в военной истории случай, когда целый корпус в назидание и в наказание был поставлен на два часа «под ружье», — единственный случай и в русской и в иностранных армиях во время Великой войны. Этой мере наказания подверглись все части корпуса, независимо от того, насколько близко они находились от взятого обоза.
— 2 —
6 ноября 1914 года, под Пясовой Скалой, 14-я рота отбила атаку 45-го Венгерского и 6-го Боснийского полков, перешла в атаку, отбила попавших в плен егерей 4-й роты и пулеметы и сама взяла в плен 5 офицеров и 284 венгерских солдата. На следующий день, эти пленные под конвоем 2 взвода 11-й роты под командой подпрапорщика Соловьева были отправлены в штаб корпуса. Поздно вечером Соловьев вернулся обратно и представил расписку штаба корпуса на принятие пленных. Кроме того, Соловьев доложил, что он собрал у егерей его взвода деньги и купил на них ветчины, печенья и колбасы для господ офицеров, так как знал что за последние три дня они довольствовались очень скудно. Офицеров тронула такая заботливость их егерей и, оплатив Соловьеву все расходы, они передали половину продуктов егерям его взвода.
Там же (Краковская операция), в декабре 1914 года, на перевязочном пункте тяжело раненный унтер-офицер Соболев сказал доктору: «Ваше Высокоблагородие, не троньте меня, пока батюшка не придет», а когда отец Михаил Добровольский совершил таинство исповеди и причастия, спокойно произнес: «Теперь делайте со мной, что надо».
Так умел умирать русский солдат.
В том же бою подпоручик князь Друцкой 2-й был смертельно ранен и не мог двинуть рукой. Тогда он попросил старшего унтер-офицера Резникова: «Резников, перекрести меня!» Незадолго до этого Резников заботливо уговаривал подпоручика Друцкого не высовываться из-за бруствера, теперь он же и напутствовал своего умирающего офицера в жизнь вечную, осенив его последним в жизни земной крестным знамением.
— 3 —
Подпоручик С. В. Алексеев вспоминает начало боя под Ломжей в феврале 1915 года: «Прислонившись к стволу огромной сосны, несмотря на твердость и холод обледенелой земли, я заснул. Через час, примерно, я проснулся от невероятной тяжести, на меня давившей. Это были солдатские шинели, набросанные на меня, которые меня согрели, но в то же время и придавили. Открыв глаза, я увидел топтавшегося и прыгавшего от холода моего любимого взводного командира старш. унт. оф. Михайлова. Танцуя и махая руками, он и еще несколько егерей согревались, пока под их шинелями отдыхал их младший офицер. Слезы навернулись у меня на глаза. Как радостно было видеть и прочувствовать это простое проявление заботливости доброго русского солдата — крестьянина к своему начальнику. Я мог только сказать: «Что вы делаете в такой мороз?» «А ничего, Ваше Высокоблагородие, мы привычные, а вы вот уж очень молоды… жаль!» И, конечно, в свои 19 лет для многих из них я был «молод».
После Свенцянского прорыва в августе 1915 года, когда, судя по воспоминаниям командира лейб-гвардии Финляндского полка генерала барона Клодта, помещенным в №24 журнала «Финляндец», немцы считали пленение русской гвардии почти свершившимся и Император Вильгельм прибыл якобы в Ковно, чтобы присутствовать при нашей капитуляции, Гвардейский корпус совместно с другими соседними частями вел одновременно и наступательные и оборонительные бои, находясь почти в полном окружении. 5-7 сентября войска, отходившие от Вильно, вели бои фронтом на запад, на север и на восток, так что фронт этой группы был в виде сахарной головы, обращенной острием к северу. Наш полк шел форсированным маршем сначала по глубоким пескам, а позже — по непролазной грязи. 8-10 сентября полк занимал позицию впереди Сморгони, фронтом на запад. Из города, ставшего полем боя, по распоряжению штаба дивизии были выселены все жители, и через несколько часов после начала сражения от Сморгони остались одни обгорелые развалины. Жуткой была картина бегства по Минскому шоссе толпы евреев со своим скарбом, посыпаемых немецкой шрапнелью и подгоняемых разведчиками и конвоем штаба дивизии.
Бой на сморгонской позиции завязался упорный. Город расположен на железной дороге и шоссе Вильно — Молодечно.
По инерции, развившейся с момента Свенцянского прорыва, немцы стремились с размаху свалить остановившуюся гвардию, но их усилия разбились, как волны о скалы. Гвардия оказывала упорное сопротивление и, несмотря на утомление от непрерывных, тяжелых боев в течение месяца, точно выполнила последний приказ Государя Императора: «Ни шагу назад!». Невзирая на все усилия противника, он был остановлен и, по-видимому, отказался от дальнейшего наступления.
11-ое сентября наступило под грохот немецких орудий. Из передовой линии поступают донесения о движении, замеченном у противника. Немцы перебежками накапливаются в лесочках и оврагах, готовясь, видимо, к наступлению на наш левый фланг, примыкающий лейб-гвардии к Московскому полку. Около 10 часов утра методический артиллерийский огонь противника переходит в ураганный, перекидывается ближе к господскому двору Цицин, где поместился штаб полка, и образует огневую завесу. Телефонная связь с боевой линией перебита.
В короткие моменты затишья канонады прорывается треск ружейного и пулеметного огня, перебиваемый криком «ура».
Густыми цепями немцы повели атаку на 3-ю роту, но напрасно: геройского духа не сломило невероятное количество снарядов, падавших буквально на каждую пядь земли. Метким огнем роты, руководимой бесстрашным штабс-капитаном Ильиным, и приданных роте двух пулеметов цепи противника были сметены.
Неудачная атака сопровождалась еще более интенсивным артиллерийским огнем. Подобному огню полк за все время войны подвергался всего несколько раз (19 февраля 1915 г. под Ломжей, 15 июля 1916 г. на Стоходе и 3-7 сентября 1916 г. у дер. Корытница — Свинюхи). Огонь велся по всему участку полка, но особенно по участку 3-й роты, занимавшей гребень, который являлся ключем цицинской позиции. Занятие гребня противником дало бы ему возможность в короткое время достигнуть полотна железной дороги, перерезав наши сообщения, и выйти в тыл 1-й и 3-й гвардейским пехотным дивизиям.
Гребень кипел от беспрерывно рвавшихся на нем снарядов. С наблюдательного пункта штаба полка были видны густые облака разрывов, смешанных со столбами пыли, кусками земли и, возможно, тел павших Егерей. Все это высоко взлетало в воздух и сопровождалось оглушительным грохотом. В яркий, солнечный день это место казалось покрытым тяжелой черной тучей, как бывают окутаны вершины гор перед грозой.
От этого огня рота быстро тает, немцы же настойчиво возобновляют атаки густыми цепями, до восьми цепей одновременно. Но все их усилия были напрасны: до 3 часов дня штабс-капитан Ильин отбил десять таких атак. Рота его сильно поредела, но боеспособности не потеряла.
Чувствуя, что нервы его напряжены до крайности и силы покидают его, мужественный командир 3-й роты, не имея младшего офицера, просил прислать ему помощника или же сменить его. Офицеров в полку было мало и поэтому командиру 4-й роты штабс-капитану Нотбеку 1-му было приказано влить остаток его роты в боевую линию 3-й роты и принять общее командование.
Через несколько времени после смены в штаб полка пришел штабс-капитан Ильин. Всегда веселый, даже повышенно нервный, сейчас он не был похож на себя: зелено-бледный, осунувшийся, с лихорадочно блестящими глазами. Отрапортовав командующему полком о происшедшем на его участке он с разрешения командующего остался тут же, в помещении штаба, отдохнуть и набраться сил. Шатающейся походкой он добрался до угла подвала и мрачно, без слов, улегся. Было ясно, что этот физически сильный человек отдал все, что только мог.
Тем временем немцы опять стали засыпать снарядами атакуемый участок и штаб полка и повели одиннадцатую атаку. Посланный принять роту поручик князь Юрий Оболенский был контужен, не дойдя до роты. Узнав об этом, штабс-капитан Ильин поднялся и доложил командующему полком о своем желании вернуться на боевой участок и немедленно отправился к роте.
Как раз в это время немцы с прежним упорством повели одну за другой две атаки, отбитые с большим уроном. Почти непрекращавшийся в течение целого дня артиллерийский огонь начал затихать. Штабс-капитан Ильин, видя это и обходя уцелевших Егерей, сказал: «Ну, слава Богу, кажется, на сегодня довольно!» и отправился к своему укрытию в расчете на отдых. В этот же момент он упал, обливаясь кровью, тяжело раненный разрывом последнего немецкого снаряда: осколок гранаты засел в правом легком.
Страдный день полка на этом закончился. Немцы больше не пытались атаковать наши позиции ни в этот, ни в последующие дни. Целую ночь они убирали трупы своих погибших солдат.
Егерям дорого стоило их геройство: 3-я рота погибла почти целиком, и командир ее был тяжело ранен; 4-я рота потеряла половину своего состава и в том числе своего командира.
Этим боями закончились бои гвардии под Вильно и Сморгонью и дальнейшее продвижение противника было остановлено. Насколько важны были эти бои, ясно из слов Государя Императора, обращенных лейб-гвардии к Волынскому полку:
«Россия никогда не забудет Сморгони!»
Заканчивая свои воспоминания о Виленской операции, генерал Клодт пишет: «Найдутся талантливые писатели, которые сумеют восстановить события 1915 года во всем их мрачном величии, как они того заслуживают. Я же могу только преклониться перед той бездной героизма, который был проявлен в эти три месяца боев. Вечная память героям! Слава уцелевшим!».
С тех пор прошло 50 лет. Тяжелые условия жизни все больше и больше стушевывают память о подвигах, которых мы не должны забывать, как не должны забывать и тех героев, которые в те дни защищали родину от упорного врага. Мало уже осталось в живых и тех, кто еще помнит Виленскую операцию, которая тогда могла бы окончиться для России трагически. Будем же хоть помнить святые слова покойного Государя!
— 5 —
15 декабря 1915 года недалеко от ст. Волочиск состоялся Высочайший смотр, на котором впервые за время войны вся гвардия в полном составе, все четыре пехотные дивизии и Гвардейский экипаж, были вместе. Государь прибыл с другого смотра довольно поздно, уже начинало смеркаться, и поэтому прохождение церемониальным маршем было отменено. Государь объезжал полки верхом, милостиво благодарил войска за доблестную службу. Погода была холодная, дул сильный ветер. Все обратили внимание на усталый вид и бледное лицо Государя.
Это был последний Царский смотр.
После смотра все командиры отдельных частей и высшие начальствующие лица были приглашены в Царский поезд, к Высочайшему обеду.
После обеда, когда все приглашенные уже расходились в темноте к своим лошадям, около Царского поезда засуетились адъютанты и раздались возгласы: «Командира лейб-гвардии Егерского полка — к Его Величеству!» Генерал Буковский, уже собиравшийся сесть в свой экипаж, спешно вернулся к вагону Государя, недоумевая, что может означать такой необычный вызов. Взволнованный, генерал Буковский ожидал доклада Государю о его возвращении и, когда был позван в кабинет Его Величества, то Государь вышел к нему навстречу и, улыбаясь, сказал ему:
«Простите, генерал, что вернул вас, но под впечатлением сегодняшнего блестящего смотра я чуть было не забыл о поручении Государыни Императрицы передать ее благословение Егерям. Вот этот образ Святителя Николая Чудотворца в знак ее особого благоволения к полку, который она очень ценит и любит. Чехол — собственная Ее Величества работа, для ношения знаменщиком на груди».
И Государь передал генералу Буковскому образ Святителя, старинного письма, в чехле темно-серой замши на зеленой муаровой подкладке, с нашим полковым золотым шитьем. На подкладку Императрица употребила наши полковые ленты от поднесенных Ее Величеству букетов цветов в день нашего полкового праздника. Передавая образ, Государь поручил генералу Буковскому передать полку его привет.
Когда в октябре 1916 года наш однополчанин С. В. Алексеев представлялся Государю Императору по случаю назначения в Собственный его Императорского Величества Сводный пехотный полк, Государь задал ему несколько вопросов, среди которых он спросил: «Знаете ли вы о благословении Императрицы, которое я передал в полк?» С. В. Алексеев ответил, что знаменщик всегда носит благословение Государыни Императрицы на груди.
В. А. Каменский
6. В РЕЗЕРВЕ
Декабрь 1916 года. 1-я гвардейская пехотная дивизия стояла под Луцком. Наш полк занимал участок фронта Бубнов — лес Сапог. На фронте — затишье, лишь изредка пролетит артиллерийский снаряд или прожужжит вражеская пуля и с треском шлепнется о ствол дерева. Стояли солнечные, ясные дни. Первый батальон полка отошел накануне в полковой резерв и разместился в сравнительно хорошо сохранившемся лесу. Офицеры, выспавшись, в хорошем настроении, собрались на обед в офицерском собрании батальона, размещенном в обширном блиндаже. После обеда командир батальона полковник Г. Г. Гиренков и все старшие офицеры уехали кавалькадой в штаб дивизии, к генерал-лейтенанту фон Нотбек — старому Егерю. Его сыновья служили в то время в полку, и старший сын командовал 4-й ротой. Остались одни только молодые офицеры во главе с подпоручиком Вальтер 2-м, в этот день дежурным офицером по батальону.
Воспользовавшись отсутствием старших, молодежь развернулась: вино, дружеская беседа, воспоминания о жизни в Питере, остроты, смех, песни… Веселье было в полном разгаре. Вдруг кто-то стал уверять, что слышит наверху странный шум, как будто строй отвечает на приветствие начальства… «Да перестань, — говорит Вальтер, — тебе померещилось!» Стаканы наполнены опять, запели Вальтеру «чарочку»… Но теперь мы уже все услышали шум наверху. Начались предположения, что это могло бы быть?
Вдруг в блиндаж влетает с совершенно растерянным видом прислуживающий солдат и, задыхаясь, докладывает, что начальник дивизии — в расположении батальона, приближается к собранию и спрашивает командира…
Все сразу подтянулись и во главе с дежурным офицером направились к выходу из блиндажа. Позади остались недопитые стаканы, батарея бутылок, гора окурков в пепельнице, залитая вином скатерть, одним словом — полный беспорядок, а впереди — строгое начальство… Выйти из блиндажа успел лишь Вальтер, все остальные, вытянувшись в струнку, застыли на ступеньках. Хмель как рукой сняло… После рапорта Вальтер доложил, что все старшие офицеры уехали в штаб дивизии, и пригласил генерала зайти в собрание отдохнуть. Стали спускаться в блиндаж. В этот момент, как потом все сознавались, у всех душа ушла в пятки и была одна и та же мысль: что будет, когда генерал увидит в собрании беспорядок и, конечно, поймет, что здесь происходило? Но… кроме стола, покрытого чистой скатертью и коробки конфет, генерал ничего не увидел, а мы не верили своим глазам… Ни одного стакана, ни одного окурка, ни малейшего признака недавнего «кутежа». За какие-нибудь две-три минуты, пока мы встречали генерала, все было прислуживающим убрано без чьего-либо приказания. Любовь к своим офицерам, понимание своих обязанностей побудили его в одно мгновение преобразить офицерское собрание.
Генерал выпил чашку кофе, пробыв у нас не более пятнадцати минут. Довольные тем, что беда миновала, проводив генерала, веселые, мы вернулись в собрание продолжать дружескую посиделку. Были вызваны балалаечники, песенники, и она затянулась до позднего вечера. Пушки по-прежнему изредка грохотали, пули шлепали по стволам деревьев, но ни мы им, ни они нам не мешали… А на утро батальон опять занял первую линию окопов.
7. ПЕРВОЕ ДЕЖУРСТВО
Это был тревожный 1916 год. Молодые офицеры запасных батальонов гвардейских частей, расположенных в Петрограде, назначались в караулы почти что через день. Кроме обычных нарядов по охране дворцов, Государственного банка и других правительственных учреждений, назначались караулы под командой офицеров и на разные фабрики и заводы, где могли быть волнения и забастовки. Все эти наряды были весьма утомительны и неприятны, вызывая постоянное нервное напряжение.
Но, кажется, я никогда так не волновался, как в тот день, когда впервые прочел в приказе о моем назначении дежурным офицером по полку. Уже с вечера, у себя дома, по прочтении приказа, душевное спокойствие было нарушено. Ночь я спал плохо и все думал, как пройдет завтрашнее дежурство. На следующий день, после смены караула и проверки постов я сидел в офицерском собрании в дежурной комнате и тревожные мысли теснились в моей голове: как пройдет дежурство? Все ли в порядке, не забыл ли я что-нибудь сделать? А вдруг раздастся снизу звонок, сообщающий дежурному о прибытии генерала! Успею ли я его встретить, не собьюсь ли рапортом? А что, если приедет не просто генерал как гость в офицерское собрание, а кто-нибудь из высшего начальства или из Великих Князей! Ужас сколько было волнений и тревожного ожидания.
И вдруг, о Боже! Раздался звонок… Мчусь, как угорелый, через столовую, белый зал. С быстротой молнии мысли прорезают мозг: кто? где встречу, на площадке лестницы или на ступеньках? На них неудобно будет стоять при рапорте… С верхней площадки смотрю вниз. Блеснул генеральский погон, но лица не вижу. Сердце стучит, душа ушла в пятки. Сбегаю вниз, до следующей площадки. Остановился, вытянулся, рапортую: «Ваше Превосходительство…» Генерал отнимает мою руку от козырька, улыбается, обнимает меня и говорит: «Рад, Женя, видеть тебя здесь! Смотри же, служи хорошо!» Расцеловались и пошли вместе в столовую, где генерала окружили старшие офицеры, его друзья по полку.
Генерал-майор Петр Андреевич Тихонович, старый Егерь, приехал навестить родной полк.
Он получил назначение в Гельсингфорс, начальником стрелковой бригады, в которой уже раньше командовал полком. Так неожиданно радостно началось мое первое дежурство и так же благополучно окончилось. После этой радостной встречи я никогда больше генерала Тихоновича не видел: он погиб в первые дни революции на улице Гельсингфорса от руки встречного матроса, выстрелившего ему в спину.
Е. Н. Гагарин
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...| Https://dev.simix.pro https://dev.simix.pro внедрение и обучение crm битрикс24. dev.simix.pro |
Похожие статьи:
- №110 Май 1971 г.
- Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
- Военно-историческая комиссия при Гвардейском Объединении. – В.А. Каменский
- ТАВРИЧЕСКИЕ ГРЕНАДЕРЫ. – В. Н. Биркин
- Письма в Редакцию (№114)
- Письма в Редакцию. – Юрий Солодков, А. Хохлов
- №115 Март 1972 г.
- Лана-Орлау. – В. П.
- Братские могилы Симбирцев. – В.Н. Лукин
Loading ...