ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Эти мои воспоминания не являются каким-нибудь исследовательским трудом. Это просто воспоминания ротного командира о первых днях войны и о боевых действиях одного из полков 25-ой пехотной дивизии, входившей в состав 3-го армейского корпуса, командиром которого был генерал Епанчин. Кто читал в во­енной литературе описание вторжения наших войск в Восточную Пруссию, тот наверно обра­тил внимание, что там часто упоминается 3-ий армейский корпус, который сыграл большую роль в боевых действиях в Восточной Пруссии. Как пишет Керсновский в своей книге «Исто­рия Русской Армии», 3-ий армейский корпус послужил как бы осью в событиях в августе 1914 года.

Наш полк перешел границу в Вержболово. Граница между Россией и Германией обознача­лась полосатыми столбами с изображением, на нашей стороне, двуглавого орла, а с немецкой — тоже орла, но уже одноглавого. Вдоль границы протекал не то ручей, не то искусственная ка­нава с проточной водой. Через канаву был пе­рекинут мост, на котором стоял жандармский караул, контролировавший посторонних лиц.

По плану мобилизации полк наш выходил на фронт на четвертый день. О том, как прошла у нас мобилизация, уже много писалось. Попол­нение в наш полк начало прибывать на второй день после объявления мобилизации. Тут я дол­жен отметить некоторую несообразность в смы­сле пополнения полка. Пополнение мы получи­ли для нас отличное. Больше чем на 50% все это были латыши, и большая часть из них бы­ли старшими унтер-офицерами из полков гвар­дии, которые пробыли в запасе один-два года и службу помнили. Моя 1-ая рота получила 150 человек пополнения и из них 50 человек были унтер-офицеры. Всех этих унтер-офицеров пришлось поставить в строй рядовыми, так как в роте были свои, кадровые, унтер-офицеры и ефрейтора. Как составлялось расписание по­полнения, не понимаю. Почти все эти унтер- офицеры и ефрейтора погибли на полях Восточ­ной Пруссии. А ведь это был драгоценный ма­териал, который можно было бы использовать на командных должностях. Службу они еще не забыли. И народ это был в высшей степени ак­куратный, дисциплинированный и хозяйствен­ный.

Легко сбив передовые немецкие части, полк вошел на территорию Германии. До Гумбинена шли небольшими боями. Немцы долго не за­держивались и быстро отходили под нашим на­жимом. Немецкое население не ожидало, что русские войска войдут так легко и быстро на их территорию. Жители уходили так поспешно, что бросали свои дома и хозяйство нетронуты­ми. При занятии какого-либо городка или фер­мы, можно было видеть, войдя в дом, топящу­юся плиту, на ней кипящий суп, кофейник с выкипевшим кофе, а в духовке — обязательно картофель. В одном доме я нашел оставленные на столе карты и лист бумаги, разлинованный для преферанса: мы помешали им докончить пульку. Скот, птица, все оставлялось жителя­ми. В дымовых трубах на чердаках домов были устроены коптильни для мяса и колбас. Об этом быстро узнали наши солдаты и не пропускали эти коптильни без внимания. В кладовках были запасы муки, сахара, банки с вареньем, связки лука и т. д. В домах находили сигары, табак. Что можно было есть, пить, курить, солдаты могли брать свободно. Переменить белье — также, так что скоро все переоделись в немецкое. Портян­ки у большинства были шелковые, но они ока­зались неудобными и их скоро опять заменили полотняными. Но брать какие либо вещи стро­го запрещалось. При осмотре вещевых мешков, если у солдата находили что либо взятое не из белья и еды, а какую либо вещь, то он строго наказывался, а вещь выбрасывалась. Немцы очень любили своего «Кайзера», портреты его были всюду. Они были вышиты на полотенцах, были на фарфоровых трубках для курения, на кружках, из которых пьют кофе. Я уже не го­ворю о портретах, висевших на стенах во всех помещениях.

Вся рота курила вонючие немецкие сигары. И вот однажды, во время ночного перехода, ко­гда к роте подъехал командир полка, полковник Гунцадзе, он невольно выругался: «Ну же и вонь развели, черти, не продохнешь!»

На дневках все солдаты учились кататься на велосипедах, которые немцы оставили в сво­их домах. На полях ходили стада прекрасных молочных коров. Их также наши молодцы ис­пользовали и пили молока до отказа. Ротную кухню не было смысла топить, так как приго­товленный обед никто не брал, за исключени­ем лентяев. Каждый варил себе куриный суп. жарил гусей и т. д. Когда же в ротной кухне сварили борщ из свинины и мясная порция бы­ла более фунта, то мало кто хотел есть этот обед. Полковник Богданович, в своей книге «Вторжение в Восточную Пруссию», пишет, что 2-ая армия генерала Самсонова очень голодала. У нас же было наоборот: объедались.

Восточная Пруссия очень благоустроена. Вся она изрезана шоссейными и железнодорожны­ми путями, причем на шоссированных дорогах одна лишь половина каменная, другая же половина дороги — земля, для сбережения ног лоша­дей. На каждом перекрестке стоят «указатели», куда идет дорога и сколько километров до бли­жайшего города, фермы и, вообще, населенно­го пункта, и как этот пункт называется. Поля обработаны и везде осушительные каналы. Все огорожено колючей проволокой, которая силь­но мешала при наступлении.

Бой у Сталупенена не был особенно силь­ным. После этого боя немцы оторвались от нас. Мы продолжали наступление на Гумбинен. До Гумбинена шли как на маневрах. Но под Гумбиненом разыгрался сильный бой. Немцы вве­ли в бой тяжелую артиллерию. Впечатление неприятное: выстрела не слышно, а вдруг перед вами что то взрывается с сильным грохотом, поднимается фонтан земли с черным дымом, и осколки пролетают над головой. Но мы скоро привыкли и к этому. Достаточно лечь на землю, как над вами с звуком подобным гудку автомо­биля летят осколки. Поражаемость от этой ар­тиллерии была небольшая.

На участке нашей 1-ой роты был двухэтаж­ный каменный дом. Немцы, как они это умеют, быстро приспособили его к обороне. Поставили в верхнем этаже пулеметы, внизу — стрелки. Потери мы несли от них. Но скоро дом был по­дожжен огнем нашей артиллерии и все, нахо­дившиеся там, погибли. Бой под Гумбиненом был упорный, но все же немцы отступили, оставив своих убитых и раненых. Наш полк также понес чувствительные потери. Убитыми и ранеными выбыло из строя 14 (кадровых) офицеров и около 360 нижних чинов.

На следующий день, полк продолжал свое наступление в направлении Кенигсберга. Сле­дующий большой город, Инстербург, был взят без боя. Вступали в Инстербург в колонне, даже без мер охранения. Полковая команда развед­чиков осветила местность впереди: немцев ни­где не было. В Инстербурге осталось много жи­телей, которые высыпали на улицу при нашем входе. Когда мы вошли на главную улицу, я, как командир 1-ой роты (с 24 августа 1914 года я командую ротой за ранением ротного коман­дира, капитана Фролова), шел в голове колон­ны. И, вот, когда мы шли по главной улице, то какие то жители немцы разбили большое окно магазина и оттуда стали приносить нам пиво, шоколад, печенье и еще что то, не забывая, при этом и себя. К себе тащили все. Впоследствие, ограбление этого магазина было приписано «русским дикарям», хотя у нас ни один солдат не вышел из строя при прохождении города.

После занятия Инстербурга продолжали на­ступление на Кенигсберг. Наступление шло спокойно. Маленькие перестрелки с кавалерийскими разъездами, и противник быстро уходил. Так подошли мы к Кенигсбергу.

Полк расположился против крепости, вне досягаемости огня крепостной артиллерии. Бы­ло выставлено сторожевое охранение. Правее нас было выставлено сторожевое охранение другого полка. Охранение было необходимо, так как из крепости иногда выходили кавалерий­ские части и обстреливали нас. Пришло прика­зание разведать подступы к крепости. С коман­дой разведчиков в количестве 5 человек, я по­шел сам на разведку, младшего офицера у ме­ня не было. Подобрался по вырубленому лесу очень близко к первому форту. В бинокль мож­но было ясно рассмотреть передовую позицию немцев. Перед фортом протекала река, доволь­но широкая (кажется — Алле), дальше подни­мался берег, без единого кустика, до окопов пе­ред фортом. Окопы были заняты пехотой, вид­ны были немецкие каски, а офицер ходил по­верху, что то показывая в нашу сторону. Без артиллерийской подготовки нечего было и ду­мать взять эту крепость. Сняв кроки, написал донесение и стали возвращаться домой; по до­роге попался один богатый помещичий дом, Дом был брошен, и даже дверь не была заперта. Мы вошли в дом. Ничего не тронуто, в столовой — стол с неубранной посудой. Завтракали не­давно. Под столом лежит громадный породи­стый бульдог. На конюшне много лошадей и се­дла. Взял себе одну кобылу с седлом. Эта ло­шадь долго мне служила в походах.

Возвращаясь назад к роте, я, к моему вели­кому удивлению, встретил колонну одного из полков 56-ой пехотной дивизии. Дивизия эта была второочередной, пополненной запасными. Каждый из солдат этой колонны, кроме своего обычного имущества, то есть — вещевого меш­ка, шинели, винтовки, палатки, 250 патронов, нес по большой охапке соломы. Заинтересовав­шись, что это такое, спрашиваю: «Куда это вы, земляки идете?» «Так что крепость идем брать», «а солома то вам зачем?» «А на ней поплывем через реку».

Мне показалось, что я ослышался, так абсурдно это звучало. Еще в купальных тру­сиках можно было бы переплыть реку, а тут — шинель и грузу каждого около полутора пу­дов. Какая дикость! Конечно, из этого предпри­ятия ничего не вышло, солому бросили, а сами побежали назад, так как немцы встретили их пулеметным, ружейным и артиллерийским ог­нем. Кому такая дикая мысль могла придти в голову? Первоклассную крепость такими сред­ствами взять нельзя.

Стоять в сторожевом охранении было спо­койно. Немцы показывались редко и их сейчас же отгоняли огнем. В один прекрасный осенний день, я решил осветить немного местность перед нашим участком. Тем более, что на соседнем участке было нападение кавалерии и был убит один солдат, вышедший за линию сторожевого охранения. Взяв опять пять человек солдат, по­шли вперед. Зашли довольно далеко. Уже неда­леко первый форт. Никого не встретили. Воз­вращаясь назад, увидел, что в километре от нас вслед нам идет около эскадрона кавалерии. От кавалерии не уйдешь! Решаю дать бой. На счастье, недалеко от нас оказалось кладбище с каменным забором в рост человека. Эскадрон еще далеко. Спрятались за забор и ждем, когда немцы подойдут ближе, чтобы открыть огонь. Подошли к нам шагов на 250, но огня мы еще не открывали, надо подпустить ближе. Но тут, на нашу беду, показался какой то «Гаврилыч» (так называли донских казаков). У него была целая связка гусей, перекинутых через плечо, он вез их из ближайшего хутора. Как немцы увидели его, сейчас же повернули кругом и галопом — уходить! Тут скомандовал я огонь. Немцы еще прибавили ходу, но мы все же успели убить одно го унтер-офицера и одного солдата и лошадь. Солдат, у которого была убита лошадь, быстро соскочил с нее и, хотя эскадрон шел галопом, все же схватился за луку седла одного солдата и так, влекомый лошадью, ускакал. Взяли двух лошадей. По документам это был 3-ий Кенигсбергский Кирасирский Регимент (полк). Очень хороши были конские попоны. Одна служила мне одеялом долгое время, широкая и теплая. Вооружены были немецкие кирасиры карабина­ми, пиками и длинными палашами в заржав­ленных железных ножнах. На головах у них были железные каски, формой похожие на те, какие у нас носили пожарные.

Никто нас не преследовал и мы благополуч­но вернулись на заставу. А ведь там был целый эскадрон, а нас всего пять человек! А наш «Гав­рилыч», который так напугал немцев, тихонь­ко, рысцой, проехал за наше охранение и гусей не бросил, хотя и видел немецкий эскадрон.

Наконец, наша спокойная жизнь кончилась. 2-ая армия генерала Самсонова была разбита. Наша 1-ая армия генерала Ренненкампфа могла быть обойдена с тыла. Пришел приказ отходить на линию Немана. Если на переход от границы до Кенигсберга мы употребили 16 суток, то от Кенигсберга тот же путь проделали в три дня, причем шли только с наступлением темноты, до рассвета. Ночью немцы нас не трогали, но с наступлением дня немецкая спешен­ная кавалерия атаковывала нас, а конные батареи открывали огонь. Полк разворачи­вался в боевой порядок и происходил бой до вечера. Вечером продолжали движение. Обозы 1-го и 2-го разряда ушли вперед, кухни пищи не подвозили. Чем питались мы эти трое суток? Чем Бог послал, ели зеленые яблоки, репу, морковь, сырую картошку, все, что находили в ого­родах. Воды в колодцах не было, все они были вычерпаны. На дне была лишь жидкая грязь. Идти трое суток с боями, не пивши, не евши и не спавши, было весьма тяжело. И, когда на ночном переходе, пройдя 50 минут, делался при­вал на 10 минут, то моментально весь полк ло­жился на землю и засыпал. При моей роте бы­ло знамя. У знамени стоит часовой. Не спят ко­мандиры рот, батальонов, полка. Не спят фельд­фебеля. По прошествии 10 минут команда: «Шагом марш!» Сколько трудов стоило офице­рам и фельдфебелям поднять всех и продолжать движение. Но люди шли. Лошади же отказыва­лись. Моя лошадь не желала идти и когда я са­дился на нее, она просто ложилась. Пришлось бросить ее. Но не бросил ее мой вестовой, остался с ней, напоил ее водой, покормил, дал немного отдохнуть и на другой день догнал нас. Вообще каша была большая и не только у нас, но и у немцев.

30 августа, чудный осенний день, но какой то туман в воздухе. Уже два часа, как мы идем утром по шоссе. Так в одном километре парал­лельно нам идет какая то колонна. Все ее ви­дят, но что сто за колонна, никто не знает. Мой ротный фельдшер — большой любитель вело­сипедной езды, вел сзади роты велосипед. Гово­рю ему, «поезжай, узнай, кто это идет!» Не успел фельдшер доехать до колонны, как там раздался выстрел. Летит мой фельдшер, что есть духу назад, «немцы, Ваше Благородие!» «Ну, а ты как?» «Ранили меня в зад». Немцы узнали, что рядом с ними русские, сейчас же вылетел эскадрон, а за сараем встала конная батарея. Немцы стали близко от нас, коней оставили за домом, а сами рассыпались в цепь, встали с ко­лена на удивительно ровных интервалах и от­крыли по нас огонь. Это для нас неопасный про­тивник. «Часто начинай, 1-ый взвод!» и немец­ких кавалеристов смело. Но тут открыла огонь батарея по шоссе, где шли части нашего полка и Мортирный дивизион. Наш полк прошел бы­стро, занял опушку леса, так около полукило­метра от нас, мортирная батарея прошла на ры­сях быстро, но одно орудие, благодаря ротозей­ству ездовых, попало в канаву и не могло сдви­нуться с места. Немцы, видя это, открыли ура­ганный огонь по этому орудию. Прислуга попря­талась под мост, а бедные кони стояли в обла­ках разрывов и пыли. Но удивительно удачно, не было ни одного попадания в орудие и не бы­ла ранена ни одна лошадь. Когда огонь немного стих, я послал одно отделение, чтобы вывезти это орудие. Все это было сделано, вытащили мортиру на шоссе, появилась артиллерийская прислуга и благополучно пошла к своей бата­рее. Немцы очень осторожно держали себя и в наступление не переходили. Там была спешенная кавалерия, «Гусары смерти». Когда они рассыпались в цепь, то ясно были видны их высо­кие гусарские шапки с черепом и костями на­крест. Когда орудие было вывезено, и мне мож­но было отходить к полку. Оставив один взвод как прикрытие, вся рота по канавам спокойно отошла к полку, а затем — и взвод прикрытия. Потери от огня все же были, но не в моей роте. У меня был ранен только фельдшер, да и то — легко.

Продолжали дальше отход к Неману. Наша кавалерия нас не прикрывала. К нашей боль­шой досаде, кавалерия генерала Хана-Нахичеванского, пока днем мы вели бой, уходила дале­ко в тыл и там становилась биваком. Отбив не­мецкие атаки, мы шли дальше и через некото­рое время подходили к биваку Хана-Нахичеванского. Горели у них костры, что то варилось, они отдыхали. И как только показывалась го­лова нашей колоны, костры тушились, разда­валась команда «седлай!», «по коням!», «справа по три, рысью марш!». Кавалерия уходила впе­ред нас, а мы, утомленные, голодные, еле та­щившие ноги, должны были освобождать шоссе для прохода кавалерии и идти по обочинам и канавам. На рысях уходила в тыл наша кавале­рия, вместо того, чтобы прикрывать наш отход и дать нам маленькую передышку. Нервы были напряжены, три ночи без сна давали себя чув­ствовать. Люди стали нервничать. Когда мне пришлось идти с тыльной заставой,, был мо­мент — раздались какие то выстрелы и затем крик «кавалерия!» и вся застава моя открыла огонь по направлению выстрелов. Но какая это была стрельба, куда то вверх! Больше всего ме­ня удивил один пожилой солдат из запасных, который стоял против кирпичной стенки и вы­пускал обойму за обоймой в стенку. Осколки кирпича так и летели во все стороны. Когда я крикнул ему чтобы он прекратил стрельбу, он только посмотрел на меня безумными глазами и продолжал стрелять. И только отеческое вну­шение привело его в нормальное состояние. В таких случаях очень помогают сильные выра­жения. неупотребляемые в печати. Психология простого человека такова: «ротный ругается, значит — ничего опасного нет» и человек успо­каивается.

При отходе пришлось проходить через какой то небольшой город. Ночью. Кажется — Велау. Около одного дома я увидел большую толпу солдат. Все двигалось вперед, а они стояли и громко разговаривали. Заинтересовавшись, в чем дело, взяв с собой двух человек, я пошел туда. Оказывается, в подвале дома винный пог­реб. Спустившись в погреб, я увидел жуткую картину: весь пол был залит вином и коньяком, в лужах вина лежало 3-4 мертвецки пьяных на­ших солдата, но были там и трезвые, цедящие в свои котелки и баклажки вино. Всех из погреба выгнали. Все бутылки были перебиты и из бо­чек вино выпустили на пол. Лежащих пьяных оставил лежать. Не было ни времени, ни средств вытащить их оттуда. Правда, не все бу­тылки перебили, три бутылки красного вина я взял с собой. Дал на патронную двуколку под ответственность ездового.

Вино это очень пригодилось в дальнейшем. В одну душную, пыльную ночь, когда мы про­должали отход, подъезжает командир полка и спрашивает, нет ли глотка воды? Говорю, что воды не, а вот, если хотите, то стакан красного вина могу предложить. «Что, смеешься надо мной?», говорит командир полка. «Никак нет, вот — извольте!». Вестовой принес бутылку ви­на, налил ему в железную кружку. Выпил он и говорит «Ну, спасибо, прямо таки воскресило меня!». Воды нет, а наш солдат всегда пил мно­го воды. И в дальнейшем, когда я видел, что кто либо из солдат выбился из сил, я давал ему не­много вина и это очень поддерживало силы. Прослышали другие офицеры, что у меня есть вино и началось паломничество: «Дай хоть гло­ток!». «Нет, друзья, могли сами о себе побеспо­коиться, в одинаковых условиях мы находи­лись!».

Таким путем дошли мы до Немана. Там оста­новились. К нам приезжал генерал Реннен­кампф, объезжал позицию полка и благодарил за боевую работу. На позиции около Немана простояли недолго и скоро полк опять перешел в наступление в Восточную Пруссию, но уже в другом направлении, на гор. Гольдап-Роминтен. Знаменитый Роминтенский лес, место охоты кайзера Вильгельма. Около 10-12 квадратных, километров окружено колючей проволокой. Устроены всюду дорожки, кормушки для сена, чтобы в зимнее время кормить зверей. Выруб­лены искусственные полянки, а вокруг них сто­ят вышки, закрытые со всех сторон. Устроены бойницы. И вот, когда загонщики выгоняли зве­рей на эту поляну, то с этих вышек звери уби­вались. Это, конечно, мало похоже на охоту. Больше на убийство. В лесу стоял красивый охотничий дом, вернее — замок. Прекрасно от­делан внутри. В главном зале все стены были украшены рогами убитых зверей. Под каждой парой рогов была надпись, кто и когда застре­лил зверя. По большей части были надписи с именем кайзера Вильтельма. В этом лесу нам с братом удалось убить двух оленей. Мясо пошло на офицерскую кухню. Гуси и куры уже кончились, всех поели. Так что были рады и оленьему мясу. Замок был в полном порядке, ничего не разрушено. Хотя наши части и побы­вали там. Так что в особом варварстве солдата того времени обвинять нельзя.

На Рождество 1914 года полк экстренно был переброшен под Варшаву. Там в то время шли упорные бои на реках Бзуре и Равке, у дере­вень Болимов, Боржимов, Воля Шидловская. Бои там были жестокие. Теперь кавалерийские части работали с нами другие, при нас была отдельная бригада, входившая в наш 3-ий ар­мейский корпус, полки 16-ый гусарский Иркут­ский и 19-ый драгунский Архангелогородский. Об их боевой работе много писать нечего, так как в то время шла позиционная война. Но все же пришлось быть свидетелем двух атак в дальнейшем, когда были атакованы немецкие эскадроны. Атаки были блестящи, но и потери порядочные.

О том, в каких условиях происходили бои в Восточной Пруссии и под Варшавой, может служить показателем то, что за первый год войны через мою 1-ую роту прошло около 3.000 солдат и 2 офицера. Не могу не отметить и ра­боту нашей артиллерии. Настолько она хорошо стреляла, что вообще по меткости и скорости она была на первом месте среди всех союзных армий. Сколько случаев выдающейся храбро­сти наших артиллеристов можно вспомнить. Опишу один: наш батальон ведет наступление. Немцы заняли железнодорожную насыпь. Поле ровное. Несем потери от их огня. Вдруг на пол­ном карьере вылетает 2-ая батарея 25-ой артил­лерийской бригады. Впереди на коне командир батареи, капитан Гашкевич. Команд не подает­ся, немое учение пригодилось. Командир бата­реи обнаженной шашкой подает команды. Стро­ят веер. Полным карьером передки уходят. Ко­манда «беглый огонь по насыпи!». Немцы были так этим поражены, что даже не стреляли. По­сле пятиминутного беглого огня, пехота в ата­ку. Немцы не выдерживают и бегут. Заняв на­сыпь, расстреливаем бегущего противника. За­дача исполнена. Железная дорога занята. Про­тивник уходит.

Много писалось о том, как генерал Реннен­кампф подготовлял свой Виленский округ в мирное время и труды его не пропали даром.

А. Невзоров

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Конная атака 14 августа 1915 г. под господским двором «Жмуйдки». – Игорь Черкасский
• ТАВРИЧЕСКИЕ ГРЕНАДЕРЫ. – В. Н. Биркин
• Хроника «Военной Были» (№114)
• Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
• «Гебен» был на русских минах 16 октября 1914 года. – А. Н. Пестов
• Российские солдаты. – Полковник Попов
• Как английские коммерсанты помогали Германии во время первой великой войны. – И.И. Бобарыков
• Кадетский корпус в Сараево. – А. Г. Невзоров
• О прапорщиках производства 1 июля 1914 г. – В. Бастунов