Наш полк… Дружная семья, как и все полки русской Императорской армии.
В дальнейшей своей службе, в штабах, я уже не встречал такой сплоченной, тесной семьи. Исключение составляли,” быть может, штабы дивизий, где офицерский состав был более однородный: он пополнялся из полков своей же дивизии и офицеры поддерживали тесную связь со своим полком.
На войне полк сильно пострадал. В первых – же боях, на австрийском фронте, полк потерял убитыми 38 офицеров, половину своего офицерского состава. Он выполнил свой долг.
В мирное время, в полку жили скромно. Только в торжественных случаях, появлялись мартини, глинтвейн и крюшон, заканчивали кофе с ликерами, а затем — опять «зажимались». Более состоятельные офицеры старались не выделяться из общей массы, менее обеспеченной в материальном отношении. Вообще в полковой офицерской среде не было принято говорить о деньгах и о «политике». Служили за честь мундира, а политикой — занимались штатские, деньгу делали — коммерсанты. Все было так просто и так ясно.
Солдаты, большей частью, крестьянские дети, смотрели «в корень» и были настроены более «материалистически», но, в общем, довольствовались тем, что получали от «казны». Было мало таких счастливцев, что могли позволить себе роскошь сообщить своим родителям, что, дескать, «потерял прицельную линию, немедленно пришлите три рубля» или «уронил на пол и разбил траэкторию» за что нужно «вернуть казне пять рублей». Если деньги приходили — пировала вся рота.
Офицеры вели замкнутый образ жизни и ориентировались на Офицерское Собрание. Товарищество, в лучшем смысле этого слова, процветало. Офицеры были носителями и блюстителями традиций своей части, являлись живым олицетворением ее истории и ревниво оберегали честь своего полка. Полк же был родная стихия, весь смысл жизни строевого офицера.
Подчас, офицеры казались взрослыми детьми и сами себя смешили. Так, был в полку капитан Агамальянц. Красавец мужчина, черные, как смола, шевелюра и борода. Его, почему-то, называли «рыжий». Или, например, строевые занятия в роте капитана Заволоцкого, Александра Федоровича. Рота отчетливо марширует. Заволоцкий грозными очами «поедает» свое детище и зычным голосом подсчитывает такт. Рота безукоризненно держит равнение и идет в ногу, только юный подпоручик Л., по совершенно непонятной причине, временами не улавливает такт, приводит в смущение всю роту и вызывает неудовольствие своего командира. Раздается грозный оклик ротного командира :
— Отставить! Рота, стой! Кадриль танцуете и сбиваете ногу их Благородию!
Нужно принять во внимание, что Александр Федорович был известен в полку как зубоскал, почему его и звали «Canià» с ударением на последнем слоге.
В то время, я был очень молод и тоже отличался. В полк прибывали, для повторного обучения, запасные старших возрастов. По утрам, когда я приходил в роту, то обыкновенно здоровался со своими бородачами: «Здорово, ребята!» и мои «ребята», дружным хором отвечали «здравия желаем» и ухмылялись в бороды. Тогда, я ровно ничего не понимал — почему они смеялись? Теперь, когда мне стукнуло 77 и когда я вспоминаю свою молодость, — я понял.
Мой первый ротный фельдфебель был Иван Макарович, старый служака, убеленный сединами, отец роты, которая являлась для него второй семьей. Хотя я и был для него «господин поручик», тем не менее, он обращался со мной как со своим сыном, знакомя меня с не- писанной армейской мудростью и психологией и душой солдата.
А наши унтер-офицеры!… Орлы!… «Дает ногу» — земля трещит да и подметка тоже, к ужасу ротного командира. Как они любили обучать новичков, особенно вольноопределяющихся, да еще с высшим образованием… «Подбери живот. Подними плечи… Грудь вперед и выше голову! Это вам не университет…».
И, действительно, это был не университет. Один из этих вольноопределяющихся, весьма добродушный по внешнему виду, но большой остряк, как-то сказал мне, в шутку: «Если бы я знал, что в армии господа унтер-офицеры обращают такое внимание на высшее образование, я бы не поступил в университет».
А солдаты!.. Один лучше Другого. Но, сказать правду, по праздникам они немного скучали, все-таки — три года службы… Один из молодых капитанов, предложил, для развлечения солдат в свободное время, ввести игру в футбол, но ротные командиры запротестовали: «подметок не наберешься», говорили они. А, известный уже вам, капитан Заволоцкий сердито от всей души, сплюнул и презрительно процедил сквозь зубы: «вы бы им еще и соску дали». Заволоцкий сам прошел суровую солдатскую школу и не признавал никаких поблажек ни на службе, ни вне.
Тяжелый вопрос для полка был о пополнении его офицерами в случае войны и мобилизации. При мобилизации, часть кадровых офицеров полка уходила на формирование высших штабов, армейских, корпусных и дивизионных обозов, этапных батальонов и тому подобное. С большим беспокойством, командир полка смотрел как, без боев, таял кадровый офицерский состав полка. В полку начиналась чехарда, с уходом части штаб и обер-офицеров, производилась перегруппировка командного состава полка. На место убывших кадровых офицеров, прибывали прапорщики запаса. Большею частью, то были пожилые люди, с положением в обществе и на частной службе, с большим жизненным опытом. В полку они, зачастую, попадали под начало юных подпоручиков, которым они годились в отцы. Создавалось ненормальное положение, остро ощущаемое обеими сторонами.
Не проще-ли было бы назначать офицеров запаса в тыловые учреждения? Тогда полк выступил бы в поход с полным кадром офицеров мирного времени и этим сохранился бы боевой потенциал полка. Перед войной 14 года, были сделаны некоторые улучшения в системе пополнения полков офицерами запаса. Последние, в мирное время, отбывали учебные сборы, производились в следующие чины, но — все же это была полумера. Уход кадровых офицеров и ослабление этим боевого потенциала полка — оставались неизменными в ущерб интересам полка и общего дела.
В полку я еще застал старых офицеров, произведенных в первый офицерский чин из вольноопределяющихся и зауряд – прапорщиков. Много каши съели они из полкового котла, прежде чем добрались до первого офицерского чина. Их сразу можно было узнать по походке, они долго носили винтовку на левом плече и потому, по старой привычке, носили левое плечо выше правого. То были старые служаки, для коих — жизнь была служба и служба — жизнь. С 7 утра и до 9 вечера, они проводили время в казармах. Когда наступали праздники или по воскресеньям, они не знали что с собой делать. Некоторые не выдерживали и уходили в свои роты, пересчитывать и пересматривать обмундирование и снаряжение, к величайшему неудовольствию своего фельдфебеля. Они командовали ротами по многу лет и, когда уходили в отставку, то плакали при расставании, как дети. И солдаты жалели, когда уходили такие отцы-командиры.
А командовать ротой было нелегко. Недаром, командиру роты, в армейской пехоте, было присвоено не особенно лестное прозвание — «водовозной клячи». Прошли «золотые денечки», когда ротный командир появлялся в роте один раз в месяц. Тогда, для роты, это бывал настоящий праздник. За три-четыре дня до появления ротного командира, рота начинала готовиться к встрече. Все вымывалось, выскребалось, вычищалось, словом, все блестело чистотою, как на хорошем военном корабле. Рота была готова предстать пред светлые и проницательные очи своего командира.
Ушло в область предания то время когда командир полка, старый вояка, отломавший походы и видевший виды, неохотно расставался с казарменным двором, где происходили строевые занятия: солдаты «печатали с носка» и лезли из кожи, усваивая учебный шаг. С тоскою в очах, старый боевой солдат, у которого частенько хромала «письменность», отправлялся в полковую канцелярию, где его ожидала груда бумаг с приказами, денежной и материальной отчетностью, с нахлобучками со стороны высших начальников и т. п. Все тщательно подготовленное к докладу полковым адъютантом.
Командир полка садился за свой письменный стол и углублялся в чтение служебных бумаг. Временами, он натыкался на что-либо ему непонятное. Тогда он начинал ерзать на стуле, переворачивал бумагу во всех направлениях, наконец, не выдерживал и обращался к полковому адъютанту:
— Владимир Владимирович, ничего не понимаю! Что это такое? Мы пишем или нам пишут?
И полковой адъютант, матерой поручик, съевший «собаку» на своем деле, объяснял своему маститому командиру, что «не мы пишем» и что «не нам пишут», а что это циркулярное предписание высшего штаба, для всеобщего сведения. Командир полка, с облегчением, вздыхал, вытирал пот со лба, откладывал в сторону пресловутую бумагу, успокаивался и принимался за следующую. По окончании доклада он, с нескрываемым удовольствием, расставался с полковым адъютантом, оставлял канцелярию и возвращался на казарменный двор, где он чувствовал себя «в своей тарелке».
Молодые офицеры из военных училищ — это было уже не то. Они покидали казарменный двор без всякого сожаления. Они много читали, посещали литературные вечера. Сами читали доклады на военные темы. Интересовались общественной жизнью, бывали в театрах, кино и т. п. Не пропускали и танцевальные вечера. Вообще, они «не скучали», как уверяли всезнающие «воинские писатели», то- есть полковые писаря.
А «воинские писатели» принадлежали к мозгу полка, ибо они принимали участие в издании ежедневной полковой газеты или полкового приказа. В нем, как в зеркале, отражалась вся внутренняя жизнь полка. Полковой приказ был «святая святых», своего рода, библия. Многие старые офицеры, принципиально, кроме полкового приказа, уставов и «Русского Инвалида» ничего не читали.
Хозяйственную часть полкового приказа редактировал делопроизводитель по хозяйственной части полка, военный чиновник или «делопуд», как его, опять-таки в силу своей необузданной фантазии, называли господа офицеры. А между тем, «делопуд» была «персона грата» в полку, ибо, в своих руках он держал ключи материального благополучия всего полка. Канцелярия «делопуда» представляла собою огромную комнату, заваленную бумагами и загроможденную столами всех размеров, полками и т. п. На них лежали стопы бумаги, сотни книг с приказами, приказаниями, законами, для различных справок. В интервалах между книгами и журналами, как бы из- за брустверов, вышиною в аршин, мелькала голова «делопуда», в буквальном смысле слова, утонувшего в этом царстве бумаги, чернил, скрипа перьев и треска пишущих машинок.
К сожалению, наше молодое поколение очень мало интересовалось полковым приказом. Разве только, когда найдет бессонница, — вытащишь какой-либо старый залежавшийся номер полкового приказа и начнешь читать его, чтобы скорее уснуть.
Дисциплина в армии была суровая, служба тяжелая, зачастую, она требовала напряжения всех сил, но, товарищество и неисчерпаемый запас юмора облегчали тяжесть несения этой службы. Офицеры с честью выходили из всякого положения, в кои попадали при выполнении своих обязанностей или в кои их, иногда, ставило старшее начальство.
Был смотр. Ожидали нового командира бригады и офицеры выстроились на правом фланге полка, для представления генералу. Последний обходил шеренгу и здоровался за руку со всеми офицерами. Последним в шеренге был подпоручик Гротенгельм, павлон, то есть юнкер Павловского военного училища. Генерал от рукопожатий устал и, посмотрев на смиренного вида подпоручика, протянул мизинец правой руки. Нисколько не смутившись, подпоручик, в свою очередь, протянул навстречу мизинец своей правой руки. Оба мизинца, генеральский и подпоручика, потерлись друг о друга и мирно расстались.
Был другой смотр. Строй обходил начальник дивизии генерал Подвальнюк, герой сербско-турецкой войны 1876 г., сподвижник генерала Черняева, георгиевский кавалер, страх и трепет всей дивизии. По окончании смотра, генерал отправился в казарму 16 роты капитана Великотного, отличного офицера и прекрасного товарища. Начальник дивизии «гремел». Он снял со стены какой-то список в рамке и начал изучать его. Случайно, список оказался не подписан ротным командиром. Генерал озверел и треснул его об пол. Капитан Великотный молча подошел к генералу, составил каблуки, нагнулся, приподнял список и хватил его ногой, с такой силой, что список подлетел к потолку, описал траэкторию через все ротное помещение и, с треском, через окно, вылетел на полковой двор. Генерал и капитан, молча, посмотрели друг другу в глаза и. также молча, генерал оставил ротное помещение.
Генерал Подвальнюк был из числа «трынчиков», о коих речь будет ниже. К молодежи он относился скептически и с предубеждением. Генералу казалось, что субалтерны легкомысленно относились к «муштре» и душою и телом не слились со строем.
Дабы убедиться насколько субалтерны знают свои взводы, генерал приходил в роту, ставил поручика спиной к строю и приказывал:
— Вызывайте солдат по фамилиям, в том порядке, как они стоят в строю.
Понятно, что редко кто мог сделать это безошибочно и тут разыгрывались самые курьезные сцены, на общее веселье всей роты. Но, нет такого положения, из которого нельзя было бы выйти с честью. Так было и в данном случае.
Один находчивый поручик приказал своим солдатам, по очереди, отвечать «я», не обращая внимания на фамилию, которую он будет вызывать. Вышло блестяще. Генерал был ошеломлен такими познаниями. Подпоручик сиял. Рота — тоже. Однако, генерала взяло сомнение. Когда, при очередной проверке, подпоручик звучным голосом вызвал «Егоров», генерал перебил:
— Стой! Выходи из строя! Так называемый «Егоров» вышел.
— Как твоя фамилия? — навалился генерал на солдата. Перепуганый тот ответил:
— Воробьев, Ваше Превосходительство!
Генерал понял и рассвирепел. Талантливый и изобретательный подпоручик, с места, отправился под арест, но генеральская перекличка прекратилась навсегда.
Старые офицеры из рядовых, были большие формалисты и схватывали сущность военной дисциплины чисто механически, поэтому, им присвоили название «трынчики», что на армейском жаргоне значило мелочные люди.
«Трынчики» проводили в жизнь железную дисциплину, не допуская никаких отступлений и послаблений, требуя немедленного и строгого наказания по уставу, виновных в нарушении этой дисциплины. Они допекали своих су- балтернов вопросами «кто это сделал? Кто виновен?».
Молодежь смотрела на вещи шире. Отцы и дети… Старая тема… Молодые считали, что прежде всего надо установить причину нарушения дисциплины, выяснить как исправить последствия и, затем, предупредить возможность повторения этого в будущем. То была светлая, задушевная молодежь! «Наши идеи более гуманные и рациональные», говорила молодежь или, как их называли «детский сад». «Трынчики» находили, что это порча солдат, что в бою, такие воины начнут философствовать: стоит ли умирать или нет, вместо того, чтобы слепо следовать за своим командиром. На эту тему велись горячие дебаты между «трынчиками» и «детским садом». Последний упорствовал и защищал свои идеи.
Иногда, для перемены обстановки, воинственно настроенный подпоручик приходил домой, вооружался пером, чернилами и бумагой и глубокомысленно писал: «Заболев сего числа, службу Его Императорского Величества нести не могу». Следовала подпись. Рапорт шел по назначению. На квартиру подпоручика приходил полковой врач и констатировал род болезни, что особого труда не составляло. Затем, доктор и его пациент пили чай или вино и мирно беседовали между собой. Перед уходом, доктор, по обыкновению, говорил:
— А, между прочим, у вас переутомление. Вам нужно несколько дней отдохнуть. Соответствующее донесение по команде — будет сделано.
Следовал приказ по полку. «Трынчик» был вне себя от волнения. Он останавливал всех встречных и вопил:
— Господа! Читали последний приказ по полку? Мой субалтерн отличился! — Переутомился! Какое нежное создание! Можно подумать, что он окончил институт для благородных девиц!!! Что вы на это скажете? Если начальник дивизии прочтет этот приказ, он подумает, что моя рота это дисциплинарный батальон. Вот и выслуживай штаб-офицерские эполеты, когда Господь наградил тебя таким золотом!
«Трынчик» был безутешен. Но, приказ по полку, уважение к печатному слову, делали свое дело и старина, понемногу, успокаивался.
К полку примыкал, разного рода, рабочий люд: подрядчики, портные, сапожники и т. п. Эти трудолюбивые люди обслуживали полк и срослись с ним. У многих из них, офицеры бывали на свадьбах, крестинах, на них смотрели как на своих и к ним привыкли.
Во время гражданской войны, при формировании Красной армии, полк был переименован в стрелковый. В нем оставалось очень мало кадровых офицеров, подпрапорщиков и унтер-офицеров. Полк изменил свою физиономию. Не стало дружной семьи. Не стало прежнего величия.
А. Битенбиндер
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Братские могилы Симбирцев. – В.Н. Лукин
- Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
- Письма в Редакцию (№114)
- 24 пехотный Симбирский генерала Неверовского полк (окончание). – В. Е. Павлов.
- 24-й пехотный Симбирский генерала Неверовского полк. – В. Е. Павлов
- 13-й пехотный Белозерский Генерал-фельдмаршала кн. Волконского полк в гражданскую войну. – И. Горяйнов
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№116)
- Бунт роты 5-го саперного батальона в Киеве в ноябре 1906 года. – К. Сазонов
- Памяти трагически погибших офицеров одного полка. – А. Волков
Loading ...