ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Да позволит нам Б. Сырцов сделать несколько примечаний к его интересной статье о Либавском знамени («Военная Быль» № 95).

Конечно, судя по тому, что повествовал К. М. Гейштор, в рассказах сестры Сорокиной не мало несуразностей и, пожалуй, просто глупостей, но не надо забывать, что К. М. Гейштор передавал все по памяти, 50 лет после описанных событий, а память человеческая изменчива; не надо также забывать, что сестра была молода и что для «красного словца» могла кое-что и прибавить.

Сорокина сказала, что она была в армии ген. Ренненкампфа, а ранена под Сольдау, и автор статьи справедливо напоминает нам, что 1-я и 2-я армии были разъединены и что 1-я армия не дралась под Сольдау. Принимая во внимание скоротечность Восточно-Прусской операции, мы позволим себе задать вопрос: можно ли требовать от молоденьких сестер знать фамилии генералов. Еще Ренненкампфа знали, т. к. он уже давно был на месте, но Самсонова, приехавшего в последнюю минуту из Туркестана, могли и не знать, в особенности сестры милосердия. Но нам думается, что будь Сорокина немецкой шпионкой, то такую чепуху она бы не несла. Она бы тогда представила подробную и весьма правдоподобную версию.

Б. Сырцов пишет, что пленных «раздевали догола». Конечно, были такие случаи, но общим правилом они не были. Ведь не раздели догола ни поручика Анучина, имевшего на себе знамя л. гв. Кексгольмского полка, ни отца Соколова, обмотавшего вокруг тела, с помощью сестер того же полевого госпиталя 8-й пехотной дивизии, к которому принадлежала Сорокина, полотнище знамени Черниговского полка.

Сорокина говорила, что была ранена в ступню ноги. Раздевать ее «догола» на перевязках как будто причин не было. К тому же, в те, еще культурные времена, не было в обычае раздевать военных врачей и сестер, которые вообще, в силу Женевской конвенции, не считались пленными. Не было в обычаях и раздевать их при переезде границы.

Б. Сырцов пишет, что «главной целью ее было не спасение знамени, а непременное желание получить аудиенцию у Государя».

Мы внимательно прочли статью К. М. Гейштора и не нашли в ней такой определенности. Да, действительно, сестра имела основание думать, что ее представят Государю, в то время газеты сообщали о том, что Он лично принял вернувшиеся из Германии знамена Невского и Черниговского полков, но, судя по рассказу, на личном приеме она особенно не настаивала, как то, например, сделал подпоручик Игнатьев, отказавшийся передать знамя кому-нибудь другому, кроме Государя, а между тем, по букве закона герой Игнатьев был просто дезертир.

Сорокина хотела сдать знамя «главному начальнику», но ей сказали, что это невозможно, и она, не протестуя, передает его присутствующим. Справляется о том, будет ли она представлена Государю. Отвечают, что нет, и она легко с этим мирится.

Вообще же, по рассказу К. М. Гейштора Сорокина рисуется нам скорее безразличной, да это и понятно. Вышла она из кровавой бани Танненбергского сражения, потеряла мужа и осталась «совсем одной». Потрясений выпало на ее долю не мало.

Но на ней обнаружен револьвер, да еще немецкий, это ли не доказательство того, что тут дело не чисто, тем более что она говорит с «иностранным акцентом». Нам думается, что этот немецкий пистолет с пулей в стволе, который можно было легко нащупать, и ампула цианистого калия могли указывать на то, что сестра Сорокина была действительно очень молода… Впрочем, это только наше личное мнение.

Можно ли допустить мысль, что если бы Сорокина была немецкой шпионкой, немцы передали бы ей для возвращения в Россию отбитое ими знамя? С такими трофеями не расстаются, тем более что знамя полка, шефами которого с 1822 г. были постоянно прусские принцы, было для них особенно ценным трофеем. Если бы немцы действительно задумали убить Государя, что следует еще доказать, то они могли бы найти другой, менее компрометирующий их способ, без потери своего трофея.

Но если допустить предположение, что сестра могла получить знамя от немцев, то выходит, что Либавский полк оставил свое знамя в немецких руках. По нашему разумению такая случайность должна быть решительно отвергнута. Взятие и даже находка неприятельского знамени — большое событие, которое не только не скрывают и которое скрыть трудно, но о котором трубят во все трубы. Оно влечет за собой всевозможные протоколы, рапорты, анкеты, записи в дневниках боевых действий частей и представления к наградам. Б. Ашехманов, тщательно исследовавший все немецкие дела о попавших в их руки, полностью или частично, русских знаменах и не брезговавший даже самым ничтожными на вид записками, нигде в немецких архивах не нашел даже намека на то, что какая-то частица Либавского знамени попала в их руки.

Главная часть знамени, — полотнище, — была переправлена в Россию, а древко, навершие, скоба и ленты, Александровские и Георгиевские, были или зарыты, или уничтожены. Либавцы полностью исполнили свой тяжелый долг. Рука немца не коснулась их полковой святыни.

Что же касается Сорокиной, то вспомним атмосферу «шпиономании», царившую тогда в России. Можно думать, что если против сестры были бы какие-нибудь обоснованные подозрения, то ее так просто не оставили бы в покое. Ведь не Трофейная же Комиссия исследовала ее документы на русской границе и в петербургской гостинице. Были же какие-то учреждения, которые контролировали прибывавших из Германии через Швецию лиц.

В этом действительно не совсем ясном деле нам известен только один непреложный факт, который не терпит никаких сомнений. Либавский полк почти целиком погиб в Восточной Пруссии и… потерял свое полковое знамя. Но затем, через два месяца, вернувшаяся из плена через Швецию сестра Генриета Сорокина представила вывезенное ею из Германии знамя и тем спасла репутацию полка.

Налицо был подвиг и подвиг статутный, оставить который без награды было бы несправедливо 1).

Как Сорокина спасла знамя, установить было бы чрезвычайно интересно, да и кто знает, может быть это было сделано, но это было дело, хотя и важное, но все таки второстепенное 2).

Для Б. Сырцова факт хранения на себе знамени кажется невероятным и совершенно фантастичным. Почему? Вспомним спасение знамени Азовского полка унтер-офицером Старичковым. После Аустерлица 19 знамен хранили на себе в плену русские солдаты, некоторые из них целых два года. И в другие войны были подобные случаи, вплоть до японской. Наконец, в той же 2-й армии было не мало случаев хранения знамен в плену, например, л. гв. Кексгольмского, 29-го пех. Черниговского, 30-го пех. Полтавского, 142-го пех. Звенигородского полков.

Такие же примеры были и в других армиях. Так знамя 17-го пехотного Баварского полка оставалось целый год во Франции на лейтенанте Анакер. В 1915 г. его вернул на родину отпущенный из плена инвалид, лейтенант Спат.

Наконец, мы знаем, что среди вышедших из окружения остатков армии генерала Самсонова были несшие на своем теле полотнища знамен: 4-го пех. Копорского полка подпрапорщик Копочинский, 5-го пех. Калужского полка подпрапорщик Смыков, 21-го пех. Муромского полка ка-

1) Параграф 24 статута Георгиевского креста гласит: «Кто, с опасностью для жизни, спасет знамя или штандарт и доставит таковые из плена».

( 2) К. М. Гейштор покинул Трофейную Комиссию в 1915 г.

питан Генцель, 22-го пех. Нижегородского полка подпрапорщик Герасименко, 141-го пех. Можайского полка подпрапорщик Тарасевич и 143-го пех. Дорогобужского полка поручик Офросимов. Недаром поется:

Удивило нас сделанное Б. Сырцовым описание полковых знамен последнего царствования, а еще более приводимое им свидетельство полковника Янковского.

Царствованию Императора Николая II соответствовало не одно, а два образца знамени: 1894 и 1900 гг. Первый образец соответствовал действительно тяжелому знамени, введенному Императором Александром III в 1883 г. Но и такого образца знамя 19-го стрелкового полка было спасено под Мукденом поручиком Шоке и сохранено в плену. Правда, при этом, ввиду громоздкости знамени, Шоке уничтожил часть полотнища. Знамя же образца 1900 г. было сравнительно легкое, однотканное. Свертывать его вокруг древка было не трудно. Знамя Либавского полка, как пожалованное в 1903 г., было образца 1900 г.

Но что приводит в смущение — это показание полковника Янковского. Бывший долгие годы полковым адъютантом л. гв. Кексгольмского полка и имевший случай часто видеть знамя, Е. Л. Янковский утверждает, что на полотнище никогда не обозначались юбилейные даты, которые стояли только на юбилейных Андреевских или Александровских лентах, подвязывавшихся под навершие знамени.

В действительности же, на всех знаменах образца 1900 г. под вензелем Государя всегда пришивалась Андреевская лента, на которой стояли юбилейные года. На знамени Либавского полка стояло «1803-1903», и полк праздновал свой юбилей не в 1906-м, а в 1903-м году.

Желающих в этом убедиться, мы отсылаем к фотографии знамени л. гв. Кексгольмского полка, которая была напечатана на страницах «Военной Были» № 90 в нашей статье «Два знамени». На этой фотографии ясно видны юбилейные даты полка «1710-1810-1910» Вот как иногда изменяет память!

Б. Сырцов пишет еще: «По словам сестры Сорокиной, умирающий знаменщик Либавского полка, тяжело раненный в живот, у нее на глазах сорвал полотнище с древка, передал ей и тут же скончался». В действительности это было, вероятно, совсем не так и Сорокина, если ее слова переданы точно, что-то сочинила. Это, однако, не меняет факта, что знамя Либавского полка вернула в Россию она и тем заслужила право на то, чтобы ее имя не было забыто.

До войны мы переписывались с ротмистром Б. Ашехмановым, жившим в Берлине и очень серьезно разрабатывавшим по германским архивам и русским свидетельствам, историю русских знамен Великой Войны. Ашехманов хорошо знал жившего в Германии же генерала Глобачева, командовавшего в 1914 г. 6-м пехотным Либавским полком. Вот что он пишет о показании, данном ему генералом:

«Сквозь немецкое окружение, с командиром полка во главе пробилось только 510 человек. Уже 28-го августа полковое знамя было направлено с обозами в тыл. В России знамени не оказалось налицо и оно считалось утраченным. Через два месяца, когда Глобачев вновь формировал полк в Новогеоргиевске, он неожиданно получил телеграмму из Петрограда от раненого офицера-Либавца, извещавшую его о том, что знамя полка через Швецию вернула сестра милосердия. Впоследствии выяснилось, что от тяжело раненного знаменщика знамя принял другой унтер-офицер. Будучи смертельно раненным, он попал в полевой госпиталь 8-й пехотной дивизии и там передал знамя сестре, жене артиллерийского офицера той же дивизии. Госпиталь целиком попал в руки немцев, которые освободили всех врачей и сестер и позволили им через Швецию вернуться на родину. Вот как знамя вернулось в полк. Государь пожаловал сестре четыре Георгиевские медали, а полк поднес ей ценный подарок».

К несчастию, ген. Глобачев не мог сообщить фамилии сестры. Фамилию эту мы с Керсновским, Корчинским и Ашехмановым пытались отыскать, но так и не нашли. Ее назвал К. М. Гейштор 1).

1) В артиллерийских списках за 1909 г. значится штабс-капитан Сергей Николаевич Сорокин, но не в 8-й, а в 1-й артиллерийской бригаде, — также погибшей во 2-й армии. Имеет ли он какое-нибудь отношение к Генриете Сорокиной, нам неизвестно.

В заключение приведем выписку из воспоминаний А. А. Вырубовой, в которых есть упоминание об этой истории и которые приносят известное подтверждение подозрениям Б. Сырцова. Вот что мы извлекаем из русского текста воспоминаний А. А. Вырубовой, напечатанных в 1922 г. в 4-м томе «Русской Летописи»:

«Как-то раз Государь упомянул, что его просят принять сестру милосердия, вернувшуюся из германского плена: она привезла на себе знамя полка, которое спасла на поле битвы. В тот же день вечером ко мне ворвались две сестры из той же общины, из которой была эта сестра. Со слезами они рассказывали мне, что ехали с ней вместе из плена, что в Германии ей оказывали большой почет немецкие офицеры; в то время как они голодали, ее угощали обедами и вином, что через границу ее перевезли в моторе, в то время как они должны были идти пешком, что в поезде за шесть суток она ни разу перед ними не раздевалась, и что они приехали ко мне от сестер общины, умоляя обратить на нее внимание. Они так искренне говорили, что я не знала сперва, что делать, и сочла обязанностью поехать и обо всем рассказать дворцовому коменданту. На следующий день во время прогулки я рассказала все Государю, который сперва казался недовольным. Вечером меня вызвал дворцовый комендант и рассказал мне, что он с помощником ездил допрашивать сестру. Во время разговора она передала коменданту револьвер, сказав, что отдает его, чтобы ее в чем-либо не заподозрили, и что револьвер этот был с ней на войне. Комендант потребовал ее сумочку, которую она не выпускала из рук. Открыв ее, они нашли в ней еще два револьвера. Обо всем этом было доложено Государю, который отказал сестре в приеме».

Присутствие двух револьверов в сумке Сорокиной действительно трудно объяснимо, но невольно напрашивается вопрос: если дело приняло такой оборот, то неужели дворцовый комендант генерал Воейков не дал ему хода? Ведь в его распоряжении были и полиция и жандармерия и, наконец, генерал Спиридович, которому и карты были в руку 1).

Если же действительно Сорокина оставалась на свободе и в почете, как на то указывает цитируемый К. М. Гейштором «Огонек», то можно предположить, что следствие ничего предосудительного в поведении сестры Сорокиной не нашло.

Может быть кто-нибудь из читателей «Военной Были» сможет привести новые данные по этому действительно курьезному делу.

С. Андоленко

1) В книге ген. Спиридовича «Великая война и февральская революция» нет ни одного слова об этом деле.

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Находка зарытого в 1914 г. в Восточной Пруссии русского знамени. – С. Андоленко
• Бутырское знамя в Брюсселе. – С. Андоленко
• Неизвестное знамя. – С. Андоленко
• 3НАМЕНА КАДЕТСКИХ КОРПУСОВ
• КАДЕТУ – А.ГЕНКИН.
• №108 Январь 1971 г.
• Письма в Редакцию (№ 126)
• СКЕЛЬКА . 15 октября 1920 года. – Л. Пеньков
• Как английские коммерсанты помогали Германии во время первой великой войны. – И.И. Бобарыков