Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Monday December 2nd 2024

Номера журнала

Разбивка новобранцев по полкам гвардии. – В. Кочубей



Одним из характерных событий военной жизни Петербурга перед войной 1914-1917 годов, повторявшимся каждой осенью, была разбивка новобранцев по полкам императорской гвардии.

О самой разбивке, как таковой, было уже много написано. Наглядно и хорошо описал ее в одной из своих довоенных книг Юрий Галич (Ген. Шт. генерал Гончаренко, бывший кирасир Ее В.). Писал о ней также «красный» граф Игнатьев в своих воспоминаниях, вышедших в Москве после 2-ой Мировой войны, которые назвал он весьма неудачно «50 лет в строю», а также и другие. Поэтому самой разбивки описывать тут не буду и буду вспоминать о ней только постолько, посколько это будет нужно, чтобы разсказать тут небольшой, но характерный для тех времен эпизод, происшедший со мной перед 1-й Мировой войной во время одной из таких разбивок.

Дело в том, что раннее детство провел я в разных имениях своих родителей, а потом рос и учился заграницей и в Петербург попал когда мне было уже 18 лет. Поэтому обычаи, привычки и разные характерные особенности петербургской жизни были мне чужды.

Первый год, проведенный мною на военной службе, в качестве вольноопределяющегося в полку, также не дал мне возможности ближе ознакомиться с этой новой для меня, тогда еще незнакомой жизнью северной столицы.

У нас в полку, в мое время, требования, предъявлявшиеся к вольноопределяющимся, были большие. В своей службе, сначала в эскадроне, потом в учебной команде, мы мало чем отличались от простых рядовых. Каждый день начинался уборкой коней в 6 часов утра. Потом шли строевые занятия в рядах эскадрона наравне с другими — гимнастика, строевые занятия, пристрелка, конная езда и т. д., и т. д. Все это фактически занимало весь день до самого вечера. Утомленному целодневными непривычными физическими занятиями, вечером не хотелось больше нигде бывать, а поэтому эта первая зима, проведенная в Петербурге, не дала возможности ознакомиться со столичной жизнью и ея особенностями. После производства в унтер-офицеры надо было в течении всего лишь нескольких месяцев одолеть двухгодичный курс военного училища, чтобы благополучно сдать офицерский экзамен (для того чтобы остаться офицером в своем гвардейским полку, надо было иметь в среднем на крайней мере 9 баллов). Это обстоятельство заставляло работать даже по ночам. Весной полк переходил в Красное Село. Тут, в лагере, шли эскадронные и полковые ученья, стрельбище, наконец разные маневры и т. д., вплоть до производства 6-го августа в офицеры. Конечно и теперь поездки в Петербург бывали только редким исключением.

Таким образом этот первый год моей военной службы прошел вдали от столичного света, и к моменту моего производства в офицеры Петербург таил еще столько неизвестного, таинственного для меня.

Когда я стал офицером, передо мной открылся вдруг новый, еще незнакомый для меня мир, с которым я осваивался только постепенно, и вот теперь от своих старших товарищей по полку впервые услышал я о разбивке новобранцев по частям гвардии. Согласно их рассказам это представлялось мне как нечто особенное, непосредственное и очень меня заинтересовало. Поэтому поспешил я посмотреть на первую же разбивку, которая имела место после моего недавнего производства в офицеры.

В громаднейшем Михайловском манеже были выстроены в одну шеренгу новобранцы разных уездов нескольких губерний. Эта длинная шеренга состояла преимущественно из крестьян. Но иногда между ними попадались и горожане. Все это представляло любопытное зрелище — так напр. около какого нибудь крестьянина Курской или Орловской губ. стоял поляк из под Люблина или с Куяв; или же эстонец из под Пернова, а также, может быть чуваш, мордвин или казанский татарин или, наконец, латыш, литвин или сибиряк. Одним словом, зрелище, которое представляли эти перемешанные между собой люди самых разнообразных народностей в их разнородных одеждах и головных уборах, было чрезвычайно эффектно и заинтересовало бы любого этнографа, интересующегося народностями, заселяющими широкие просторы Российской империи. Причем нередко встречались курьезные картинки, когда например рядом с крестьянином в папахе стоял какой нибудь «фигаро» из Лодзи или Варшавы в котелке или возле москвича в картузе, трубочист из Риги в цилиндре.

Все это зрелище произвело на меня, новичка, большое впечатление. С любопытством следил я за тем, как командир Гвардейского корпуса, генерал адъютант Безобразов, распределял этих новобранцев по частям гвардии согласно их типу, т.к., как известно, каждая гвардейская часть имела свой установленный характерный тип людей. Так напр. Павловский полк пополнялся курносыми, Кавалергарды были длинноногие блондины с орлиными носами, конногвардейцы — жгучие брюнеты, кирасиры Е. В. — рыжие и т. д.

А что для меня было особенно интересно, это то, что эти новобранцы прибывали в манеж замкнутыми партиями от отдельных уездов разных губерний и только тут перемешивались между собой и их строили согласно росту каждого в одну длинную шеренгу. Вдоль этой шеренги, начиная от ея левого фланга, где стояли самые высокие, медленно шел ген. Безобразов с мелком в руке, окруженный толпой гвард. генералов, начальников дивизий, командиров бригад и полков, а также толпой штаб- и обер-офицеров гвардии. Он останавливался на пару секунд перед каждым новобранцем и своим опытным глазом определял его в соответствующую его типу часть, что-то мелком условно отмечая на груди кандидата. От времени до времени из этой шеренги новобранцев раздавался несмелый голос, просящий назначить его в такой то полк. На вопрос же комкора «почему?» — следовали самые разнообразнейшие объяснения — то там служил его отец или служит брат, или земляк из его деревни и т. д. и, как я заметил, все эти просьбы обыкновенно удовлетворялись.

Это последнее обстоятельство навело меня на мысль, что ведь вероятно станут также прибывать новобранцы из южных губерний и может быть также из тех местностей, с которыми были связаны воспоминания моего раннего детства, проведенного в имениях родителей. В связи с этим решил я выяснить этот вопрос и, как я узнал, удастся мне это именно в проходящих казармах, куда свозились эти новобранцы гвардии почти со всей России. Меня интересовали 5 уездов Черниговской и 4 уезда Полтавской губерний, где были именья моих родителей. Не теряя времени отправился я в Проходящие казармы, где прежде всего узнал, что Черниговская губ. пополняет варшавскую гвардию, т. е. 3-ю Гв. див и Гв. Отдельную Кав. бриг., а поэтому новобранцы оттуда в Петербург не попадают. Новобранцы же из Полтавской губ. еще не прибыли.

Нашел я там симпатичного писаря, с которым условился, что как только прибудут новобранцы из интересующих меня уездов Полтавской губ. — он протелефонирует мне на квартиру.

Почти 2 недели ждал я со дня на день этот телефон и думал уже, что писарь меня подвел. На разбивки же, происходившие в течении этого времени, я не ходил, чтобы не обратить внимание начальства на мой большой интерес к таковым.

Но вдруг, в один из вечеров, когда я как раз только-что вернулся к себе на Надеждинскую из казарм, к моей большой радости писарь сообщил, что новобранцы трех из интересующих меня уездов сегодня прибыли.

На следующий день я поспешил в Проходящие казармы, где и нашел своих «земляков». Из имений отца оказалось их даже пятеро, а в добавок все, как один, — молодцы. Теперь надо было научить каждого из них, как проситься ко мне в полк, что не было просто, хотя бы только уже потому, что эти молодые парни никогда еще не были в больших городах. А тут попали вдруг в самую столицу и все кругом, за что ни взяться, было им незнакомо и чуждо. Разнервниченным шумом и размерами уличного движения Петербурга да вообще совершенно новым окружением, трудно им будет, думал я, усвоить, как обращаться со своей просьбой к комкору, от которого только зависела теперь их ближайшая судьба. Кроме того, я вообще не знал, как отнесутся они ко мне лично — к сыну помещика, а также и к моему намерению получить их в свой полк. Однако, к моей большой радости, когда они узнали кто я, они не скрывали свою радость хотя бы уже только потому, что в этом совершенно чужом для них и таком шумном Петербурге, уже имеют кого-то, кто им не совсем чужд. Это доказали они мне тем, что невероятно быстро усвоили и запомнили все — как обращаться со своей просьбой к комкору. В Михайловский манеж, на разбивку, они должны были попасть дней через 8. Я воспользовался этим, чтобы еще несколько раз навестить их и проверить, все ли у них в порядке. Не было сомнений, что им всем улыбалось попасть ко мне в полк.

Наконец настал так долгожданный, но вместе с тем и тревожный для меня день. Одним из первых был я в этот день в Михайловском манеже. Как раз вводили первую партию новобранцев. Вскоре прибыли и полтавские. Видно было, что мои кандидаты обрадовались, увидя меня уже там, и это меня очень ободрило в моих опасениях — удастся ли эта моя затея? Проверив еще один последний раз, как они будут проситься у ген. Безобразова, я стал в стороне, чтобы не бросаться высокому начальству в глаза, однако так, чтобы иметь возможность наблюдать за разбивкой. Вскоре манеж начал быстро наполняться прибывающими генералами и офицерами разных гвардейских частей. Меня, только недавно произведенного в офицеры, да к тому же из вольноопределяющихся тогда еще мало кто знал, и это обстоятельство теперь мне очень улыбалось.

Наконец прибыл и комкор, генерал адъютант Безобразов в форме нашего полка, командиром которого он был задолго до моего выхода в полк. Он здоровался и разговаривал с находящимися в его близости. При виде этой толпы высоких начальников, которые окружали теперь Безобразова, моей заветной мечтой было, чтобы эта разбивка как можно скорей окончилась бы, так как мысль о том удастся ли эта моя затея, волновала и беспокоила меня страшно. К тому же я вполне сознавал, что и для моих избранников, попавших только-что прямо из деревни в самую столицу, такое сборище генералов и офицеров будет еще больше способствовать их обалдению.

А тут, как нарочно, начало разбивки почему-то затягивалось. Повидимому Безобразов ожидал кого-то, т. к. он все посматривал то на часы, то на ворота манежа. Тревожные для меня минуты ожидания продолжались. Прошло четверть часа, двадцать минут, полчаса! даже сам Безобразов не скрывал больше своего волнения и по мере того, как это ожидание начала разбивки затягивалось, перестал он разговаривать с окружающими и стал нетерпеливо ходить взад и вперед по манежу среди присутствующих генералов и офицеров, которые почтительно расступались перед ним, давая ему дорогу. А он непрестанно поглядывал на часы и на ворота манежа.

Опять таки я отдавал себе отчет в том, что чем дольше будем мы ждать начала разбивки, тем меньше будет шансов на то, чтобы моя затея удалась, т. к. мои избранники, непривыкшие так долго стоять на одном месте, от усталости могут позабыть все то, чему я их учил. В таком тревожном ожидании прошло еще с 20 минут. Громкие разговоры присутствующего начальства давно прекратились и в манеже царила какая-то неестественная тишина и напряжение, не обещающее ничего хорошего.

Но вот вдруг с шумом распахнулись ворота, и в манеж просто влетел запыхавшийся подполковник Ген. Шт. Дашкевич-Горбацкий, штаб-офицер для поручений при штабе гвард. корпуса с ведомостями под мышкой, содержавшими число нужных еще для каждой части новобранцев.

Издали я наблюдал за тем, как рассерженный этим опозданием Дашкевича, Безобразов накинулся на него; что он ему наговорил, разслышать я не мог, но видно было, как Дашкевич пытался оправдать свое опоздание. Наконец, все между обоими улеглось, и разбивка началась. На левом фланге шеренги выстроены были великаны — саженные детины. Моих кандидатов среди них не было, и они, один за другим, стали быстро исчезать в объятиях приемщиков Преображенского полка и Гвардейского Экипажа.

Несмотря на быстрый темп, которым пошла теперь разбивка, мне казалось вечностью пока Безобразов дошел наконец до первого из моих кандидатов — это был Мищенко, высокий стройный сословный казак (потомок запорожцев) Переяславского уезда: «Ваше Высокопревосходительство!», услышал я его громкий голос, «разрешите в Кавалергардский полк!». «Хорошо, годишься!», ответил Безобразов даже не спрашивая — почему? и мелком начертил условный знак. В тот же миг два саженных Преображенских унтер-офицера схватили моего Мищенко и, как мячик, с громким криком «Кавалергард!» кинули его в объятия приемщиков полка. «Слава Богу, хорошо началось», мелькнуло у меня в голове. Вскоре очередь дошла до Петлюка. На его просьбу в Кавалергардский п. Безобразов спросил, какой он губернии и почему он хочет в Кавалерг. п. «Там служит мой брат!» не моргнув соврал Петлюк, и на его груди закрасовался начерченный Безобразовым «Кав». Следующим был Перепелица, Прилукского уезда «Какой ты губернии?» спросил комкор. «Ах, ты тоже полтавский!» как бы с удивлением произнес он. «А почему ты хочешь в Кавалергарды?» продолжал допытываться Безобразов. «Там служил мой отец!» последовал ответ Перепелицы, который с трудом добавил, как я его научил, «Ваше Высокопревосходительство!» С недоверием посмотрел на него генерал, но и Перепелица попал к нам в полк.

Четвертым был Кудрявский, из Оржицы, Прилукского уезда. Опять все те же вопросы Безобразова и заученные ответы Кудрявского, который тоже назначен был в Кавалерг. п. Но теперь бросилось мне в глаза, что Безобразов временно приостановил разбивку и стал оглядываться по сторонам — как бы кого-то искал, а когда очередь дошла до Яковенка, Пирятинского уезда, и последовала его просьба в Кавалергардский полк — вдруг разразилась буря! «Господа! Тут сегодня что то не в порядке, — услышал я громкий голос Безобразова. Потом, повернувшись лицом к окружающим его генералам и офицерам, добавил: «Сегодня почему-то все полтавские хотят в Кавалергардский полк. Там вдруг у них всех или брат или сват или какой-либо другой родственник. Определенно кто-то их там обработал!». «Ну, хорошо!», обратился он к перепуганному Яковенке, — «Тебя я еще назначу в Кавалергарды, так как ты как раз подходишь в этот полк, но на этом конец!». После чего он обернулся в сторону манежа и стал внимательно рассматривать по очереди присутствующих, как-бы ища кого-то. Хотя я стоял далеко позади, он меня все же заметил и своим громким голосом позвал меня: «Корнет Кочубей! пожалуйте сюда».

Я вытянулся перед ним с рукой под козырек. «Скажите», спросил он меня, «это Вы их так натаскали?». «Так точно Ваше Высоко…» ответил я громко и не задумываясь, и то, что я

без малейшего колебания признался, вероятно спасло меня от ареста. Безобразов улыбнулся и уже спокойным голосом продолжал: «Ну хорошо, на этот раз я Вам прощаю, Вы ведь еще новичек. Но помните, если это еще раз повторите, я посажу Вас под арест!».

Таким образом эта моя попытка «вербовать» в свой полк «земляков» окончилась на этот раз благополучно и даже успешно, но зато стала для меня раз навсегда запрещенной.

В полку же все прошло хорошо. Я немедленно доложил все происшедшее своему эскадронному командиру, милейшему бар. Розену, и при его помощи все первые мои «земляки» попали в мой 3-й эск. Только Яковенко назначен был во 2-й.

Не могу удержаться, чтобы не хвастнуть, что выбор мой оказался счастливым и четверо из них на следующий год попали в учебную команду и были произведены в унтер-офицеры, а двое из них были потом даже взводными, не говоря уже о том, что на войне они все отличились и были награждены георгиевскими крестами. Только Кудрявский остался рядовым и был позже моим вестовым, а во время войны денщиком.

Этот сам по себе незначительный эпизод, характеризует однако царившие до революции патриархальные обычаи, которые так украшали нашу старую армию. Добавлю еще, — думаю, что мои «избранники» тоже не пожалели, что последовали моему совету и попросились в Кавалергардский полк. Когда я при случае рассказал этот эпизод своему отцу, он потребовал от меня список этих пятерых и, как я узнал это позже, распорядился, чтобы их семьи получали на все время их службы у меня в полку, паек от администрации имений.

В. Кочубей


© ВОЕННАЯ БЫЛЬ


Голосовать
ЕдиницаДвойкаТройкаЧетверкаПятерка (3 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ... Loading ...





Похожие статьи:

Добавить отзыв