Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Friday March 29th 2024

Номера журнала

Великий Князь Константин Константинович. – Александр Грейц



(49-ая ГОДОВЩИНА КОНЧИНЫ 15 июня 1915 г.)

В своем повествовании я хочу рассказать об ис­ключительно вы­соких человече­ских качествах, которыми обладал Великий Князь Константин Кон­стантинович. Про­являл он их на каждом шагу сво­ей деятельности по воспитанию пи­томцев военно-учебных заведений Император­ской России. Для этого опишу случай из моей личной жизни, ярко выявляющий всегдашнюю справедливость Великого Князя, его безгра­нично доброе сердце и простое, человеческое, ко всем окружающим, отношение.

Дело происходило в 1904 году в Михайлов­ском Кадетском Корпусе в г. Воронеже. Я в то время был в 4-ом классе. Наши воспитатели и преподаватели, во время одной из перемен между уроками, сидели в воспитательской де­журной комнате, покуривая, и мирно беседо­вали, пользуясь своим коротким отдыхом. Три кадета нашей роты, желая подшутить над «зверьми», как мы их звали, пустили по пар­кету большой шар от кеглей в деревянную за­стекленную стенку воспитательской комнаты. Шар, с силой ударившись в перегородку, про­извел оглушительный шум и грохот с дребез­жанием стекол. От неожиданности и испуга наше начальство, вскочив со своих мест, стало выбегать с растерянными лицами из дежурной комнаты. Я случайно находился поблизости, видел всю грубую шалость своих товарищей и от души искренно хохотал над испугом началь­ства. Озорники сразу же были пойманы и по­сажены в карцер, а с ними посадили и меня, хотя я никакого участия в их затее не прини­мал, что они добросовестно подтвердили. По­становлением Педагогического Комитета ре­шено было всем снять погоны, в том числе и мне. Я глубоко негодовал на такое, явно неспра­ведливое, решение Комитета; тем паче, что для меня, выросшего в военной среде и с детских лет усвоившего их высокое значение, честь мундира и погон стояли чрезвычайно высоко.

Я твердо решил не допускать над собой та­кого позора, если бы даже за это меня и уволи­ли из Корпуса.

Для церемонии срезания погон в ротном за­ле была выстроена вся рота кадет. Нас четырех вызвали из строя и ротный командир, прочи­тав постановление Педагогического Комитета, велел ротному портному срезать нам по очере­ди, погоны.

У меня кружилась голова и я едва стоял на ногах. Когда портной, срезавши трем моим то­варищам погоны, приблизился со своими боль­шими ножницами ко мне, я вне себя закричал: »Я погоны не дам срезать, выгоняйте меня, но этого позора я не в состоянии перенести».

Ротный командир не придал значения моим словам и коротко отдал портному приказание: «Срезай». Портной снова шагнул ко мне. Это был маленький, тщедушный старый еврей из кантонистов. Я, сжав кулаки, и с искаженным лицом готов был с остервенением броситься на Иртыша, так его звали, как только он вплот­ную подойдет ко мне. Портной в нерешитель­ности замялся. Ротный командир снова резко и коротко повторил свое приказание, на кото­рое я с силой закричал: «Я изобью его, госпо­дин полковник, но погон не дам срезать».

По моему, сильно возбужденному и угрожа­ющему виду, ротный, видимо, понял, что я был вне себя и мог учинить скандал перед строем всей роты и закричал мне: «Ах, так, марш в карцер!» Я быстро, почти бегом, выскочил из зала, спеша удалиться от места моего позора, унося на плечах честь дорогих для меня погон.

В тот же день вечером, срочно был созван Педагогический Комитет, который постановил отправить меня в Вольскую дисциплинарную школу. Я сидел в карцере, ожидая выполнения всех формальностей, связанных с моим пере­водом.

На второй день моего заключения, в 10 ча­сов утра, я услыхал в ротах громкое «ура». Сразу догадался, что приехал Великий Князь. Так радостно, с таким подъемом и восторгом кричали «ура» только ему, обожаемому всеми нами Великому Князю. Каждый приезд его в Корпус являлся для кадет большим праздни­ком. Я почувствовал огромную радость и был преисполнен счастьем, ибо знал и глубоко был уверен, что сейчас найду правду и защиту в лице любимого нашего Начальника. Мысли мои были прерваны прибежавшим в карцер товарищем, звавшим меня, с разрешения рот­ного командира, в оркестр для встречи Вели­кого Князя.

Я выскочил с ним и побежал за своим инструментом, басом-геликоном, на котором играл в нашем кадетском оркестре.

После встречи Великого Князя, в карцер меня не отправили, а я остался в роте. Позав­тракав с нами, Его Императорское Высочество отправился отдыхать после дороги в отведен­ные для него покои. Когда он встал и сидел у себя в конторе, наш оркестр расположился не­вдалеке от его покоев и мы услаждали его слух, исполняя, как сейчас помню, попурри из «Пиковой Дамы».

Выйдя к нам, он поблагодарил за достав­ленное удовольствие и, увидев меня, обратил­ся ко мне. Надо сказать, что памятью Великий Князь обладал исключительной, феноменаль­ной и очень многих кадет разных корпусов знал в лицо и по фамилии.

Мне он сказал, приятно картавя: «А, и ты дудишь, ну, сыграй мне что-нибудь на своей дудке». Я растерялся и говорю: «бас-геликон соло не играет, Ваше Императорское Высоче­ство». «Ну, значит, не умеешь играть»… Обид­но мне стало и я быстро на басу вывел чижика.

Он добродушно рассмеялся и говорит: «Ну, вот видишь, значит — умеешь». После чего, об­нял меня одной рукой за шею, приблизил к се­бе и тихо, на ухо, мне сказал: «Не унывай, по­едешь не в Вольск, а в мой корпус». От внезап­ной сильной радости и вне себя от счастья, я во все горло крикнул: «Покорнейше благода­рю, Ваше Императорское Высочество». «Тише, сумасшедший, чего орешь? Это наша с тобой тайна, касается только меня и тебя». «Слушаюсь, Наше Императорское Высочество», с во­сторгом сказал я.

Несомненно, что Великому Князю было до­ложено о всем случившемся и он, не произво­дя расследования, а своей чуткой душой и сво­им добрым сердцем хорошо разобрался во всем. Просто и легко понял мою невиновность в этом деле и перевел меня в другой корпус, а не в дисциплинарную школу, чем спас всю даль­нейшую карьеру на военной службе.

После этого Великий Князь, окруженный кадетами, пошел по коридорам роты.

Товарищи начали меня осаждать, сгорая от желания узнать, что мне сказал Великий Князь. Но я гордо всем говорил: «Это моя и Князя тайна», за что они сердились и брани­лись, я же, не чувствуя под собою ног, засунув

ошв карманы, гордо ходил по помещению роты, не обращая внимания даже на свое на­чальство.

Меня страшно мучил вопрос, какой же это корпус Великий Князь называет своим? Не бу­дучи в состоянии сам решить этот вопрос, я спрашивал у товарищей кадет, но никто не мог мне сказать. Пришлось обратиться к своему во­спитателю; он был добрый и хороший человек и, не скрывая, сказал мне, что Его Высочест­во приказал перевести меня в Полоцкий Ка­детский Корпус, который он особенно любил, считал своим и, в знак особого своего располо­жения к нему, зачислил туда кадетом сына своего — Князя Олега Константиновича. Он был мой сверстник и как раз в 1-ом отделении 4-го класса в классном журнале был записан первым по списку.

Проявленная Великим Князем Константи­ном Константиновичем по отношению ко мне милость может служить лучшим доказатель­ством его справедливости и исключительно гу­манного отношения к кому бы то ни было из своих подчиненных. Каждый из нас, кадет, хо­рошо знал старую русскую военную послови­цу: «За Богом молитва, за Царем служба не пропадает».

Отец мой, узнавши о всем случившимся со мной, взял на себя смелость послать Его Импе­раторскому Высочеству свою родительскую благодарность за проявленную высокую ми­лость по отношению меня, которая спасла мою будущность, и получил короткий ответ, в ко­тором Великий Князь, своим острым, как бы готическим, почерком, собственноручно напи­сал: «Кадет, поставивший честь погон выше своего благополучия, заслуживает не только право на них, но и похвалу».

Приехав в Полоцкий Корпус и приобщив­шись к жизни кадет-Полочан, я сразу понял, почему Великий Князь так любил Полоцкий Корпус, и это обстоятельство снова подтверди­ло мне, как много в Великом Князе было за­ложено прекрасных, возвышенно благородных и, вместе с тем, самых простых, чисто челове­ческих качеств, которые побуждали его не только творить добрые дела, но и ценить в дру­гих эти хорошие качества.

Александр Грейц

Добавить отзыв