ВОЕННАЯ БЫЛЬ

7-го февраля 1920 г. погиб Верховный Пра­витель и Верховный Главнокомандующий Адмирал Александр Васильевич Колчак, выданный «союзника­ми» в руки его пала­чей.

Яркая жизнь и тра­гическая судьба вы­пала на долю этого выдающегося русского па­триота и воина. Отважный исследователь Ле­довитого океана, доблестный моряк, участво­вавший в войнах с Японией и Германией и за­ставивший немецко-турецкий флот в Черном море прекратить нападения на русские берега, он — верный сын России, был известен еще до революции.

Во время революции имя адмирала Колчака вновь пронеслось по пределам России как об­разец славного витязя, не знавшего сделок с совестью и честью. Он заставил уважать себя даже распущенных революцией матросов. Ши­роко известен случай, когда адмирал Колчак бросил свой кортик за борт корабля и объявил окружавшим его матросам, что он не желает командовать теми, кто забыл свою присягу. Матросы достали кортик со дна моря и верну­ли его своему начальнику, признав этим свою готовность подчиниться его приказаниям.

В октябре 1917 г. немощное Временное Пра­вительство Керенского было разогнано боль­шевиками. Свирепствовал красный террор, германцы со своими союзниками завладели це­лыми российскими областями. Большевики за­ключили «похабный» Брест-Литовский мир.

Наша Родина содрогалась от тяжелых бед­ствий. Началось, казалось, отрезвление от ре­волюционного угара. Вспыхивают и разростаются очаги сопротивления большевизму и вне­шним врагам. В середине 1918 г. большевики уже окружены со всех сторон. Образуются фронты гражданской войны.

Адмирал Колчак, находившийся на Даль­нем Востоке, решает пробраться через Сибирь на Юг Европейской России к ген. Деникину и к Черному морю. Он стремится к родному фло­ту, которым он еще недавно блестяще коман­довал.

В Омске, куда адмирал Колчак приехал в середине октября, он был встречен очень бла­гожелательно. Омск в это время обратился из Сибирской столицы в местопребывание «Вре­менного Всероссийского Правительства», со­ставленного после долгих трений, переговоров, споров и совещаний между отдельными неза­висимыми «государственными» образованиями и областями. Людей крупного государственно­го калибра в Омске не было. Приезд адмирала Колчака привлек внимание как правительства пятичленной «директории», так и руководите­лей разных политических групп и партий.

Адмирала Колчака убеждают не ехать на юг, а остаться в Омске. Стремясь вернуться на привычную для него и любимую им морскую службу, адмирал отказывается, потому что здесь нет флота и он не принесет той пользы, которую может дать на юге России. Его помо­щи ищут и настойчиво добиваются, и 1-го но­ября он вступает в должность Военного и Мор­ского министра Временного Всероссийского Правительства.

Не долго просуществовало это правитель­ство с его попытками сплотить около себя противобольшевицкие силы. Не пользуясь дове­рием и не имея широкой поддержки, оно про­держалось менее двух месяцев. Прекратило оно свое бытие в ночь на 18-ое ноября, когда двое из его пяти членов были арестованы за­говорщиками.

Совет министром срочно собрался утром 18-го ноября для обсуждения создавшегося по­ложения. Он принял на себя полноту Верхов­ной власти, но не нашел возможным ни остав­лять власти за собой, ни возстановить нерабо­тоспособную Директорию.

Оставался один выход. Этот выход — со­здать единоличную власть, не подчиненную влиянию отдельных политических партий, власть, могущую объединить все противобольшевицкие силы и .способную действовать энер­гично, без ненужных промедлений и задер­жек, столь свойственным многоликим прави­тельствам. Такой власти давно добивались уже массы уставших от безвластия людей.

Обсуждение кандидатуры не заняло много времени. Голосами всех собравшихся, за ис­ключением одного, выбор пал на адмирала Кол­чака. Учитывая тяжесть переживаемого мо­мента, Совет министров постановил недопусти­мость отказа.

Адмирал Колчак становится Верховным Правителем и Верховным Главнокомандую­щим.

В тяжелые дни вступил Колчак в управле­ние государством (фактически, в первое время только районом Урала и к востоку от него) и в командование противобольшевицкими силами (также только армиями Восточного фронта).

В эти дни, точнее 11-го ноября, на западном фронте Мировой войны, было заключено пере­мирие между нашими союзниками и герман­ским блоком. Пока длилась война, наши союз­ники помогали противобольшевицким русским армиям, надеясь восстановить уничтоженный революцией Восточный фронт (наш Западный) и отвлечь на него германские силы со своего фронта. Для востановления русского фронта союзники привлекли чехо-словацкий корпус, двигавшийся через Сибирь во Владивосток для предполагавшейся переброски во Францию, но потом повернутый на запад.

После перемирия с Германией, союзники, уставшие от четырехлетней войны и оказав­шиеся неспособными понять грядущее зло от распространения красной заразы, перестали интересоваться восстановлением порядка в России. Их вооруженные силы на русской тер­ритории, в общем очень незначительные, уча­стия в борьбе почти не принимали. Их высо­кие комиссары и другие представители разных рангов, своей неопределенной и извилистой по­литикой вносили путаницу и разлад среди, и без того распыленных, русских людей. Чехи бросили фронт и ушли в тыл для охраны Си­бирской железной дороги, где скоро забрали все движение в свои руки и для своих целей. К этому следует прибавить также и приезд в эти дни французского ген. Жанена — главно­командующего всеми союзными частями. Де­ятельность его, вместо помощи в борьбе с боль­шевиками, принесла много вреда и оказалась не последней причиною в гибели русского де­ла.

Неблагоприятно отразились в некоторых случаях на ход событий и личные качества адмирала Колчака. Он был человеком исклю­чительно военного склада — прямой, честный и не умевший кривить душой. Ему была чуж­да «политика» с ея обманами, ложными обе­щаниями, интригами, предательствами и дру­гими приемами действий, выработанными в этой области веками. Он эту «политику» не по­нимал, но являлся не раз ее жертвой, со сто­роны других.

Не повезло и в том отношении, что среди его помощников не нашлось опытных, умелых и энергичных администраторов. Также и в от­ношении командования войсками дело сто­яло не на высоте. Сам адмирал не был сведу­щим в организации и ведении боевых опера­ций сухопутными армиями, а среди его бли­жайших военных помощников, часто меняв­шихся, не нашел таких, которые имели бы

Адмирал Колчак

признанные заслуги в военном деле.

Несмотря на все неблагоприятные условия и помехи, адмиралу Колчаку удалось в марте- апреле 1919 г. нанести красным армиям боль­шевиков сокрушительный удар и отбросить их от Уральских гор к Волге. У красных под­нялся переполох. Они бросили на восточный фронт огромные подкрепления и в мае пере­шли в контр-наступление.

С тяжелыми боями армии Колчака отходят к Уралу, потом за Урал. В июле происходят упорные бои у Челябинска. В сентябре удается вновь перейти в наступление, разбить красных на всем фронте и вытеснить их за реку Тобол. В октябре противник, значительно усилив­шись, вновь переходит в наступление, и армии адмирала Колчака уходят в глубь Сибири.

14-го ноября сдан Омск. Правительство пе­реезжает в Иркутск. Туда же направляется и Колчак. Его поезд чехи задерживают надолго в Нижнеудинске. Потом перевозят под своей охраной в Иркутск и здесь предательски пе­редают в руки местной власти, недавно организованной при их участии левыми элемента­ми под названием «Политический Центр». Большевики вскоре уничтожили эту «власть» и Верховный Правитель адмирал Колчак попа­дает в руки красных.

Прежде чем выяснить, кто предал и погу­бил адмирала Колчака и с ним его армию, бо­ровшуюся за освобождение России от большевицкого гнета, познакомимся с адмиралом Кол­чаком по характеристикам близко знавших его лиц.

Министр снабжения в правительстве Кол­чака — И. И. Серебренников — сообщает о первой встрече с ним после его приезда в Омск: …«я с огромным интересом и даже с некоторым волнением стал ждать встречи с этим выдаю­щимся русским человеком, который уже тогда представлялся весьма крупной фигурой в на­шем антибольшевицком лагере».

«Адмирал вошел в мой кабинет в сопрово­ждении своего секретаря. Насколько припоми­наю, оба были в штатских костюмах. После кратких вступительных фраз, приличествую­щих случаю, у меня с адмиралом завязалась длительная беседа. Мне понравилась манера А. В. Колчака говорить краткими, отрывисты­ми фразами, точными и определенными, не до­пускающих не малейшей неясности».

«Я предложил адмиралу принять, в той или иной форме, участие в работе Сибирского Пра­вительства, но он ответил, что не намеревает­ся надолго задерживаться в Омске, и в неда­леком будущем, по всей вероятности проедет на юг России, к Деникину».

…«Появление А. В. Колчака в Омске вызва­ло, вообще, различные толки. Невольно как-то всем казалось:

— Вот человек, за которым стоит будущее! Он непременно заставит еще говорить о себе…»

Когда адмирал Колчак вступил в обязанно­сти Военного и Морского министра, И. И. Сере­бренников отмечает: …«адмирал Колчак усерд­но занялся вверенной ему работой по военно­му министерству; сравнительно редко посещая заседания Совета Министров, он часто выез­жал на фронт, где знакомился с нуждами дей­ствующей армии».

Позднее, когда Колчак стал Главой Прави­тельства, И. И. Серебренников точнее освещает личность адмирала и пробует угадать его судь­бу.

«Долгожданный диктатор — и все же не диктатор, Верховный Правитель, связанный, однако, во всех своих действиях — адмирал Колчак в моих воспоминаниях заслоняет со­бой все другие фигуры Омска. Я не мог не ви­деть в нем честнейшего, искреннейшего рус­ского патриота, в лучшем смысле этого слова, и человека кристальной душевной чистоты. Благороднейшие порывы, падавшие на бес­плодную почву, и стремления ко благу роди­ны, опрокидываемые ужасной действительностью — вот, что создало трагизм его положения и усиливало неравность и неуравновешенность его натуры. Какая участь подстерегает его? ду­мал я: триумфальный ли въезд в Москву или трагическая гибель в непосильной борьбе?… Что бы ни ждало благородного адмирала на его трудном пути, я верил, что имя его войдет в историю России, как имя одного из лучших ее сынов»…

Обратимся к характеристике адмирала Колчака, данной ему другим министром, гене­ралом бароном Будбергом (главный начальник снабжения с апреля 1919 г. и с августа этого же года военный министр). Генерал Будберг метко и ярко освещает события и дает красоч­ные характеристики своим современникам. Он очень строгий критик и не прощает самых не­значительных людских слабостей и ошибок, а за более крупные недостатки и промахи без­жалостно бичует, иногда без достаточных ос­нований. Это следует иметь ввиду при знаком­стве с его произведениями. Он сам признается, что, «слишком неудержим в проявлениях сво­их симпатий и антипатий (не личных а слу­жебных».

Приведем краткие выписки:

«Характер и душа адмирала настолько на­лицо, что достаточно какой-нибудь недели об­щения с ним для того, чтобы знать его наи­зусть. Это большой и больной ребенок, чистый идеалист, убежденный раб долга и служения идее и России; несомненный неврастеник, бы­стро вспыхивающий, чрезвычайно бурный и несдержанный в проявлениях своего неудо­вольствия и гнева… Он всецело поглощен иде­ей служения России, спасения ее от красного гнета и востановления во всей силе и непри­косновенности ее территории; ради этой идеи его можно уговорить и подвинуть на все, что угодно; личных интересов и личного честолю­бия у него нет, и в этом отношении он кри­стально чист».

«Он бурно ненавидит всякое беззаконие и произвол, но по несдержанности характера сам иногда неумышленно выходит из рамок зако­на, при том преимущественно при попытках поддержать этот самый закон и всегда под чьим-нибудь влиянием.

«Он избалован успехами и очень чувстви­телен к неудачам и неприятностям; особенно болезненно реагирует на все, что становится на пути осуществления главной задачи спасения и восстановления России, причем, как и во всем, тут нет ничего личного, эгоистичного, честолюбивого,…»

«Попав на высший пост бренного Командо­вания, Адмирал со свойственной ему подвиж­нической добросовестностью пытался получить неприобретенные раньше знания, но попал на очень скверных и недобросовестных учителей. Не думаю, что они делали это сознательно, ибо и сами учителя были малограмотны, сами зна­ли только отвлеченные теории и не имели прак­тического опыта. Они не знали тех серьезных практических коэффициентов, кои только и определяют боевое значение войск, и не смо­гли передать поэтому знания и Адмиралу. На наше горе эти учителя не были даже третье­степенными подмастерьями своего ремесла, и это сыграло самую роковую роль во всей исто­рии первого года нашего Верховного Командо­вания».

«На свой пост Адмирал смотрел как на тя­желый крест и великий подвиг, посланный ему свыше, и мне думается, едва ли есть еще на Руси другой человек, который так бескорыст­но, искренно, убежденно, проникновенно и ры­царски служил идее восстановления единой и неделимой России. Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем по­жертвовать, безвольный, бессистемный и бес­памятливый, детски и благородно доверчивый, вечно мятущийся в поисках лучших решений и спасительных средств; вечно обманывающий­ся и обманываемый, обуреваемый жаждой лич­ного труда, примера и самопожертвования; не понимающий совершенно обстановки и неспо­собный в ней разобраться; далекий от того, что вокруг него и его имением совершается — вот беглый перечень отличительных черт харак­тера того человека, на котором скоро уже год лежит тяжелый крест олицетворять и осуще­ствлять временную Верховную Власть Рос­сии»…

Генерал Сахаров (командующий 3-ей армии и в ноябре 1919 г. главнокомандующий) дает такую характеристику: «…адмирал А. В. Кол­чак не только сам не добивался власти, но и уклонялся от нее. Личность Верховного Пра­вителя вырисовывается исключительно свет­лой, рыцарски чистой и прямой; это был круп­ный русский патриот, человек большого ума и образования, ученый путешественник, и выда­ющийся моряк-флотоводец. Александр Ва­сильевич Колчак, как человек, отличался боль­шой добротой, мягким и даже чувствительным сердцем, его волевой характер, надломленный революцией, был очень вспыльчив. Настрое­ния быстро менялись под давлением незначи­тельных событий и первых известий, амплиту­да колебаний от полной надежды до упадка ее проходила легко и быстро. В дни подъема на­строения, влияние его на людей было почти не­ограниченно; прямой, глубоко проникающий взгляд горящих глаз умел подчинить себе во­лю других, как бы гипнотизируя их силой многогранной души. Адмирал принял на себя тяжесть власти, как подвиг, руководимый чув­ством самопожертвования и спасения Родины; и все его дальнейшее служение до конца было проникнуто сильной любовью к России и вы­соко развитым сознанием долга».

В указанных характеристиках обращается большое внимание на вспыльчивый нрав адми­рала Колчака. Ген. Будберг считает его даже неврастеником и человеком, не обладающим собственной волей. Трудно согласовать дея­тельность и всю жизнь адмирала Колчака с понятием отсутствия у него сильной воли. Уже признание за ним бескорыстного и искреннего служения России, постоянного исполнения им своего долга, готовность идти на подвиг и со­вершение ряда подвигов, готовность жертво­вать собой и принесение себя в жертву — го­ворят о наличии сильной воли. Вспыльчивый нрав адмирала не может служить доказатель­ством неврастении. Время было такое, что мог­ло портить нервы кому угодно, и сам генерал Будберг не вытерпел служебного напряжения и в октябре ушел в отставку. Адмирал Колчак, когда обстоятельства требовали, умел владеть собой, как никто. Пишет С. П. Мельгунов: «Когда видишь Колчака в эти сумбурные дни (декабрь — период особенно тяжелых дней от­ступления), невольно поражаешься, до чего лю­ди могут быть несправедливы. Удивительное спокойствие отмечает Верховного Правителя по сравнению с истерикой, которая подчас охватывает его министров. С редким хладно­кровием и достоинством отвечает он даже на глубоко оскорбительные по форме требования. У него не видно дряблой растерянности в тя­желый момент и он как бы стоит над мятущей­ся толпой».

Необходимо также дать образ адмирала Колчака, каким он представлялся той среде, к которой тяготел всей душою — армии и широ­ким слоям населения. Перед весенним насту­плением Колчак поехал на фронт. Об этой по­ездке Правитель дел Г. К. Гинс пишет:

«Вот он в Троицке у оренбургских казаков. Четкими и твердыми словами он характеризу­ет задачи борьбы и уезжает бурно приветству­емый Кругом, обещая удовлетворить все спра­ведливые пожелания войска. Через несколько дней он в бронированном поезде, отъезжает от Златоуста до самых передовых позиций. В од­ной версте от сторожевых охранений он обхо­дит по снежным тропинкам боевые части, за­ходит в перевязочную летучку, раздает в зем­лянке награды. Солдаты видят Верховного Правителя рядом с ними, на расстоянии вы­стрела и они остаются очарованными, согреты­ми. Воодушевленные приездом своего вождя, они идут в атаку, берут несколько деревень, отбивают орудия, пулеметы».

«Адмирал едет дальше на северный фронт. В Перми он идет на пушечный завод, беседует с рабочими, обнаруживает не поверхностное а основательное знакомство с жизнью завода, с его техникой. Рабочие видят в Верховном Правителе не барина, а человека труда, и они проникаются глубокою верою, что Верховный Правитель желает им добра, ведет их к чест­ной жизни. Пермские рабочие не изменили правительству до конца. Опять адмирал едет на передовые позиции. Едет так далеко, что о нем начинают беспокоиться, просят остано­виться, наконец, говорят, что путь испорчен и поезд не может идти. Тогда он требует лоша­дей и проезжает все таки дальше, осматривая позиции. Несколько раз деревня, где находил­ся Верховный Правитель, обстреливалась кра­сными. Мужество Главнокомандующего окры­ляло солдат. Повсюду, где проезжал Верхов­ный правитель, ему подносили хлеб-соль и ад­реса, засыпанные подписями. Подносили рабо­чие, крестьяне, купцы, духовенство. Все выра­жали восторг по поводу избавления от страш­ного ига и в самых искренних выражениях благодарили за спасение. Произносил боль­шие речи и сам Правитель. Встречаясь лицом к лицу с деятелями общественности, с земски­ми и городскими представителями, он разъяс­нял программу и цели правительства. Три мы­сли были ярко выражены в этих речах: непри­миримая борьба с большевиками, единение с обществом; земля — крестьянам».

В неудачах борьбы с большевиками на во­сточном фронте было много причин, и в неко­торых из них не легко разобраться. Но траги­ческая гибель адмирала Колчака вырисовыва­ется отчетливо, если не вдаваться в рассмотре­ние мелочей и подойти открыто к главным фактам этой трагедии. Здесь было двойное предательство, в котором участвовали: во-пер­вых, социалисты-революцинеры, и, во-вторых, чехи со своим покровителем — главнокоманду­ющим «союзными» войсками ген. Жаненом.

Для большей яркости, необходимо обратить­ся к первым дням возникновения Восточного фронта.

8-го июня 1918-го года Самара была захва­чена чехами и русскими противобольшевицкими организациями. Сразу же появились из под­полья пять социалистов-революционеров и в чешском автомобиле, под чешской охраной, от­правились в Городскую Думу Самары и объя­вили себя правительством.

Эта пятерка состояла из членов Учреди­тельного Собрания, которое, почти пять меся­цев перед этим, открылось в Петрограде 18-го января и в этот же день было разогнано боль­шевиками. Никто не выступил на защиту этого собрания, выбранного под руководством и да­влением левых революционных партий, в том числе и большевиков, и с нарушением выбор­ных правил, составленных ими же самими. Большинство собрания состояло из членов соц-революционеров. На основании этого большин­ства, они считали себя неоспоримыми избран­никами народа и наследниками Верховной вла­сти, которая была вырвана у них большевика­ми. В Самаре в день изгнания из города боль­шевиков, находившиеся здесь с.р-ы поспеши­ли восстановить свои «права» и объявить себя правительственной властью.

Как в день разгона Учред. Собрания в Пе­трограде их не никто не поддержал, так никто не собирался и здесь в Самаре идти за с. р.-ми и их «поддерживать». Народные избранники обратились к более верной для них помощи — чешским штыкам. Так появилась власть «Ко­митета Учредительного Собрания» — сокра­щенно — «Комуч», пополнявшаяся вновь при­бывающими новыми членами, в большинстве все теми же с.р.-ми.

Протестов на появление самозванной вла­сти вначале не было. Надо было организовы­вать силы для борьбы с большевиками и вести эту борьбу. За это дело горячо принялись все, кто желал избавиться от гнета большевиков. Мешало ли им присутствие «правительства» или помогало — мало интересовало тех, кто брал в руки винтовки.

Многие действия «Комуча» сразу же вызва­ли неудовольствие и даже озлобление среди добровольцев формирующихся отрядов, среди населения приволжских губерний и, особенно среди офицеров. Подъем красного флага над зданием Комуча указывал, что засевшие там с-еры хотели уничтожить большевиков толь­ко для того, чтобы продолжать дело« углубле­ния революции» по своим старым рецептам.

Комуч не мог обойтись без офицеров при формировании войсковых частей, но не дове­рял им и организовал свои «надежные» отря­ды и русско-чешские полки. Мобилизация на­селения для развертывания армии им не уда­лась. Призванные на службу, главным обра­зом крестьяне, не являлись вовсе или разбега­лись. Пришлось поступиться «демократичес­кими принципами» и объявить за дезертирство смертную казнь.

Организацию первых добровольческих от­рядов и их успехи «учредиловцы» приписали себе. Захват Казани в начале августа был пре­делом успехов на Восточном фронте осенью 1918 года. В сентябре начались неудачи. Пар­тийная власть с.-ров, умевшая только разру­шать, не была способна использовать благоприятные обстоятельства, приступить к созда­нию порядка и к организации сильной армии.

Начался отход к Уралу.

Учредиловцам стало ясно, что на одной по­беде при выборах в Учр. Собрание далеко не уедешь, что для дальнейшей борьбы необхо­димо в первую очередь объединить усилия всех самостоятельных областей России, разъеди­ненных революцией, и образовать одно прави­тельство.

В Сибири было много противников с.-р-ского «Комуча», и на пути организации единого правительства встало много преград. «Комучу» пришлось пойти на уступки и лишиться того доминирующего положения, на которое он пре­тендовал на основании своего «права» происхождения от Учредительного Собрания. В кон­це концов, 23-го сентября была выбрана Вер­ховная Власть, в лице «директории» из пяти членов. В их число вошли двое с.-р-ов из них Авксентьев был выбран председателем прави­тельства, другой с.-р., ставший членов «дирек­тории», — Зензинов был в прошлом руководи­телем и участником террористических убийств.

Если часть с.-р-ов была вынуждена на со­трудничество с представителями других пар­тий и групп населения, то другая часть этой партии, во главе которой стоял Чернов — быв­ший председатель однодневного Учредитель­ного Собрания, — не признавала никаких усту­пок. С.-р-ы черновской группы опубликовали 22-го октября пространную прокламацию к своим партийным организациям, призывая «со­мкнуться, сплотить теснее свои ряды, изле­читься от неуверенности, колебаний» и т. д. и ждали, что тогда возвратятся «в сферу вли­яния партии те массовые элементы, которые были от нее оторваны беззастенчивой демаго­гией и революционным угаром бурного време­ни».

Далее в прокламации говорилось, что все «силы партии в настоящий момент должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены, чтобы выдержать удары контр­революционных организаторов гражданской войны в тылу противобольшевицкого фронта. …«только деятельность Учр. Собрания и руко­водящей в ней фракции С.-Р. способны гаран­тировать народ от смены большевицкого засилия контрреволюционным».

Из этих фраз эсеровской прокламации вид­но, что указанная группа только свою партию считала способной «гарантировать народ от засилия» и призвала к оружию и против больше­виков и против контрреволюционеров, в число которых попадают все, кто не состоит в партии с.-р-ов.

Прокламация эсеров вызвала общее возму­щение. С трудом созданное правительство ока­залось уже расколотым. Входящие в него с.-ры

состоят в партии, которая мобилизует своих членов к вооруженным выступлениям. Дирек­тория ничем не реагировала на эту проклама­цию, и доверие к ней, и без того весьма незна­чительное, поколебалось еще больше. Кончи­лось это тем, что противники директории аре­стовали в ночь на 18-ое ноября обоих членов правительства, состоящих в партии с.-ров. Со­вет министров, в заседании которого присут­ствовало два члена директории, передал власть адмиралу Колчаку.

С-ры хотели слишком много и потеряли все. Правда, они еще не сдались. Пробовали под­нять на фронте некоторые войсковые части против власти адмирала Колчака, в том числе рассчитывали на рабочие полки Ижевцев и Воткинцев. Но никто на их призыв не отклик­нулся.

Так же пробовали с-ры обратиться за по­мощью к чехам. Последние, после признания власти адмирала Колчака другими иностран­ными представителями, ограничились заявле­нием, в лице своего национального совета, что они не сочувствуют насильственным перево­ротам и надеются, что кризис власти будет раз­решен законным путем. Отказ чехов от воору­женного выступления один из с.-ров назвал «черным предательством».

После 18-го ноября с.-ры рассыпались. Председатель директории Авксентьев, член ее Зензинов, и некоторые другие, уехали загра­ницу, не постеснявшись принять от нового «ре­акционного» правительства денежную помощь на проезд. Часть с.-р-ов, в том числе председа­тель «Комуча» Вольский, перешли к больше­викам. Другие, уйдя в подполье, начали вести борьбу с «черной реакцией», продавая Россию и русский народ как большевикам, так и ино­странцам.

Перейдем к действиям чехословаков.

С начала русской революции чешские вой­ска, состоявшие в небольшой части из добро­вольцев чехов, проживавших в России, а в большинстве из пленных чехов австрийской армии, с развалом русской государственности очутились в тяжелом положении в районе не­давних боевых действий. Перед ними стояли германские и австрийские войска, после большевицкого захвата власти перешедшие в на­ступление для оккупирования русских обла­стей. Чехам пришлось отходить на восток, что­бы не попасть в руки австро-германцев, где большинство из них, как подданные Австрии, подлежали расстрелу за измену. Союзники России предполагали их перебросить на фран­цузский фронт, где в это время шли ожесто­ченные бои, решавшие судьбу первой мировой войны. Эшелоны чехов через Курск, Пензу. Самару, Уфу и далее через Сибирь двинулись в путь.

25-го мая большевики отдали приказ о раз­оружении чехов, эшелоны которых были рас­тянуты от Пензы до Забайкалья. На этот при­каз большевиков чехи ответили вооруженным выступлением.

К ним присоединились местные русские противубольшевицкие организации. Но, в об­щем, для русского дела восстание чехов ока­залось преждевременным. Сибирь не узнала еще ужасов большевизма и жестокости крас­ной власти, население колебалось в своих от­ношениях к враждующим лагерям, и это не могло не отразиться впоследствии на ходе борьбы с большевиками.

За полтора месяца вся железнодорожная магистраль от Волги до Байкала была освобо­ждена от красных. В августе большевики были изгнаны из южной части Забайкальской обла­сти. Открылось сквозное движение через Ман­чжурию на Владивосток.

В это время на Волге уже третий месяц шли бои. Большевики с большой энергией приводи­ли в порядок свои плохо организованные, не­дисциплинированные и много раз битые отря­ды. Переформированные в полки и дивизии, узнавшие «революционную» дисциплину и под­крепленные для воодушевления сзади пулеме­тами отрядов особого назначения, красные войска стали драться более умело и упорно.

Чехи, повернутые державами «согласия» на запад к Волге для восстановления русского Восточного фронта, сначала действовали хоро­шо. Но это продолжалось недолго — два три месяца. Уже под Казанью, в августе, у них по­явились признаки нежелания участвовать в дальнейших боях. Они жаловались, что их не поддерживают, что они устали.

Конечно, война не легкое дело, — походы и сидение в окопах утомляют. А чехи привыкли передвигаться в хорошо оборудованных ваго­нах и выходить из них только на короткие стычки против слабого противника. Они не же­лали далеко и на продолжительное время от­ходить от своих эшелонов и вести бои с про­тивником, который стал проявлять упорство.

После оставления Казани, 1-ый чешский полк, считавшийся лучшим в чешском корпу­се, отказался идти в арьергарде, когда ему при­шла очередь. Сильного нажима со стороны красных не было. Причина отказа лежала, как выяснилось, в желании скорей добраться до своих вагонов.

Дальнейший развал чехов, как боевой си­лы, быстро прогрессировал. В октябре тот же, когда-то образцовый полк, отказался выпол­нить боевой приказ. Его командир, доблестный полковник Швец, не перенес разложение сво­его полка и 25-го октября застрелился.

Эта смерть сильно подействовала на чехов, и, казалось, их образумила. На некоторое вре­мя возвратилась их бывшая боеспособность. Во время боя 10-13 ноября к северу от гор. Белебея чехи хорошо дрались под командой ген. Войцеховского. Вместе с частями ген. Каппеля они нанесли красным сильное поражение. Но от преследования красных, чтобы добить рас­строенного противника, они отказались. В этом бою они справили тризну по своему достойному начальнику, и этим закончили участие в боевых действиях на фронте. Как раз в это время пришло известие, что на французском театре мировой войны заключено перемирие, и после этого никакими способами нельзя было притя­нуть чехов к действиям на фронте.

Для командования Сибирской армией, был приглашен чешский генерал (два месяца тому назад — капитан) Гайда. Предполагалось, что он привлечет на фронт чешских солдат. Из этого ничего не вышло, и генерал Гайда ока­зался во главе русских войск.

На передовых линиях остались только рус­ские части, из которых многие пришлось вы­двинуть из тыловых районов, не закончив да­же начальной подготовки.

Братская помощь России, любовь к русско­му народу и единство славян — все о чем при­ходилось слышать в пламенных речах чехов — оказалось пустыми словами. Пять месяцев тому назад чехов встречали, как освободите­лей и забрасывали цветами, а теперь освободи­тели бросали фронт и спешили в глубокий тыл.

Чехи были отправлены на охрану Сибир­ской железной дороги.

Посеянный революцией хаос внес большой беспорядок во все области жизни.. В админи­стративном управлении, в торговле, в транс­порте, — всюду старые порядки были расша­таны или разрушены, а новые были в периоде исканий и испытаний. Особенно остро это чув­ствовалось и переживалось в тылу. Этим рус­ским безвременьем пользовалось немало рыца­рей легкой наживы, как своих, так и иностран­цев. Воспользовались этим и чехи.

По почину заведующего финансовой час­тью чешского войска — полковника Шипа — чехи занялись в тылу «коммерческими дела­ми». Они начали реквизировать, скупать или просто отбирать, все что представляло какую- либо ценность. На каких основаниях происхо­дили эти невоенные операции не на поле воен­ных действий объяснил сам пол. Шип: …«в то время на большевицкой территории, значит, в Симбирске и Казани, которые были временно заняты нашими и самарскими войсками, част­ная собственность была отменена, ибо извест­ными советскими декретами частное имуще­ство было национализировано и, следовательно, сражавшиеся армии были вправе считать его своей военной добычей, тем более, что де­ло шло об имуществе имевшем для военных операций большое значение. Ведь, советы ни­кому ничего не платили за национализирован­ное имущество, и правительства уже освобож­денных территорий так же производили ре­квизиции для своих военных нужд».

Полк. Шип очень хитро и выгодно для чеш­ских дельцов объяснил «законность» опера­ций, во главе которых он стоял: 1) на террито­рии, освобожденной от большевиков он при­знает силу советских декретов; 2) после ухода чехов с фронта он говорит об имуществе боль­шого военного значения; 3) территория, вре­менно взятая у большевиков, ограничена поче­му-то Симбирском и Казанью, а его «опера­ции» простирались от Симбирска до Владиво­стока и, наконец 4) чешскому банку, который он организовал для своих «коммерческих» дел, он дает прерогативы и, ссылаясь на советы, считает правильным никому ничего не пла­тить.

В результате деятельности пол. Шипа у че­хов скопилось «национализированного» иму­щества столько, что для его вывоза пришлось «реквизировать» 20.000 вагонов, больше 50 про­центов того, что имелось в Сибири.

40-тысячный корпус чехов, по установлен­ной норме «8 лошадей — 40 человек», мог по­местить свой людской состав в одной тысяче вагонов. Свои штабы, хозяйственные и другие учреждения, свои продовольственные и веще­вые запасы, конский состав для кавалерийских полков и несколько полевых батарей помести­лись бы в другой тысяче вагонов. Для быстро­ты движения домой это было бы, без сомнения, весьма достаточно.

Нет возможности останавливаться на по­дробностях — почему вместо 2,000 вагонов у чехов оказалось в десять раз больше. Конечно они не были пустыми. Только скажем, что «трофеи» оцениваются в сотни миллионов рублей, а один исследователь гражданской войны называет сумму, по снисходительной оценке, около миллиарда золотых рублей.

14-го ноября 1919 года Омск был оставлен противобольшевицкими войсками. Пришли ли чехи в эту тяжелую минуту на помощь рус­ским бойцам, которые в первые же дни их вос­стания поддержали и помогли им быстро спра­виться с большевиками? Нет!

Как раз наоборот. Чехи видя, что боевое счастье повернулось в сторону большевиков, зная, что они не мало сами содействовали это­му и торопясь спасать себя от красных и вы­возить свои «трофеи», подобно вору, который в суматохе толпы громче других кричит: «держите вора», выпустили «меморандум». В этом обращении ко всему миру, за подписями их представителей Павлу и Гирса, они клеве­щут на «реакционное» правительство адмира­ла Колчака, а себя почитают безгрешными де­мократами, бессильными в своих действиях навязанным им нейтралитетом, который они, будто бы, строго соблюдали.

Они обвиняли русские власти в «выжига­нии деревень, избиении мирных русских граж­дан целыми сотнями, расстрелами без суда» и т. д., в тех преступлениях, которые они сами проделывали в больших масштабах в районах, прилегавших к охраняемой ими же дороги. Оправдывая себя перед «мировым обществен­ным мнением», меморандум Павлу и Гирса яв­но призывал к выступлению против власти Колчака и был, конечно, на руку союзникам чехов — социал-революционерам.

Отход фронта на восток заставил чехов то­ропиться. Но это не так легко было сделать с огромным вагонным «обозом». Порядок движе­ния, с одобрения ген. Жанена, был установлен такой: впереди всех двигались чехи, за ними сербы и румыны, потом поляки и последние «хозяева» страны — русские. Командующий чехами ген. Сыровой заявил Жанену, что в случае отказа чешским эшелонам двигаться в первую очередь, он не ручается за последствия.

Движение происходило вне зависимости от того, кто или что перевозилось. Никакого пре­имущества поездам с больными и ранеными, или семьями бойцов и беженцам не давалось. Чехи удирали вперед со всем своим «благопри­обретенным» имуществом. Железная дорога не могла справиться с движением огромного ко­личества поездов, двигавшихся в одном напра­влении и при тех «порядках», которые были установлены чехами. На участке пути у гор. Ново-Николаевска застряли двести поездов с русскими ранеными, больными, семьями бойцов и мирными жителями, бежавшими от радостей «советского рая». Поезда эти обратились в не­подвижные «кладбища» на колесах. Чехи, в страхе быть настигнутыми красными, не сте­снялись совершенно и силой отбирали парово­зы.

Отступавшие белые части, сдерживавшие напиравших красных, оказались в тяжелом положении отрезанные от тыловых баз. Если продовольствие, которое можно было получить от местного населения, было далеко не всегда в достаточном количестве, то с огнестрельны­ми припасами дело обстояло много хуже.

После Красноярска у станции Клюквенной погибла польская дивизия. Поляки просили чехов пропустить из их 56 эшелонов только пять, в которых находились раненые, больные и семьи, обещая двигаться дальше походным

порядком, в арьергарде и защищать тыл чехов. Ответ ген. Сырового был: …«вы обязаны идти последними. Ни один польский эшелон не мо­жет быть мною пропущен на восток… дальней­шие переговоры по сему вопросу считаю за­конченными, ибо вопрос исчерпан». За поля­ками пострадали румыны и югославы.

Предавая своих «союзников», чехи искали своего собственного спасения.

Пришла и их очередь защищать самых се­бя. Взрывами мостов они пробовали задержать красных, но неудачно. В происшедших столк­новениях чехи понесли большой урон, потеряв несколько бронепоездов и эшелонов, но об этом чехи не говорят.

Готовилось новое предательство. Выдачей адмирала Колчака, чехи подготовляли себе дальнейший безопасный проезд на восток. Но сделать это надо было так, чтобы подлость пре­дательства не выступила слишком открыто, и надо было прикрыться какими-нибудь обстоя­тельствами, вынуждавшими чехов на этот шаг.

Поезд адмирала был задержан 18-го де­кабря на ст. Нижнеудинск. В действительно­сти адмирал Колчак оказался арестованным. Эта задержка должна была продолжаться по­ка правительство адмирала Колчака, находив­шееся в Иркутске, и верные ему войска там же не будут уничтожены разными приемами про­вокации, пропаганды и вооруженными высту­плениями. За эту работу принялись как боль­шевики, так и с.-ры. Последние не теряли еще надежды пробраться к власти хотя бы на не­большом клочке разрушенной с их помощью России. При содействии чехов так называемый «Политический Центр», состоявший в боль­шинстве из членов партии с. р-ов, давно уже творивший против адмирала Колчака свое ка­иново дело, объявил себя властью в Иркутске. Остатки правительственных войск и некото­рые члены правительства 5-го января отсту­пили в Забайкалье. Теперь чехам можно было привезти адмирала Колчака и передать его, по требованию «народа», представителям «Поли­тического Центра».

15-го января адмирал Колчак был достав­лен в Иркутск, точнее на ст. Иннокентьевскую, в вагоне, на котором были выставлены, кроме чешского, флаги четырех великих держав.

Но что для предателей могла означать честь флагов? С согласия ген. Жанена, чехи в этот же день выдали адмирала Колчака и председате­ля его совета министров В. Пепеляева «Поли­тическому Центру».

Накануне Жанен как Пилат умывший ру­ки, умчался из Иркутска в Забайкалье.

Через неделю, 22-го января власть в Иркут­ске захватили большевики — военно-револ. ко­митет. Привыкшие болтаться, как при Керен­ском, между разными течениями бурной эпо­хи, с.-ры и на этот раз, проложили дорогу к торжеству большевизма. От чего они, по сво­им воззрениям, далеко никогда не отходили. Ре­волюция всегда была для них выше России и интересы русского народа они исповедывали только в своих программах и речах на пути к ненасытной жажде власти.

7-го февраля 1920 года рано утром Верхов­ный Правитель и Верховный Главнокоманду­ющий адмирал Колчак и с ним его Председа­тель Совета Министров В. Пепеляев были рас­стреляны дружиной левых соц.-революционеров, и их тела были брошены под лед р. Анга­ры.

Это гнусное злодейство и чехи и Жанен пробуют оправдать разными причинами, пере­кладывая вину друг на друга и на всякие слу­чайные, мало что объясняющие, обстоятель­ства.

Договор с красными о беспрепятственном пропуске чешских войск дальше, при условии выдачи адмирала Колчака и его сотрудников, и невмешательство в распоряжение советской власти в отношении к арестованным не остав­ляют сомнения, что предательство было; и чешским легионерам не смыть его позор ника­кими оправданиями.

Жизнь адмирала Александра Васильевича Колчака и его смерть — это жестокий урок для русских людей. Этот урок указывает, что стро­ить свою жизнь надо самим. Никакие чуждые нам учения западных и иных учителей, рефор­маторов и других передовых властителей дум нам не нужны. Никаких союзников нигде и ни­когда не найти. На помощь придут только те, кто может извлечь выгоду, и только тогда, ко­гда это можно получить легким путем. В мину­ту неудач нас не только покинут, но продадут и предадут, если надо — самым постыдным об­разом, забывая о своих обещаниях, о своих принципах, и о своей чести. Первая мировая война, последовавшая за ней революция и, на­конец. гражданская война свидетельствуют об этом.

Не будем забывать светлый образ русского витязя адмирала Колчака, его жизнь для бла­га России и его смерть за Родную Страну.

А. Ефимов