ВОЕННАЯ БЫЛЬ

В основу своих воспоминаний уже пяти­десятилетней давности о происходившей в 1919­-1920 гг. борьбе за свободу нашей родины я положил все то, чего я был свидетелем, а иногда и незаметным участником. А видел я и слышал гораздо больше, чем рядовые бой­цы и даже офицеры боевых частей, потому что судьба забросила меня во время моего добро­вольного служения родине — России на служ­бу при различных штабах, сперва при Став­ке Верховного Правителя адмирала Колчака, затем — в штаб Барнаульской группы, пре­вратившийся во время Великого Сибирского похода в штаб Северной группы, а в Забай­калье я служил в роте связи Инженерного ди­визиона 3-го стрелкового корпуса (генерала Молчанова) и был телефонистом штаба корпу­са. Затем, уже в Приморье, я вначале продол­жал быть телефонистом, а потом стал экспе­дитором штаба Поволжской группы войск, как назывался после переформирования армии наш 3-й корпус. Во время всей моей служ­бы я всегда жил с офицерами этих штабов и слышал все, что они говорили, и был сви­детелем того, что в штабах происходило. Об­щие же сведения о событиях я заимствовал из материалов о борьбе в Сибири.

После заключения в начале 1918 года боль­шевиками сепаратного мира с Германией, нем­цы заняли Украину и, дойдя до границы зе­мель Донского казачьего войска, начали пе­реброску своих дивизий на Западный фронт. Положение союзников было тогда очень тя­желым, и им требовалось задержать немец­кие дивизии на востоке, для чего надо бы­ло создать там фронт или хотя бы угрозу со­здания такого фронта. Для этой цели союз­ники решили использовать чехословацкие части, сформированные в 1916 году русским правительством из пленных солдат и офице­ров австро-венгерской армии, чехов и слова­ков по происхождению. В 1917 году эти час­ти были сведены в особый чехословацкий корпус численностью около 40 тысяч бойцов со смешанным русско-чешским командным со­ставом. Командовал корпусом сначала рус­ский генерал Дитерихс, а затем чех, генерал Сыровой. В конце 1917 года, по договору со­юзников еще с Временным правительством Керенского, корпус начал перебрасываться эшелонами во Владивосток, откуда предпо­лагалось перевести его во Францию. К маю 1918 года чешские эшелоны находились уже в пути, главные силы — между гг. Пензой и Петропавловском, а головные части, главным образом нестроевые, достигли уже Владивосто­ка. Сразу же по заключении мира немцы по­требовали от большевиков разоружить чехов и перевести их на положение военнопленных, но чехи на это, конечно, не согласились, и большевики начали всячески тормозить их движение на восток. Они также предлагали чехам перейти к ним на службу, от чего че­хи тоже уклонились и в ожидании попытки насильственного их разоружения стали гото­виться к сопротивлению такому разоруже­нию. Через своих русских командиров чехи связались с русскими подпольными противобольшевистскими организациями. К этому вре­мени во всех почти городах Сибири име­лись небольшие такие группы, руководимые полковником Гришиным, посланным в Сибирь генералом Деникиным для организации там восстания. Полковник Гришин работал там под псевдонимом «Алмазов». Вся эта органи­зация находилась еще в самой начальной ста­дии.

В мае 1918 года немцы категорически по­требовали у большевиков разоружения чехов и недопущения их переброски во Францию. Исполняя это требование, Троцкий отдал со­ответствующие распоряжения, но чехи, осве­домленные об этих распоряжениях за несколь­ко дней до приведения их красными в испол­нение, сами выступили против большевиков на всем протяжении своего маршрута, от Пен­зы до Владивостока, с помощью белых рус­ских организаций захватили все железнодо­рожные станции и населенные пункты, где стояли их эшелоны. Там, где чехов не было, это было выполнено русскими антикоммунис­тическими группами.

Вследствие такого почти одновременного захвата Сибирской железной дороги и насе­ленных пунктов на ней красные не имели возможности отойти на запад или на восток и ушли поэтому на север или на юг от желез­ной дороги, создав таким образом как бы подо­бие фронта по всему протяжению железно­дорожного пути. Это же самое позволило им создать впоследствии партизанское движение по всей Сибири, почему у белых фактически не было тыла, а к моменту краха фронта на западе белые армии в Сибири оказались прак­тически окруженными.

К моменту выступления чехов русские противобольшевистские организации были мало­численны. В Сибири в их составе насчитыва­лось от 3 до 5 тысяч человек (на всю Сибирь!), и такое же приблизительно количество имелось на Урале и в Поволжье. Красных было раз в десять больше, и быстрый, успешный захват Сибирского железнодорожного пути чехами и белыми русскими должен быть отнесен на счет плохой организации Красной армии, представлявшей собой в то время лишь рас­пущенную вольницу, способную только на ка­рательные экспедиции против невооруженного населения. Одни лишь интернациональные части, укомплектованные латышами, венграми или китайцами, могли вести настоящие боевые операции, но таких частей было в Сибири очень мало.

Быстрый захват Сибири белыми и чехами возродил у союзников мысль о создании на востоке противогерманского фронта, и по при­казу союзного командования чехи начали совместно с частями «народной армии Повол­жья» военные действия против красных. В это же время сибирские добровольцы были заня­ты борьбой с красными в Сибири, а население Поволжья, видя малочисленность белых и не зная, как долго останутся здесь чехи, заняло выжидательную позицию и не дало ожидаемо­го количества бойцов. Имело также значение и отсутствие доверия к эсеровскому русскому правительству, созданному при поддержке чехов из членов Учредительного собрания («КОМУЧ» — комитет Учредительного собра­ния). В Сибири в это время было образовано свое, сибирское правительство, занятое всеце­ло только Сибирью.

Затем, хотя численность «народной армии» после летних успехов 1918 года и возросла за счет присоединившихся к ней ижевских и воткинских рабочих и уфимских татар до 40 ты­сяч бойцов (что было все же недостаточно для увеличившейся линии фронта), но за это же время окрепли и сорганизовались также и красные, и осенью 1918 года части «народ­ной армии», а с ними и чехи, утомленные бес­прерывными боями, начали под давлением превосходных сил красных свой отход от Волги к Уралу.

К этому времени благодаря наплыву до­бровольцев из сибирских лагерей для военно­пленных чешский корпус разросся с 40 до 92 тысяч бойцов, из которых на фронте находи­лось около 30 тысяч, а остальные распола­гались по линии железной дороги. Но это увеличение численности сыграло и плохую роль, так как вновь прибывшие пополнения снизи­ли дисциплину и боеспособность чешских час­тей. В корпусе появились признаки развала, сол­даты требовали немедленного отъезда во Фран­цию, и начинались даже отказы выполнять боевые задания. После заключения в ноябре 1918 года перемирия между союзниками и Гер­манией чехи оставили фронт совершенно и все ушли только на охрану Сибирской железной дороги. «Народная армия Поволжья» оста­вила в это же время г. Уфу и отошла к Ура­лу, где пополнилась частями, сформирован­ными на Урале.

18 ноября н. ст. всю полноту власти в Си­бири принял на себя адмирал Александр Васи­льевич Колчак, члены «Комуч»-а были арестованы и с этого времени эсеры, выки­нув новый свой лозунг: «лучше Ленин, чем Колчак», начали борьбу против белых.

В конце декабря 1918 г., стремясь к соедине­нию с действовавшими в Архангельской губер­нии белыми частями и союзниками, Сибирская армия перешла в наступление и овладела Пер­мью.

Численность белых войск Сибири, Ура­ла и Оренбургского и Уральского казачьих войск достигла к этому моменту 150 тысяч человек, из которых на фронте находилось около 50 тысяч. Недостаточно многочислен­ный офицерский состав армии насчитывал до 17 тысяч офицеров, но кадровых офицеров бы­ло всего лишь около тысячи.

Большим недостатком организации белых вооруженных сил являлось наличие многих мелких частей и различных формирований со множеством штабов и различных учреждений, удерживавших в тылу около 2/3 наличного со­става офицеров и солдат. В то же самое вре­мя, исправляя точно такой же дефект своей военной организации, красные провели начиная с лета 1918 года большую работу по сведе­нию отдельных мелких частей и отрядов в регулярные войсковые соединения, — полки, бригады, дивизии. Расформировывая многочи­сленные штабы, управления и учреждения, красное командование обращало их личный со­став на укомплектование своих регулярных ча­стей, что позволило довести численность тако­вых до нормального почти состава.

Такова была в общих чертах обстановка к моменту, от которого я начинаю мои вос­поминания, написанные мною по случаю ис­полнившегося пятидесятилетия окончания Ве­ликого Сибирского похода весной 1920 года, борьбы в Забайкалье и оставления его в декабре того же 1920 года.

***

Все это происходило уже давно пятьдесят лет тому назад, в роковой для нас, борцов с большевиками в Поволжье, на Урале и в Си­бири, 1919-й год. Я был тогда мальчиком че­тырнадцати лет, но я весь горел желанием бороться за освобождение нашей родины от захватившего в ней власть красного произво­ла. Я верил в правоту нашей борьбы, как ве­рили в это все, кто окружал меня тогда и с кем вместе я совершил наш крестный снежно — ледяной поход через всю Сибирь, по­ход частей «народной армии» Поволжья и Ура­ла, Сибирской армии, казачьих частей и мно­гих других отрядов, объединенных во вре­мя похода в одну армию, с гордостью носив­шую имя своего вождя, генерала Каппеля, — «каппелевцев».

В поток этой отходящей на восток армии я влился в г. Омске. Был я тогда доброволь­цем «Особого отряда», составленного из мо­лодых людей, не достигших еще восемнад­цатилетнего возраста. Собрались они в этот отряд по распоряжению адмирала Колчака из различных войсковых соединений наших ар­мий. Отряд нес службу связи при Ставке Верховного Правителя. Мы развозили паке­ты, посылки, карты, пропагандный материал, газеты, журналы и т. п. на фронт и по гарни­зонам Западной Сибири. Когда нужно было послать секретный пакет, отправляемый обыч­но с офицером, мы заменяли такого офицера, доставляя пакет по назначению на автомо­биле, на паровозе или просто верхом на коне.

Отряд был сформирован летом 1919 года, когда ничто еще не предвещало печального кон­ца нашей эпопеи. После осеннего отступле­ния и оставления Урала осенью 1918 года фронт стабилизировался в Приуралье. На фронт прибыли вновь сформированные ураль­ские части и в марте 1919 года наши войска перешли в наступление, заняв Уфу и Ижев­ский и Воткинский заводы. Но в середине лета, собрав большие силы, красные пере­шли в контрнаступление. Отсутствие резер­вов и недостаток вооружения и боеприпасов заставили наши войска отходить, а с отступ­лением начался и развал. Мобилизованные разбегались по домам, а некоторые части пе­реходили к красным целиком. В особенности захватил этот развал Сибирскую армию, дейст­вовавшую вдоль железной дороги на Пермь и Вятку. Надо сказать, что в то время как «народная армия» снабжалась почти исклю­чительно за счет трофейного имущества, отби­раемого в боях у противника, части Сибирской армии, пользовавшиеся особым расположением Ставки Верховного Правителя, были прекрас­но вооружены и снабжены получаемым из заграницы снаряжением, но укомплектованы были мобилизованными сибирскими кресть­янами, уже распропагандированными больше­виками и злыми на чехов за их произвол, ре­квизиции, производимые различными отряда­ми, и за расправы с населением в случае не­повиновения. Большинство населения Сиби­ри состояло из недавних выходцев из России — переселенцев, которые, как и немногочи­сленный рабочий класс, были на стороне боль­шевиков, так же как и поселенцы — бывшие ссыльные. Население городов относилось к воюющим сторонам индиферентно, но поведе­ние иностранных войсковых частей: чехов, не­многочисленных отрядов англичан и французов и «польского легиона», созданного из польских беженцев, нашедших во время первой мировой войны убежище в Сибири, вызывало всеоб­щее недовольство. Разочаровавшись во влас­ти, пришедшей на смену большевикам, сибир­ские крестьяне говорили: «Нам бы хоть пес, лишь бы яйца нес».

Из казачьего населения Сибири одно лишь Сибирское войско самомобилизовалось и то не сразу после освобождения, а только зимой 1918 года. Остальные казачьи войска дали лишь добровольцев, но в общей своей мас­се казачество было все же настроено против большевиков. Самомобилизация сибирских казаков была ловко использована большеви­ками, развившими ярую пропаганду среди переселенческого населения, жившего в рай­оне земель Сибирского казачьего войска. Про­пагандисты говорили, что казаки пошли с Кол­чаком потому, что он им обещал отобрать зем­лю у переселенцев и отдать ее казакам (зем­ли, на которых жили переселенцы, когда-то принадлежали войску и были им уступ­лены для заселения их переселенцами).

Ушедшие в тайгу и в степи во время осво­бождения Сибири большевики организовали партизанское движение и развили среди насе­ления бешеную агитацию против белых. Наша же агитация и контрпропаганда почти от­сутствовали, и об организации соответствую­щего аппарата даже и не думали, оставив это «поле битвы» противнику. Таким образом, надеяться на мобилизованных местных жите­лей не приходилось, они или разбегались, или же переходили к красным и лишь небольшая их часть оставалась верными белым. Главны­ми борцами с большевиками были добровольцы, но вскоре приток их прекратился, и белые ар­мии таяли. Резервов не было, а находившие­ся в тылу сибирские полки были ненадежны. Красные же слали против нас массы мобилизо­ванных, влитых в существовавшие уже части, где эти мобилизованные были поставлены под руководство опытных и верных бойцов. У нас же продолжались все новые и новые форми­рования со множеством штабов, а верные до­бровольческие части таяли и по своей численности никак не соответствовали своим наиме­нованиям (в ротах было по 30-50 штыков).

Напомню читателю, что в то время насе­ление Сибири исчислялось в 8-10 миллионов человек, из которых от 2 до 3 миллионов при­ходилось на различных инородцев, эскимосов, якут, чукчей, камчадалов, самоедов и прочих, живших своей, особой жизнью. Населенные пункты, от Омска на восток, располагались по железной дороге и по рекам. Через всю Си­бирь, от Омска, шла единственная Сибирская железная дорога, а вдоль нее — Сибирский грунтовой тракт и кое-где имелись проселоч­ные дороги местного сообщения. Поперек Си­бири, с юга на север текли многоводные, ши­рокие реки, иногда до двух верст шириной, как Иртыш. Обь, Енисей. От Омска до Новониколаевска (550 верст) вдоль железнодорожного пу­ти простиралась степь с разбросанными по ней березовыми рощицами. Тайга начиналась верстах в ста к северу от железной дороги, а на юг шла лесостепь. От Новониколаевска до­рога входила в тайгу, которая спускалась дале­ко на юг и простиралась до самого Забайкалья (приблизительно 2.000 верст), а от Красноярс­ка (650 верст от Новониколаевска) начиналась таежно — гористая местность.

От Новониколаевска на Сибирской желез­ной дороге шла на юг железная дорога, свя­зывающая с Сибирью центры овцеводства, Бар­наул и Бийск (до Барнаула 300 верст), а от стан­ции Тайга, в 200 верстах от Новониколаевска, шла железнодорожная ветка на гор. Томск (50 верст).

Трактов, кроме Сибирского, не было, и лишь к югу от железной дороги имелись две-три про­селочных дороги, шедшие с запада на восток. Годной для движения по ней была из них лишь одна, на город Щегловск, прорубленная в тайге, верстах в 50 южнее железной дороги. Продовольствия имелось в Сибири достаточно, хлеб лежал в скирдах с 1914 года, и не да­ром большевики избрали во время движе­ния в Сибирь лозунг: «Вперед, в Сибирь, за хлебом!».

К моменту отхода армии от Омска началась ранняя зима с сильными морозами от 25 до 40 градусов. Это спасло отступающую с ожесто­ченными боями армию: зима сковала реку Ир­тыш и дала возможность перейти на другой берег по льду. По всей Сибири бродили мно­гочисленные красные партизанские отряды, и белые фактически держали в своих руках лишь города и населенные пункты, лежащие по линии железной дороги и по рекам. К югу от Красноярска целый район с городами Ми­нусинском и Щегловском был захвачен крас­ным партизанским отрядом бывшего штабс-капитана Щетинкина, численностью от одной до двух тысяч человек. Отряд этот имел пулеметы и даже артиллерию.

В Забайкалье находился атаман Семенов со своей «армией» в 3-4 тысячи человек. Он вел свою самостоятельную политику и держал­ся в Забайкалье только благодаря присутст­вию там японских частей. В то время япон­ские экспедиционные части находились в При­морье, в Уссурийском крае и в Забайкалье, а во Владивостоке были кроме них еще и аме­риканцы. Сибирскую железную дорогу от станции Тайга до Владивостока занимали чехи, не пропускавшие наши эшелоны на восток, благодаря чему начиная от станции Татар­ская, в 100 верстах от Омска, до станции Тайга, в 600 верстах, обе железнодорожные колеи бы­ли забиты стоявшими в затылок один другому эшелонами с беженцами, ранеными и больны­ми и эшелонами различных эвакуированных учреждений. Положение людей, находивших­ся в этих эшелонах было отчаянным: они не имели ни продовольствия, ни дров, а воду им приходилось добывать из снега (если были дрова) или же из находившихся вдоль пути болот, озер и речушек. Из-за отсутствия топли­ва многие паровозы замерзли. Целые эшело­ны тифозных и раненых, помочь которым было некому и нечем, позамерзали со всем сво­им «грузом». Покинуть же эти обреченные эшелоны могли лишь единицы, так как ни­каких других перевозочных средств не бы­ло, а уйти пешком далеко было трудно. Кое-кому удалось примкнуть к проходящим по сибирскому тракту частям и обозам с бежен­цами и семьями чинов армии, но таких счаст­ливцев было мало. Все же остальные обита­тели этих «поездов смерти» или замерзли, или же попали в руки красных. Мало кто из них выжил, а ведь их были десятки тысяч!

Отходя от Урала, белые армии предприня­ли под Челябинском контр-наступление, окон­чившееся, однако, неудачей и лишь под Пет­ропавловском, собрав все резервы, удалось на­нести красным сильный удар, задержав на ка­кое-то время их продвижение. Развить этот успех не пришлось из-за развала частей Си­бирской армии, отступавшей севернее желез­ной дороги Златоуст — Челябинск — Петро­павловск — Омск. И если до Омска отступав­шие армии дрались за каждый удобный для обороны рубеж, за почти каждый населен­ный пункт, и сохранялось еще какое-то по­добие «фронта», то после оставления Омска никакого фронта уже не было. Почти все части влились на один сибирский тракт и в по­ходной колонне устремились на восток, к Новониколаевску. Бои вел лишь арьергард, сдер­живавший наседавших на хвост колонны красных. Раненых и больных сдавать было уже некуда и их везли с собой. Во время этого отступления лошадь была тем, что гарантировало жизнь. Погибла она, — значит погибнут и все те, кого она везет…

Быстрое продвижение красных от Урала отрезало белые части, находившиеся на Юж­ном фронте, и генерал Белов со своей армией и уральцами ушел через песчаную пустыню в Китай. Туда же ушли и оренбуржцы с атама­ном Дутовым и атаман Анненков из Семире­чья. Сибирские казаки, дойдя до своих ста­ниц, просто разошлись по домам, и только не­большая их часть пошла с армией дальше на восток.

До Новониколаевска шли с надеждой на восстановление фронта где-нибудь около него, рассчитывая на сибирские части, находив­шиеся в районе Новониколаевска и Томска, но в Новониколаевске стало ясно, что сибирские части перешли на сторону красных. Чехи не пропускали наши эшелоны ни на восток, ни с востока, тыла уже не было, и нам оставалось или сдаться красным, или же пробиваться на восток, в Забайкалье, где были японцы и ата­ман Семенов. Для этого нужно было совер­шить 2.000-верстный поход по бездорожью, че­рез тайгу и горы, по слабо населенной местно­сти и в лютый сибирский мороз, поход с бес­прерывными боями и со слабой надеждой на его благополучный исход. Иного выбора не бы­ло, так как сдаваться мы не желали и об этой возможности даже и не думали.

Запасшись в Новониколаевске продоволь­ствием в виде сибирского сливочного масла в трехпудовых боченках и мешками муки, так же как и фуражом для коней, армия двумя колон­нами вошла в тайгу и двинулась в свой Вели­кий Сибирский поход. Одна колонна шла по си­бирскому тракту вдоль железной дороги, а другая — по проселочной дороге, верстах в 50­-100 к югу от нее. В этих колоннах шли поход­ным порядком войсковые части с семьями военнослужащих (таковых было немного), шли обозы беженцев, пришедших сюда с Поволжья и с Урала, шли обозы каких-то учреждений и штабов. На восток двигалась почти что сто­тысячная масса людей. Путь через тайгу был тяжел. Стояли сильные морозы от 25 до 40 градусов, всюду лежал глубокий снег, почти непроходимый. Справа и слева от дороги — лес. В случае порчи саней или усталости ко­ня сани съезжали в снег, утаптывали его вокруг саней, производили нужную починку или давали отдых коню и затем снова влива­лись в беспрерывно идущую вереницу обоза. В случае же полного истощения коня или не исправимой поломки саней, пытались втиснуть­ся в какие-либо другие сани, что было почти не­возможно, и тогда, бросая все, шли дальше пеш­ком или же, проклиная судьбу, оставались на месте. Деревни в тайге были редки и они бы­ли небольшими, поэтому зачастую ночевали в снегу, у костров.

Приблизительно на полпути между Ново­николаевском и Красноярском в тайгу вдава­лась степь, и здесь, в этой степной излучине находился небольшой городок Щегловск. Он был занят красными партизанами, которых пришлось оттуда выбивать, и в то время как шел бой, обозы, не останавливаясь, обходили город стороной и шли дальше на восток. За два дня до Рождества мы подошли к Красноярску и с боем заняли несколько окрестных деревень. Сам же город был занят перешедшими к кра­сным частями 1-й Сибирской дивизии и артил­лерийскими формированиями Сибирской армии, усиленными подошедшими с юга партизански­ми отрядами Щетинкина.

Во время движения через тайгу отступав­шие части войск перемешались с многочислен­ными обозами, что отразилось, конечно, на их боевой готовности, ружейных патронов и артил­лерийских снарядов оставалось очень мало, а поставленная на полозья артиллерия потеря­ла значительную долю своей маневренности. В связи с этим нашим командованием было принято решение отказаться от попытки захватить город Красноярск, а отвлечь вни­мание противника демонстративным наступле­нием на железнодорожный вокзал, находящий­ся южнее города, и в это время направить весь обоз в несколько тысяч повозок в обход го­рода с севера. На это направление были так­же двинуты части войск, завязавшие бой с пре­граждавшим намеченный путь противником.

В ожидании возможности начать движе­ние весь обоз был собран на поле, укрытом от наблюдения цепью высоких холмов, отделяв­ших это поле от города. Но еще до того как можно было тронуться в путь, небольшой отряд красных, подошедший с тыла, открыл по обо­зу огонь из пулеметов, вызвав там панику и смятение.

Кинувшиеся от огня вперед, прямо перед собой, повозки обоза перевалили через цепь холмов и сразу же попали под огонь со сторо­ны города. Затем, рассыпавшиеся на отдель­ные группы повозки, в панике метавшиеся во все стороны, стали обстреливаться также со всех сторон мелкими частями красных, которые тем временем заняли окружающие возвышен­ности. В какой-то момент к ружейному и пу­леметному огню присоединилась и артиллерия красных, чьи снаряды, к счастью, чаще давали перелеты.

На эту стрельбу в тылу своем вскоре подо­шли наши части, успевшие уже сбить крас­ных севернее Красноярска и этим открыть обозу дальнейший путь на восток. Все прост­ранство, на котором метался расстреливаемый со всех сторон обоз, представляло собой меси­во снега с брошенным имуществом, вплоть до мешков с серебряными деньгами. Всюду виднелись убитые и раненые люди и лошади, разбитые сани, в которых сидели окаменевшие от ужаса женщины и дети. Это была подлинно ужасная картина!

Ушла на восток лишь, примерно, половина обоза, в то время как другая его часть, поте­ряв, очевидно, надежду на спасение, вошла в Красноярск и там сдалась красным.

Уже стемнело, когда в уходившем на во­сток обозе услышали колокольный звон, до­носившийся из близкой деревушки. Звон этот напомнил нам, что сегодня — канун Рож­дества Христова… Отойдя верст десять от Красноярска, мы заночевали в большой ста­нице Есаульской, а на утро, по льду реки Ени­сей пошли к северу. Во время движения по Енисею к нам присоединялись отдельные на­ши части, отступавшие не с всей армией а иными дорогами, севернее нашего маршрута. Такое присоединение не всегда бывало «мир­ным». Так, на одной из ночевок на нашу сторожевую заставу наткнулся шедший с за­пада какой-то разъезд. На окрик нашего ча­сового: «Кто идет?», разъезд открыл огонь. Перестрелка продолжалась всю ночь, и лишь под утро выяснилось, что это — свои.

Дойдя до места впадения в Енисей реки Кана, армия повернула на эту реку и дви­нулась к городу Канску (105 верст). Еще по дороге к устью реки Кана от колонны ар­мии отделились 3-й Барнаульский полк (600 человек) с командиром полковником Камбалиным, 11-й Оренбургский казачий полк (500 человек) полковника Сукина и отряд полков­ника Казагранди (500 человек). Командовал этой группой генерал Сукин, который, забо­лев, передал командование полковнику Камбалину, а 3-й Барнаульский полк принял капитан Богословский. Штаб группы состоял из бывшего штаба Барнаульского района и в него входили следующие офицеры: Генераль­ного штаба полковники Попов и Сальников, капитан Шиманский, поручик Зенцов и еще два три других офицера. Я состоял при штабе в должности квартирьера. Этот наш отряд двинулся к северу, на реку Ангару, по которой шел до водораздела с рекой Ле­ной, перешел затем на нее, вышел к Байка­лу, перешел через озеро и прибыл в Читу.

Главные же силы армии, двигаясь по ру­слу реки Кан, совершили здесь самый труд­ный переход: Кан, быстрая горная река, за­мерзла не везде, и во многих местах поверх льда бежала вода. Лед был не одинаковой толщины и крепости, сани часто проваливались и приходилось при 30-градусном морозе лезть в воду и спасать тонущих. Сам командующий, генерал Каппель, во время одной рекогносци­ровки провалился вместе с конем под лед, отморозив себе ноги и заболел воспалением легких. Большинство ночевок имели место в снегу, а если по пути встречались деревни, то они были настолько малы, что могли вместить в своих хатах лишь часть женщин и детей, раненых и больных. Питание было скудное, впроголодь, подвод не хватало, тиф косил ряды армии и уменьшал число бойцов.

От Канска движение продолжалось уже опять по сибирскому тракту, где сел было больше, но зато приходилось пробивать себе путь на восток, отбиваясь от нападавших на колонну партизан. Во время этого пути скон­чался генерал Каппель и в командование вступил генерал Войцеховский. На станции Зима стало известно о выдаче союзниками адмирала Колчака красным и о требовании, предъявленном армии чехами, обойти Иркутск с юга. В случае же если бы мы захотели вы­бивать красных из города, чехи угрожали ра­зоружить армию. Почти одновременно было получено сообщение, что 7 февраля адмирал Колчак был расстрелян красными, и таким образом вопрос о его выручке отпадал. Драть­ся же с хорошо вооруженными и снабжен­ными чехами, не имея достаточно артиллерии, патронов и снарядов, и при большем числе раненых и больных, нежели боеспособных солдат, было бессмысленно. Поэтому, обойдя Иркутск с юга, по реке Ангаре, вытекавшей из Байкальского озера, остатки армии спусти­лись к озеру и в ночь с 15 на 16 февраля 1920 года перешли его. Этим переходом через Бай­кал и был закончен Великий Сибирский поход.

Северная группа войск, в составе которой я и совершил свой поход, пройдя по Енисею еще верст пятьдесят, свернула на дорогу, шед­шую через тайгу, от села Ивановщина, на левом берегу Енисея, к деревне Яковлево, на реке Усолке (80-90 верст). Район, по которому мы шли, сокращая путь на реку Ангару, был логовом партизан, здесь они после освобожде­ния Сибири прочно обосновались и в продол­жение всей нашей борьбы с большевиками удерживали за собой бассейн реки Тасеевки, притока реки Ангары, в которую впадает река Усолка, но теперь можно было предполагать, что все красные партизанские отряды этого района ушли к Красноярску. Дорога, по кото­рой мы шли по тайге через невысокие горы, водораздел между рекой Усолкой и Енисеем, вела в деревню Яковлево, запиравшую выход из тайги. Яковлево было занято красными, и бой начался в невыгодных для нас условиях: развернуться в тайге по глубокому снегу было невозможно и приходилось драться на узком пространстве. Стоял сильный мороз, не по­зволявший оставлять долго солдат в цепях. У красных было много пулеметов и одна мел­кокалиберная пушки, «макленка», безуспеш­но старавшаяся нащупать наш обоз. Снарядов к ней было, по-видимому, у красных мало, и стреляла пушка редко. Наши атаки на се­ло легко отбивались красными, так как на­ступление по глубокому снегу было «чере­пашьим», и бой был решен глубоким обходом села несколькими сотнями оренбургских каза­ков. Красные бежали, и мы заняли Яковлево. Сильно укрепленное село было, по-видимому, опорным пунктом партизан. По его окраинам были построены бревенчатые бункера, засыпан­ные снаружи для камуфляжа снегом и поли­тые водой.

Из Яковлева наша колонна двинулась по льду реки Усолки к реке Ангаре. Пройдя по ней верст двести, до села Устьяновского, нахо­дившегося при впадении Усолки в реку Тасеевку, мы снова, сокращая путь, пошли таеж­ной дорогой на село Пашино (верст 150), на левом берегу Ангары. Выйдя на Ангару, мы почувствовали простор: широкая, в две-три версты, река и вместо узкой таежной дорожки — впереди хорошо накатанный путь. По све­дениям, полученным от жителей, красных в этом районе имелось мало, лишь местные, ма­ленькие и плохо вооруженные отряды, а подой­ти сюда с юга, от Сибирской железной дороги, красные могли только по двум дорогам, при­чем идти от железной дороги было очень да­леко, верст 500, таежной дорогой. Поэтому по­явление их на нашем пути было маловеро­ятным. Пространство от реки Ангары на юг было гористой местностью, покрытой непро­ходимой тайгой, и, нападение с той стороны было невозможным. Для удобства ночлегов в селах дальнейший поход мы совершали дву­мя эшелонами. В головном эшелоне шли 3-й Барнаульский и 11-й Оренбургский казачий полки, во втором — отряд полковника Казагранди. Переходы мы совершали не всегда одинаковые, длина их соответствовала расстоя­нию между двумя селами, от 30 до 50 верст. Села по реке Ангаре были большие, и «квар­тирного кризиса» не было. Питание было до­статочным, как было достаточно и подвод, набираемых у крестьян для перевозки всей группы от села до села. Крестьяне охотно снабжали нас едой и подводами, так как за все мы платили, а дисциплинированность на­ших солдат и казаков сразу же создавала с жителями села дружественные отношения. Таким образом, наша северная группа ока­залась в гораздо лучших условиях, чем армия, отходившая по сибирскому тракту. Идя по району, где жители занимаются охотой, мы приобрели, защищаясь от лютого мороза, все­возможные меховые одеяния, шубы, полушуб­ки, дохи, унты (меховые сапоги), перчатки, шап­ки с длинными ушами, которые, обвитые вок­руг шеи, защищали горло и нижнюю часть ли­ца. Эти одеяния были, конечно, разнородны­ми и лишили полки вида воинских частей, но зато было тепло, и мороз не был больше нам страшен.

С красными партизанами мы встретились лишь пройдя около 1.000 верст. Придя на ноч­лег в какое-то село, кажется — Кежма, мы были встречены населением этого села как-то черезчур радушно. Во всех хатах было при­готовлено угощение и много спиртного. Такая встреча сразу же показалась нам подозри­тельной, и были отданы соответствующие распоряжения, уместность которых подтвер­дило сообщение одного крестьянина о том, что нас хотят напоить для того, чтобы пар­тизанам, находящимся в тайге за селом, было бы легче взять нас ночью. Подтверждением этого сообщения было почти полное отсутст­вие в селе мужчин, хотя и в других селах их бывало не много, так как мужская часть на­селения этого района промышляла летом «мы­тьем» золота, а зимою — охотой на пушного зверя, и только весной и осенью мужчины рабо­тали в селе. Спиртное, чтобы не было соблаз­на, мы вылили в снег, а прочее угощение съели с удовольствием. Партизаны на нас но­чью не напали, наверное, кто-то из жителей сообщил им о провале их плана, и лишь через несколько дней они преградили нам путь, за­няв село Тушимское, лежавшее на одном из больших островов реки Ангары. Ударом с фронта пехотой, а с флангов — кавалерией мы разбили партизан, и часть их на лыжах бе­жала в горы, другая же часть — вверх по реке Ангаре. Много их было зарублено казаками и конной сотней 3-го Барнаульского полка и взято в плен. Наши потери были ничтожны: ни одного убитого, лишь несколько раненых. Пленные партизаны были оставлены в селе, а мы после ночлега тронулись дальше.

Пройдя верст 150, мы остановились в се­ле Подпорожнем, при впадении реки Илим в Ангару. Отсюда по реке Илиму шел тракт на город Илимск и дальше, через водораздел рек Ангары и Лены, вдоль рек Купа и Кута на ре­ку Лену. В Подпорожнем мы узнали, что вниз по Ангаре, в городке Братский Острог (верст 300) находится большой отряд красных и туда же бежали разбитые нами в Тушимском пар­тизаны. Сведений об Иркутске и о нашей ар­мии не было и было решено перейти на реку Лену, не ввязываясь в бой с красными в Брат­ском Остроге. Там, на Лене будет видно, дви­гаться ли нам в Иркутск или же идти в Забай­калье.

Двигаясь по тракту на реку Лену, мы впервые за все время нашего похода ночева­ли в двух, пусть заброшенных и маленьких, но все же городках: Илимске и Усть-Кутске. В последнем мы остановились на дневку и впер­вые узнали общую обстановку. Наше дви­жение на Иркутск отпадало, так как армия в начале февраля, дней десять тому назад, про­шла Иркутск и двинулась в Забайкалье. Уз­нали мы и о трагической гибели адмирала Кол­чака. Вдоль реки Лены проходил тракт и телеграфная линия, почему мы и были в кур­се всего происходящего в крае. Лена — река судоходная, и в Усть-Кутске зимовало несколь­ко пароходов. Сел и деревень было больше, но население их было беднее. Здесь заболевшего тифом генерала Сукина заменил на посту начальника колонны полковник Камбалин.

Ввиду того, что наша армия прошла уже Иркутск и город был в руках красных, было принято решение идти в Забайкалье, для чего надо было пройти вверх по реке Лене верст 500 и свернуть затем по реке Чанчер к Байкаль­скому озеру. Шедший во втором эшелоне от­ряд полковника Казагранди не пошел за на­ми, а повернул на север, к городу Якутску, где и был захвачен красными.

Двигаясь на юг по реке Лене, мы все вре­мя ожидали столкновения с красными, так как знали о присутствии крупных их отря­дов в этом районе. Пройдя беспрепятственно верст 200, мы узнали от жителей села, где за­ночевали, что здесь стоял небольшой отряд красных, ушедший при нашем приближении в сторону города Верхоленска. Этот отряд, все время усиливавшийся за счет присоединяв­шихся других мелких отрядов, отходил перед нами от села к селу без боя. Пройдя еще верст 100, мы потеряли двух казаков — квартирье­ров, команда которых шла с авангардом. Подъ­ехав к очередному селу, они поехали вперед и в селе были схвачены красными, которые увез­ли их в следующее село Знаменское, где звер­ски истязали и затем еще живых, со связан­ными проволокой спереди кистями рук и с пропущенными сзади, под локтями, шестами спустили в прорубь, под лед, где мы и нашли их замерзшими. Это зверство возмутило всех нас до такой степени, что следующее село Грузновское, где красные решили нас оста­новить, было нами захвачено таким стреми­тельным ударом, что красные не успели ни убежать, ни увести свой обоз. Те из них, кто выскочили на реку, пытаясь ускакать или уехать на санях, были порублены нашими казаками, да и все сельские улицы были по­крыты зарубленными красными. Таким об­разом страдания двух замученных казаков были отомщены. В лес успело уйти всего лишь несколько десятков лыжников, и по льду ускакало на хороших лошадях несколько всад­ников. В захваченном нами обозе были ру­жейные патроны, которых у нас оставалось мало, и было взято человек двести пленных. С коммунистами разговор был короткий, — они заплатили за содеянное с казаками, а осталь­ные были оставлены в селе.

Город Верхоленск (тысячи две жителей) был после короткого боя занят нашим авангардом, но здесь мы понесли потери: было трое убитых и несколько раненых. В городе к нам присоединились два юнкера Иркутского воен­ного училища, спасшихся из Иркутска и при­шедших сюда в штатском платье. Они рас­сказали нам об иркутской трагедии и о том, что навстречу нам идет от Иркутска сильный отряд красных под командой Каландарашвили. Встреча с этим отрядом была для нас не­желательной, так как патронов у нас было все же мало, а бойцов еще меньше, так как поло­вина людей была больна тифом или же были ранены, и в бой мы могли выставить всего лишь четверть состава, человек 200-300. Но другого пути не было, и, надеясь на то, что нам удаст­ся проскочить на дорогу к Байкалу мы пошли на юг.

Пройдя верст сто, мы обнаружили, что се­ло Бирюльки, лежавшее на нашем пути, за­нято красными. Предполагая, что перед на­ми небольшой отряд красных, мы повели на­ступление на село, но наступление сразу же захлебнулось из-за сильного огня противника. Стало ясно, что мы встретились с главными силами отряда Каландарашвили. Запас пат­ронов у нас был на исходе, а красные перешли в наступление, и если бы не наши казаки, то здесь бы и был конец нашему походу. Мы от­ступили от села, и, на наше счастье, крас­ные нас почему-то не преследовали.

В недалеком бурятском улусе мы узнали от одного охотника, что от деревни Шевыкан, вблизи этого улуса, есть охотничья тропа на реку Чанчер, по которой идет зимний путь от реки Лены к Байкалу, переваливающий затем через Байкальские горы и по льду озера до­ходящий до заимки (верст 80-90) на полуост­рове Святой Нос, а затем через Баргузинский залив (верст 30) — в село Усть-Баргузинск, откуда шел тракт на город Читу через городок Баргузин. В деревне Шевыкан (несколько хат) нам пришлось бросить все имущество, забрав с собою лишь самое необходимое и провиант. Оставили мы здесь и всех безнадежно боль­ных и очень тяжело раненых, так же как и не желавших идти дальше. У саней были сняты отводы, а раненые и больные были привязаны к ним веревками. Приготовившись таким образом к походу, мы тронулись в го­ры по узкой горной реке. Внизу был лед, а поверх него бежала сантиметров на десять вода. Стоял мороз градусов в двадцать, ва­ленки и унты, полозья саней и копыта ко­ней покрывались льдом, который приходи­лось отбивать. Почти двухдневный переход до озера Тулон был кошмарным. Потом был та­кой же тяжелый 80-верстный переход без пу­ти по плоскогорью, и мы вышли на зимний путь к Байкалу и через несколько дней дошли до озера. Было начало марта месяца 1920 го­да, и зима уже сдавала. Мы отдохнули день в тунгусском улусе, приготовили мостки для пе­рехода возможных трещин по льду озера и тронулись в путь. К вечеру мы подошли к се­лу Усть-Баргузин, и были из села обстре­ляны, но, как только мы развернулись в боевой порядок, обстрел прекратился. В се­ле не оказалось ни красных, ни местных жи­телей, и все указывало на поспешность остав­ления его.

Утром мы выступили на Баргузин (верст 30). Не доходя верст десяти до города, крас­ные преградили нам дорогу при входе в уще­лье, но были обойдены казаками и бежали, ос­тавив город. В этом небольшом городке (ты­сячи полторы жителей) мы узнали, что с юга, по тракту от Верхнеудинска шел на нас боль­шой отряд красных (верст 300), и потому наш путь туда перерезан. Не могли мы идти и по старому Читинскому тракту, по которому ушли разбитые нами красные. Они усилились там местными отрядами, а мы, не имея патронов, не могли принять боя. Положение становилось как будто безнадежным, но опять-таки нас выручил случай. Нашелся проводник, который рассказал нам о возможности зимнего похода через глухую ненаселенную местность по ру­слам замерзших горных рек с текущей поверх льда водой, через перевалы гор, покрытых тай­гой, и по плоскогорьям на равнину перед Читой и на Витимский тракт, шедший в Читу.

Пройдя верст сорок по дороге к реке Ина, наша колонна поднялась по ряду горных рек на Баргузинский хребет и, перевалив его, спу­стилась на реку Витим. Это трехдневный пе­реход был очень тяжелым, так как путь шел по льду и камням замерзших горных рек, стоял мороз в 25-30 градусов и вокруг не было ника­кого жилья. Питались мы во время этого пе­рехода осетриной, набранной на рыбных скла­дах гор. Баргузина. Дойдя до реки Витим, мы оказались на плоскогорье и здесь встретили первый за три дня похода бурятский улус. Спу­стившись по реке, мы через сутки достигли приисковой резиденции, где узнали, что наш дальнейший путь по реке Витим и по тракту уже перерезан большим красным партизанским отрядом. Опять пришлось идти целиной, на этот раз степной, но снег был, к счастью, мел­кий. Через четыре дня мы дошли до Ябло­нового хребта, спустились с него в Читинскую долину, где уже наступила весна, и 14 марта, по воде и грязи дотащились до Читы и присое­динились там к армии, для которой наше при­бытие туда было полной неожиданностью.

Забайкалье, 1920 год.

Сразу же по прибытии в Читу мы сдали наших раненых и больных в госпиталя и в санитарные поезда и пополнили наше вооруже­ние и снаряжение. Из трех армий, Сибири, Поволжья и Урала, и других отдельных воин­ских частей, начавших свой Сибирский по­ход в количестве около 100 тысяч человек, в Забайкалье пришло не более 25 тысяч, из ко­торых 11 тысяч больных и раненых. Осталь­ные 75 тысяч или попали в плен красным или погибли во время похода. В Забайкалье бы­ла произведена реорганизация всех вооружен­ных сил, сведенных в три корпуса. Так как от 1-й Сибирской армии, когда-то самой много­численной, остался всего лишь один 3-й Бар­наульский полк, он был влит в состав 2-й ар­мии, образовавшей 2-й корпус под командова­нием генерала Смолина. 1-й корпус был сфор­мирован из частей войск атамана Семенова, на­ходившихся в Забайкалье, с придачей к ним казачьих полков нашей армии, а из 3-й, Волж­ской армии был создан 3-й корпус, в командо­ванием которым вступил командир Ижевской дивизии генерал Молчанов. Соответственно с переименованием армий в корпуса, дивизии бы­ли сведены в полки, а полки в батальоны. Кро­ме этих трех корпусов были в Забайкалье и другие воинские части, не входившие в них. Самой крупной из таких отдельных частей был отряд барона Унгерна (1.500-2.000 человек), стоявший в военном городке на станции Даурия, недалеко от маньчжурской и монгольской границ. Здесь барон Унгерн «царствовал», ве­дя самостоятельные боевые операции против красных и лишь номинально подчиняясь ата­ману Семенову. Довольно крупным соединени­ем были дивизионы броневых поездов, охра­нявшие железную дорогу, и также железнодо­рожные части.

Все Забайкалье было в то время в руках многочисленных небольших местных красных партизанских отрядов, и только в району гор. Сретенска было два крупных отряда, Яки­мова (до 1.000 человек) и Каратаева (человек в 500). Был и еще один довольно крупный отряд (около 500 человек) Морозова, располагавший­ся севернее гор. Читы. На западе фронт про­ходил где-то между Верхнеудинском и Читой (расстояние между ними 300-350 верст). На фронте стояли японцы, но боевых действий не было, и красные не пытались переходить в наступление. Свободными от красных были лишь железная дорога от Читы до погранич­ной китайской станции Маньчжурия и приле­гающая к железной дороге полоса местности верст на 50 в одну и в другую сторону от по­лотна. Но партизаны проникали и в эту по­лосу, взрывали железнодорожный путь и на­падали на гарнизоны станций. Была свобод­ной от красных еще и часть Амурской же­лезной дороги до гор. Сретенска (верст 350 от ст. Карымской). Охраняли эти железные до­роги японцы совместно с частями атамана Семенова, и вся власть атамана держалась в крае только благодаря присутствию в Забайкалье японских частей, занимавших одновременно и Приморскую область, где русская власть на­ходилась в руках красных.

Сразу же по прибытии нашей армии в За­байкалье атаман Семенов объявил себя пре­емником адмирала Колчака и главнокоманду­ющим всеми вооруженными силами. Наш глав­нокомандующий, генерал Войцеховский, поки­нул армию и, пользуясь своими связями с че­хами, уехал с ними в Чехию. С ним вместе по­кинули армию и многие другие генералы, уе­хавшие в Маньчжурию или в другие страны. Командующим армией был назначен генерал Лохвицкий, причем 1-й корпус остался в не­посредственном подчинении атаману Семенову. Благодаря этому сразу создалось разделение армии на «каппелевцев» и «семеновцев», от­ношения между которыми стали холодными, а иногда даже и враждебными. Причиной такого антагонизма было не только вынужденное подчинение атаману Семенову, но еще и рас­хождение во взглядах на политическую плат­форму нашей борьбы с большевиками. Мы продолжали борьбу, мысля, что будущее Рос­сии и, в частности, вопрос правления решит сам русский народ, то есть стояли на полити­ческой платформе всего белого движения. Семеновцы же стояли за монархию и считали бунтарями всех не согласных с ними. Нача­ло этому антагонизму положили не мы, а семеновцы, и если не было открытой между нами вражды, то только потому, что нас объединяла борьба с общим врагом.

А борьба предстояла серьезная. На западе стояла регулярная Красная армия, в настоящий момент остановленная японцами. На востоке — Сретенск и Нерчинск были в руках красных и в их же власти были Амурский и Уссурий­ский край и Приморская область. Но на восто­ке их силы были незначительны, и они могли только удерживать захваченные ими районы, изредка пытаясь наступать на Забайкалье, где лишь крупные населенные пункты име­ли гарнизоны, японские и семеновские. Эти гарнизоны были усилены нашими частями, впо­следствии предпринявшими освобождение За­байкалья от красных партизан. Население За­байкалья в то время насчитывало около 250 тысяч человек, из которых даже Забайкаль­ское казачество не полностью поддерживало своего же атамана Семенова: половина войска держала «нейтралитет», а четверть стояла от­крыто за красных. Местные старожилы, так же как и буряты, были тоже нейтральны, а но­вые переселенцы, рабочие и крестьяне, и ссыльно — поселенцы поддерживали партизан. Таким образом мы имели в Забайкалье лишь незначительное количество сторонников на­шей борьбы с большевиками.

Местность в Забайкалье представляла собой лесостепь, покрытую сопками (невысокие круг­лые горы). К северу от Амурской железной дороги и на востоке расстилалась тайга.

Средства на содержание армии и области атаман Семенов черпал из захваченной им части золотого запаса, отправленной правительством адмирала Колчака в уплату за купленное в САСШ оружие и снаряжение.

Сразу же по прибытии в Забайкалье наша армия начала боевые действия против красных. До этого японские и семеновские гарнизоны предпочитали отражать нападения красных и изредка снаряжать карательные экспедиции. Мне неизвестно, был ли такой способ борьбы с красными, со стороны японцев, их собствен­ной тактикой или же являлся результатом до­говоренности с большевиками, семеновцев же было так мало, что они не имели возможности вести активную борьбу, которая и была предо­ставлена нашим частям. Уже в конце марта Красная армия начала свое наступление. Со­средоточив большие силы в Верхнеудинске, красные потеснили наши части до Читы, до расположения японских частей, а в канун Пас­хи они перешли в решительное наступление с намерением одним ударом покончить с нами и с японцами. Наступление успеха не имело, несмотря на численное превосходство крас­ных, и они были разбиты. Японцы остались на своих позициях, а наши части гнали боль­шевиков почти до самого Верхнеудинска. Пос­ле этого разгрома и до осени 1920 года крас­ные уже не предпринимали серьезных опера­ций и перешли к активным действиям лишь после ухода японцев из Забайкалья.

Всю весну и лето 1920 года наши части го­нялись за красными партизанскими отрядами, очищая от них районы местности, где не бы­ло японцев. Мы заняли Нерчинск и Сретенск, оттеснив дальневосточные красные части на восток, к границе Амурского края, но идти дальше у нас не было сил, и мы перешли там к обороне. Уничтожив мелкие партизанские отряды, мы приступили к операциям против от­рядов более крупных и заняли их оплот, — Нерчинский Завод.

В конце лета японцы заключили с красными перемирие, обязав и нас соблюдать его. По это­му договору был образован между СССР и Япо­нией буфер в виде Дальневосточной республи­ки (ДВР) из областей Забайкальской, Амурской, Уссурийской и Приморской с красным пра­вительством в Верхнеудинске и непризнающим это правительство правителем Забайкалья, ата­маном Семеновым. Платой за согласие крас­ных на образование этого буфера был отвод японских войск из Забайкалья и из Уссурий­ского края. Японцы сохранили за собой лишь полосу в сто верст вдоль Приморской железной дороги с городом Владивостоком и на восток от нее — участок Уссурийской железной до­роги с городом Спасском, до станции Шмаковка.

Уходя из Забайкалья, японцы предложили и нам уйти вместе с ними, но наше командова­ние во главе с атаманом Семеновым решило остаться здесь. Это решение было явной аван­тюрой, так как бороться с красными самосто­ятельно мы не могли, и нам оставалось или погибнуть с честью или же сдаться на милость врага. Помощи получить мы не могли ни­откуда, а обещание японцев, что, в случае на­рушения красными условий перемирия, они нам помогут, было только обещанием, вы­полнить каковое они, отведя свои войска за две тысячи верст, в Приморье, а из него боль­шую часть — в Японию, физически не имели возможности.

Генерал Лохвицкий в это время уехал, и на его место был назначен генерал Вержбицкий. При нашей малочисленности мы не мог­ли удерживать все Забайкалье, и поэтому в конце августа все наши части были стянуты на Сибирскую железную дорогу, заняв ее от гор. Читы до станции Маньчжурия. Вся ос­тальная территория была оставлена красным. 1-й корпус и некоторые части 2-го и 3-го кор­пусов занимали гор. Читу и железную доро­гу до станции Карымская, 2-й корпус — стан­цию Оловянная и железную дорогу от станции Карымская до станции Борзя, 3-й корпус — станцию Борзя и железную дорогу до станции Даурия. На станции Даурия находился отряд барона Унгерна, а от нее до границы — части 1-го корпуса. Такое расположение наших войск (до 25 тысяч бойцов) по одной линии длиною более 400 верст позволяло красным сосредо­точивать свои силы в нужных им местах и, пользуясь своим превосходством в силах и в вооружении, нападать на нас тогда, когда они найдут это нужным. Времени на подготовку у красных было достаточно, но почему-то это свое нападение они начали не на главные пунк­ты нашей обороны, а атаковали в середине октября город Читу, причем даже не окружив ее. Части гарнизона Читы оставили город и от­ступили к маньчжурской границе дорогой, шед­шей из Читы к расположению 3-го корпуса.

Здесь они расположились на станции Дау­рия, которую отряд барона Унгерна в это вре­мя оставил, уйдя в Монголию, причем никого не предупредил о своем уходе за границу. Во время отхода читинского гарнизона некоторые его части перешли к красным.

Шедшие за 1-м корпусом красные пыта­лись отрезать нас от Монголии и атаковали части 3-го корпуса, стоявшие в селах юж­нее станции Борзя, — Малые и Большие Чинданты. Атака была отбита, и красные ото­шли. Затем они последовательно напали на станцию Оловянная и на станцию Борзя. Под­готовляя атаку станции Оловянная, они под­везли ночью свои войска на поездах и вы­грузили их в чистом поле. В это время уже выпал снег, а ночью разыгралась сильная буря (пурга) и красные понесли очень боль­шие потери замерзшими и обмороженными. Когда к вечеру следующего дня пурга стих­ла и наш бронепоезд вышел на разведку, им было обнаружено более 2.000 замерзших кра­сноармейцев, которые были одеты очень лег­ко, а никаких укрытий в степи не было.

К концу ноября части 2-го корпуса остави­ли станцию Оловянная и перешли в Даурию и на станцию Мациевскую, а вскоре и мы оста­вили станцию Борзя. На станции Даурия бы­ло получено приказание атамана Семенова удерживать Даурию в течение трех суток для того, чтобы иметь время подвезти японские войска и обеспечить их развертывание. Дау­рия представляет собой природное укрепле­ние: она лежит в котловине, окруженной не­высокими сопками, на которых были выры­ты окопы, защищенные проволочными заграж­дениями. В военном городке были артил­лерийские склады, позволявшие не жалеть ни патронов, ни снарядов. Оборонял Даурию 3-й корпус, усиленный некоторыми частями 2-го корпуса, а 1-й корпус и не участвующие в обороне части 2-го корпуса должны были обеспечивать тыл, до маньчжурской границы (верст 25).

Оборона протекала успешно, но к концу второго дня боя было обнаружено присутст­вие красных в нашем тылу и мы оказались в окружении. Оказалось, что части 1-го кор­пуса по приказу атамана Семенова ушли за гра­ницу, не предупредив нас. Воспользовавшись этим, красные атаковали части 2-го корпуса, не ожидавшие нападения с тыла и понесшие большие потери. Затем части 2-го корпуса отошли на юг и перешли маньчжурскую гра­ницу.

Оставшиеся в Даурии части 3-го корпуса, окруженные со всех сторон, исполнили при­каз атамана Семенова и трое суток отбива­ли все атаки красных. К вечеру третьих су­ток корпус пробился на восток, а для того чтобы не дать красным возможность пресле­довать нас, в Даурии остались трое смельча­ков, получивших задачу взорвать по приходе красных в Даурию находившиеся там порохо­вые погреба. Когда части корпуса отошли уже на пять верст от Даурии и проходили разъезд Шарасун, ночная тьма, скрывавшая наш отход, осветилась, как днем, а раздавший­ся сейчас же взрыв поколебал не только воз­дух, но и землю. Герои этого события до­гнали свои части и были впоследствии на­граждены. Понеся от взрыва огромные потери, красные нас не преследовали.

К утру мы подошли к Китайскому разъ­езду, последней русской станции перед мань­чжурской границей. Путь к ней был пре­гражден красными, и нам опять пришлось пробиваться с боем. Перейдя границу, мы с горечью в сердце сдали наше оружие китай­цам и перешли на положение «интерниро­ванных». Затем нас посадили в поезда и в конце декабря 1920 года через всю Маньчжу­рию перебросили в Приморье, оккупирован­ное японцами, но управляемое красным пра­вительством. Официально мы прибыли туда для расформирования и перехода на мирное по­ложение. Расположились мы в местах рас­квартирования японских войск, чем обеспечи­валась наша безопасность: остатки 1-го кор­пуса — на станции Гродеково, 2-й корпус — в гор. Никольск — Уссурийском и 3-й — в воен­ном городке Раздольное.

С. Марков

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Бой бронепоезда «Иоанн Калита» у ст. Волноваха 17 мая 1919 года. – В. Федоров
• О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №112). – Анд. Алекс. Власов
• О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №111). – Анд. Алекс. Власов
• ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№111)
• О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №110). – Анд. Алекс. Власов
• О бронепоездах Добровольческой армии (Окончание). – Анд. Алек. Власов.
• О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №104). – Анд. Алекс. Власов
• О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №109) – Анд. Алекс. Власов
• О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №102) – Анд. Алекс. Власов