Многочисленные трофеи разных войн хранились, обычно, в соборах Российской Империи и, конечно, несмотря на тщательный уход, от пыли, испарений от горящих свечей и кадила постепенно теряли свой первоначальный вид и приходили в ветхость. Многочисленные знамена, значки, флаги и бунчуки, после почти столетнего пребывания в храме, становились ветхими и мало похожими на свой первоначальный вид регалиями.
В Петропавловском, Казанском и Преображенском соборах хранились знамена, отбитые русскими войсками у неприятеля а также и в провинции: в Полтаве, Киеве и, конечно, Москве. Количество их исчислялось тысячами и все эти исторические регалии приходил постепенно в ветхость. В скором времени, для истории, не осталось бы от них никаких следов.
По инициативе Военно-Походной Канцелярии Его Императорского Величества была сформирована Трофейная комиссия, которой было дано задание собрать реликвии из всех хранилищ и доставить их в Петербург, где в этой Комиссии должна была быть произведена полная их регистрация, возможно полная реставрация и составлены на каждый — формуляры: описание трофея, его история, происхождение и обстоятельство и время отбития его от врага.
Работа это была тяжелая и кропотливая, принимая во внимание, что, от ветхости, материал знамен истлел и краски совершенно выцвели, так что трудно было разобрать надписи на них. Но, все эти затруднения преодолела Трофейная Комиссия. Технически, это делалось так: скажем, из Казанского собора привозили, с особой предосторожностью, несколько десятков знамен, взятых во время Отечественной войны и также осторожно, полотнища знамен раскладывались на особый помост и булавками расправлялись, так чтобы, по возможности, разгладить все складки. Над помостом, была построена специальная площадка, с которой фотограф снимал знамя под разными углами. Затем, также осторожно, полотнище снималось с помоста и, осторожно свернутое отправлялось в свое хранилище, обычно, большинство отправлялось в Петропавловский собор.
Когда сделанный снимок был проявлен в лаборатории Канцелярии, специалисты, по ранее, зарисованным эскизам, делали художественный рисунок в красках. Для этого дела, в Канцелярии был особый отдел художников-
баталистов, которым Канцелярия щедро платила за их рисунки. Затем, Отдел Кондукторов составлял формуляры и регистрировал трофей.
Благодаря таким, своевременно принятым мерам, большинство трофеев было спасено от уничтожения беспощадным временем. По завершении всей работы и составления формуляра и двух рисунков, один экземпляр и того и другого отсылался в полк взявший трофей.
Трофейная Комиссия состояла из немногих сотрудников: председатель — Конвоя Его Величества полковник Петин, его помощник — кап. 2 ранга П. И. Белавенец, офицер для поручений — конной Артиллерии капитан С. А. Тулузаков. Члены Комиссии: инж. путей сообщ. К. М. Гейштор — Кондуктор Инженерных Курсов, фотографы Михайлов и Николаев, регистратор Мамин и художники Янсен, Хансен и Петерсон.
Комиссия состояла в ведении и получала задания от Военно-Походной Канцелярии, начальником которой состоял тогда Свиты Е. В. генерал-майор князь Орлов.
К началу войны, почти все трофеи были приведены в порядок, но тут стали поступать новые и комиссия продолжала энергично работать по регистрации новых поступавших почти беспрерывно трофеев. Много офицеров Канцелярии ушло на фронт, сам князь Орлов часто уезжал с Государем в Ставку и, в таких случаях, его заменял Кавалергардского полка полковник Нарышкин.
По мобилизации, призванные кондукторы Инженерного Курса при Инженерном Замке были назначены на разные должности, соответственно своим специальностям и Военно-Походная Канцелярия потребовала откомандирования себе тех Кондукторов, которые при отбывании воинской повинности, работали в Канцелярии. Попав таким образом, снова на работу по регистрации трофеев, я занимался, по приказанию полковника Нарышкина и приемом всех заявлений, поступивших со стороны.
Предложения поступали самые разнообразные: изобретения, советы, чертежи и прочее и все это, предварительно, проходило через мои руки а я уже после тщательного их рассмотрения, докладывал начальнику Канцелярии. Работа была кропотливая и ответственная, принимая во внимание что ежедневно поступало 30-40 таких заявлений. Одновременно же стали поступать и трофеи с фронта, ознакомившись с которыми, я направлял их в Трофейную Комиссию капитану Тулузакову.
Однажды, произошел следующий случай: дежурный вахмистр, войдя в мой кабинет, доложил, что какая-то сестра милосердия желает говорить с Начальников Канцелярии. Я велел ей передать, чтобы она подала прошение дежурному чиновнику. Вахмистр ушел и тот же час возвратился и доложил, что сестра милосердия имеет особо важное заявление и просит ее принять.
Приказав ввести ее, я увидел перед собой молодую, лет 20-22 блондинку, слегка полную, в солдатской шинели и с косынкой на голове, а в правой руке — костыль. Слегка прихрамывая, она подошла к столу и, по моему приглашению, села. Я спросил ее фамилию и часть, а также откуда она приехала в Петербург?
С легким иностранные акцентом, она ответила, что она сестра милосердия из Передового Госпиталя Генриета Сорокина и что она была ранена в боях армии генерала Реннекампфа. На мой вопрос — что ей угодно, она ответила, что может сказать это только Начальнику Канцелярии. Протелефонировав ротмистру Кноррингу, я просил его придти в приемную. Кнорринг тотчас же пришел и я представил ему сестру и сказал о ее просьбе. «В чем дело? О чем вы хотите говорить с Начальником Канцелярии? Он сейчас в отъезде».
Подумав с минуту, сестра сказала: «Отвернитесь на минутку», и когда она нас позвала, мы увидели на нашем большом круглом столе развернутое замечательно красивое знамя. На нем значились юбилейные даты и даты основания 6 пехот. Либавского полка. Это было его юбилейное знамя, голубое с белым и золотыми кистями.
В первую минуту, мы оба опешили и затем Кнорринг спросил: «Скажите нам, как вам досталось это знамя и прошу вас говорить только правду — вы должны знать, что потеря знамени частью — это смерть ее…»
Сестра стала рассказывать, что во время боя при Сольдау, при работе на перевязочном пункте, она была легко ранена в ногу. Знаменщик Либавского полка, тяжело раненый в живот, сорвал с древка знамя, свернул его и тихо сказал: «Сестра спаси знамя…» и с этими словами, умер на ее руках. Этот простой рассказ, сделанный тихим ровным голосом, с легким иностранным акцентом, произвел на нас сильное впечатление и Кнорринг сказал: «Ваш подвиг, сестра, согласно статуту, награждается Орденом Св. Георгия, но эта награда вам может быть пожалована только непосредственно Государем Императором». «Этого-то мне бы и хотелось», ответила сестра.
На вопрос Кнорринга как она сохранила знамя в целости, она сказала, что была подобрана немецкими санитарами и положена в госпиталь, где ей вынули пулю из ступни. Там она и пролежала пока, на основании Женевской конвенции, ее не признали подлежащей эвакуации в Россию. На вопрос Кнорринга «а немцы вас осматривали и где же тогда было знамя?», сестра ответила, что она знамя забинтовала вокруг бюста, чем и объяснялась ее полнота, на которую мы, вероятно, обратили внимание.
Кнорринг ушел с докладом к Нарышкину и вернувшись, сказал, что сестру просят придти в Канцелярию завтра. Знамя свернули и отнесли в кабинет Нарышкина.
Когда я помогал сестре одевать ее тяжелую солдатскую шинель, я нащупал в кармане большой револьвер. Ничего я ей не сказал и проводил из приемной к выходу.
После ее ухода, полковник Нарышкин позвал Кнорринга и меня и еще раз выслушав наш рассказ, сказал: «Подвиг сестры налицо. Либавский полк понес под Сольдау большие потери и был почти полностью уничтожен. Несомненно, это его юбилейное знамя, но… есть и но… как она сумела сохранить знамя в плену при, известной всем, немецкой бдительности? Раз вы обратили внимание на ее неестественную полноту, как же не сделали этого немецкие доктора, да еще при медицинских осмотрах и операциях? Наконец, во время переезда через границы Норвегии и Швеции, она тоже должна была подвергнуться таможенному осмотру? Ее рассказ о том, что умиравший знаменщик передал ей знамя, правдоподобен, но может быть дело было проще — она нашла брошенное знамя и сорвав его с древка, спрятала. Может быть еще и иная версия — спасший знамя раненый и умиравший офицер или солдат передал ей уже в госпитале знамя, прося доставить его в Россию. Заметьте, что она непременно хочет иметь аудиенцию у Государя». В это время, я вспомнил и сказал о револьвере, который я нащупал в кармане ее шинели. «Тем более. Мы должны быть очень осторожны, сказал Нарышкин, я сейчас же сообщу обо всем князю Орлову и он уже сумеет доложить обо всем Государю. Сообщать жандармским властям или в контр-разведку не следовало, ибо наша Канцелярия была вне контроля других учреждений. Кроме того, если Государь захочет наградить сестру лично, то, предварительно, она, конечно, будет обыскана. Мое мнение, что в общем она говорит правду, но чего-то не договаривает и скрывает. Я прошу инженера посещать сестру в гостиннице, познакомиться с ней поближе, пригласить на ужин в Европейскую гостинницу и постараться узнать — почему она носит тяжелое оружие, совсем сестре милосердия неприсвоенное?» «Конечно, все расходы инженера Канцелярия оплатит», прибавил он улыбаясь, а нужно сказать, что мы его никогда не видели ни смеющимся, ни улыбающимся.
Сестра стояла в гостиннице «Эрмитаж» против Николаевского вокзала и мне легко было ее найти.
На другой день, переодевшись в свою инженерскую форму, я поехал в гостинницу, нашел ее номер и постучался. Открыла сестра, сперва удивленная незнакомому визитеру, но потом сказала: «Я не знала, что вы инженер и служите в военном учреждении». Усадив меня, она стала распрашивать, получено ли распоряжение о дальнейшей судьбе знамени и узнав, что надо ждать ответа из Ставки, сказала: «Я много пережила и несколько дней разницы для меня не составят». Узнав, что она первый раз в столице, я предложил ей показать достопримечательности и город, так как времени у нас много а я свободен от занятий. Мы поехали на острова, потом пообедали в Европейской гостиннице и вернулись в «Эрмитаж», где за поданным официантом чаем и разговорились.
По ее рассказам, она была по матери шведка и до смерти матери все детство говорила по шведски, почему у нее и остался такой акцент. Отец тоже рано умер и она воспитывалась у сестры матери, которая жила в Херсоне. Рано вышла замуж. Муж врач, тоже пропал без вести в первых же боях в Восточной Пруссии. Она провела все эти бои в санитарном отряде при 1-й армии, а потом, потеряла связь со своим Отрядом, блуждала и помогала в разных частях. Все перемешалось и найти свою часть было невозможно. Я спросил ее — почему она носит оружие? Она слегка смутилась и вынув из шинели тяжелый браунинг 12 калибра, подала его мне. Открыв магазин, я увидел семь пуль а восьмая — была в стволе. На обойме было мелко написано «Берлин». Она сказала, что браунинг нашла на поле сражения и спрятала. «Вместе со знаменем?» спросил я. «Да, вместе». «А для чего вам теперь это оружие?» Она ответила, что пока была у немцев, хранила его как оружие против посягателей и, вообще, когда она была на ускоренных курсах сестер милосердия, то доктора ей говорили, что сестры могут подвернуться насилию и, для своего спокойствия, нужно иметь с собой цианистый калий в ампулке. Она вынула ампулку и мне показала. «Полагаю, что вам теперь ничего не грозит и вы можете жить спокойно». «Нет, я снова поеду на фронт. Здесь мне нечего делать, а близких у меня нет», ответила сестра.
На другой день, я доложил полковнику Нарышкину о моем разговоре. Тот подумал и сказал — «независимо от ответа Ставки, к аудиенции ее допускать нельзя». Через несколько дней пришел ответ князя Орлова, что по его докладу, о спасении знамени, Государь наградил сестру Сорокину Георгиевскими Крестами 1-й и 2-й степ. Пришедшая в канцелярию, сестра была торжественно встречена и награждена Орденами. Особой радости я у нее не заметил, и она даже спросила Нарышкина будет ли принята Государем, на что тот ответил, что ввиду важных событий, Государь отбыл в Действующую Армию.
Когда в 1917 г. я был на фронте, то, случайно, в журнале «Огонек» увидел фотографию сестры Сорокиной, в солдатской шинели с костылем в руках и полным Георгиевским бантом на груди.
Разобраться в этом запутанном случае — дело будущего историка.
К. Гейштор
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- СКЕЛЬКА . 15 октября 1920 года. – Л. Пеньков
- Бутырское знамя в Брюсселе. – С. Андоленко
- Германский шпионаж в северной России. – И.И. Бобарыков
- КАДЕТУ – А.ГЕНКИН.
- Военно-историческая комиссия при Гвардейском Объединении. – В.А. Каменский
- Письма в Редакцию (№ 126)
- Находка зарытого в 1914 г. в Восточной Пруссии русского знамени. – С. Андоленко
- «Полтавский бой» 27 ноября 1918 года. – В. Милоданович
- К статье в Хронике «Военной Были» № 121, стр 46 и 47. – Ф.Р.
Loading ...