ВОЕННАЯ БЫЛЬ

ОТ РЕДАКЦИИ

24 ноября 1951 г. неумолимая смерть вырвала из наших рядов дорогого друга и однокашника кадета Первого Кадетского Корпуса Николая Алексеевича Первышина. Богатейший материал по историй 269 Пехотного Новоржевского Полка остался в руках Редакции. Крайне мало известна у нас история “молодых” второочередных полков, и нам представляется, что живо, с присущим автору литературным талантом, изложенные, хотя бы и отрывочные, записи о боевой деятельности одного из этих славных полков (как говорит сам Первышин: полка за всю Великую Войну не знавшего поражений) не могут не быть интересны читателю – офицеру и кадету.

Помянув еще раз рано погибшего героя-кадета, обратимся к его воспоминаниям.

Я, Николай Алексеевич Первышин, родился в городе С.-Петербурге 8 апреля 1891 г. (по ст.стилю),

Получив воспитание и кадетскую закваску сначала в Первом, а потом во 2 Кадетском Корпусе, я вступил в воинскую службу вольноопределяющимся 2 Кавказского стрелкового батальона. Со своим батальоном я участвовал, в 1910 году, в персидском походе Джульфа – Таврия, в колонне полковника Вакуловского, в которую, кроме нашего батальона, входили взвод Кавказской гренадерской Арт. Бригады и 6 сотня Хоперского казачьего полка под командой подъесаула Шатилова.

По окончании экспедиции, я уехал на Балканскую войну 1912 года и поступил добровольцем в 12 Балканский пехотный полк Болгарской армии. Под крепостью Адрианополь, за отличие в боях 25 и 26 октября у форта Папас-Тепе, был награжден Болгарским Военным Крестом “За храбрость” 4-й степени и произведен в чин офицерского кандидата; за отличие в бою и ночкой штыковой атаке 7 ноября того же года под фортом Картл-Тепе я получил чин подпоручика Болгарской армии. Наконец, за отличие при взятии Адрианополя 13 марта 1913 г. был назначен командиром 12 роты того же полка.

Перед началом Второй Балканской войны, согласно приказу Государя Императора, всем русским добровольцам оставить союзные армии, я покинул полк 12 июля 1913 г., и поступил в распоряжение нашего военного агента в Софии – Полковника Романовского. Полковник Романовский прикомандировал меня, как знатока местности, к только что прибывшему в Болгарию полковнику Генерального Штаба Котельникову, получившему задание снять план крепости Адрианополь. В результате этого поручения, мне пришлось бежать и укрыться в Бургасе на нашей канонерской лодке “Кубанец”, на которой я затем благополучно возвратился в Россию через Севастополь.

По возвращении на Родину, я был переименован в прапорщики Русской Армий и получил распоряжение отбыть лагерные сборы при 85 Пехотном Выборгском Полку, сперва в Новгороде, а затем в Красном Селе, летом 1914 года, Я уже решил было по окончании лагерных сборов уехать в Африку, во французский Иностранный Легион, но… судьба решила иначе. Разразилось Сараевское убийство, а затем грянула Великая Война. Вместо Африки, я попал в гор. Псков, куда получил назначение в 93 пехотный Иркутский полк.

Я уже не застал во Пскове доблестного полка, вышедшего на фронт, и был назначен в ряды его сына,- стяжавшего себе впоследствии боевую славу на полях Великой Войны 269 пехотного Новоржевского полка,

Боевая история нашего скромного 269 пехотного Новоржевского полка, сформированного в 1914 году из жителей Псковской губернии и офицерского кадра славного Иркутского полка, несомненно войдет в летопись Русской Славы, для назидания будущих поколений. Под мудрым и храбрым водительством нашего горячо любимого командира, генерала Филимонова. Новоржевский полк является одним из исключительных полков Русской Армии. В продолжение всей войны он не потерпел поражений, с честью выходил из всех боев, ни на одну минуту не теряя стойкости и мужества. В дни гражданской смуты Новоржевцы дали большой процент своих офицеров для борьбы за честь России,

Вечная Слава и Память нашему Командиру. Вечная слава нашему доблестному полку.

С М О Р Г О Н Ь

Линия фронта осталась далеко позади нас. Мы двигались прямо на восток. Куда мы шли и зачем – никто из нас не знал. Молодежь острила, говоря, что “идем в Москву на пополнение”. Возможность близкой встречи с противником как-то отошла в сторону; о фронтовых днях вспоминали. Но вот, высланные вперед квартирьеры – казаки Оренбуржцы – возвращаются на взмыленных лошадях и доносят, что встретились с германскими кавалеристами. Наш полк шел в этот день в голове колонны дивизии. Мне немедленно было приказано двигаться со вверенным мне I батальоном вправо от шоссе и составить как бы правый авангард колонны. Рассыпав две роты в цепи, я пошел параллельно движению полка. Вскоре завязалась перестрелка, а затем и мелкие стычки. Наша дивизия теснила немецкую конницу, выбивая ее из деревень и местечек и захватывая небольшие партии пленных. После занятия нами деревни Саллы, германская конница отошла к Сморгони и сосредоточилась там, намереваясь удержать этот город до подхода пехоты.

6 сентября I батальон Новоржевцев расположился в большом селе, верстах в 10 от Сморгони. Вечером того же дня я устроил у себя большой обед в складчину. Один из солдат, бывший раньше кондитером в Петербурге, спек нам изумительный пирог с капустой и яйцами. В качестве гостей подъехали Начальник обоза I разряда и Оружейный мастер. Хорошо пообедали мы в этот день, а, по окончании, я предложил г.г. офицерам немедля разойтись и лечь отдохнуть, так как мы совершенно не знали что сулит нам грядущая ночь.

Была полночь, когда дверь моей комнаты с шумом растворилась, и старший полковой ординарец, звякнув шпорами и щелкнув каблуками, зычным и хриплым голосом прокричал: “Их Высокоблагородие, Командира батальона к Командиру полка”. Растолкав своего адъютанта, я быстро оделся и, наступая на ноги спящих на полу солдат, пристегивая снаряжение, вышел на двор, где меня уже ожидал ординарец, держа под уздцы моего “Мальчика”. Вскочив на коня, поскакал я в штаб полка. Ночь была, хотя звездная, но темная и туманная. В большой комнате, освещенной вставленными в бутылки огарками, за столом, накрытым большой картой, сидел Командующий полком с офицерами штаба. Как только я занял место за столом, подполковник Сакен, не глядя на меня; холодно отчеканивая каждое слово, заявил: “Начальник дивизии приказал завтра на рассвете атаковать и взять любой ценою Сморгонь. Успех этой операций даст возможность частям нашей Х армию и гвардейскому корпусу, находящемуся под Вильной, выйти из тяжелого для них положения”. Затем, немного помолчав, подполковник Сакен взглянул на меня в упор и добавил: “Жребий пал на ваш батальон, подпоручик Первышин”…. Наступила тишина, а затем он прибавил: “На эту боевую задачу я назначаю вас с вашим батальоном, о чем уже донес Начальнику дивизии, который одобрил мой выбор и ждет от вас подвига и боевых успехов”. Я встал, поблагодарил Командующего за лестное обо мне мнение и, обещав в предстоящем бою оправдать его доверие, заявил под конец: “Завтра Сморгонь будет взята”. Все лица сразу засияли, а полковой адъютант ободрительно улыбнулся  и пальцами на своей груди изобразил крестик. Командующий полком крепко пожал мне руку и сказал, что “этот приказ есть личное желание Начальника дивизии”. Получив некоторые дополнительные разъяснения, я вышел из дому и отправился в расположение батальона дать последние инструкции для предстоящей завтра, вернее сегодня, атаки Сморгони.

По моему вызову ко мне явились командиры рот и фельдфебеля. Посвятив их в боевую обстановку, ознакомив с нашим заданием, сделав несколько хозяйственных распоряжений фельдфебелю, я приказал им собраться с ротами к 4 часам утра на пустыре перед моим домом, и отпустил их. Спать, конечно, больше не пришлось. Скоро с улицы стали доноситься команды офицеров и солдат, проводивших людей мимо моего дома.

По сборе батальона, я поздоровался с каждой ротой отдельно, подбодрил солдат к предстоящему бою и скомандовал: “Батальон, справо по-ротно, с Богом, шагом марш”. Раздался мерный топот солдатских сапог, и батальон стал выходить на большую дорогу, ведущую к Сморгони.

Проехав с версту, я оглянулся назад. За мной, побрякивая котелками и снаряжением, вымешивая осеннюю грязь и обходя лужи, тянулась серая, колыхающаяся масса солдат. За нею уже дымились походные кухни, выбрасывая из труб искры, далеко относимые ветром, Я задумался. “Провидение вручило мне судьбу этих, почти мне неизвестных, людей. Кто они, эти люди всевозможных профессий и всех слоев общества? Откуда они, с каких концов нашей великой, необъятной России? Что заставило их побросать свои жилища, оставить жен, детей и родителей? Что принудило их придти сюда, в литовско-белорусскую глушь, и жертвовать собой? Священный долг перед нашей общей Матерью-Родиной. Я молод. Мне только 24 года; многим из них я гожусь в сыновья, а ведь за жизнь каждого из них я отвечаю лишь перед Богом и совестью… Сегодня я обязан выполнить свой долг перед Родиной, как командир ударного батальона, я его выполню до конца. Я буду стараться достичь наибольших успехов, но с наименьшими потерями…

Вдали, на перекрестке дорог, показался Командующий полком со своим штабом… Пройдя версты три, я остановил батальон на привал в маленькой деревушке, а сам, с подполковником Сакен, выехал вперед, на окраину. Здесь находилось кладбище, и с него можно было хорошо осмотреть впереди лежащую местность. Здесь я перестрою мой батальон в боевой порядок и поведу его для занятия исходного положения, согласно диспозиции, к 7 час утра, на линию железной дороги Сморгонь-Зилейка. От нас до нее не более двух верст.

В это время к нам подтянулась наша полковая пулеметная команда с ее начальником, прапорщиком Гартье. Последний мне сообщил, что моему батальону придается еще один взвод пулеметов и просил указать ему места. “Пулеметы будут находиться при мне, и только по моему приказанию открывать огонь по целям, указанным мною”, последовал мой ответ начальнику пулеметной команды.

Вверенный мне I батальон нашего 269 пехотного Новоржевского полка находился в 6 верстах от Сморгони. Впереди нас тянулись позиции одного из полков нашей же 68 дивизии. Начальник дивизии предоставил мне выбор по моему усмотрению места и направления для удара, и вообще предоставил мне полную свободу действий.

Я попрощался со всеми офицерами штаба полка. Подполковник Сакен чисто по-родительски благословил и поцеловал меня на прощанье. Я стал перестраивать батальон. Под прикрытием утреннего тумана, я вытягивал батальон в одну цепь, взяв направление прямо на восток, как бы удаляясь от цели. Когда первые три роты окончательно вытянулись, я приказал командующему 4 ротой, прапорщику Бирк, держаться сомкнутым строем на дистанции видимости батальона, составляя, так сказать, мой батальонный резерв. Сам же я, с моим адъютантом и связью, пошел слева цепи батальона и скоро вышел к ее середине. Когда я затем повернул цепь батальона налево, то оказался в голове вверенных мне людей. Так мы благополучно дошли до полотна железной дороги, где роты и залегли, заняв намеченное мною исходное положение.

Впереди, за линией железной дороги, верстах в двух от нее и почти ей параллельно, проходит шоссе от Сморгони в сторону Зилейки. По обеим сторонам шоссе – глубокие канавы. К нему-то я и намереваюсь вывести мой батальон. Отдаю приказание: “По моей команде, всему батальону одновременно перебежать полотно железной дороги и затем быстро двигаться к шоссе”. Быстротой и одновременностью перебежки я надеюсь вернее ускользнуть от взоров германских наблюдателей. Если же германцы нас заметят и, при подходе батальона к шоссе, подвергнут обстрелу, то потери можно будет сильно сократить, скрыв людей в канавах по сторонам шоссе.

Когда приказание это было передано по цепи, я поднялся на полотно железной дороги и скомандовал: “Батальон за мной, вперед”. Как один, солдаты, перебежали через полотно, и батальон начал наступать на шоссе. На правом фланге шла 3 рота прапорщика Савицкого, в центре – 2 прапорщика Федуленко, и на левом фланге – I прапорщика Денисова.

В этот момент германская артиллерия открыла по нас огонь, но шрапнель рвалась слишком высоко и нас не поражала. Мы прибавили шагу, торопясь занять канавы вдоль шоссе. 4 рота сомкнутым строем добежала до полотна и расположилась правее главных сил батальона, составляя мои резерв и одновременно охраняя мой правый фланг.

Когда роты уже подбегали к канаве у шоссе, на самом правом фланге у Савицкого завязалась ружейная перестрелка. Затем небольшая цепь германцев поднялась из канавы и в беспорядке бросилась к деревне Клидзиниента, отстоявшей от шоссе версты на две. Мои роты, заняв канаву, открыли огонь по германцам.

Один взгляд на карту дал мне ясное представление о всей важности этой деревни для моего батальона. Было ясно, что начать движение на Сморгонь теперь невозможно. Германцы от Клидзиниенты могли бить нас справа фланговым огнем. Что оставалось делать? Приказываю правофланговой роте прапорщика Савицкого: “Выбить противника из деревни”. Немцы встречают его атаку пулеметным огнем, и 3 рота залегает. По телефону хочу вызвать нашу артиллерию, но, как на зло, у наших телефонистов не хватает провода дотянуть линию до канавы. Телефонная трубка осталась в поле, в ста шагах от шоссе. Это меня сильно расстраивает. Я посылаю за пулеметами, но их не могут найти… Мой адъютант прапорщик Лебедев под огнем пробирается к телефонной трубке и просит подполковника Сакен вызвать нашу артиллерию. Тот сообщает, что тяжелая Сибирская батарея становится на позицию и через несколько минут откроет огонь по Клидзиниенте.

Нс успел я передать это приятное известие по батальону, как издалека загремели тяжелые орудия и стали наростать звуки приближающихся снарядов. К нашему удивлению, первая очередь разорвалась позади нашей канавы, забросав нас землей и камнями. Положение наше оказалось незавидным. Не на шутку опасаясь, что вторая очередь влепит прямо в нашу цепь, я бросился к телефону, лежавшему среди поля. Схватив трубку и прижавшись, как только мог, к земле, я громко заорал: “Артиллерия стреляет по своим… по своим…”, в ответ услышал чей-то совершенно спокойный и уверенный бас: “Вижу. Следите за второй очередью и корректируйте”. Опять загремели тяжелые орудия. Я еще больше прижался к земле, не отпуская трубки от уха… Томительные мгновенья… Но вот, тяжелые снаряды низко пролетели над нашими головами и через несколько секунд разорвались прямо в деревне,

Немцы. как блохи, поспешили выскочить и пустились бежать во всю прыть. Я в восторге радостно крикнул в трубку: “Попадания отличны. Целую командира батареи и все его пушки”. Затем, я бросился в канаву и приказал открыть частый огонь по бегущим.

Через несколько минут после этого, телефон был дотянут до канавы, где я сидел. Я вызвал полкового адъютанта, поручика Дубинина, и рассказал ему о боевой обстановке, заключив словами: “Сейчас поведу наступление и атакую Сморгонь. Если что со мной случится, успокой мою мать и скажи ей, что я выполнил долг перед Царем и Родиной, а ее, мать, всегда любил и не забывал. Теперь мне не придется больше говорить с тобой по телефону, а все нужные сведения будет передавать телефонист, идущий с батальоном”.

Переходя в решительное наступление, я приказал прапорщику Бирку выйти, с его 4-й ротой, на шоссе и прикрывать наш маневр от всяких неожиданностей”… Остальные роты я двинул вперед по канавам в направление на Сморгонь. Сам же я, с моим адъютантом и связью, стал в голове. До города теперь оставалось не более двух верст. Я остановил передних и дал возможность всем подтянуться. Потом скомандовал головной роте прапорщика Денисова: “Влево от шоссе, по линии в цепь”, и 2-й роте: “Справа от шоссе в цепь”. Таким образом, две роты развернулись фронтом на Сморгонь, а 3-я рота составила резерв. Как только построение было закончено, я подал команду: “Батальон, за мной вперед”…

Было около 11 часов утра. Солнце ярко светило, делая нас хорошо видимыми противнику. Мы двинулись под сильным огнем. Телефонист мой скоро был ранен, а телефонные провода порваны осколками снарядов.

Подравниваясь на ходу, батальон наступает, стреляя на вскидку. Слева от шоссе, уверенный в себе идет во главе роты прапорщик Денисов. Вправо, перед цепью 2-й роты прапорщик Лебедев II. Еще правее храбро, во весь рост ведет своих солдат прапорщик Федуленко. Окинув в последний раз взглядом все построенье, я командую: “В атаку”. “В атаку, в атаку… ” несется по цепи.

Испуганный заяц в два прыжка перескакивает перед нами шоссе и пускается вдоль фронта. Солдаты по нем стреляют. Заяц круто поворачивает и несется прямо на Сморгонь. “Косой с нами, тоже пошел в атаку”, весело кричат солдаты. В это самое время один из них, рядом со мною, падает наземь. “Что ранен?” “Подходяще,- отвечает он, а затем вопит во всю глотку:” Вперед, ребята, небось, все вперед.” Парень, видно, струхнул; если мы повернем назад, он останется лежать и попадет в руки врага, а если пойдем вперед, его наверняка подберут санитары.

Далеко, влево от нас, как я узнал впоследствии, посланный для подкрепления наш II батальон залег цепями и, услышав нашу стрельбу, не разобрав в чем дело, открывает огонь. Их пули летят через наши головы. Передать им, что они бьют по своим нет никакой возможности. Не обращая внимания, продолжаем движение.

Германская тяжелая артиллерия, стоящая где-то далеко перед нами, тоже открывает огонь по батальону. Тяжелые германские снаряды рвутся позади наших цепей, как бы подгоняя нас на Сморгонь. 4-я рота, выйдя сомкнутым строем на шоссе, попадает под этот огонь. Один из снарядов ударяет в самую середину строя. Ротный командир тяжело ранен и 12 солдат убиты на месте,

Между тем, германские егеря в окопах перед городом усиливают огонь по двум моим атакующим ротам. Мы уже близко: их покрытые чехлами каски нам ясно видны. Настал решительный момент… Я кричу “ура”…” “Ура,… ура… ” несется по всему полю. Ротные командиры с обнаженными шашками впереди своих рот бегут на германские окопы… Штыковой бой… Вижу слева как прапорщик Денисов сверкает шашкой уже в неприятельских окопах. Справа прапорщик Федуленко рубит не менее лихо… Не отстают и наши солдаты. Немцы подымают руки, сдаются в плен. Но они нас мало интересуют. Мы хотим скорее ворваться в город, чтобы там между зданиями найти укрытие от германских тяжелых снарядов. Некоторые сдавшиеся, увидев, что мы прошли вперед, снова берутся за оружие и стреляют нам в спину. Но 3-я рота прапорщика Савицкого уже здесь и приканчивает таких “голубчиков” штыками…

В это самое время Начальник 68 пехотной дивизии, генерал Апухтин запросил по телефону временно командующего Новоржевским полком, подполковника Сакен, о положении под Сморгонью, на участке подпоручика Первышина. Подполковник Сакен сообщил последние сведения: “Первышин перестроил батальон для атаки, а затем телефон перестал действовать”, В этот момент в их разговор по телефону вмешался командир одной из батарей 68 артиллерийской бригады, подполковник Григорович, и доложил Начальнику дивизии, что “находясь на наблюдательном пункте, он наблюдает движение первого батальона Новоржевцев: перед ним; как в кинематографе, развертывается картина атаки. В настоящую минуту подпоручик Первышин со своей связью, во глазе батальона подбегает к городу”… Генерал Апухтин тогда же приказал командующему полком представить подпоручика Первышина к Георгию. Эти слова слышал в трубку и Григорович, мой большой друг и немедля послал ординарца в Сморгонь с поздравлением. Я его получил тотчас по взятии города.

І-й батальон Новоржевцев ворвался в Сморгонь. С группой чинов, находившихся при мне, я вышел на Большую улицу, продолжавшую шоссе. Первое что бросилось мне в глаза, это масса германских велосипедов, приставленных к стенам домов. Их владельцы, очевидно, сражались на южной окраине города, откуда продолжала доноситься стрельба. Там наступали другие части нашей дивизии, и еще не могли преодолеть сопротивления противника. На Большой улице не было видно ни единой души. В одном из домов, через открытую дверь, я заметил несколько германских солдат, мирно чистивших картошку… У плиты стоял толстый повар, хоть и в военной форме, но с большим поварским колпаком на голове. Он пек блины. Увидя Русских, повар обомлел и выпустил из рук суповую ложку с опарой, которая упала на голову  немца, сидевшего у котла. Пострадавший  вероятно, принял это за глупую шутку повара и бросился с кулаками на виновника. Но, взглянув на окаменелую от испуга рожу повара,  обернулся назад и… тут же вытянулся в струнку. Его примеру последовали остальные германцы. Я не мог удержаться от смеха и, махнув им рукой, пошел дальше.

Мы продолжали углубляться в город. Из какого-то дома выскочил германец с отчаянным лицом и стал целиться в меня из карабина. Мои солдаты гаркнули “ура”. С перепугу немец выстрелил в воздух, бросил карабин и пустился бежать. За ним погнался солдат-Новоржевец, детина огромного роста с роскошной черной бородой. Вслед за немцем, одним ударом ноги вышибив калитку, он ворвался во двор. Но здесь он наткнулся на молодую красавицу-еврейку, с умоляющим видом протягивавшую ему коровай белого хлеба. Бородач смущенно взял хлеб и, недоуменно ухмыляясь, вышел обратно на улицу, забыв про германца.

Влево от главной улицы я заметил небольшую группу германских офицеров. На всякий случай, я переложил револьвер из кобуры в карман шинели и, подойдя вплотную, отдал им честь. Немцы стояли неподвижно и упорно смотрели в землю, словно ожидая смертного приговора. Правофланговый и, видимо, старший в чине поднял глаза и, увидев меня с рукой под козырек, вытянулся и, в свою очередь, отдал мне честь. Его примеру последовали другие. Я снял перчатку и поздоровался с каждым за руку…

Представив им моего адъютанта, я вынул портсигар и угостил пленных русскими папиросами. Спросил об оружии. Двое из них сдали мне свои браунинги и бинокли Цейсса. Германские солдаты стали выстраиваться позади своих офицеров. Старший из последних обратился ко мне с просьбой: среди солдат имелся один фендрик, недавно произведенный в лейтенанты, но еще не успевший надеть форму; не разрешу ли я этому фендрику присоединиться к группе офицеров. Я разумеется разрешил и поздравил молодого человека с производством в офицеры.

К полудню 7 сентября Сморгонь была полностью в наших руках. Официальные трофеи моего I батальона заключались в семи пленных офицерах, 147 солдатах, одного пулемета, нескольких зарядных ящиках, повозках и значительном количестве велосипедов. Очень довольный, я зашел с пленными офицерами в пустую парикмахерскую присесть и немного отдохнуть. В разговоре немцы выразили удивление: почему русская армия почти без боев сдавала им большие города, как Ковно, Гродно и другие, а здесь, на каких-то лесках, столь ожесточенно дерется. Я попросил пленных офицеров вписать в мою полевую книжку их фамилии и адреса. Большинство оказались берлинцами и студентами.

В это время на улице снова послышалась стрельба и крики “ура”… Это наш собрат, 270 пехотный Гатчинский полк, наконец-то прорвался в город с юга. Через минуту в парикмахерскую к нам вбежал молодой красивый прапорщик с обнаженной шашкой и крикнул по-немецки “Руки вверх!” Увидев меня, он сконфузился, покраснел и выскочил обратно.

Однако, пора было итти к батальону, на сборный пункт. По городу бродили солдаты наших различных полков и собирали трофеи. Было значительное число раненых – наших и немцев. Всем им делали перевязки на улице, наши и пленные фельдшера и врачи. Повсюду шмыгали санитары…

К нашей группе подъехал Подполковник Сакен, поздравил меня с победой и попросил был до конца “паинькой”. “Вам предстоит еще одна небольшая операция: батальон капитана Вершинина потерялся, поэтому вас сменить некем и вы должны продолжить дело, выйти из Сморгони через северо-западную окраину и преследовать отступающих германцев. К ночи я постараюсь заменить вас другим батальоном”.

Я собрал батальон, поздравил г.г. офицеров и нижних чинов с победой, приказал представить наиболее отличившихся солдат к Георгиевским крестам и с удовольствием узнал, что потери у нас были совсем невелики.

При выходе из Сморгони вверенный мне батальон был встречен огнем германской тяжелой артиллерии. Пришлось рассыпаться и уже цепями продвигаться вперед к реке Вили. Немецкие батареи перешли на заградительный огонь. Разрывы стали точно ложиться перед самыми нашими цепями.

Командующий полком, со своим штабом, выехал из города наблюдать за нашим наступлением. Германцы заметили эту группу конных и, приняв ее за отряд кавалерии, перенесли огонь с наших цепей на нее… Когда я оглянулся, штаб полка марш-маршем удирал обратно в город. Мой батальон мог спокойно продолжать наступление: германская артиллерия нас больше не беспокоила.

Так закончился Сморгонский бой 7 сентября 1914 года.

На четвертый день я получил телефонограммой поздравление от Государя Императора с награждением орденом Святого Георгия 4 степени и поздравления от Главнокомандующего фронтом, Командующего армией, Командира корпуса и Начальника дивизии.

На следующий, пятый, день эти телеграммы были помещены в приказе по 269 Пехотному Новоржевскому полку.

Голосовать

(5 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Https://газон.москва https://газон.москва газонная трава оптом. газон.москва

Похожие статьи:

• Братские могилы Симбирцев. – В.Н. Лукин
• Письма в Редакцию (№114)
• 13-й пехотный Белозерский Генерал-фельдмаршала кн. Волконского полк в гражданскую войну. – И. Горяйнов
• Бунт роты 5-го саперного батальона в Киеве в ноябре 1906 года. – К. Сазонов
• Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
• На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
• Удачный бой. – Колыванец
• П А М Я Т И ПОЛКОВНИКА ПРИХОДКИНА (из его артиллерийских рассказов)
• Воспоминания саперного офицера о войне 1914-1917 гг. – Г.К.