ВОЕННАЯ БЫЛЬ

1-я ЭКСПЕДИЦИЯ РУССКОГО ФЛОТА В СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ 1769 – 1774 гг. «ОБШИВНАЯ» ЭСКАДРА. НАВАРИН. ХИОС. ЧЕСМА

17 июля Императрица Екатерина посетила корабли, стоявшие на Кронштадтском рейде. Наградив адмирала Спиридова орденом, приказала выдать всем намеченным в экспедицию четырехмесячное жалование «не в зачет» и потребовала немедленного выхода эскадры в плавание.

18 июля Спиридов увел корабли из Кронштадта к месту якорной стоянки у Красной Горки. На этом рейде «обшивная» эскадра простояла еще неделю (эскадра была названа «обшивной», так как получила добавочную обшивку, наружную, из дюймовых досок с прокладкой из овечьей шерсти. В южных морях черви проедают наружную дюймовую подводную обшивку).

«Обшивная» эскадра состояла из восемнадцати разнотипных и разного качества кораблей. Многие корабли, построенные в годы «пренебрежения» к флоту, были скреплены деревянными нагелями или гвоздями вместо сквозных болтов. Дополнительная обшивка значительно уменьшила скорость хода, увеличила осадку и повлияла на грузоподъемность. Рангоут у большинства был непрочен. Артиллерийское вооружение также оставляло желать лучшего, так как своевременные ходатайства Адмиралтейств-Коллегии об улучшении литья корабельных пушек не принимались во внимание ради экономии средств, отпускавшихся флоту.

Состав «обшивной» эскадры: 7 линейных кораблей: «Европа», командир капитан 1 ранга Корсаков, «Святослав», командир капитан-бригадир Барк, «Три Иерарха», командир капитан-бригадир Грейг, «Евстафий» — командир капитан 1 ранга Круз, «Иануарий», командир капитан 1 ранга Борисов, «Три Святителя» командир капитан 1 ранга Роксбург и «Северный Орел», командир капитан 1 ранга Клокачев. Фрегат «Надежда Благополучия», командир капитан 3 ранга Аничков. Бомбардирский корабль «Гром», командир капитан-лейтенант Перепечин. Четыре «пинка», вооруженные 22 пушками каждый: «Соломбала», капитан-лейтенант Мистров, «Лапомник», капитан-лейтенант Извеков, «Сатурн», капитан-лейтенант Лупандин, и «Венера» капитан-лейтенант Поповкин. Два пакетбота (вооруженные посыльные суда): «Летучий», капитан-лейтенант Ростиславский, и «Почтальон», лейтенант Еропкин. Два галиота одномачтовых, с одной палубой и без возвышения на носу (в отличие от галер) и парусно-гребных. Один бот, — одномачтовое судно с мелкокалиберной артиллерией для действий у берега.

Артиллерию эскадры составляли 640 пушек разных калибров. Личный состав: офицеров и матросов 3.011 человек. Сверх нормы, на якорной стоянке в Красной Горке в течение девяти дней были посажены десантные войска — восемь рот Кексгольмского полка и две роты артиллеристов — и мастеровые для ремонта кораблей и артиллерии. В общей сложности «обшивная» эскадра имела на борту 5.582 человека.

Во время стоянки у Красной Горки к эскадре присоединились еще три бота.

Высочайшим повелением Г. А. Спиридов был произведен в полные адмиралы и получил звание «первого флагмана флота». Рескрипт, подписанный Императрицей Екатериной 2-й и врученный Спиридову, гласил так: «…Привезти сухопутные войска с парком артиллерии и другими военными снарядами для содействия графу Орлову, образовать целый корпус из христиан к учинению Турции диверсии в чувствительнейшем месте; содействовать восставшим против Турции грекам и славянам, а также способствовать пресечению провоза в Турцию контрабанды».

Адмирал Спиридов поднял свой флаг на линейном корабле «Евстафий», и в 4 часа пополудни 26 июня 1769 года снялся с якоря и повел «обшивную» эскадру на запад.

Разнотипность кораблей, их количество (21 вымпел), перегруженность и беспрерывные штормы очень затянули переход через Балтийское море. Самый мощный корабль, 80-пушечный «Святослав», и флагманский корабль «Евстафий» так пострадали от шторма, что их пришлось отправить в Ревель для ремонта. Чрезвычайная скученность — моряки и десантники спали вповалку в жилых палубах среди бочек с провизией и пресной водой. Продукты, взятые на весь путь — солонина и треска — постепенно портились; от бочек с пресной водой исходил невыносимый запах. По категорическому приказу Спиридова на кораблях предпринималось все, что было возможно для создания хоть мало-мальски сносных условий жизни: «выносили для сушения и хорошего воздуха служителей койки наверх, скоблили палубу в деках и окачивали корабли водой». Предотвратить эпидемию не удалось, и из трехсот человек, заболевших в пути между Красной Горкой и Копенгагеном, пятьдесят четыре человека умерли и были погребены в море.

12 августа эскадра встретилась возле острова Готланда с отрядом контр-адмирала Елманова (из Ревеля), которому надлежало сопровождать ее до выхода из датских проливов. Две недели эскадра лавировала в южной части Балтийского моря, преодолевая неблагоприятный вестовый ветер и отстаиваясь на якорях у острова Борнхольм, и лишь 30 августа пришла в гавань Копенгагена, то есть через 35 дней после выхода из Красной Горки.

В Копенгагене «обшивная» эскадра отстаивалась не долго, так как несмотря на то, что почти все корабли нуждались в ремонте, Императрица Екатерина и ее советники возмущались такой медлительностью эскадры, и в Копенгагене адмирал Спиридов получил послание Императрицы, которое заканчивалось так: «…Когда вы в пути съедите всю провизию, тогда вся экспедиция ваша обратится в стыд и бесславие ваше и мое…» Русский же посланник в Дании Философов сделал Спиридову выговор за то, что эскадра слишком «благоухала».

В Копенгагене к эскадре присоединился «Евстафий», сменивший в Ревеле сломанную штормом фок-мачту. У «Святослава» же поломки были настолько серьезные, что он был оставлен в Ревеле на долгий ремонт. Из Архангельска пришел вновь выстроенный линейный корабль «Ростислав» под командованием капитана 1 ранга Лупандина и был включен в состав эскадры. Контр-адмирал Елманов был назначен помощником командующего «обшивной» эскадрой.

В самом начале второго этапа пути эскадра лишилась одного из судов, 22-пушечного корвета «Лапомник». Ночью, в штормовую погоду он наткнулся на Скагенский риф в проливе Каттегат. Волны разбили корабль, но его командир, капитан-лейтенант Извеков (воспитанник Спиридова) не растерялся: выстрелами из пушек он успел предупредить эскадру об опасности и спас всех людей и значительную часть имущества.

Штормовая погода, застигшая эскадру в Северном море, новые повреждения судов, особенно корвета «Венера» и бомбардирского корабля «Гром», большое число больных (до семисот человек), побудили адмирала Спиридова прервать плавание и 25 сентября укрыться на рейде рыбацкой гавани Гриссби, у входа в английский порт Гулл. Но там тоже не обошлось без аварий: сильным ветром поволокло линейный корабль «Три Святителя» с места якорной стоянки на мель. От удара вышло из строя рулевое управление, и линейный корабль вместе с «Громом» и «Венерой» были поставлены к Гуллским причалам на ремонт. Неотложно требовалось основательно подготовиться к переходу через Бискайский залив, столь опасный для парусных судов, и вдоль скалистых берегов Пиренейского полуострова. Надо было подлечить больных матросов и солдат, с которыми эскадра пришла в Гулл; двести человек находились в береговых госпиталях, а восемьдесят три умерли на стоянке. Эскадра должна была бы войти в Средиземное море в полном составе и в полной боевой готовности, чтобы до последнего момента сохранить преимущество внезапности: турецкий султан упрямо не верил в возможность появления русской эскадры в Средиземном море. Но русский посол в Англии Чернышев, приехав в Гулл специально на свидание с адмиралом Спиридовым, привез послание Императрицы: «…Прошу вас, для самого Бога, соберите силы душевные и не допускайте до посрамления перед целым светом. Вся Европа на вас и на вашу эскадру смотрит….» Чернышев же именем «Матушки Императрицы» потребовал не мешкать с выходом в море. Вот почему Спиридов был вынужден уйти из Гулля на 15-й день стоянки, 10 октября, оставив там 5 линейных кораблей: «Три Святителя», «Ростислава», «Европу», «Ианнуария» и «Три Иерарха», все корветы, которых после гибели «Лапомника» осталось три, и мелкие суда под общим командованием на стоянке капитана-бригадира Грейга. Адмирал Спиридов разрешил каждому командиру судна продолжать дальнейший путь «по способности», так как предполагал дожидаться их в Гибралтаре, о чем договорился с Грейгом. Но обстоятельства сложились так, что эта встреча там не состоялась.

Контр-адмирал Елманов, еще в Копенгагене назначенный помощником командующего эскадрой, и адмирал Спиридов ушли из Гулля на отряде, который состоял только из четырех судов: линейный корабль «Евстафий», на нем Спиридов держал свой флаг, линейный корабль «Северный Орел» — контр-адмирал Елманов, фрегат «Надежда Благополучия» и бомбардирский корабль «Гром».

У Пиренейского полуострова отряд распался: поврежденный штормом линейный корабль «Северный Орел» повернул к берегам Англии, в Портсмут, где выяснилась полная непригодность корабля. Туда же в Портсмут дважды возвращался с пути менять нижние ванты, бизань и грот-мачту бомбардирский корабль «Гром». В Атлантическом океане надолго затерялся среди штормов фрегат «Надежда Благополучия». 6 ноября Спиридову удалось привести к Гибралтару только один линейный корабль «Евстафий», на котором он держал свой флаг командующего «обшивной» эскадрой». Из двадцати одного судна, ушедших из Красной Горки, пришло в Гибралтар только одно из-за беспрерывных жестоких штормов и плохого состояния мачт на многих кораблях. Период «пренебрежения» к флоту, перегруженность кораблей, поспешность и заболевания матросов — вот причины несчастий «обшивной» эскадры.

Спиридов отменил рандеву в Гибралтаре и известил об этом Грейга, передав письмо капитану встречного английского судна и назначив сборным пунктом для эскадры рейд Порт-Магона на острове Минорка (Балеарские острова). С попутным ветром он вышел из Гибралтарского пролива и 18 ноября уже был в Порт-Магоне.

«…До сего числа еще ни один час не прошел, когда бы я без прискорбности пробыл…» писал Григорий Андреевич Спиридов Императрице. В Порт-Магоне, в довершение испытаний, выпавших на долю престарелого адмирала, его постигло безутешное горе: он потерял младшего из двух своих сыновей, зачисленных в Архипелагскую экспедицию «ради практики в дальних вояжах».

23 ноября 1769 года на английской бригантине из Ливорно в Порт-Магон прибыл граф Федор Григорьевич Орлов, который и привез эту печальную весть. Он вручил адмиралу Спиридову инструкцию и «Высочайшую волю Императрицы Екатерины» — «Графу Алексею Орлову по долгой его таму бытности и знанию довольно известны тамошние обстоятельства и народы» и поэтому он назначается Главнокомандующим всеми русскими вооруженными силами, десантными войсками и флотом на Средиземном море.

Чтобы оправдать его «долгую бытность» в Ливорно, Алексей Орлов оказывал давление на Петербург, требуя подгонять Спиридова. Затевая экспедицию из Балтийского моря на восток, в Средиземное море, Императрица Екатерина не могла обойтись без Алексея Орлова, потому что именно он как непосредственно Императрице, так и старшему своему брату Григорию, рисовал в письмах из Италии заманчивые идеи, картины восстания христианских подданных Порты. Императрица уже в 1768 году, сейчас же после объявления Турцией войны России распорядилась, чтобы были посланы эмиссары для агитации в Молдавию, Валахию, Албанию и Черногорию. Многие из этих эмиссаров оказались дельными людьми.

Рескрипт Алексею Орлову был подписан Императрицей в Петербурге 29 января 1769 года. Этим рескриптом ему поручалось руководство агитацией среди христианских подданных Оттоманской Порты, но он не назначался еще начальником морской экспедиции. Хорошо зная Алексея Орлова, Императрица в этом рескрипте настаивает на том, чтобы дело вести «с тихостью», чтобы не торопиться совершать на турок нападения «малыми и рассыпанными каждого народа кучами», а подготовить общее и одновременное восстание всех этих балканских народов. Императрица Екатерина уже предвидела то, что впоследствии случилось в Морее, где так называемые «майноты» спустились со своих гор, разграбили селения и затем скрылись в свои неприступные ущелья.

Алексей же Орлов был совершенно убежден, что, как только у берегов Морей появится русская эскадра, весь полуостров будет объят восстанием. Требуя подгонять «обшивную» эскадру Спиридова, Алексей Орлов совершил первую и самую грубую стратегическую ошибку, так как факт прибытия «обшивной» эскадры в Средиземное море разрозненными группами привел к потере выгодного преимущества — «внезапности».

В конце декабря 1769 года из всего состава «обшивной» эскадры на рейде Порт-Магона стояли только 4 линейных корабля, 1 фрегат и 4 малых судна. Пятый линейный корабль, «Ростислав», лишь в январе 1770 года прошел Гибралтарский пролив из Англии, но попал в сильный шторм, потерял бизань, грот-мачту и очутился в Сардинии, а затем — в Генуе. Шестой линейный корабль, «Европа», в момент отплытия из Англии сел на мель, потерял руль, получил пробоину и снова должен был задержаться в промежуточном порту, где его принял капитан 1 ранга Клокачев, сменивший умершего Корсакова. Седьмой линейный корабль, «Северный Орел», поврежденный штормом у берегов Пиренейского полуострова, укрылся в Портсмуте и оказался совершенно непригодным для плавания. Остальные суда присоединились к эскадре в марте-июне 1770 года у берегов Морей и в Архипелаге.

В результате того, что адмиралу Спиридову не позволили продолжить пребывание «обшивной» эскадры в Гулле, где он предполагал совершить необходимый ремонт судов и тем подготовить эскадру для перехода через столь опасный для парусников Бискайский залив и подлечить больных людей, прибытие эскадры в Порт-Магон поодиночке очень затянулось, и задолго до встречи с противником стало последнему известно, что русские корабли находятся в Средиземном море, вдали от театра военных действий.

Последующая задержка флота у Порт-Магон, где собирались его разрозненные суда, позволила неприятельскому командованию предупредить свои гарнизоны в Морее, на островах Архипелага, в Малой Азии, усилить их, снабдить запасами провизии, а главное предпринять соответствующие меры к тому, чтобы помешать успеху восстания против «Блистательной Порты» на Балканах и в Греции.

Но Алексей Орлов, несмотря на это, упорно верил в успех восстания христианского населения, как только русская эскадра появится у берегов полуострова Морей. Это была его вторая стратегическая ошибка — недостаточная осведомленность.

Третья ошибка Алексея Орлова заключалась в том, что, не считаясь с необходимостью концентрации сил для нанесения первого удара по неприятелю, он затребовал в Ливорно три судна: линейный корабль «Три Иерарха», фрегат «Надежда Благополучия» и пакетбот «Почтальон», разбив тем силы эскадры, которая и без того насчитывала почти втрое меньше вымпелов, чем при отплытии из Кронштадта. Адмиралу же Спиридову Орлов приказал с остальными силами двигаться к берегам Морей, где высадить десант, что должно было послужить сигналом к началу восстания.

 

17 февраля 1770 года только пять судов вместо двадцати двух (это общее число вымпелов, так как вместо разбитого на рифах Скагена пинка, в ее состав были включены два транспорта, зафрахтованные в Англии) — вот что по вине графа Алексея Орлова привел адмирал Спиридов к Морее. Шестое судно, пинк «Сатурн», было оставлено в Порт-Магон, чтобы дождаться выздоровления больных, свезенных на берег.

Жители горных греческих селений немедленно восстали, придя на помощь двум русским десантным отрядам, едва те высадились в Морее. Первоначальный успех десантного отряда капитана Баркова, названного «Восточным легионом» и состоявшего из пятисот русских солдат кексгольмцев и шестисот греческих повстанцев, — взятие города Мизитрии или Мизитры (древней Спарты) и одноименной крепости — кончился тяжелым поражением греко-русского отряда у города Триполица.

Из-за этого второй десантный отряд, — «Западный легион» — под командованием князя Петра Долгорукова, наступавший через Аркадию, был возвращен обратно на побережье и послан к турецкой крепости Наварин (Пилос).

План военных действий, намеченный Главнокомандующим графом Алексеем Орловым, потерпел крах.

Адмирал Спиридов 24 марта 1770 года отправил из Витуло к Наварину отряд судов, состоявший из двух линейных кораблей — «Иануарий» и «Три Святителя» и зафрахтованного Орловым венецианского 20-пушечного фрегата «Св. Николай», под общим командованием бригадира артиллерии Ивана Абрамовича Ганнибала (двоюродного деда А. С. Пушкина), в подчинении которого находилась вся артиллерийская часть «обшивной» эскадры.

Адмирал Спиридов считал, что пока было преждевременно надеяться на всеобщее восстание и поэтому надо прежде всего укрепиться на побережье.

31 марта отряд судов бригадира артиллерии Ганнибала вошел в залив и приблизился к порту Наварин. Высадка десанта с приданной ему осадной артиллерией очень скоро заставила противника капитулировать. 10 апреля 1770 года крепость Наварин пала впервые. (Вторично она пала через 57 лет и 7 месяцев, в октябре 1827 года). Русские моряки, взяв трофеями 42 пушки, 3 мортиры, 800 пудов пороха и много оружия, завладели одной из самых удобных баз на Пелопонесе. Ее гавань могла вместить любой флот. Глубины позволяли принимать суда с наибольшей осадкой, а узкий вход был защищен укреплениями с обеих сторон.

Только теперь в Морее появился Алексей Орлов. Он прибыл в Наварин из Ливорно на пятые сутки после его взятия, то есть 15 апреля 1770 года. Он прибыл с линейным кораблем «Три Иерарха», фрегатом «Надежда Благополучия» и посыльным судном «Почтальон». Подкрепление это было очень кстати. К противнику день за днем подходили подкрепления, накапливаясь у крепости Мондоны, недалеко от Наварина. И хотя отряд русских судов увеличился вдвое: 3 линейных корабля — «Иануарий», «Три Святителя» и «Три Иерарха», 2 фрегата — «Надежда Благополучия» и «Св. Николай» и 1 посыльное судно — «Почтальон», адмирал Спиридов, учитывая, что даже шестью судами было не так-то просто противостоять, и зная, что турки не преминут блокировать Наварин с моря как только выяснят силы русских, высадил десант, который, взяв Горону, уже осаждал крепость.

Для безопасности русских судов и войск в базе Наварина важно было овладеть Короной, крепость которой находилась на подступах к Наварину и являлась, в случае взятия ее русскими войсками, защитой его с тыла, в случае же оставления ее в руках противника — постоянной угрозой.

Главнокомандующий граф Алексей Орлов сообщил, что у берегов Морей со дня на день можно ждать эскадру под командованием контр-адмирала Эльфинстона, вышедшую через два месяца после отплытия «обшивной» эскадры адмирала Спиридова. Но она перезимовала в Англии, благополучно прошла из Портсмута в Гибралтар и по сведениям Орлова находилась уже в Средиземном море. Вместе с эскадрой Эльфинстона, состоявшей из трех линейных кораблей: «Святослава», «Не тронь меня» и «Саратова», фрегата «Африка», одного пинка и трех транспортов, шли отставшие из-за неотложного ремонта еще в Гулле малые суда «обшивной» эскадры.

Эта новость очень всех обрадовала. Но, сообщив эту приятную весть, горе-стратег не послушал доводы Спиридова и тут же отменил осаду крепости Корона и приказал обложить Модону. Орлов не понял поражения под Триполицей, считая его случайностью, и надеялся взять реванш у Модоны.

Разбрасывание русских десантных сил повлекло за собой очередные неудачи: сначала у Модоны, где войска противника, подошедшие со стороны Триполицы, заставили снять осаду и отступить к Наварину; затем у Патраса, где был разбит сводный греко-русский отряд, посланный Орловым; наконец вторично у Модоны, куда он снова направил сводный отряд.

Никакая храбрость русских воинов не могла помочь выполнить невыполнимое. Тем более, что военная выучка греческих повстанцев, входивших в отряд, оказалась очень примитивной. Турки же во много раз превосходили численностью своих войск и не только отбили вторичную осаду Модоны и отбросили отряд обратно к Наварину, но и в свою очередь осадили его. Неприятельские войска обложили крепость и прервали снабжение города водой.

В это же время Спиридову стало известно, что большая турецкая эскадра — 10 линейных кораблей и 6 фрегатов, а также большое количество каравелл, шебек, галер и других судов — крейсирует вблизи Матапана и готовится напасть на русскую эскадру с моря. На военном совещании Спиридов убедил Орлова, что дальнейшее пребывание русской эскадры в Наварине грозит ей гибелью из-за узости укрепленного прохода в бухту. Спиридов настоял на том, чтобы взорвать укрепления Наварина, покинуть крепость и, выйдя в море, самим навязать бой противнику, лишь бы не очутиться в ловушке. Помочь могло только прибытие эскадры Эльфинстона. Но Эльфинстон не явился в Наварин, а пошел в Колокинфскую бухту, на юго-восточной стороне мыса Матапан, высадил с транспортных судов десантный отряд и послал его по сухопутью к Наварину. Такое своеволие гордого брита показало полностью его непонимание военной обстановки и его недисциплинированность. Во первых, он не учел незнание десантниками условий местности, огромный перевес сил турок, осаждающих Наварин, и не учел расстояние до крепости. Во вторых, узнав от жителей Рапилы, где высадился отряд, что турецкая эскадра находится на якорной стоянке в Навплийском заливе около крепости Наполи-ди-Романья, не счел нужным сообщить об этом в Наварин.

Вместо того, чтобы соединиться с силами адмирала Спиридова и вместе действовать против турецкой эскадры, Эльфинстон решил действовать самостоятельно. Он располагал тремя линейными кораблями, одним фрегатом и тремя транспортами. Турецкая эскадра, которую он увидел 16 мая 1770 года на расстоянии восьмидесяти кабельтов насчитывала свыше двадцати вымпелов, из них 10 линейных кораблей и 6 фрегатов.

Наступил полный штиль. Неприятель не воспользовался им, не использовал гребные суда для буксировки (их у русских не было) навстречу русской эскадре, чтобы проучить ее за дерзость. Наоборот, — турецкая эскадра отошла, отбуксированная вглубь залива, под прикрытие береговых батарей. Осталось невыясненным, было ли это следствием нерешительности турецкого флагмана, принявшего отряд Эльфинстона за авангард русской эскадры, или же намерением заманить русский отряд поближе к берегу и тогда внезапно окружить его, закрыв выход из залива, и уничтожить.

Эльфинстон, сообразив, что он чуть не погубил весь отряд, 17 мая, как только с поднявшимся ветром получил возможность лавировать, срочно отправил одно транспортное судно с донесением в Наварин, а сам отошел на такое расстояние от Наполи-ди Романья, которое позволяло избежать схватки с турецкой эскадрой до прибытия отряда Спиридова.

Главнокомандующий Алексей Орлов, разделяя гнев адмирала Спиридова по адресу своевольного Эльфинстона, приказал Спиридову идти с кораблями и транспортами к Рапиле, снять с берега десант, высаженный Эльфинстоном, а затем следовать к Наполи-ди Романья.

22 мая, когда эскадра Спиридова достигла места, указанного в донесении Эльфинстона, адмирал увидел стоящие неподвижно, будто приклеенные к водной глади из-за отсутствия ветра, корабли Эльфинстона и вдали — суда турецкой эскадры, буксируемые гребными галерами к выходу из залива.

Тщетно в последующие дни русские корабли дважды пытались догнать и атаковать противника: турецкие суда, пользуясь преимуществом в скорости хода, оба раза уклонились от решительного боя.

Адмирал Спиридов как член Адмиралтейств Коллегии и старший флагман Архипелагской экспедиции при первом же свидании с младшим флагманом высказал ему все, что думал о его поведении, позволившем противнику ускользнуть от необходимости принять бой, но Эльфинстон ответил с надменностью, что считает себя вполне самостоятельным. Так и не найдя общего языка, оба флагмана повели свои эскадры на поиски ушедшей от них вражеской эскадры.

Через три недели, 11 июня, у острова Милос к ним присоединился Орлов. Он приказал поднять на линейном корабле «Три Иерарха» кайзер-флаг, означавший, что все приказания, идущие с этого корабля, являются Высочайшей волей и отдаются именем Императрицы.

К острову Милосу, якорной стоянке уже объединенной эскадры, подошли от Порт-Магона, Ливорно, Генуи и других средиземноморских гаваней все либо отставшие по разным причинам, либо вновь зафрахтованные вспомогательные и транспортные суда. Возвратились и пакетботы, направленные Спиридовым на разведку в Архипелаг. Командиры их доложили, что корабли противника стоят за островом Паросом, в группе Цикладских островов, и число их возросло после ухода турецкой эскадры из Навалийского залива.

В ответ на донесение разведчиков последовал с линейного корабля «Три Иерарха» сигнал: «Всей эскадре идти к Паросу!»

На третьи сутки объединенная русская эскадра была у места назначения, но у Пароса турецкой эскадры уже не было. Жители острова сообщили, что эскадра противника, едва с нее заметили на горизонте паруса русских разведывательных судов, снялась с якорей и ушла на восток.

У братьев Алексея и Федора Орловых создалось впечатление, что турецкий флот бежит сломя голову, если судить по их письмам Императрице Екатерине. Но адмирал Спиридов и другие русские морские офицеры эскадры смотрели на положение более серьезно. Они прекрасно понимали, что неприятель, уклоняясь от встречи, заманивает объединенную эскадру вглубь Архипелага, чтобы подавляющим превосходством своих сил, спешно собираемых отовсюду, атаковать ее и уничтожить. Из многочисленных сведений о турецком флоте, его командах и начальниках, полученных за время пребывания русской эскадры у Морей и в Архипелаге, следовало, что, несмотря на плохую морскую подготовку личного состава и неосведомленность в морском деле и общеизвестную трусость капудан—паши (Главнокомандующего флотом) Ибрагима Хосамедина, помощник его, алжирец Гассан-паша, фактический руководитель флота, был опытный моряк и храбрый флотоводец. По словам военнопленных, он обещал султану уничтожить русский флот, подведя свои суда вплотную к русским кораблям, ошвартоваться к ним и взорвать свои крюйт-каморы, что неминуемо поведет к гибели как турецких, так и русских кораблей вместе с людьми. Тогда большинство турецкого флота, численно значительно превосходящего, останется, целым и победит.

5-й этап: Хиосский пролив 23 июня и Чесма 26 июня 1770 года.

23 июня объединенная русская эскадра после разведки, выяснившей местонахождение турецких судов, подошла к проливу между островом Хиос и входом в Чесменскую бухту на побережье Малой Азии.

Перед глазами русских моряков предстало величественное зрелище: против них стоял на якорях между Чесмой и Хиосом почти весь турецкий флот. Шестнадцать линейных кораблей: один 100-пушечный, один 96-пушечный, четыре 74-пушечных, восемь 60-пушечных; две 50-пушечные каравеллы, шесть 40-пушечных фрегатов, до шестидесяти бригантин, шебек, полугалер и других судов. На их борту находилось 15 тысяч человек и 1.430 орудий.

В русской объединенной эскадре насчитывалось девять линейных кораблей, три фрегата, три пинка, один пакетбот (второй разбился у берегов Морей), тринадцать зафрахтованных и призовых судов, — 6.500 человек и 608 орудий.

Главнокомандующий Алексей Орлов так писал Императрице о его впечатлении и настроении: «…Увидя такое сооружение, я ужаснулся и был в неведении, — что мне предпринимать должно?»

Реакция Орлова, когда он сравнил силы сторон, была понятна при его полной неосведомленности в морском и вообще в ратном деле. Он был испуган количеством и не знал качества личного состава русского флота.

Его беспомощностью и растерянностью перед надвигающимися событиями был вызван его вынужденный визит к Спиридову, и он явился на «Евстафий» к старику адмиралу, чтобы спросить совета, как быть?

Успокоив Главнокомандующего, адмирал Спиридов решительно настоял не упускать противника и навязать ему генеральный бой и тут же предложил план действий: для того, чтобы парировать хитроумный план Гассан-паши — сцепиться и взорваться — рассчитывая на то, что вражеский Главнокомандующий и его помощник не пожелают рисковать собой, Спиридов решил действовать тремя колоннами линейных кораблей, построив для этого объединенную эскадру в следующий боевой порядок:

1-я колонна — авангардия — под командованием самого Спиридова — флагманский линейный корабль «Евстафий», командир капитан 1 ранга Круз, линейный корабль «Европа», командир капитан 1 ранга Клокачев, и линейный корабль «Три Святителя», командир капитан 1 ранга Хметевский;

2-я колонна — кордебаталия — под флагом Главнокомандующего Орлова — линейный корабль «Три Иерарха», командир капитан-бригадир Грейг, линейный корабль «Иануарий», командир капитан 1 ранга Борисов, линейный корабль «Ростислав», командир капитан 1 ранга Лупандин;

3-я колонна — арьергардия — под командованием Эльфинстона — линейный корабль «Не тронь меня», командир капитан 1 ранга Бешенцов, линейный корабль «Святослав», командир капитан 1 ранга Роксбург и линейный корабль «Саратов», командир капитан 2 ранга Поливанов.

Под общим командованием бригадира артиллерии Ганнибала — для защиты фланга — должны были идти:

вместе с авангардией: фрегат «Св. Николай», командир лейтенант Паликутин, бомбардирский корабль «Гром» командир капитан-лейтенант Перепечин, и пакетбот «Почтальон», командир капитан-лейтенант Еропкин;

вместе с кордебаталией: транспорт «Панин», командир капитан-лейтенант Боде;

вместе с арьергардией: фрегат «Надежда Благополучия», командир капитан-лейтенант Степанов, фрегат «Африка», командир капитан-лейтенант Клеопин, транспорт «Орлов», командир капитан-лейтенант Арнольд, и остальные суда.

Адмирал Спиридов брал на себя нанесение первого удара по противнику. Это было опасно, но необходимо для примера всей эскадре. Головному кораблю авангарда «Европе» предстояло атаковать ближайший к флагману корабль противника, а «Евстафию» (флагм. аванг. Спиридов) — под прикрытием заднего мателота «Три Святителя» — пробиться к турецкому флагману и взять его на абордаж. Одно это уже было новшеством в линейной тактике, о чем в те времена и заикаться не смели ни в каком флоте, да еще после случая с английским адмиралом Бингом в 1757 году. По приговору военно-морского суда он был расстрелян за нарушение правил тактики линейного боя, хотя и победил в бою.

Второе новшество в плане адмирала Спиридова — элемент внезапности, так как противник не мог сразу разгадать его. Это позволяло объединенной эскадре выиграть время для беспрепятственного продвижения к линии баталии. Суть маневра заключалась в том, что адмирал Спиридов предлагал графу Алексею Орлову идти на сближение не строем фронта, что неизбежно подставляло бы русские корабли под артиллерийский огонь судов противника, стоявших лагом к объединенной эскадре русских, а строем кильватера до определенной дистанции и лишь тогда начать движение вдоль неприятельской линии.

Хиосское сражение.

За ночь, к рассвету 24 июня, суда объединенной русской эскадры заняли места по диспозиции в трех колоннах. В начале восьмого часа на линейном корабле «Три Иерарха» взвился сигнал: «Гнать на неприятеля!»

Первыми шли суда авангарда: линейный корабль «Европа», за ним линейный корабль «Евстафий» под флагом адмирала Спиридова и, замыкая колонну, линейный корабль «Три Святителя». На строго установленной дистанции от них шли корабли кордебаталии и арьергарда. Сбоку, чтобы при повороте прикрыть эскадру с фланга, параллельным курсом направлялись к противнику суда под командованием Ганнибала.

Турецкий флот успел за ночь приготовиться к встрече. По свидетельству Грейга «турецкая линия баталии была превосходно устроена, расстояние между кораблями было не более длины двух кораблей».

Неприятельские суда были построены в две линии: десять линейных кораблей в одной линии, семь линейных кораблей, две каравеллы и два фрегата — в другой. Все они были обращены бортами к русской эскадре и расставлены так, что суда второй линии занимали промежутки между судами первой линии и могли вместе с ними вести огонь всем бортом, то есть бить из 700 (приблизительно) орудий.

Намерение адмирала Спиридова действовать шестью судами авангарда — тремя линейными кораблями, фрегатом, бомбардирским кораблем и пакетботом — против этой двойной стены, перегородившей Хиосский пролив, и пробиться к турецкому флагману было сопряжено с большим риском и граничило с безумием. Но Спиридов знал своих командиров и твердо верил в храбрость и дисциплинированность русских матросов.

Все взгляды на русской эскадре были обращены к турецкому флоту. Напряженность нарастала с каждой минутой, и тишина становилась невыносимой… Но и это учел Спиридов, категорически приказав не открывать огня по противнику до сигнала с линейного корабля «Евстафий». Даже когда авангард приблизился к передовой линии турецкого флота на расстояние пушечного выстрела, орудия его судов еще молчали.

Суда авангарда под всеми парусами, при полном молчании, продолжали свой путь на сближение вплотную с противником. Застыли у пушек матросы-канониры, за высоким фальшбортом укрылись десантные отряды, готовые к абордажному бою, с их топорами с обухом в форме четырехугольного заостренного зуба, загнутого назад. Заняли свои места музыканты корабельного оркестра, вызванные Спиридовым наверх… А сам адмирал стоял на возвышении шканцев, не отрывая глаз от подзорной трубы, направленной на передовую линию противника…

Это молчаливое движение авангарда больше всего подействовало на противника: у него не хватило выдержки, и он открыл огонь, когда расстояние между ним и русским авангардом сократилось до трех кабельтов…

Наконец расстояние между передовой линией турецкого флота и головным кораблем авангарда, «Европой», сократилось до мушкетного выстрела. Только тогда, ровно в полдень, адмирал Спиридов приказал музыкантам на «Евстафии»: «Играть до последнего!» И сейчас же распорядился поднять сигнал: «Начать бой!»

С 8 часов утра до 12 часов дня, — сближение длилось четыре часа.

Линейный корабль «Европа» уже находился рядом с передовой линией турецких судов, но вдруг стал быстро уклоняться в сторону. Разгневанный адмирал Спиридов, когда «Евстафий» проходил мимо «Европы», крикнул, завидев командира на шканцах: «Клокачев, поздравляю вас матросом!» Клокачев негодующе показал на греческого лоцмана, стоявшего там же на шканцах, потому что повернул по его требованию. Лоцман уверял, что корабль шел на камни… Ждать, пока «Европа» обогнет препятствие, было невозможно, и адмирал приказал командиру «Евстафия» капитану 1 ранга Крузу: «Александр Иванович! Вам и вашему кораблю надлежит занять место капитана Клокачева»

«Евстафий» стал головным в авангарде. Вся мощь артиллерийского и ружейного огня трех неприятельских кораблей обрушилась на него. С обнаженной шпагой адмирал Спиридов расхаживал на шканцах и хладнокровно руководил боем, подбадривая матросов и время от времени обращаясь к музыкантам: «Играть! Играть до победы!»

Сосредоточенный огонь неприятеля перебил на «Евстафии» снасти и лишил его способности самостоятельно передвигаться. Корабль стал дрейфовать! Сильным течением в проливе его приткнуло к флагманскому турецкому линейному кораблю «Реал-Мустафа», и «Евстафий» уперся в него бушпритом, оставшись в таком положении.

Завязался абордажный бой на палубе «Реал-Мустафы», между бизань — и грот-мачтой. Схватились в рукопашном бою турки с русскими матросами и солдатами, а стрелки на реях и вантах «Евстафия» ружейным огнем очищали путь группе русских моряков, пробивавшихся на ют «Реал-Мустафы», чтобы завладеть кормовым флагом турецкого корабля. Сквозь пороховой дым было видно, как один марсовый матрос с «Евстафия» прорвался к флагу и протянул к нему правую руку. Мгновение, — и пробитая ятаганом рука повисла. Марсовый протянул левую руку, но турецкий матрос, защищавший флаг, нанес удар и по ней. Тогда марсовый зубами вцепился в полотнище флага и упал, проколотый насквозь. Схватка на юте кончилась победой русских моряков, и изодранный кормовой флаг турецкого флагманского корабля был доставлен адмиралу Спиридову.

Бой распространился по всему кораблю противника. Огонь единорогов «Евстафия» вызвал в час дня пожар под шканцами «Реал-Мустафы». Турецкий флагман Гассан-паша, чтобы избежать плена, на шлюпке, поджидавшей у противоположного борта, ретировался на 100-пушечный «Капудан-паша». Главнокомандующий Хосамедин еще накануне перебрался на берег острова, в лагерь сухопутных войск.

Пожар на «Реал-Мустафа» разгорался, угрожая перекинуться на «Евстафий». С разрешения адмирала Спиридова командир «Евстафия» попытался отбуксировать свой корабль при помощи шлюпок, но это, как и попытка залить водой крюйт-камеру «Реал-Мустафы», не удалось. Морской устав требовал: старший флагман, руководивший боем многих судов, не имел права оставаться на корабле, который подвергался опасности погибнуть, и был обязан перейти на другой корабль. Адмиралу Спиридову пришлось перенести свой флаг на «Три Святителя».

Едва шлюпка успела отвезти Спиридова и Федора Орлова (брата Главнокомандующего), как рухнула охваченная огнем грот-мачта «Реал-Мустафы», и горящие обломки ее попали в открытую крюйт-камеру «Евстафия», откуда беспрерывно подавались боеприпасы. Раздался огромный взрыв и… с «Евстафием» было кончено. Через некоторое время раздался второй взрыв, — это «Реал-Мустафа» разделил участь «Евстафия». Надстройки и мачты обоих кораблей от взрыва их крюйткамер разлетелись фейерверком далеко вокруг, а корпуса пошли ко дну. Из всего экипажа «Евстафия» спаслись лишь, командир, капитан 1 ранга Крузе, израненный и обожженный, и не более шестидесяти человек команды.

На турецких судах торопливо рубили якорные канаты, стремясь уйти от этого места.

Гибель флагманского корабля «Реал-Мустафа» деморализовала личный состав неприятельских судов, и флот перестал повиноваться Гассан-паше. В подчинении у турецкого флагмана остался лишь 100-пушечный корабль «Капудан-паша» и две каравеллы, которые еще вели артиллерийскую дуэль с кораблями русского авангарда и кордебаталии, обстреливая особо «Три Святителя» и «Три Иерарха». Остальные суда турецкого флота в беспорядке, кто как мог, поторопились уйти в Чесменскую бухту. В половине второго часа Гассан-паша с последними кораблями вышел из боя и взял курс на Чесму.

Корабли арьергарда, под командованием Эльфинстона, подошли к месту боя, когда последний был окончен.

К исходу дня турецкий флот укрылся под защиту батарей Чесменской бухты, а русские корабли заняли якорную стоянку недалеко от входа в нее, с интервалом одного кабельтова один от другого, чтобы противник не мог выскользнуть и прорваться из бухты в море.

Маневр, задуманный и проведенный Спиридовым, всецело оправдал себя и стал началом конца старой линейной тактики парусного флота.

И все же бой в Хиосском проливе не изменил соотношения сил: численное превосходство оставалось на стороне турецкого флота, потерявшего только один линейный корабль. Из-за безветрия, буксируемые гребными галерами неприятельские суда легко ушли от русской объединенной эскадры, не имевшей гребных галер. У противника оставалось также и преимущество в скорости хода.

Чесменский бой 26 июня 1770 г.

Через сутки после боя в Хиосском проливе, 25 июня в пять часов дня под председательством Главнокомандующего графа Алексея Орлова на линейном корабле «Три Иерарха», на котором он держал кайзер-флаг, собрался военный совет.

Повреждения, причиненные в бою судам русской эскадры, были за истекшую ночь к этому часу устранены. Особенно пострадал линейный корабль «Три Святителя», на котором Спиридов поднял свой флаг после гибели линейного корабля «Евстафий». Корабль адмирала пострадал больше других – были перебиты брасы и ядрами пробило корпус, из-за того, что в последние минуты боя он оказался под перекрестным огнем 100-пушечного линейного корабля и двух каравелл со стороны турок и линейного корабля «Иануарий» — с русской стороны. На остальных судах были повреждены преимущественно снасти.

Турецкие артиллеристы, обученные французскими инструкторами, стреляли хорошо, но действовали по специальному приказу Гассан-паши. Он рассчитывал либо лишить русские суда возможности маневрировать и захватить их после абордажного боя в плен, либо взорвать их вместе со специально выделенными для этого своими судами. Это ему не удалось, и в дальнейшем он совершил роковую ошибку, уведя флот в тесную Чесменскую бухту, где его огромному флоту нельзя было ни маневрировать, ни сражаться.

Вот эти особенности Эфеса — древнее название бухты и города на берегу ее — или «Сисьмы», как она значилась на голландской карте, лежавшей перед членами военного совета, — узость бухты и отсутствие возможности маневрировать — и были поставлены на обсуждение военного совета для выработки плана дальнейших действий русской объединенной эскадры. В военном совете принимали участие: Алексей Орлов, адмирал Спиридов, контр-адмирал Елманов, контр-адмирал Эльфинстон, капитан-бригадир Грейг, израненный и обожженный командир погибшего линейного корабля «Евстафий» капитан 1 ранга Круз, командиры действующих линейных кораблей и бригадир артиллерии Ганнибал.

У Главнокомандующего графа Алексея Орлова не было определенного плана. Как и перед боем в Хиосском проливе, он опять не представлял себе возможности окончательной победы объединенной эскадры над флотом, состоявшим из шестидесяти девяти вымпелов, как это сообщили русские суда, ходившие на разведку во внутренний рейд Чесменской бухты: пятнадцать линейных кораблей — «Капудан-паша», «Мулинос-Ахмед», «Патрона-Реала», «Алли Кандиск», «Барбароссена», «Мехкин», «Джафарбей», «Султана», «Хамензей», «Эмир Мустафа», «Родос», «Патрона Аукара», «Ахмед», «Гемулин-паша», название пятнадцатого осталось неизвестным; две каравеллы, шесть фрегатов, шесть шебек, восемь галер и тридцать два галиота

В русской объединенной эскадре, потерявшей в Хиосском бою «Евстафия», всего насчитывалось: восемь линейных кораблей — «Европа», «Три Святителя», «Три Иерарха», «Иануарий», «Ростислав», «Не тронь меня», «Святослав», «Саратов»; три фрегата — «Св. Николай», «Надежда Благополучия» и «Африка»; три пинка, вооруженные 22 пушками каждый — «Соломбала», «Сатурн и «Венера»; один пакетбот — «Почтальон»; один бомбардирский корабль, мелкосидящий, для обстрела крепостей. Всего 17 вымпелов боевых судов и 13 зафрахтованных и призовых, то есть — 30 вымпелов. Вот это сопоставление количества вымпелов: 69 турецких против 30 русских очень смущало Алексея Орлова.

Моряки настаивали на решительных и немедленных действиях, чтобы не упустить благоприятный момент вынужденной парализованности противника в тесной бухте. Адмирал Спиридов указал, что ограничиться осадой и артиллерийским обстрелом, который уже вели в течение всего дня 25 июня с позиции у входа в Чесменскую бухту линейные корабли «Святослав» и «Три Иерарха» и пакетбот «Почтальон», нельзя, так как это не приведет к победе над многочисленным неприятелем даже в невыгодных для него условиях. Турецкие суда, если не предпринимать против них решительных мер, располагали благоприятными условиями для длительной стоянки, поскольку были обеспечены с берега всем необходимым. Выпустить же их из бухты было бы равносильно проигрышу Архипелагской кампании, даже если бы дело обошлось без потерь со стороны объединенной эскадры. Адмиралы и командиры линейных кораблей сошлись в одном: как можно скорей уничтожить турецкий флот, не дав его командованию времени на размышления и контрмеры. Вопрос, в принципе, был решен. Оставалось разрешить — как именно разгромить и уничтожить запертый в бухте превосходящий численностью турецкий флот?

Вспомнили и посмеялись над Гассан-пашой, который обещал султану устроить фейерверк из русских кораблей. Но адмирал Спиридов с бригадиром Ганнибалом уже обсуждали между собой обстановку, сложившуюся к моменту заседания военного совета. Они тоже вспомнили жестокий план Гассана-паши и решили брандерами сжечь турецкий флот. Они выработали план и предложили его военному совету. Благодаря поддержке контр-адмирала Елманова, капитан-бригадира Грейга и капитана 1 ранга Клокачева Главнокомандующий Орлов согласился и принял его целиком.

План Спиридова и Ганнибала состоял в следующем: использовать в качестве брандеров транспортные суда, сопровождающие эскадру и не представляющие значительной ценности. Алексей Орлов согласился превратить четыре зафрахтованные транспорта в брандеры. Все они были пожертвованы их владельцами греками. Известна фамилия одного из этих владельцев — Варваций — он стал впоследствии русским подданным.

Надо было их нагрузить всякими горючими материалами: смолой в бочках, селитрой, серой в парусиновых шлангах, а палубу, рангоут и борта пропитать скипидаром. Такой брандер представлял собой смертельную опасность, если бы сумел подойти к вражескому кораблю и зацепиться за него. Для этого к бушприту и нокам рей прикреплялись крючья, которыми его команда старалась зацепить за фальшборт и надстройки неприятельского судна.

Снаряжение брандеров и подбор их командиров были поручены бригадиру Ганнибалу. Оставив военный совет, Ганнибал отправился выполнять поручение, так как время не ждало. Дело предстояло ответственное и опасное. Для осуществления такого предприятия требовались люди хладнокровные и готовые пожертвовать жизнью.

Как только Ганнибал обратился к офицерам эскадры, тотчас же к нему явились четыре кандидата: капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Ильин и Мекензи и мичман Гагарин. Назначив их командирами брандеров, Ганнибал вместе с ними отобрал лучших добровольцев для команд гребных шлюпок, предназначенных, в случае безветрия, буксировать брандеры на внутренний рейд бухты.

Когда через несколько часов он доложил о готовности отряда брандеров, военный совет принял следующее решение:

Общее руководство и наблюдение брал на себя адмирал Спиридов. Капитану-бригадиру Грейгу поручалось руководство прорывом в бухту. Для прорыва были назначены четыре линейных корабля: «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня» и «Саратов»; два фрегата: «Надежда Благополучия» и «Африка»; один бомбардирский корабль «Гром». Этому отряду надлежало войти в Чесменскую бухту и, во-первых, артиллерийским огнем подавить две батареи, каждая из 22 пушек, установленные противником в течение истекших суток на мысах у входа в бухту и, во-вторых, вступить в бой с неприятельским флотом, вызвать смятение на турецких кораблях и, отвлекая внимание их экипажей на себя, этими действиями открыть дорогу брандерам.

Был составлен приказ, подписанный Главнокомандующим графом Алексеем Григорьевичем Орловым. В приказе этом, объявленном на объединенной эскадре, говорилось:

«…Всем видимо расположение турецкого флота, который после вчерашнего сражения пришел здесь, в Анатолии, к своему городу Эфесу, стоя у оного в бухте, от нас на зюйд-ост, в тесном и непорядочном стоянии, что некоторые корабли носами к нам на норд-ост, прочие в тесноте к берегу, как бы в куче. Всех же впереди мы считаем 14, фрегатов 2, пинков 6.

Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, а для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться, а около полуночи и приступить к точному исполнению…»

Но еще засветло, в часы, когда заседал военный совет, бомбардирский корабль «Гром» получил приказание занять позицию перед самым входом в Чесменскую бухту, как можно ближе к береговым батареям, и с этого места начать обстрел их. Турецкие батареи отвечали лениво. Начальство противника и не подозревало, что «Грому» поручено было произвести разведку огнем, заблаговременно выяснив расположение пушек противника. С наступлением вечера суда, выделенные для атаки турецкого флота, заняли исходную позицию перед входом в бухту.

Наступила лунная, тихая ночь. Слабый ветер, дувший в сторону внутреннего рейда, благоприятствовал русским кораблям. Но на поверхности моря, залитой лунным светом, каждый маневр русских судов был ясно виден туркам.

Полный успех атаки зависел от точнейшего выполнения плана, разработанного Спиридовым на заседании военного совета. Малейшее промедление давало противнику возможность затруднить, если не сорвать осуществление смелого плана.

В 11 часов вечера, как было условлено, под гафелем линейного корабля «Ростислав», назначенного флагманским кораблем отряда, вспыхнул свет фонаря. Находившиеся на нем флагман адмирал Спиридов и начальник отряда капитан-бригадир Грейг запрашивали о готовности судов отряда к началу движения в бухту. На флагштоках кораблей отряда моментально зажглись огни, означавшие: «мы готовы!» На линейном корабле «Ростислав» в ответ на фалах были подняты наверх три зажженных фонаря — приказ следовать курсом в бухту, на сближение с неприятелем до дистанции пушечного выстрела.

Первым должен был идти фрегат «Надежда Благополучия». Однако на нем замешкались. Ни в документах, ни в «Собственном журнале» капитана-бригадира Грейга нет объяснения причины этого. Известно лишь то, что начало общего движения отряда задержалось на полчаса, так как ни один из командиров кораблей не решился нарушить диспозицию, утвержденную военным советом. Было уже 11 часов 30 минут ночи. Уходило впустую драгоценное время…

Здесь вмешался адмирал Спиридов, до тех пор предоставивший распоряжаться начальнику отряда капитан-бригадиру Грейгу. Выхватив у него из рук рупор, адмирал повернулся в сторону линейного корабля «Европа», стоявшего между «Надеждой Благополучия» и «Ростиславом», и крикнул: «Командир «Европы»! Вам начинать, не мешкая, как иные!»

Этим приказанием Спиридов покончил с деморализующей заминкой, указав и Грейгу на недопустимость промедления в любом маневре, особенно в боевой обстановке, и на обязанность флагмана менять диспозицию, как только подскажут обстоятельства.

Клокачев моментально повиновался, и Спиридов отметил это в сообщении Адмиралтейств Коллегии о ходе Чесменского боя, специально подчеркнув исполнительность командира и всего экипажа «Европы»: «…в 12 часов (ночи) оный корабль пришел в повеленное место, в ближайшей дистанции лег на шпринг и начал палить беспрерывным огнем из пушек ядрами, камнями и брандскугелями…»

К полночи линейный корабль «Европа» был уже рядом с «Громом» и вместе с ним проник в бухту через узкий, всего в три четверти километра, вход между мысами, на которых стояли турецкие батареи. Отвечая батареям, не прекращая движения, оба корабля прорвались в бухту, приблизились на дистанцию пушечного выстрела к якорной стоянке турецкого флота на внутреннем рейде, завели шпринги и открыли огонь по неприятельским судам. Турки отвечали ураганным, но беспорядочным огнем.

Обстрел бомбардирского корабля «Гром» был очень удачен: его брандскугель попал в рубашку грот-марселя одного из турецких линейных кораблей, стоявших в первой линии. Парус сразу вспыхнул, пламя охватило грот-мачту, распространилось по верхней и спустя несколько минут вся кормовая часть запылала. С линейного корабля «Европа», бомбардирского корабля «Гром» и подошедших в течение получаса после начала боя линейных кораблей «Ростислав», «Не тронь меня», фрегатов «Надежда Благополучия» и «Африка» было видно, как метались турецкие моряки, стремясь потушить пожар, сначала на одном, а затем на трех кораблях в первой линии.

Пришло время пускать брандеры, так как все внимание противника сосредоточилось на своих судах, подожженных брадскугелями. Три брандера под командованием капитан-лейтенанта Дугдаля, лейтенанта Мекензи и мичмана Гагарина держались наготове, спрятавшись от глаз турецких наблюдателей за фрегатами. Четвертый подошел поближе к «Грому», чтобы с него принять своего командира, лейтенанта Ильина. До этого момента лейтенант продолжал исполнять свои обязанности на бомбардирском корабле, где командовал батареей мортир и гаубиц.

«Велите им идти с Богом!» коротко приказал Спиридов Грейгу, показывая на брандеры и этим возвращая капитан-бригадиру командование отрядом. Грейг подал условленный знак и распорядился прекратить обстрел противника, чтобы, не дай Бог, не угодить нечаянно в какой-либо из брандеров.

На русской эскадре все затихло… Все, не отрываясь, следили за силуэтами брандеров, скользивших по лунной дорожке вглубь внутреннего рейда. За каждым брандером волочились на длинном буксире гребные шлюпки, в которые должна была перебраться команда, закончив свое дело… Все суда объединенной эскадры один за другим подошли к отряду Спиридова — Грейга. На них все, от адмирала до последнего матроса, сознавали, какой смертельной опасности подвергали себя добровольцы на брандерах…

Брандер капитан-лейтенанта Дугдаля не успел пройти и половины расстояния, разделявшего русскую эскадру и первую линию турецкого флота, как был замечен противником… Две турецкие галеры устремились ему наперерез. Видя, что ему не справиться с ними, командир приказал матросам прыгать за борт и плыть к шлюпке, а сам поджег брандер. Начиненный горючими веществами, пропитанный скипидаром брандер взорвался почти мгновенно. Канонир Нестеров, остававшийся на брандере вместе с командиром, успел подхватить обожженного и раненного в ноги командира, держа его бросился в воду и поплыл к шлюпке. Турецкие галеры метнулись в сторону, — прочь от места взрыва… Команда брандера беспрепятственно подобрав в шлюпку Дугделя и Нестерова, погребла к линейному кораблю «Три Иерарха», только что вошедшему на внутренний рейд Чесменской бухты.

Вторым пошел брандер лейтенанта Мекензи. Он достиг первой линии неприятельских судов, но из-за неудачного маневра его прижало к борту уже горевшего турецкого корабля. Команда успела покинуть брандер и добраться до судов объединенной эскадры.

Подошла очередь третьего зажигательного судна. Его повел лейтенант Ильин. Неудача, постигшая Дугделя и Мекензи, его не смутила, но зато произвела сильное впечатление на командовавшего отрядом судов капитан-бригадира Грейга. Когда лейтенант Ильин вел брандер мимо линейного корабля «Ростислав», то Грейг не выдержал и крикнул Ильину: «Ни под каким видом не зажигайтесь, пока не сцепитесь с неприятелем!»

К моменту выхода брандера лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина в атаку турки, вначале ошеломленные пожарами, возобновили ураганный артиллерийский огонь по русским кораблям отряда. Грейг был вынужден в свою очередь возобновить стрельбу, и тогда третий брандер очутился между двух огней!..

Лейтенант Ильин все же пробрался к цели. Он вплотную подвел свое суденышко к борту 84-пушечного турецкого корабля. Русские матросы работали, как на учении: крепко прицепили брандер к фальшборту турецкого корабля, затем подтянули шлюпку, спустились в нее. Тогда Ильин поджег брандер и спрыгнул в шлюпку сам. Пламя, охватившее брандер, уже ползло к фальшборту и рангоуту турецкого корабля, а команда его смотрела на огонь, не предпринимая никаких мер для предотвращения катастрофы?! Столь непонятное поведение турок объяснил впоследствии сам Гассан-паша французскому послу в Стамбуле Тотту: он принял брандер Ильина за дезертира — перебежчика с русской эскадры, решившего сдаться в плен. Это впечатление создалось у него, когда русские открыли огонь как бы вдогонку брандеру, и поэтому он приказал не стрелять по брандеру Ильина…

Тридцатидвухлетний лейтенант Дмитрий Сергеевич Ильин после поджога своего брандера спрыгнул в шлюпку, приказал матросам повременить грести, встал во весь рост лицом к неприятелю и, только когда убедился, что «большой корабль в огне, и пламя к парусам пришло, и оные все мачты, стеньги и реи загорелись», скомандовал грести.

Уже придя к борту «Грома», командир и команда третьего брандера услышали оглушительный взрыв; одновременно взорвались и брандер и турецкий корабль. Взрывом разметало пылавшие обломки по рейду и на палубы других неприятельских кораблей…

Хотя четвертый брандер мичмана Гагарина можно было уже не посылать, он все же был послан. Гагарин поджег его на полпути и, пересев в шлюпку, поспешил выбраться в безопасное место.

Внутренний рейд Чесменской бухты осветился заревом огромного костра. Стало светло, как днем… Горели десятки судов, больших и малых. Грейг в «Собственноручном журнале» записал: «Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать ужас и замешательство, овладевшие неприятелем! Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись. Большая часть гребных судов затонула или опрокинулась от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся, топя один другого. Немногие достигали берега, цели отчаянных усилий. Командор (так Грейг называл себя) снова приказал прекратить пальбу с намерением дать спастись, по крайней мере, тем из них, у кого было довольно сил, чтобы доплыть до берега. Страх турок был до того велик, что они оставляли не только суда, еще не загоревшиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителям.

Так кончилось ночное дело с 25 на 26 число июня, в котором турецкий флот был совершенно истреблен. Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших…»

Шестьдесят три судна: линейные корабли, каравеллы, шебеки, галеры, галиоты сгорели в течение ночи. Десять тысяч человек, две трети личного состава турецкого флота, погибли в огне.

Русская объединенная эскадра потеряла одиннадцать человек: 8 на линейном корабле «Европа», 3 на линейном корабле «Не тронь меня».

Турецкий флот был уничтожен, о чем и доложили: граф Алексей Григорьевич Орлов Императрице Екатерине и адмирал Григорий Андреевич Спиридов — Адмиралтейств-Коллегии. Оба донесения увез в тот же день сын адмирала, посланный курьером в Петербург. В письме, адресованном И. Г. Чернышеву, исполнявшему тогда обязанности Президента Адмиралтейств Коллегии, флагман русской объединенной эскадры так написал о Чесменской победе:

«Слава Господу Богу и честь Российскому флоту! В ночь с 25-го на 26-ое флот турецкий атаковали, разбили, разгромили, подожгли, в небо пустили и в пепл превратили. Ныне в Архипелаге всем пребываем силой господствующей…»

Чесменский бой несомненно был апофеозом всего служения России старого адмирала. Спиридов увидел в нем воплощение всего, чему посвятил пятьдесят лет служения родному флоту. Лейтенант Ильин, командиры линейных кораблей — Клокачев, Лупандин, Бешенцов, Поливанов, командир «Грома» Перепечин, командир фрегата «Африка» Клеопин, и многие другие прошли нелегкую школу морской практики, военной выучки и боевой подготовки под командованием Спиридова объединенной эскадрой и своим поведением в Чесменском бою прославили его новаторство в линейной тактике. И опытные командиры линейных кораблей и молодые гардемарины, только что начавшие свою морскую службу, были питомцами Спиридова. Их слава явилась достойным завершением его трудов. Все, что он воспитал в них на Балтийском море, в походах к Померании, в штурме Кольберга, в стенах Морского Корпуса, в долгом и трудном совместном плавании вокруг Европы — целеустремленность, инициативу, стойкость, убежденность в безусловной возможности побеждать не числом, а уменьем — принесло свои плоды сначала у берегов Морей, под стенами Наварина, затем у Хиоса и увенчалось на внутреннем рейде Чесменской бухты.

Решили дело не корабли, а люди — воспитанники адмирала Григория Андреевича Спиридова. Кому же, как не ему, по справедливости больше принадлежит почетное звание «Чесменский»?

В честь одержанной победы все моряки русской эскадры были награждены медалью с краткой, но многозначительной надписью: «Был».

***

Разгром и уничтожение турецкого флота открыли прямой путь к сердцу «Блистательной Порты» через Дарданеллы и Мраморное море к Стамбулу. Сейчас одним прыжком можно было проникнуть в Босфор и оттуда выйти на Черноморские просторы, пожав таким образом плоды Чесменской победы. Сделать это советовал Орлову адмирал Спиридов, и мнение моряков было полностью единодушно с мнением первого флагмана флота. Даже Грейг, обычно без лишних разговоров исполнявший волю Орлова, был за поход к Босфору. Весть об уничтожении турецкого флота, разнесенная беглецами из Чесмы, валом панического ужаса катилась по Оттоманской империи, сметая на своем пути стойкость гарнизонов противника, деморализуя их, расстраивая управление государством, заставив султана и его министров бежать из Стамбула. Сопротивление на море неприятель пока что оказать не мог, а мимо его крепостей с деморализованными гарнизонами в тех же Дарданеллах русские корабли прошли бы.

Своенравный Орлов не внял советам Спиридова, как наилучшую возможность закрепить результаты Чесменского боя. Он растратил выигрыш победы, ограничив действия объединенной эскадры осадой отдельных островов Архипелага и штурмом отдельных крепостей, дав противнику возможность прийти в себя и даже воссоздать, хотя и не в прежних размерах, боевой флот.

Вместо необходимого ради пользы дела единого командования объединенной эскадрой, которое должно было принадлежать Спиридову, тем более — после Хиоса и Чесмы, он, не желая делить власть, предпочел раздробить эскадру, в которой распоряжались теперь на равных правах три флагмана: Спиридов, Эльфинстон, и, в качестве советника при Главнокомандующем, Грейг.

Такое троевластие закончилось печально. Орлов, наделенный властью Главнокомандующего, вполне мог и подчинить Эльфинстона старшему флагману и даже отстранить от командования. Мог, но явно не хотел, пока Эльфинстон перечил всем, но не ему. Он даже писал Императрице: «Ежели контр-адмирал Ельфинстон не переменит своего поведения, я принужденным найдуся, для пользы службы Вашего Величества, отнять у него команду…» Вовремя не отнял и тем самым способствовал преступлению.

Эльфинстон, привыкнув безнаказанно своевольничать, поощряемый к этому подчеркнуто демонстративным невмешательством Орлова в споры между флагманами, не захотел участвовать в блокаде Дарданелл, увел линейный корабль «Святослав», 84-пушечный, самый мощный в эскадре, к острову Лемнос и там погубил его: на полном ходу под всеми парусами корабль в свежую погоду наткнулся на риф у северной стороны Лемноса и затем оказался на мели. Непосредственным виновником аварии явился лоцман Гордон, английский подданный, нанятый Эльфинстоном, но главным виновником был Эльфинстон, не внявший предупреждениям моряков о некомпетентности лоцмана. Шесть суток, днем и ночью, экипаж «Святослава» с помощью пришедших к месту аварии других судов пытался спасти свой корабль, но безуспешно. Его пришлось разоружить и сжечь, чтобы он не достался противнику.

Преступление, совершенное Эльфинстоном, имело последствием не только гибель самого мощного линейного корабля эскадры. Пока русские суда, поспешившие на помощь «Святославу», находились возле него, выход из Дарданелл остался без присмотра. Турки немедленно воспользовались этим и вывели через пролив из Мраморного моря в Эгейское несколько транспортных судов с подкреплениями гарнизону Лемноса. В итоге был погублен корабль, сорвана блокада Дарданелл, упрочено положение противника на Лемносе, — одном из крупнейших островов Архипелага — и снята осада крепости Пелари на Лемносе, хотя перед тем командование гарнизоном уже соглашалось вести переговоры о сдаче крепости. Получив подкрепление, турки отказались от всяких переговоров, и успешные до тех пор действия отряда кораблей у Лемноса, которыми командовал Спиридов, свелись к напрасной трате времени. Военно-морской суд признал Эльфинстона ответственным за самовольный уход из Дарданелл, за принятие неблагонадежного лоцмана и аварию, приведшую к гибели корабля. Он был доставлен в порт Мудрое на Лемносе, где в этот момент находился Орлов.

Орлов отстранил Эльфинстона от командования и отправил его в Кронштадт, издав приказ, адресованный всем командирам судов объединенной эскадры:

«Необходимые нужды для пользы службы Ее Императорского Величества принудили меня отделенную эскадру господина контр-адмирала Эльфинстона соединить с эскадрой, под моим ведением находящейся, и препоручить обе в точную команду его высокопревосходительства господина адмирала Григория Андреевича Спиридова, о чем господа начальники судов да будут известны…»

Несмотря на печальный опыт взаимоотношений с фаворитом, Спиридов поступил как флотоводец-патриот, принял эскадру и три года командовал ею, успев за это время осуществить все, что наметил в плане из четырех пунктов, привезенном Орловым в Петербург и утвержденном Екатериной.

Вдвое усиленная третьим и четвертым отрядами кораблей, пришедшими из Кронштадта, объединенная эскадра под командованием Спиридова сумела с помощью десантов овладеть в течение трех лет почти всеми островами Архипелага, обеспечить полную блокаду Дарданелл, дважды разгромить противника в море, в Патрасском заливе и у крепости Дамиетта, уничтожить восемь из десяти фрегатов и одиннадцать из девятнадцати шебек, построенных турками после Чесмы. Но здоровье Спиридова и взаимоотношения его с Орловым не улучшались.

Спиридов подал в отставку. Орлов не возражал. Он получил из рук Спиридова даже то, на что не рассчитывал: лавры морских побед, боевую славу и громкий титул «Чесменского». Просьба Спиридова вполне его устраивала, и он охотно поддержал ее, зная, что адмирал подготовил себе надежную смену в лице контр-адмирала Елманова.

Не обольщался Спиридов даже в те минуты, когда Орлов познакомил его с письмом Императрицы, в котором было сказано:

«…Нашему адмиралу Спиридову вы имеете вручить приложенный при сем всемилостивейший Наш рескрипт, в котором Мы ему оказали наше удовольствие за похвальное и ревностное его поведение в сем случае и жалуем ему кавалерию Святого Апостола Андрея Первозванного. Сенату же Нашему повелено будет оному адмиралу в вечное и потомственное владение отдать назначенные от Нас деревни…»

Однако ни отставка, ни сухопутное захолустье, в котором он провел свои последние годы, не оборвали того, чем он был уже навечно связан с флотом. Письма приходили отовсюду, незримыми нитями связывая ярославское захолустье, тихую Спиридовку, с Балтийским морем, с дальними зарубежными гаванями, с новыми, отвоеванными благодаря победе при Чесме черноморскими портами Херсоном и Ахтиаром (Севастополем). Жизнь флота шла своим чередом, и новое поколение русских моряков продолжало неустанно трудиться над тем же, чему Григорий Андреевич Спиридов на протяжении полувека, день за днем, отдавал все свои помыслы и силы. Самой радостной для адмирала оказалась весть о победе над турецким флотом у острова Фидониси, в которой бригадир Федор Федорович Ушаков преднамеренно повторил маневр, осуществленный в свое время Спиридовым у Хиоса в силу непредвиденных обстоятельств. Значит не зря была пронесена сквозь десятилетия верность новаторскому правилу, данному еще Петром Великим русскому флоту: «Порядки писаны, а времен и случаев нет…» 19 апреля 1790 года, за два месяца и восемнадцать дней до Керченской победы русской эскадры под командованием Ушакова, первый флагман возрожденного на петровских традициях Императорского русского флота закончил свой жизненный путь. Фамильный склеп в церкви глухого ярославского сельца Нагорья стал последней пристанью адмирала Григория Андреевича Спиридова. И мало кто знал тогда о настоящей роли адмирала в трудной борьбе за флот в победных боях у Хиоса, Чесмы, Патраса и Дамиетты. Для многих адмирал Спиридов был к тому времени всего лишь захудалым помещиком из отставных военных, тем более что умер он в тени своей славы, которая незаслуженно досталась другому.

Г. М. фон-Гельмерсен

 

 

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ