ВОЕННАЯ БЫЛЬ

1892-1895 гг.

В 1892 году, в ию­не месяце, я прие­хал для поступле­ния в Николаевское Инженерное учили­ще в С. -Петербург, поразивший меня своим царственным величием.

Широкие и пря­мые, как стрела, перспективы, окай­мленные высокими, художественными зданиями и запруженные густой, вечно движу­щейся толпой людей и бесконечной вереницей экипажей производили на меня, провинциаль­ного юношу, сильнейшее впечатление.

Казанский и Исаакиевский соборы поража­ли своим величием, размерами и красотой. Зим­ний дворец, Главный Штаб и ряд других худо­жественных построек на Невском проспекте и Набережной восхищали меня.

Проснувшись на другой день рано утром, я решил немедленно идти в Инженерный замок, где помещалось Инженерное училище.

Это было величественное здание необычай­ной формы. Наружная его форма была четы­рехугольник, внутренний же двор имел форму шестиугольника. Он был в трех этажах с чет­вертым подвальным.

Перед замком была площадь, на которую выходил главный фасад замка. В середине нижнего этажа этого фасада был главный вход во внутренний двор, а большая часть верхнего этажа была украшена портиком из 12 мрамор­ных дорических колонн. Над его большим ок­ном в середине возвышался архитрав, а под ним, во всю длину темно-мраморного фриза, бы­ла надпись:

«Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней» большими золотыми буквами.

По карнизу вверху весь этот фасад был ук­рашен мраморными статуями.

Почти в середине первого фасада имелся значительный выступ, увенчанный колоколь­ней, имевшей форму шпица Петропавловского собора. Выступ был также в три этажа: в вер­хнем его этаже помещалась приходская цер­ковь во имя Архангела Михаила, а по другую сторону выступа находились ворота во второй внутренний дворик, гораздо меньших размеров, чем главный двор.

В левом фасаде замка, выходившем на Фон­танку, также имелся выступ, образуемый од­ной, овальной формы комнатой верхнего и нижнего этажей, выдающейся вперед, и из окон его весь этот фасад мог быть фланкирован в обе стороны.

Третий фасад (задний), параллельный пер­вому, выходил на Мойку и Летний сад. Он имел в середине широкую лестницу, ведущую со дво­ра в первый этаж и так называемый Георгиев­ский зал. Средняя часть этого фасада имела подобие бастионного фронта.

Весь замок с его боковых и задних фасадов был окружен железной решеткой, образуя плац для прогулок юнкеров.

В углу между задним и левым фасадами на­ходился еще один вход в третий внутренний дворик, тоже небольших размеров. Шагах в ста перед главным фасадом, на площади воз­вышался памятник Петру Великому, постав­ленный Императором Павлом, с надписью «Прадеду — правнук».

А еще дальше впереди памятника, на вы­соте теперешней Инженерной улицы находи­лись два павильона, трехэтажные и в стиле замка.

Через главный вход во внутренний двор замка вход в подворотню. Она вся украшена колоннами, и направо и налево шли две ши­рокие, во всю подворотню, лестницы, ведшие в первый этаж, налево — в квартиры начальни­ка училища и Академии и направо — в квар­тиру командира роты юнкеров.

В главном внутреннем дворе три входа. Пер­вый налево — главный, парадный вход в за­мок, по широкой лестнице в вестибюль первого этажа. Из него прекрасная мраморная лестница поднимается до половины этажа и затем, раз­деляясь на два крыла, поднимается до второго этажа. Другой вход, прямо против ворот, идет в помещение юнкеров училища в первом этаже. Третий, прямо во второй этаж, в классы учи­лища и Академии, был построен уже при мне.

Вообще весь замок давал помещения: Нико­лаевскому Инженерному училищу, Николаев­ской Инженерной Академии и Главному Инже­нерному Управлению.

В первом этаже помещались: спальни юнке­ров, зал для строевого учения, мастерские, ла­зарет и склад оружия и одежды. — все нале­во от входа, а направо — еще спальни, умы­вальник, комната дежурного офицера.

Во втором этаже находились классные ком­наты юнкеров, библиотека и церковь юнкеров, помещающаяся в спальне Императора Павла, где он был убит.

С другой стороны от входа — еще классные комнаты, зал конференций, большой парадный зал, по стенам которого были установлены мраморные доски с именами Георгиевских ка­валеров, бывших воспитанников училища и Академии, а на противоположной стене, между окнами висели их портреты. За залом — боль­шая овальная комната и еще два — три клас­са. За ними начиналось помещение Главного Инженерного Управления, вплоть до главного входа.

Во многих помещениях сохранились еще следы прежней роскоши, как, например, пла­фон в библиотеке и в главном зале. О построй­ке замка сохранились предания. Уверяют, что в бытность Павла еще Великим Князем ему явился во сне ангел, повелевший построить но­вый дворец на месте старого дворца Елизаве­ты, с церковью для приходящих, что Павел и сделал. Говорили также, что число букв в над­писи на фронтоне: «Дому твоему подобает свя­тыня Господня в долготу дней» соответствует числу лет жизни Императора.

Уверяли, что замок соединен подземным хо­дом с павловскими казармами, и между юнке­рами были любители разыскивать этот ход. Они говорили, что вход в него находится в толстой стене, отделявшей спальню Императора от би­блиотеки.

С другой стороны спальни находился не­большой круглый кабинет. В стене, прилегав­шей к спальне, была глубокая ниша. В ней по­мещалась плащаница, а в спальне была устрое­на церковь. На стене, над плащаницей была прибита по повелению Императора Александра 2-го мраморная доска с надписью: «Господи, отпусти им: не ведают бо, что творят!»

В Инженерном замке я подал в канцелярии прошение и получил программу экзамена. Она показала мне, что мои знания достаточны, что­бы выдержать экзамен, но в канцелярии мне сказали, что для уверенности в успехе нужно поступить в подготовительный пансион Мерецкого.

Это был преподаватель топографии, полков­ник. Он держал пансион, в котором подгото­влял молодых людей к вступительным экзаме­нам в Николаевское Инженерное училище и в Институт Инженеров путей сообщения.

Пансион помещался на Стременной улице в городе и на станции Удельной, за городом. Я отправился к Мерецкому. Он категорически за­явил мне, что только пройдя через его пансион я могу надеяться попасть в училище. Мне очень не хотелось этого, но я не знал, как от него отделаться. Однако, когда он сказал мне, что это будет стоить пятьсот рублей, я обрадовал­ся и заявил ему, что не располагаю такой сум­мой, а лишь двумя стами пятьюдесятью рублей.

— Ну хорошо, — ответил он, к моему уди­влению, — я возьму с вас только двести пять­десят, но никому не говорите об этом.

Таким образом я все же попал в пансион. Он назывался подготовительным, но в действи­тельности подготовка была очень слаба. При­ходил преподаватель математики Андрющенко, час — другой болтал с учениками и уходил. Вот и все! Жили на Удельной, часто посещали Озерки…

Я скоро увидел, что в такой обстановке да­леко не продвинусь, и взялся сам за работу. Экзамен я выдержал вторым и был принят на казенный счет.

Так я сделался военным, и три года, прове­денных в Инженерном училище, прошли бы­стро, но однообразно. Они не богаты какими-либо экстраординарными событиями, но несом­ненно отразились на моем культурном развитии и способствовали прочному укреплению во мне сознательной дисциплины и добросовестного от­ношения к обязанностям по службе и в отноше­ниях к другим.

Инженерное училище той поры считалось «либеральнейшим» между всеми военными училищами и действительно отношения между юнкерами и их воспитателями, училищными офицерами, не оставляли желать ничего луч­шего: не было никаких мелочных придирок, ни грубости в обращении, ни несправедливых на­казаний. Отношения между юнкерами старших и младших классов были дружеские и простые.

Начальником училища был генерал-майор Николай Александрович Шильдер, военный инженер по образованию, но всецело отдавший­ся истории и в то время уже известный исто­рик — «жизнеописатель царей», автор биогра­фий Императоров Павла, Александра и Нико­лая и претендент на Аракчеевскую премию. В отношении училища он лишь «давал тон», ко­торому следовали командир роты юнкеров пол­ковник барон Нолькен, профессора и курсовые офицеры, соблюдая полную гармонию, без ка­ких-либо диссонансов.

В результате, из училища выходили толко­вые офицеры-саперы, хорошо знающие свою специальность и сохранявшие по окончании училища в их отношениях с солдатами в бата­льонах то же самое справедливое и гуманное обращение, которое усвоили в школе.

Учебная часть была поставлена в училище отлично, состав профессоров — самый лучший Так, математику читали Будаев и Фитцум фон Экстед (фигурой и лицом настоящий римля­нин), механику полковник Кирпичев, мосты — его брат, генерал Кирпичев, химию – генералы Шуляченко и Горбов, строительное искусство — капитан Стаценко, электротехнику — капи­тан Свенторжецкий, фортификацию — подпол­ковник Величко и капитаны Энгман и Буйницкий. Атаку и оборону крепостей — генерал-лейтенант Иохер, минное искусство-подполков­ник Крюков, тактику — полковник Михневич и топографию — генерал-лейтенант барон Корф. Все это были профессора, хорошо из­вестные тогда в Петербурге.

В строевом отношении училище составляло роту, командиром которой был полковник гвар­дейского Саперного батальона барон Нолькен, а младшими офицерами капитан Цитович, штабс-капитаны Сорокин, князь Баратов, Огишев, Веселовский, Погосский и Волков. Они же состояли и курсовыми офицерами.

Классы занимали все время до обеда, то есть до 12 часов. Затем давался отдых, за кото­рым следовали верховая езда, работы в мастер­ских, гимнастика, фехтование, пение, танцы. К шести часам все кончалось и до вечерней зари еще оставалось время для приготовления уро­ков и чтения. В этот период я много читал, но бессистемно.

Учебный год начинался в сентябре и длил­ся до середины мая, когда училище уходило в Усть-Ижорский саперный лагерь, в 24 вер­стах вверх по Неве. Там обучение стрельбе и тактические учения сменялись практическими занятиями по фортификации, военным сообще­ниям и строительному искусству. В этой полез­ной и здоровой работе проходило лето. В на­чале августа переходили в Красное Село, где бывало производство выпускных юнкеров в офицеры.

С самого приезда в Петербург я не переста­вал поддерживать дружеские отношения с мо­ими товарищами по реальному училищу, посту­

пившими в другие высшие учебные заведения Не проходило недели, чтобы мы не собирались то у одного, то у другого. Так же часто посещал я мою тетку Александру Михайловну Калмы­кову, жившую с сыном Андрюшей и воспиты­вавшую тогда П. Б. Струве. Андрюша был сту­дентом факультета восточных языков, а Стру­ве на политико-экономическом, где уже счи­тался величиной в этих вопросах.

Я с удовольствием вспоминаю всех курсо­вых офицеров училища. Для нас, юношей, они служили образцом корректности и справедли­вости по отношению к подчиненным.

Как я уже говорил, учебная часть была по­ставлена в училище отлично. Главным пред­метом была фортификация. Она преподавалась во всех трех классах, постепенно развиваясь и пополняясь. Составляя одну общую кафедру, она делилась на девять самостоятельных отде­лов или кафедр, и каждая читалась отдельным профессором.

Эти отдельные кафедры были:

Полевая фортификация, то есть укрепления, сооружаемые во время войны на полях сраже­ния. Этот курс читался подполковником Велич­ко, капитаном Буйницким и штабс-капитаном Ипатович-Горянским.

Применение полевых укреплений к местно­сти читал капитан Кононов.

Минное искусство — штабс-капитан Ипатович-Горянский и позже капитан Д. В. Яковлев.

Долговременная фортификация читалась капитаном Э. К. Энгман.

Атака и оборона крепостей — генерал-лей­тенант Иохер и капитан Пересвет-Солтан.

История осад — генерал Маслов, которого много лет спустя заменил я.

Проектирование укреплений — капитан Буйницкий.

После фортификации придавалось большое значение строительному искусству, которое чи­тал капитан Стеценко.

Затем следовала строительная механика, чи­таемая полковником Кирпичевым.

Математику (диференциальное и интеграль­ное исчисление и анализ) читал профессор уни­верситета Будаев, уже считавшийся знамени­тостью.

Электротехника — капитан Свенторжецкий.

Военные сообщения — полковник Крюков и капитан Кононов.

Артиллерия, военная история, химия, физи­ка, топография, тактика, администрация и чер­чение довершали программу училища.

По окончании училища юнкера производи­лись в подпоручики инженерных войск с вы­пуском в саперные, железнодорожные и пон­тонные батальоны или в минные, телеграфные и крепостные саперные роты. Там проходили строевую службу в течение двух лет (на во­стоке — трех) с правом поступления в Никола-

рискую Инженерную Академию по конкурсному экзамену.

Хотя юнкера изучали все те предметы, что требовались для высшего технического образо­вания, звания инженера они, однако, не полу­чали. Для этого нужно было пройти Николаев­скую Инженерную Академию, служившую как бы необходимым дополнением к училищу. Там главным предметом была тоже фортификация и, как в училище, она делилась на отделы, чи­таемые разными профессорами. Когда я не­сколько лет спустя поступил в Академию, то понял, что все читаемое в ней по фортификации расширяло и дополняло уже усвоенное по это­му предмету в училище.

В Академии читалось:

Современное состояние долговременной фор­тификации (полковник Буйницкий), конструк­ция долговременных сооружений (полковник Арене), блиндированные установки (капитан Голейкин), история осад (генерал Маслов), по­стройка укреплений в горах (капитан Коханов), оборона государства и применение долговремен­ной фортификации к обороне страны (полков­ник Величко), оборона берегов (капитан 2 ранга Беклемишев). Крепостная война велась не­сколькими профессорами фортификации с уча­стием офицера Генерального штаба и артилле­риста. Наконец главным отделом было состав­ление проектов крепостей и фортов под руко­водством всех старших профессоров.

Всего было девять отделов.

После фортификации придавалось большое значение механике, затем строительному искус­ству, бетонным работам, земляным работам. Как по механике, так и по строительному ис­кусству, по мостам, гидравлике и электротехнике существовали, кроме теоретических курсов, и практические работы по составлению проек­тов.

Таким образом несомненно, что прошедшие через училище и Академию обладали весьма обширным техническим образованием, допол­ненным еще и общевоенными и общеобразова­тельными курсами.

***

Еще на младшем курсе Инженерного учи­лища я стал увлекаться фортификацией более, чем другими предметами. Меня привлекала благородная роль укреплений, служивших для сбережения жизни защитников и для помощи им в обороне. Первые понятия о возведении укреплений в полевой войне на полях битв нам преподавал подполковник К. И. Величко. Он читал нам курс «полевой фортификации» и уже начал тогда входить в известность в инже­нерных кругах Петербурга.

Он читал свои лекции, чертя на доске мелом, и приказал, кроме того, завести большие тетра­ди из клетчатой бумаги и задавал нам задачи, которые мы должны были решать и затем вы­черчивать в этих тетрадях. На среднем курсе училища фортификация увлекла меня еще больше благодаря прекрасным лекциям покой­ного полковника Э. К. Энгмана. Это был не только талантливый профессор и отличный лектор, но чувствовалось, что он любит то, че­му учит нас, и этим он влиял на своих учени­ков.

Я искренне отдался изучению фортифика­ции. Это было замечено полковником Энгманом, и он привлек меня к составлению альбома чер­тежей к его первому учебнику. По полноте со­держания и ясности, а вместе с тем и краткости изложения этот учебник не имел равных, да и до сих пор он превосходит все и всех стран. Впоследствии в моих учебниках я ему подра­жал, но не превзошел. Поистине, ученик не мо­жет быть выше учителя.

В бытность мою в училище исполнилось 75 лет со дня его основания. Это событие было отмечено торжественным актом, на котором Главный начальник инженеров генерал-лейте­нант Заботкин произнес посвященную событию речь, а вечером состоялся большой бал, собрав­ший в училище весь Петербург. По этому по­воду я написал «Исторический очерк», посвя­щенный училищу. Это была моя первая литера­турная работа, увидевшая свет.

***

В 1895 году, уже незадолго до окончания курса и выпуска в офицеры, произошло со мной несколько случаев, которые, хотя и нез­начительные сами по себе, имели на службу мою большое влияние.

Каждый юнкер, кончающий военное учили­ще, мечтает всегда о том, чтобы при выпуске ему досталась бы вакансия как можно лучшая. Для юнкеров Инженерного училища лучшими считались “гвардейский Саперный батальон и первый Железнодорожный, потому что оба они были в Петербурге, а второй, кроме того, со­ставлял царскую охрану при Высочайших по­ездках.

Я очень хотел попасть именно в этот бата­льон, но понимал, что для этого нужно иметь солидную протекцию, а у меня ее не было.

Однажды во время классной перемены я был позван в профессорскую комнату к полков­нику Энгману, и велико было мое удивление, когда Энгман спросил меня, куда именно же­лал бы я выйти из училища.

Я сознался в моих мечтах.

— Ну, — сказал полковник, — в ближайшее воскресенье, в 9 часов утра отправляйтесь к ко­мандиру батальона полковнику Яковлеву и представьтесь ему от моего имени.

Удивленный и более чем обрадованный, я в точности выполнил все, был принят команди­ром батальона и услышал от него, что я реко­мендован полковником Энгманом так хорошо, что он уже записал меня на первую вакансию.

Я был чрезвычайно счастлив и горячо бла­годарил.

До выпуска оставалось всего три — четыре месяца, и я считал, что дальнейшая моя карье­ра обеспечена.

Однако вслед затем произошли один за дру­гим целый ряд событий, и все изменилось.

Должен сказать, что еще в 1891 году на Дальнем Востоке началась постройка железной дороги от Владивостока до Хабаровска, извест­ной под именем Уссурийской железной дороги. К 1895 году она дошла уже до половины рас­стояния, где была конечная станция Муравьев — Амурский. Злые языки говорили тогда, что ротмистр, начальник жандармской команды на этой станции, очень будто бы хотел иметь орден св. Владимира с мечами и бантом, но получить его можно было только за боевые действия. Тогда он якобы симулировал нападение на стан­цию китайских хунхузов, то есть разбойников, которое он со своей командой успешно отбил.

Донесение об этом в Петербург произвело в правительственных кругах некоторую тревогу. Решили, что продолжать постройку без помо­щи военной силы невозможно, и по соглашению между военным министерством и министер­ством путей сообщения было решено немедлен­но сформировать железнодорожный батальон, назвав его Первый Уссурийский железнодо­рожный батальон.

Летом 1895 года юнкера Инженерного учи­лища были в Усть-Ижорском саперном ла­гере, когда известие об этом появилось в газе­тах. Я и мой товарищ по выпуску серб Родослав Георгиевич прочли это сообщение вместе, и нас ужасно потянуло путешествие на Дальний Во­сток. Сколько стран посетишь и океанов пере­плывешь, чего только не увидишь и не узна­ешь! Как упустить такой случай? Потолкова­ли и решили попытаться попасть в этот бата­льон.

Отправились в Главный Штаб, оттуда в Же­лезнодорожный Отдел, но как ни старались ни­чего добиться не могли и не бывать бы мне в Уссурийском батальоне, если бы не случилось следующее:

Сообщение между лагерем и городом произ­водилось пароходами Шлюссельбургского об­щества «Трувор», «Синеус» и «Вера». Воз­вращаясь однажды на «Труворе» в лагерь, я имел с собой фотографический аппарат и все время защелкивал виды берега. Находившийся тут же на палубе артиллерийский офицер вдруг подозвал меня и завел со мной разговор на те­му о фотографии. Разговорившись, мы перешли на другие темы и коснулись предстоящего вы­пуска. Услышав от меня о моих бесплодных посещениях Главного Штаба, офицер рассмеял­ся и сказал, что он попытается помочь мне. Он дал мне свою визитную карточку, на которой я прочел: капитан гвардейской артиллерии Илья Петрович Грибунин. Он был слушателем Офицерской Артиллерийской Школы, отбывав­шей в это время практическую стрельбу в том же Усть-Ижорском лагере.

С этого дня началось мое знакомство с И. П. Грибуниным, перешедшее потом в тесную и ис­креннюю дружбу. Чем ближе я узнавал этого благородного, чуткого и доброго человека, тем более ценил его. Несколько раз он оказал мне большую моральную поддержку, движимый лишь чувством его безграничной доброты.

Когда я через несколько дней явился к не­му, он сказал мне, что в числе слушателей Школы находится Его Высочество герцог Г. М. Мекленбург — Стрелицкий, что он уже говорил с ним обо мне и Георгиевиче и что герцог дал свою карточку, с которой мы должны предста­виться генералу такому-то.

Так мы и сделали: представились и немно­го спустя произошло то, что до той поры было невозможно, — нам прислали сообщение из штаба, что мы зачислены оба в Первый Уссурийский железнодорожный батальон.

Вскоре последовал выпуск и производство в офицеры, — начало новой жизни… Все моло­дые офицеры получили отпуск, и я немедленно выехал на юг…

В начале октября 1895 года я возвратился в Петербург, чтобы на пароходе Добровольного Флота отправиться во Владивосток.

Пароход назывался «Тамбов». Если не оши­баюсь, 11-го или 21-го октября «Тамбов» дви­нулся в дальнее путешествие из Кронштадта, и я хорошо помню, что перед самым отходом при­был на пароход по просьбе пассажиров Отец Иоанн Кронштадтский и отслужил на палубе молебствие о благополучном путешествии.

Солнце уже склонялось, когда несколько буксиров зацепили «Тамбов» и поволокли его к выходу, где и предоставили его собственным силам.

Так началось путешествие, окончившееся во Владивостоке 5 января 1896 года, то есть через 75 дней.

А. Шварц