ВОЕННАЯ БЫЛЬ

ВОДОЛАЗНЫЕ РАБОТЫ.

Старший офицер учебного судна «Березань» капитан 2 ранга Г. только, что развел команду по работам и отправил барказ с водолазами для практических спусков. Продолжая ходить по палубе, старший офицер задумался. Его весь­ма заинтересовало одно обстоятельство, хотя и незначительное само по себе, но весьма за­гадочное. Дело заключалось в том, что рань­ше при назначении на барказ офицера для на­блюдения за водолазными работами, приходи­лось очередного мичмана отправлять на барказ почти силою, до того эти господа не любили во­долазные работы. С некоторых же пор прои­зошла резкая перемена. Мичмана, а их было в распоряжении старшего офицера четверо, не только не увиливали от этого скучного наряда, но совершенно наоборот — от желающих идти с водолазами не было отбоя. «Вот и сегодня, — думал старший офицер, — едва лишь я от­крыл рот, чтобы назначить мичмана П., как сразу же все четверо изъявили желание идти на барказ, а самый юный, мичман Н. даже на­чал мне доказывать, что он бесповоротно ре­шил идти в Водолазный класс, хотя рань­ше уверял всех, что он в душе «артиллерист». Тут несомненно что-то подозрительное. Бес­спорно мичмана на водолазных работах нашли себе какой-то «профит», ибо не такой они на­род, чтобы сразу вдруг, ни с того ни с сего по­любить вдруг водолазное дело. Но какой «про­фит»? В чем тут дело? Старший офицер, сам в молодости бывший весьма ловким и изобрета­тельным мичманом, решить и сообразить не мог. «Надо будет хорошенько понаблюдать за эти­ми господами», — закончил свои мысли стар­ший офицер.

И вот старший офицер стал замечать, что от времени до времени в кают-компании к столу стало появляться заграничное вино и иногда весьма недурное. Иногда к кофе вдруг пода­вался очень приличный коньяк. Притом рас­поряжались этими бутылками, которых, прав­да, одновременно бывало не более одной-двух, и с редким радушием потчевали всех этими на­питками — мичмана. И вообще случаи появле­ния за столом мичманского вина чаще всего следовали непосредственно за днями, когда бы­вали практические занятия с водолазами. Обра­тил внимание старший офицер и на то, что все «мичманские» бутылки были без этикеток. На вопрос же одного из офицеров, почему это так, мичмана хором понесли такую галиматью и неразбериху, что сам черт ногу сломит.

И вдруг внезапная мысль осенила старше­го офицера, — да ведь водолазов мы почему-то спускаем всегда на одном и том же месте, у Та­моженной пристани… Никому не говоря ни сло­ва, старший офицер при следующей отправке водолазов для спуска отдал следующее при­казание: «Ввиду слишком долгой практики во­долазов на одной и той же малой глубине, впредь постепенно тренировать их на боль­ших глубинах, для чего барказу выходить на Большой рейд». Это распоряжение как громом поразило бедных мичманов и уже желающих идти больше не оказалось. В дальнейшем стар­ший офицер узнал от самих же мичманов сле­дующее: у Таможенной пристани спокон веку приставал пароход «Олег», ходивший ежене­дельным рейсом в Константинополь. Команда этого парохода, а иногда может быть и пасса­жиры, стремясь пронести на берег контрабан­дным путем, спиртные напитки, когда замечали на пути таможенных чиновников, предпочитали бросать бутылки в море, чем быть пойманны­ми с поличным. Случайно обнаружив на дне у пристани бутылку, в дальнейшем мичмана раз­вили это в настоящий, хорошо организованный промысел.

Единственно, что старшему офицеру так ни­когда и не удалось узнать, это какой «не­рукописный» договор существовал между мич­манами и самими водолазами и какой процент бутылок шел в пользу последних.

ЛИНГВИСТ

В крохотной, но очень уютной кают-ком­пании русской посольской яхты «Колхида», стоявшей на бочках в общей линии ино­странных стационеров у пристани Топ-Ха­не, на Босфоре, офицеры только что сели завтракать. Кают-компания «Колхиды» со­стояла из солидного лейтенанта на окладе 1), являвшегося старшим офицером яхты, старшего судового механика в чине капитана, немолодого уже, крайне мрачного и желчного доктора и двух мичманов.

Едва только офицеры приступили к закуске, успев сделать «по единой» рюмке водки, как в переговорную трубу раздался голос вахтен­ного, который с палубы доложил: «Так что, Ва­ше Высокоблагородие, к нам едут английский офицер». Дежурный офицер пулей вылетел из кают-компании по трапу на палубу и во­время успел встретить иностранного гостя. Приезжий был лейтенант Бенсон, с рядом стоявшего английского стационера «Имоджен», систер-шипа 2) нашей «Колхиды». Обе эти яхты даже когда-то принадлежали одному владельцу, какому-то богатому лорду. Офице­ры всех иностранных стационеров в Константи­нополе почти все знали друг друга, во вся­ком случае официально, а потому, так как приезжий не обратился к встречавшему его рус­скому офицеру ни с одной из трафаретных фраз, обозначавших обычно либо поздрав­ление с чем-нибудь, либо приглашение при­нять участие в расцвечивании флагами 3) и т. п., то дежурный офицер пригласил английского лейтенанта в кают-компанию. Гость оказался неговорящим ни на одном языке, кроме англий­ского, среди же офицеров «Колхиды», кроме лейтенанта, бойко начавшего развлекать гостя, никто не говорил в достаточной мере по-англий­ски. После нескольких любезных фраз лей­тенант предложил гостю позавтракать, но ко­гда гость отказался, то немедленно появились на столе «виски энд сода».

Подкрепившись виски, гость начал что-то объяснять лейтенанту, который весьма ожив­ленно ему поддакивал, а временами, обращаясь в полоборта в сторону мичманов и подмигивая им, вполголоса бросал по адресу гостя «ну и мо­лодчага же он». Посидев с четверть часа и поговорив еще немного, гость встал, распро­щался и отбыл к себе на яхту. Едва лишь он уехал, как все офицеры хором забросали лейтенанта вопросами: что ему было надо? по­чему он приезжал? Да еще в такое неположен­ное время.

Лейтенант, окинув всех сидящих за столом взглядом, в котором просвечивало плохо скры­тое сожаление о серости вопрошавших авто­ритетным, с полным сознанием своего превос­ходства тоном пробасил: «Как ни один из вас, господа, так-таки ни черта и не понял из наше­го разговора? Стыдно, господа! Морской офи­цер должен владеть по крайне мере хотя бы английским языком, без которого заграницей буквально нельзя сделать ни шагу» и, обраща­ясь к мичманам, прибавил: «Вижу, что вы не плавали на востоке, а то не сидели бы сей­час такими истуканами, а впрочем — молода еще в Саксонии не была 4), закончил лейтенант свою обличительную речь любимой поговоркой. «Так вот знайте же, что лейтенант Бенсон приезжал в кают-компанию с прощальным визитом, по случаю отъезда в Англию». Кто-то из офицеров робко спросил лейтенанта: «Со­всем уезжает или в отпуск?» Лейтенант, чуть подумав, решительно ответил: «Не совсем, а в отпуск, на три недели, серье вы этакое».

«Истуканы» в образе мичманов чуть замет­но переглянулись между собой, и в глазах их, только на секунду, блеснули веселенькие ис­корки. Этот мимолетний обмен мичманов взглядами, к счастью незамеченный лейтенан­том, казалось мог выражать и радость, что лей­тенант в своей грозной филиппике обложил «серьем» не только мичманов, но и механика, и доктора, кстати тоже плававших на востоке и не менее самого лейтенанта, но об этом обстоя­тельстве последний в азарте видимо забыл, а также и то, что ведь и мы в корпусе заучались английскому языку, да ведь еще по Гаррисону. На этом разговор о визите англий­ского офицера прекратился, а вскоре и во­все был забыт.

На следующий день после подъема флага, к левому трапу «Колхиды» пристал английс­кий тузик и на палубу поднялся кондукторско­го звания боцман «Имоджен» и так же уве­ренно, не торопясь, как у себя на яхте, напра­вился в командный кубрик. Через минуту анг­лийский боцман вышел вновь из кубрика на палубу в сопровождении боцмана «Колхиды» строевого боцманмата Тернового, и оба, обме­ниваясь какими-то короткими фразами, реши­тельно пошли на ют, где английский боцман стал внимательно рассматривать ютовый тент. Боцман же Терновой жестами и словами да­вал своему английскому коллеге, видимо, какие-то необходимые советы и указания. На каком диалекте объяснялись боцмана неизвест­но, так как до дежурного офицера донеслась лишь последняя фраза Тернового: «Тогда будет усё вери гуд», произнесенная с одновремен­ным указанием пальцем на подъемный строп тента. Пожав, не без достоинства, друг другу руки, английский боцман пошел на свой тузик, а русский — провожая его у трапа, держал ру­ку под козырек, пока тот не отвалил от борта.

Всем происшедшим офицеры «Колхиды» были настолько заинтригованы, что, позвав боц­мана в кают-компанию, немедленно спросили его, в чем дело и почему приезжал к нему анг­лийский боцман? И вот Терновой ответил бук­вально следующее: «Так что, Ваше Высоко­благородие, ихнему командиру очень нравит­ся, как у нас стоит ютовый тент, и они вче­рашний день посылали своего лейтенанта до вас, Вашескородие», — обратился боцман к лейтенанту, «тольки лейтенант ихний ничего не узнали, потому, Вашескородие, они плохо выражаются и по-нашему не умеют. Потому командир англицкий послали сегодня своего боцмана до меня и приказали ему, — ты, мол, боцман, так спроси у русского боцмана насчет тенту, потому хочу, чтобы и у нас ютовый тент стоял также хорошо, как и на «Колхи­де». Вот, Вашескородие, я усё и показал и объ­яснил ихнему боцману. Башковатый он у них, Вашескородие, враз все понял и даже вэрри уэл сказал», закончил боцман Терновой с большим достоинством.

Легко себе представить, что произошло в кают-компании после ухода боцмана. Стар­ший механик раскатисто хохотал, «истука­ны» — мичмана лопались от душившего их сме­ха и буквально от удовольствия вращались вокруг своей собственной оси, особенно когда доктор обычно молчавший, прибавил язви­тельно: «Эх-эх, не успел я спросить у боцмана, плавал ли он раньше на Дальнем Востоке». Ли­нгвист же лейтенант, о котором трудно было сказать, — покраснел ли он хоть немного, так как цвет лица и даже волос у него всегда от­ливал краснотой, без малейшего смущения, хо­тя и с несколько меньшей, однако, уверенно­стью, стал доказывать офицерам, что лейте­нант Бенсон шотландец, «а эти подлецы — шотландцы обычно так плохо говорят по-анг­лийски, что даже всякий порядочный природ­ный англичанин с трудом их понимает».

1) «Лейтенант на окладе» в то время — пробы­вший уже известное число лет в чине. Впослед­ствии был заменен чином старшего лейтенанта.

2) «Систер-шип» — корабль одного и того-же типа.

3) «Расцвечивание флагами», в те времена в праздничные дни все сигнальные флаги под­нимались на общем леере от бушприта через ноки мачт и до флагштока.

4) Очень употребительная на флоте поговор­ка, происхождение которой теряется во тьме веков.

БОСФОРСКАЯ ТРАДИЦИЯ

На левом, Анатолийском, берегу Босфора, не­много ниже развалин Анатоли-Хиссар, распо­ложен красивый, весь в зелени садов, поселок Кандилли. Эта дачная местность с незапа­мятных времен населялась преимущественно англичанами и служила летним местопребы­ванием для английской колонии Константи­нополя. Но было также немало английских семейств, проживавших там и круглый год.

Одно из таких семейств занимало одну из первых, считая по течению, вилл, располо­женных у самого берега, буквально у самого уреза воды. Каики и сандалы приставали не­посредственно к нижней ступени очень не­большой каменной лестницы, ведшей в дом. Вилла эта была довольно велика, обладала прекрасной, широкой верандой, выходившей на Босфор, и была окружена красивым тенис­тым садом. Фамилия семьи, обитавшей в этой вилле, нам неизвестна, но проживала она там с начала девяностых, а может быть и рань­ше, годов прошлого столетия и в продолжение первого десятка столетия двадцатого. Никто не знал также, когда началось это оригиналь­ное знакомство, если только это можно на­звать знакомством, обитателей этой виллы с военными судами Русского флота.

Старые черноморцы вспоминали лишь, что вначале всякий раз, когда суда нашего фло­та проходили мимо этой виллы, суда давали один длинный свисток, после чего неизмен­но на веранде дачи появлялась чета молодых англичан, сердечно приветствовавших русский корабль. В ответ офицеры русских судов ма­хали им фуражками. Обычай этот переда­вался из года в год с одного русского корабля на другой и постепенно перешел в традицию. С другой стороны, со стороны английского се­мейства, традиция эта тоже строго соблюдалась и передавалась видимо, из поколения в поколе­ние.

Вначале, как уже упоминалось, появлялась на веранде лишь одна супружеская пара — че­та владельцев виллы, но вскоре стали выно­сить и младенца, а с годами появилось и не­сколько детей. Время шло, но проходящие мимо английской виллы русские военные суда неизменно давали условный свисток, а на ве­ранде виллы появлялось сначала увеличивав­шееся английское семейство. Затем, с подра­станием второго поколения, оно опять умень­шалось, видимо, по мере того, как становясь на ноги, дети покидали отчий дом, а еще с годами начало появляться на веранде и тре­тье поколение. Но всегда и неизменно все оби­татели виллы любезно обменивались с рус­скими офицерами взаимными приветствиями.

24 ноября 1907 года в Босфор входила на станцию, после очередного ремонта в России, посольская яхта «Колхида». Командир ях­ты был недавно переведенный из Балтики капи­тан 2 ранга, из офицеров, за исключением од­ного лейтенанта, все тоже входили в Босфор впервые но лейтенант, бывший раньше на Босфоре, рассказал командиру и собравшим­ся на мостике офицерам описанный выше традиционный обычай. И вот, подходя к Кандилли, «Колхида» дала условный один длин­ный свисток. Через несколько времени две­ри на веранду дачи открылись, и поддержи­ваемый под руку камердинером, вышел седой старик, а вслед за ним молодая дама и нянь­ка с младенцем на руках. И беспомощный ста­рик и молодая дама начали махать рукой и платком, а дама, кроме того, взяв из рук няньки младенца, подняла его как бы по на­правлению проходившей яхты, символически привлекая тем к приветствованию русского ко­рабля и третье поколение. Командир и все офицеры «Колхиды» усиленно махали фураж­ками, а командир, кроме того, приказал вах­тенному начальнику отсалютовать еще и фла­гом, что было немедленно исполнено. Яхта бы­стро прошла траверз дачи и стала удалять­ся вниз по течению. Дама с младенцем во­шла в дом, и только один старик долго еще оставался на веранде, несмотря на настойчи­вые попытки слуги его увести. Кто скажет, — какие мысли о далеком прошлом проноси­лись в этот момент в голове отжившего свой век старика?

Неизвестно, продолжалась ли и дальше эта босфорския традиция? Неизвестно и когда и как начался этот трогательный обычай. Какой русский командир, с какого корабля, первый ввел его? Какие личные дружеские или сер­дечные отношения связывали его и с кем из членов этой семьи? Неизвестной осталась и фамилия этого почтенного семейства, но все рассказанное здесь — не вымысел, а реальная быль. Увы, ушедшие безвозвратно годы мно­го унесли с собой высокого и прекрасного, а современная жизнь с красотой плохо уживает­ся… Она ее еще пока только терпит…

НЕЧАЯННЫЙ ВЫСТРЕЛ

Осенью 1912 года началась так называемая первая балканская война. Союзные армии Болгарии, Сербии, Греции и Черногории в ок­тябре того же года, после ряда решительных, успешных боев, победоносно докатились до Чаталджинских позиций и стали угрожать само­му Константинополю. Обстоятельство это силь­но встревожило дипломатов великих держав по двум причинам: дальнейший успех коали­ции мог в 24 часа изменить существующий «статус-кво» на Ближнем Востоке, а во-вто­рых, разбитая турецкая армия, бросившись назад, могла начать резать христиан, — ино­странные колонии Константинополя. Поэтому, для защиты своих подданных державы ре­шили собрать на Босфоре международную эскадру. С середины октября эскадра эта ста­ла собираться на Босфоре под флагом фран­цузского адмирала Дартиж дю Фурнэ, впослед­ствии, во время великой войны, одно вре­мя командовавшего французским флотом.

В первых числах ноября эскадра была уже в полном составе, примерно около 30 судов де­сяти различных наций. Русский отряд, входив­ший в состав этой эскадры, состоял из линей­ного корабля «Ростислав», крейсера»Кагул», канонерской лодки сперва «Кубанец», а затем — «Донец» и посольской яхты «Колхида». На русских судах находились две роты 50-го пехот­ного Белостокского полка. Вскоре междуна­родный десант, общей численностью до 2½ тысяч штыков, был свезен с эскадры на берег для несения охраны посольств, консульств и разбитого для сего на секторы города Кон­стантинополя. Все суда эскадры стояли первые месяцы на боевом положении: все орудия всех калибров были всегда заряжены, прожектора наготове, связь с десантом обеспечена, транспор­та для принятия иностранных колоний — под парами. В таких условиях в начале января 1913 года произошел следующий случай.

Однажды утром на линейном корабле «Ро­стислав» шло артиллерийское учение, — дви­гались башни, наводились орудия, работали элеваторы подачи. Старший офицер, старший и младшие артиллерийские офицеры обхо­дили палубу и все плутонги, проверяя боевую готовность корабля. В батарейной палубе, в батарее 47 м/м пушек тоже шло учение. Здесь, в дополнение обычной прислуге, были рас­писаны по пушкам и пехотные солдаты, в виде второй смены. Комендор Озеров, старшина 47 м/м пушки №4, очень бравый и растороп­ный комендор, с увлечением рассказывал и объ­яснял солдатам все действия №№ прислуги. В порыве полного увлечения своей специаль­ностью Озеров забыл, что пушка его заряже­на и, поясняя, как «сильно дергая за шнур», производится выстрел, в действительности сам и произвел настоящий выстрел. Едва лишь выстрел раздался, как бедный Озеров, поблед­нев, присел как-то, схватился за голову и про­шептал: «Ну, теперь я пропал».

Вылетевший снаряд пролетел над кормой английского крейсера «Веймоут», по палубе которого гулял, с трубкой в зубах, его коман­дир. Затем, снаряд разорвался о воду и не­сколько его осколков полетело на берег. Один осколок, впился в ствол дерева Дворцового сада, а другой перебил решетку султанского дворца Долма-Бахче, в котором в это время как раз и имел пребывание султан.

Вначале командир «Ростислава» капитан 1 ранга Михаил Павлович Саблин и офицеры это­го корабля не придали особо важного значения происшедшему, полагая что осколки вряд ли долетели до берега. Не придал значения это­му выстрелу, видимо, и командир английско­го крейсера, над головой которого просвистал снаряд. Капитан этот лишь на один момент остановился, взглянул удивленно сначала на «Ростислав», затем на берег, и вновь зашагал по палубе своего крейсера, даже не вынув труб­ки изо рта. Но не так спокойно отнеслись к происшедшему немцы.

С линейного крейсера «Гебен», единственно­го в составе международной эскадры новейше­го корабля типа «Дредноут» сейчас же отва­лил катер с офицерами в статском платье и пристал к берегу, примерно к тому месту, ку­да полетели осколки русского снаряда. С «Ро­стислава» можно было наблюдать, как герман­ские офицеры внимательно исследовали ре­шетку дворца, деревья и весь прилегающий район. Но и этому не было придано особен­ного значения, — ну и пусть себе исследуют, если делать им нечего.

Примерно через полчаса после этого не­чаянного выстрела к трапу «Ростислава» при­стал вельбот с турецкой султанской яхты «Эртогрул» и командир ее капитан 2 ранга Джавид Бей лично приехал с неофициальным ви­зитом к командиру «Ростислава». Турецкий капитан сообщил М. П. Саблину следующее: «Я прибыл к вам по собственному почину, как моряк к моряку. Сегодня у вас произошел вы­стрел и осколками снаряда повреждена решет­ка дворца и, быть может, поврежден покой Его Величества Султана. Поэтому я дружески со­ветую вам отправить офицера во дворец и при­нести там первому камергеру Его Величества извинения». Капитан 1 ранга Саблин, сердечно поблагодарив командира, ответил, что он не знал, что осколки долетели до берега, но раз это так — он сам лично немедленно отправит­ся во дворец с извинениями. Командир «Эртогрул» был очень этим обрадован и отбыл к се­бе командир же «Ростислава», облачившись в мундир, отправился во дворец и принес там свои извинения первому камергеру, любезно принявшему русского командира и угостив­шему его кофе.

Из дворца М. П. Саблин отправился в рос­сийское Императорское посольство, где доложил нашему послу M. Н. Гирсу о случившемся, рас­сказав все подробности и свой визит во дворец. Посол вполне одобрил действия командира и, в свою очередь, лично поехал к Великому Ви­зирю, коему и выразил сожаления Император­ского правительства по поводу происшедшего. Таким образом, в течение полутора-двух ча­сов были приняты все полагающиеся в по­добных случаях дипломатические шаги и до­садный инцидент был исчерпан.

Но не того желали немцы и их союзники — младотурки. Их целью было, всячески раз­дувая этот случай, создать предлог для воз­вращения на суда последних частей десанта, еще остававшихся на берегу, а быть может даже и для удаления международной эскадры с Босфора. Младотурецкая печать, инспирируе­мая немцами во главе с германским послом в Константинаполе фон-Вангенгеймом, на все ла­ды разжигала страсти и муссировала этот ин­цидент. Но, официально, ничего уже поделать было нельзя.

Едва ли не через час после визита рус­ского посла к Великому Визирю, к последне­му поступила официальная жалоба военного министерства и протесты комитета «Единение и Прогресс», но Великий Визирь ответил лишь, что инцидент исчерпан, так как российское Им­ператорское правительство выразило уже ему свои сожаления. Прессе и политиканствую­щим кругам оставалось только злобствовать и заниматься инсинуациями.

Но пока происходили все эти «дипломати­ческие» события, вернемся к несчастному ви­новнику нечаянного выстрела комендору Озе­рову.

Командир «Ростислава», вообще хладно­кровно отнесшийся к инциденту, видимо на­казывать Озерова не собирался, но старший из командиров русских судов на рейде, ко­мандир крейсера «Кагул» отнесся к вопросу иначе. Он приказал комендора Озерова аре­стовать, разжаловать и даже предать его су­ду. Об этих мерах командир «Кагула», вме­сте с изложением всего происшедшего, срочно донес по радио командующему морскими си­лами в Севастополь. Однако в ближайшую же ночь был по радио получен ответ командую­щего вице-адмирала Андрея Августовича Эбергарда. Адмирал приказывал: «Комендора Озе­рова из-под ареста освободить, никаких взыска­ний на него не накладывать и, — как далее говорил адмирал, — он уверен, что тяжелые нравственные переживания комендора Озеро­ва будут для этого последнего лучшим и самым действительным наказанием».

Этим инцидент случайного выстрела был окончательно исчерпан, но несколько дней спустя, к крайнему сожалению русских ко­мандиров и офицеров, выяснилось, что в ито­ге случая с нечаянным выстрелом все же ока­зался один пострадавший, а именно — симпатич­ный командир яхты «Эртогрул». Его добрый то­варищеский жест — визит по своей личной инициативе к командиру «Ростислава», с це­лью предупредить международный инцидент, был объяснен его начальством иначе, и мор­ской министр, без сомнения из младотурецкого комитета, отрешил от должности и уволил командира «Эртогрула», образованного моряка английской школы, очевидно противника мало­турецкой партии, в отставку.

К счастью, отставка эта длилась, видимо, недолго. Пишущему эти строки в мае 1914 го­да пришлось проходить Босфор на яхте «Ал­маз». Встречая, в качестве вахтенного началь­ника, приезжавших к командиру «Алмаза» с ответными визитами лиц, пишущий эти строки с искренней радостью встретил среди приез­жавших и симпатичного капитана 2 ранга Джавид Бея, полностью восстановленного по служ­бе и вновь командовавшего тем же «Эртогрулом».

Н. Р. Гутан

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний (№115). – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний (Продолжение, №111). – Н. Р. Гутан.
• Из флотских воспоминаний (№113). – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний (№112). – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний (№114). – Н. В. Гутан
• Из воспоминаний гардемарина. – Н. Кулябко-Корецкий
• №113 Ноябрь 1971 г.
• № 128 Июнь 1974 г