ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Посвящается славной памяти 3-го Восточно – Сибирского стрелково­го полка.

РАЗВЕДКА ДОРОГИ ТАШИЧАО — ХАЙЧЕН

Во второй по­ловине июня 1904 года 1-ая Восточно-Сибирская Стрелковая дивизия, отходя на север, остано­вилась впереди города Ташичао, занял гряду хол­мов, отходящих от полотна железной дороги влево, при этом она оставила в Биде авангарда или арьергарда, так как пред­полагалось наступление на юг, 1-ый Его Вели­чества Восточно-Сибирский Стрелковый полк у деревни Да-Ча-Пу, башня которой была вид­на у подошвы гор по ту сторону широкой доли­ны.

Вправо от полотна железной дороги и даль­ше, сколько было видно, местность была ров­ная, кое где на возвышенных местах виднелись крыши китайских деревень, квадраты и поло­сы посевов гаоляна, чумизы и бобов, а дальше, ближе к морю, все заросло сплошь камышом. Влево и впереди — широкая долина с дерев­нями, рощами и полями. За ней подымались горы. Сзади нашего участка горы были доволь­но высоки и с обрывистыми скатами, а еще дальше виднелся городок Ташичао со своими глинобитными стенами, китайскими лавченками, харчевнями, с копошащейся толпой кри­кливых манз, с железнодорожным вокзалом, буфет которого всегда был полон офицерами в самых разнообразных формах.

Около железнодорожной станции интен­дантские склады, транспорты, обозы ІІ-го раз­ряда частей, стоящих впереди, артиллерийские парки и штабы с вечной суетой, треском пи­шущих машинок, писарями и чистенькими адъютантами.

Участок 3-го Восточно-Сибирского стрел­кового полка шел по гребню довольно высоких и крутых холмов, начинавшихся у полотна железной дороги, и кончался довольно глубо­кой седловиной, от которой шел участок 2-го Восточно-Сибирского Стрелкового Полка. Правый холм занимал 1-ый батальон, через не­большую седловину — ІІ-ой батальон, a ІІІ-й был в резерве, расположившись в фанзах де­ревушки за реченкой, протекавшей в лощине; там же был и штаб полка, которым командо­вал полковник Земляницын.

На небольшой полянке, между холмами и реченкой, в саду небольшого хутора, располо­жился штаб и офицеры ІІ-го батальона. Каж­дое утро, пока не начинало припекать солнце, роты рыли окопы на внешних скатах холмов и у подошвы их. Так как тяжелого шанцевого инструмента не было, то окопы отрывались не­большими лопатами, бывшими у стрелков. Грунт был каменистый, тяжелый и при всем старании окопы не столько были вырыты, сколько вырублены в глубину не ниже пояс­ной профили, а местами и мельче. После обеда и до 4-5 часов люди лежали в палатках, обли­ваясь потом, а в 4-5, когда жара спадала, опять шли ковырять и рубить хрящеватую, камени­стую почву.

В один из таких жарких дней, в двадцатых числах июня, я лежал в своей палатке, а ря­дом в своей палатке — поручик Владимир Бо­ровский. Жара была томительная. Чтобы лег­че ее переносить и перебить, пили до одурения чай, но он был мутноватый, как была мутна вода в протекавшей реченке, но другой воды не было и достать ее было негде, а потому и пили то, что было под рукой.

День перевалил за половину, когда послы­шался топот копыт подошедшей лошади и кто- то, соскочив, спросил сидящих зачаепитием ден­щиков: «а где здесь, братцы, подпоручики Редькин и Боровский?» «А вот в этих палатках, а тебе что надо?» — «Да полковой адъютант про­сит их в штаб». Услышав свои фамилии, мы оба высунулись из палаток. К нам подошел не­высокий, коренастый стрелок конно-охотничьей команды: «Так что, Ваше Благородие, вам записка от полкового адъютанта, прости вас в штаб полка». С этими словами он передал кон­верт от полкового адъютанта поручика Семе­нова. В записке предложено было подпоручи­кам Редькину и Боровскому явиться по делам службы в штаб полка.

Надев шашки и револьверы, мы пошли пе­шком. В штабе та же картинка: все, что было живое, забилось в фанзы, под навесы, в тень стен и сараев, кто спал, кто наливался чаем. В канцелярии адъютант передал нам, что по рас­поряжению штаба дивизии приказано наря­дить двух офицеров, обязательно окончивших военное училище, а не окружные юнкерские, и направить их с конвоем из 3-х конно-охотников каждому в штаб дивизии.

Вернулись к себе, собрали вещи, необходи­мые для поездки, доложили командиру бата­льона подполковнику Константину Констан­тиновичу Федорову и отправились в сопрово­ждении 6 конно-охотников в штаб дивизии, ко­торый был расположен верстах в 2-3 от дерев­ни, сзади нас.

Дорога, вьющаяся среди гаоляна или по чу­мизным и бобовым полям, была почти пуста, кое-где на встречу ползла ротная двуколка с мешками и узлами, виднелись в полях синие фигуры китайцев в широких соломенных шля­пах. Наконец добрались до деревни, где стоял штаб дивизии.

У одной из фанз стоял Забайкальский ка­зак с шашкой в руках и винтовкой за плеча­ми, а рядом на высоком шесте висел неподви­жно флажок. «Скажи-ка, брат, где здесь штаб дивизии?» спросили мы казака. «Здесь, Ваше Благородие. Здесь, в фанзе». Спешились, отда­ли лошадей своим стрелкам и вошли в фанзу.

В первой комнате, на столе у окна стоял не­большой самовар, рядом сидели в одних руба­хах два писаря и пили чай. При нашем входе в комнату они вскочили. «Где здесь начальник штаба?» — «А вот, Ваше Благородие, здесь ря­дом в комнате».

Вошли. Чисто прибранная комната, циновки на полу и на кане, на кане же, на походной кровати, в одном белье, лежал начальник шта­ба. На наш поклон ответил кивком головы и сказал: «Я вызвал вас, господа, для того, что­бы вы сделали рекогнисцировку дороги на Хайчен. Один из вас пойдет по Мандаринской дороге, другой по параллельной проселочной, съемку представите мне после завтра к 12-ти часам дня. Для маршрутной съемки времени довольно, Выезжайте завтра утром. А есть ли у вас бумага и карандаши?» «Так точно, все имеем». «Можете идти, до свидания».

Вышли на двор, подошли к своим стрелкам. «Куда же, Ваше Благородие, мы теперича по­едем?» спросили стрелки. «А к черту на рога», ответил Боровский, вообще не терпевший ни­какой письменности, но делать нечего. — при­казано — надо исполнить, — любишь ли ты ото или не любишь. Решили в полк не возвра­щаться, а ехать в Ташичао и там, переночевав в обозе ІІ-го разряда, ранним утром выехать на Хайчен. Но, кому и по какой дороге идти? завязали узелок на платке, кому попадется узелок — тому идти по Мандаринской дороге. Узелок попался мне.

Около Ташичао, между станцией и городской стеной, интендантские склады, прессованное сено, кули, мешки, бочки, ящики, палатки чи­новников, солдат, коновязи, повозки и палат­ки нашего обоза ІІ-го разряда.

Спешились и зашли в палатку командира нестроевой роты (он же и командир обоза ІІ-го разряда). Обрадовался свежим людям и прика­зал поставить самовар, приготовить ужин и также накормить наших конно-охотников и лошадей. На столике у входа в палатку поя­вилась жестянка Смирновки, банка с консер­вами, хлеб. Пока закусывали и болтали о пол­ковых делах, подоспел и ужин, не очень-то он был сложен — битки с рисовой кашей. Потом попили чайку и завалились спать в палатке на разостланных цыновках и попонах.

Только начало светать, мы, напившись чая и позавтракавши, захватили предусмотритель­но приготовленные нашим радушным хозяи­ном котлеты, хлеб и вышли к лошадям. Стрел­ки уже сидели в седлах. «Здорово, ребята!» «Здравия желаем, Ваше Благородие!» У каж­дого за седлом фуражная сетка с сеном, у сед­ла кобуры, в одной выданная на кухне прови­зия, в другой — незатейливое солдатское иму­щество.

Сняли фуражки, перекрестились на восток и сразу пошли рысью. Вскоре перешли вброд мелкую в этом месте реченку и здесь разъеха­лись. Боровский свернул влево и пошел по про­селку, а я прямо по Мандаринской дороге.

Дорога ровная и от многовекового движе­ния по ней, разъездилась, углубилась местами почти в рост человека.

По ней уже шло движение. Навстречу шли повозки казенного образца с конвоем 2-3 сол­дат с винтовками, китайские арбы на тяже­лых, неуклюжих колесах, платформы, нагру­женные мешками и сундуками, а сверху меш­ков сидящими китаянками с ребятишками. Тя­нут эту «постройку» запряженные вместе ло­шадь, мул, осел и корова. Лошади разбиты на все четыре ноги, часто — без глаза или с бель­мом. Китайцы, вообще, жестоко обращаются с животными. Например, чтобы легче снять ко­жу с убитой свиньи, они делают ей, еще жи­вой, надрез в коже и, вставив в разрез трубку, надувают, чтобы отделить кожу от мяса. Сви­нья пухнет, неистово орет, а им смешно, но, действительно, заколов свинью, китайцы сни­мали с нее кожу легко, как перчатку с руки.

Тянутся арбы с мешками, ящиками и вся­кой поклажей в Ташичао на базар. Из Таши­чао в обратном направлении тоже что-то ве­зут. Идут манзы и поодиночке и целыми груп­пами, иногда тащат на длинных коромыслах корзины, наполненные каким-то китайским барахлом. Все это орет, галдит и движется, поднимая пыль.

Вот и первая остановка. Дорога поднимается в гору, надо занести на карту позицию. Под­нялись на гребень, осмотрели вправо и влево, какой обстрел, какие рубежи, необходимо за­нести заметные для ориентировки предметы: дерево, отдельную фанзу, группу могил.

Едем дальше. Влево местность повышается и, кроме полей с гаоляном, невысокой чумизой и бобами, ничего не видно, справа же широкая долина, ограниченная грядой гор. По долине вьется речка, по берегам которой растут высо­кие деревья, кусты. Поля, деревушки, неболь­шие кумирни с ярко раскрашенными и безоб­разно страшными идолами и картинками. Бле­стят рельсы железнодорожного пути. На по­лях видны под широкими соломенными шля­пами полуголые фигуры манз, работающих, несмотря на палящую жару.

Кроме китайцев, по дороге встречались не­большие команды стрелков, Сибирские и За­байкальские казаки. У всех ворота рубах рас­стегнуты, плечи и спина мокры от пота, а под фуражки поддеты платки, как назатыльники, чтобы не жгло шею.

Часам к двенадцати подошли, наконец к железнодорожному переезду и в тени глино­битной фанзы остановились отдохнуть. Надо напоить коней, накормить их, и самим заку­сить. Отпустили подпруги, повесили торбы с ов­сом, Сбросили перед мордами по охапке сена, а сами уселись на скамейке, вынесенной хозя­ином-китайцем. Он же принес и кипяток для чая и жаренные на бобовом масле лепешки. Стрелки съели их с удовольствием, а я не мог, откусил и бросил, очень уж противен вкус бо­бового масла. Хозяин присел на корточки и, куря трубку, поглядывал на нас.

Отдохнули и, напоив лошадей, снова вышли на дорогу, провожаемые поклонами хозяина, получившего 20 копеек. По дороге, гремя и пы­ля, шла батарея 35-й Артиллерийской брига­ды. В одном из офицеров батареи я узнал Тарасенкова, однокашника, 2-мя годами старше меня, по Тифлисскому кадетскому корпусу. Он ехал на рослом гнедом жеребце, который вол­новался и перебирал ногами, тряся головой. «Здравствуй, Тарасенков, куда это батарея идет?» «А, здравствуй, а давно ли сюда прие­хал?» «Да вот в мае». «Мы идем к Хайчену, да, наверно, и вы туда же отойдете, боя у Та­шичао не предвидится». Так идучи, разгова­ривали, вспоминали корпус, Тифлис и наше кадетское, безмятежное житье там. Батарея пошла рысью, гремя и поднимая тучи пыли, а я свернул в сторону, чтобы нанести на карту очередную позицию. Так я больше Тарасенкова и не видал, в конце войны ои умер от тифа.

Солнце палило во всю мочь, белые гимна­стерки были насквозь мокры, густой слой пы­ли покрывал нас и лошадей. Впереди виден железнодорожный мост, по обе стороны моста окопчики и в них орудия, на мосту часовые. Вблизи моста брод через речку.

На запасных путях составы красных товар­ных вагонов. Часть их уже разгружена, около других видны китайские арбы, казенные повоз­ки, видны чиновники, распоряжающиеся раз­грузкой, нагруженные арбы и повозки отъез­жают, другие, порожние, подъезжают. Гам, крик, пыль столбом и все это припекает солн­це.

Перешли вброд речку, лошади, войдя в во­ду по колено, вытянули шеи и начали пить. Тут же, рядом, с криком, визгом, хлопаньем бича, переправлялись через речку на другой берег арбы с китайцами.

Подъехали к станции, поставили лошадей в тень, сняли седла, рядом устроились стрелки. Достали было из торбочек хлеб, чтобы подкре­питься, но я приказал им подождать. Прошел в буфет, занял столик и потребовал пива. Пока я пил пиво, лакей накрыл стол, принес прибор. Ему я приказал отнести стрелкам по 2 бутыл­ки пива, по порции борща и котлет.

За соседним столиком сидели офицеры только что пришедшего и разгружавшегося эшелона. Мой вид возбудил их внимание: я был запылен, потен, красен, как вареный рак, припав к стакану, пил не отрываясь и, неза­метно для самого себя, покачивал от удоволь­ствия головой. «Откуда Вы, подпоручик?», спросил меня, вставая из-за стола, высокий штабс-капитан. «Из-под Ташичао, послан на разведку дороги». — «Ну, а что у вас там но­вого?», «Да ничего особенного, роем окопы и ждем, когда в них сесть придется». «А с япон­цами встречались?» «Немного встречался, око­ло Син-Ю-Чена и Мао-Лин-Гоу, теперь они от нас верстах в десяти, изредка доносятся пу­шечные выстрелы, а так все тихо». «А не тя­жело ли?» «Жара донимает, а так все слава Богу». «Переходите за наш столик, очень про­сим». Перешел к ним, и разговаривая о том и о сем, докончил обед, выпив еще пива. Пришел стрелок, доложил, что их накормили, напоили и поблагодарил за это. Лошади тоже отдохну­ли, были и накормлены и напоены. Можно ехать обратно.

Я проверил по записям и заметкам свою съемку. Расплатившись с буфетчиком, побла­годарил господ за гостеприимство и, пожелав им счастья и удачи, попрощался.

Тронулись мы обратно около 6 часов вече­ра. Шли, не останавливаясь. Темнело все боль­ше и больше, и дорога, до того оживленная, опустела. Тишина нарушалась лишь дальними свистками паровозов да собачьим лаем в ки­тайских деревнях. По пыли, лежавшей густым слоем, лошади мягко ступали и топота их по­чти не было слышно. Наконец, так стемнело, что и лошадиных голов не стало видно. «Ваше благородие, нам бы пристать где, а то ничего не видно, как бы в темноте куда не заехать. Опять же и хунгузы, слыхать, здесь пошали­вают». «Ладно, остановимся, но где только остановиться?» «Да в первой фанзе, Ваше Бла­городие, что по дороге будет».

Шли еще некоторое время, как вдруг впе­реди, очень близко, кто-то окликнул: «стой, кто идет?» «Офицерский разъезд, а кто здесь стоит?» — «Погодите, Ваше Благородие, я сей­час фельдфебеля позову, а стоит здесь артилле­рийский парк». Но не успел он позвать фельд­фебеля, как в темноте засветился огонь и кто- то другой кликнул фельдфебеля. «Попроси на­чальника разъезда сюда». Я подъехал к палат­ке, где был свет свечи, и объяснил, что из себя представляет разъезд и какого полка. «Пожа­луйте сюда, располагайтесь, сейчас вам дадут подкрепиться, а фельдфебель накормит ваших людей и лошадей».

Я вошел в палатку, где на походной койке лежал артиллерийский штабс-капитан, на­чальник парка. Познакомились, разговори­лись, принесли поужинать и чай, а потом улег­ся на разостланных попонах и брезенте. Утром нас опять накормили; с восходом солнца парк был запряжен и, погромыхивая, тяжелые за­рядные ящики тронулись в путь на Хайчен, а я с разъездом — на Ташичао. Пока солнце не начало жечь, рысью пошли по уже оживав­шей дороге.

Недалеко от Ташичао встретили разъезд Боровского, который, как и мы, дошел до Хайчена, но там остановился в обозе какой-то ча­сти, пришедшей из России. Там его и сопрово­ждавших его стрелков тоже гостеприимно ублаготворили, а утром он выехал с интендант­ским поездом, погрузив на него весь свой разъ­езд, и так, без лишних хлопот, вернулся в Та­шичао.

На станции, заняв в буфете отдельный сто­лик, мы перечертили наши съемки, написали легенды к ним. Своих людей с лошадьми от­правили в обоз ІІ-го разряда, где их накорми­ли. Тем временем мы позавтракали в буфете и двинулись прямо в штаб дивизии, куда и явились к 12-ти часам, как это и было нам при­казано.

Начальник штаба весьма внимательно про­смотрел наши съемки, прочитал легенды, спро­сил кое-какие подробности, поблагодарил, по­жал руки и отпустил с миром. Через час, явив­шись командиру полка и доложив ему о нашей поездке, вернулись к себе в палатки.

А. Редькин

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Верхом из-под Полтавы на Парижскую выставку. – А. Г.
• Мелочи, сюрпризы и курьезы походной и боевой жизни (№117). – В. Цимбалюк
• Конная атака 14 августа 1915 г. под господским двором «Жмуйдки». – Игорь Черкасский
• Елочка. – Владимир Новиков.
• Арьергардный бой. – В. Милоданович
• Первая мировая война. – Г. К.
• Хроника «Военной Были» (№111)
• Моряки у Ивангорода. – А. Лукин
• НА БАЯЗЕТ. – Ф. И. Елисеев