Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Wednesday November 6th 2024

Номера журнала

Два века тому назад. – Б. Третьяков



(По неизданным запискам моего пращура, участника Архипелажской экспедиции, по корабельным шканечным журналам и другим документам)

Ему только что минуло двадцать два года. Светлый форменный парик с туго закрученны­ми по бокам буклями и темный, расшитый офи­церским галуном кафтан еще больше выделяли, еще сильнее подчеркивали юношескую све­жесть молодого лица. Но во взгляде темных серо-синих глаз, в поставе головы, в самой поход­ке и в манере себя держать было что-то уже не по летам мужественное и решительное. Видать, к воинской службе и к суровой муштре 18-го века ему было не привыкать стать. Воинский артикул и регламент были ему не в новь: он освоил их еще в отроческие, ранние годы своей жизни.

28 мая 1769 года Военная Коллегия произ­вела его из прапорщиков в подпоручики и Анд­рей Игнатьевич Третьяков был назначен в «Се­кретную экспедицию на корабли».

Так называлось тогда военное предприятие, известие о котором поразило в свое время всю Европу. Не прошло еще и восьми лет, как закон­чилась Семилетняя война, еще живы были уча­стники и очевидцы взятия русскими войсками Берлина, о русских победах еще говорили при всех иностранных дворах. И вот русская цари­ца, приняв военный вызов Блистательной Пор­ты, затеяла новое еще дело: перебросить своих солдат на кораблях вокруг всей Европы в Сре­диземное море и ударить с тыла на своего могу­щественного оттоманского супостата.

Мысль поднять восстание греческих поддан­ных Турции и, благодаря этому взрыву изнут­ри, сломить сопротивление турок, выбросить их совсем из Европы и восстановить древнюю гре­ческую монархию всецело овладела Екатериной 2-й. До самой своей смерти эта мысль не будет ею забыта.

Политическая обстановка не только в При­балтике, но и в Западной Европе, складывалась благоприятно. Наша дипломатия, руководимая самой Императрицей и графом Н. И. Паниным, оказалась на высоте: последующие события полностью подтвердили ее суждения и предпо­ложения.

Обе главные великие державы были в то время заняты завистливым соревнованием, то и дело переходившим в настоящую вражду. Унизительным Парижским трактатом 1763 года Англия Вильяма Питта старшего, графа Четем, заставила Францию Людовика 15-го уступить ей обширную французскую колонию Канаду с Квебеком и Монреалем. Богатейшие простран­ства не только Индустана, Сенегала, Луизианы, Антильской Гренады и других островов, но и испанские Минорка и Флорида стали достояни­ем могущественного Альбиона.

Это обилие новоприобретенных территорий и было причиной возникновения английского плана — уступить добровольно Империи рос­сийской, конечно, в своих интересах, Балеарскую Минорку с ее замечательным заливом Магон, одной из лучших гаваней средиземно­морского Понанта. Пройдет всего несколько лет, и она станет промежуточной базой для наших архипелажских эскадр. По этому плану Англия создавала постоянную угрозу Франции под са­мым ее боком и вместе с тем развязывала себе руки, чтобы осуществить столь заманчивый для нее сухопутно-морской путь через Египет, Суэц и Красное море, который был бы куда короче классического маршрута вокруг Капа.

Правда, в секретной политической инструк­ции адмирал Спиридов предупреждался, что Англия «из свойственной ей жалузии ко вся­ким посторонним морским предприятиям и на вашу экспедицию буде не с внутренней зави­стью, по крайней мере с особливым вниманием взирать будет», но Екатерина хорошо знала, что ее корабли всегда найдут в английских га­ванях необходимую помощь и содействие. Уже после вступления Екатерины на престол граф Четем выдвинул проект северной коалиции, ко­торая должна была бы объединить Россию, Ан­глию и Пруссию в мощный союз. Эти англий­ские надежды, само собой разумеется, всемерно поддерживались в Петербурге до конца турец­кой войны: они были так ценны для безопаснос­ти нашей Архипелажской экспедиции.

В инструкции адмиралу Грейгу при отплы­тии в 1773 году порученной ему пятой русской эскадры было определенно сказано: «Изъясни­лись мы откровенно с королем Великобритан­ским и получили уверение, что военные кораб­ли наши приняты будут в пристанях его владе­ний за дружественные… и снабжаемы всякой, по востребованию обстоятельств, нужною помо­щью».

Наперекор этой благоприятной для России политики стояла Франция. Ее министр иност­ранных дел герцог Шуазель был ярым и непри­миримым ненавистником российского государ­ства. Постоянные происки в Швеции, всемерная поддержка турок и польских конфедератов про­тив России привели в конце концов к тому, что 25 ноября 1768 года Блистательная Порта пре­дъявила нашему послу Алексею Михайловичу Обрезкову резкий ультиматум России — выве­сти немедленно русские войска из Польши и обязаться не вмешиваться больше в польские дела. Верноподданический отказ русского посла принять ультиматум окончился незамедлитель­но заточением всего состава посольства в сырых и мрачных подземельях Семибашенного замка Едикуль.

«На начинающего — Бог!» было сказано в манифесте Екатерины об объявлении войны, но потребовалось пять лет, прежде чем сокруши­тельные победы наших сухопутных войск и флота дали России торжествующий Кучук-Кайнарджийский мир.

Еще при появлении кораблей Спиридова в Средиземном море герцог Шуазель приказал французской эскадре в Тулоне спешно готови­ться к выходу в море. Предполагалось напасть на наш флот с тыла, когда он будет в Архипе­лаге. Но на этот раз Англия не дремала и немед­ленно последовало ее предупреждение, что флот Его Британского Величества поспешит в Медитерранию и не допустит подобного нападения на русские корабли. Приготовления в Тулоне при­шлось приостановить.

Чесменский 1770-й год оказался для Шуазеля весьма неблагоприятным. На Рождество он был неожиданно уволен в отставку и сослан в свое поместье. Давно уже не было секретом, что его положение при Версальском дворе во мно­гом зависело от поддержки маркизы Помпа­дур, а теперь у французского короля появилась ее заместительница, госпожа Дюбарри.

Другие страны имели скорее второстепенное значение. Дания и Португалия были нам благо­приятны, но нельзя было забывать союза трех бурбонских держав: Франции, Испании и коро­левства Двух Сицилий, где царствовали три ли­нии династии Бурбонов. Медитеррания пред­ставляла из себя пестрый лоскутной набор: ко­ролевство Сардиния, Тоскана (со свободным портом Ливорно) и республика Генуэзская не должны были чинить нам препятствий. Вене­ция, хотя и была враждебна туркам, не реша­лась открыто поднять против них оружие.

Зато на арабские страны африканского побе­режья положиться, конечно, было нельзя. Воды Триполи, Алжира, Туниса и Марокко кишели пиратами, промышлявшими вплоть до испан­ских и португальских берегов. Еще в 1764 году, когда в Медитерранию отправлялся по торго­вым целям наш одинокий фрегат «Надежда Благополучия», его командиру Федору Плещее­ву была дана инструкция: «…ежели дойдет случай до сражения с морскими разбойниками, то поступать ему со всей его командой как верному Ее Императорского Величества рабу, по присяжной его должности, до последней капли крови защищая честь и славу российского фла­га». В случае нападения мусульманских раз­бойников на корабли веры Христовой, он дол­жен был оказывать им полную помощь, не ща­дя живота своего и независимо от их флага.

Объявление нам Турцией войны именно по­здней осенью в том 1768 году было для нас бла­гоприятно: зимой вести крупных операций не предполагалось и можно было спокойно исполь­зовать для подготовки предстоящей кампании остающиеся до теплой погоды несколько меся­цев. Посылка эскадры в греческие воды требо­вала, само собой разумеется, напряженной рабо­ты, но за это время вера в успех задуманного предприятия росла все больше и больше. Гре­ческие и другие выходцы и эмиссары свидете­льствовали о неоднократных попытках греков сбросить ненавистное турецкое иго. Казалось, одно только появление русских военных ко­раблей у берегов древней Эллады будет огневой искрой, брошенной в пороховой погреб мнимо­го оттоманского могущества.

Руководимая адмиралом Семеном Иванови­чем Мордвиновым (награжден кавалерией св. Андрея Первозванного 30 ноября 1769 года) Морская Коллегия подготовила для Архипелажской экспедиции, одну за другой, сначала три, а потом еще две эскадры. Продолжитель­ные приготовления к отплытию первой эскадры были закончены лишь в июле 1769 года. Сама Императрица должна была посетить ее кора­бли.

Предназначенный для них сухопутный де­сант, восемь рот Кексгольмского полка, — ге­роев Цорндорфа и взятия Берлина, — и неско­лько рот сухопутной артиллерии, в ожидании погрузки были собраны у Рамбова, как обычно тогда называли Ораниенбаум. Не были забыты и особо засекреченные от нескромных взоров шуваловские «единороги». Их было приказано всегда держать в чехлах, а прислуга обязыва­лась особой присягой ничего не рассказывать об их устройстве. В теле орудия было два кана­ла: один для стрельбы ядром и другой в форме эллипса, для лучшего рассеивания картечи. Изобретенные русскими артиллеристами Дани­ловым и Мартыновым, они стреляли и граната­ми, и брандскугелями, имея, кроме того, и боль­шую дальнобойность. Об их значении в архипелажских боях нечего и говорить. Пожалуй, следует напомнить авторам некоторых истори­ческих описаний, видящих в лице графа Григо­рия Григорьевича Орлова лишь «фаворита» Екатерины, что эти единороги были погружены на Архипелажскую эскадру именно по его лич­ному распоряжению, то есть по распоряжению этого «фаворита», бывшего в то время россий­ским генерал-фельдцейхмейстером.

В пятницу 17 июля 1769 года Андрей Игна­тьевич вместе с прочими 40 сухопутными офи­церами, назначенными в экспедицию, был при­глашен в Ораниенбаумский Императорский дво­рец. Императрица особенно любила эту летнюю резиденцию. Здесь все, начиная с просторной дворцовой террасы с ее шедшим к морю, в сто­рону Кронштадта, столь опрятно содержимым каналом и кончая Фарфоровой башней или Ки­тайским домиком, где Государыня финифтью вышивала ковры, и Дамским домиком, скром­ным Эрмитажем, убранным внутри с таким вку­сом и простотой, Верхним и Нижним садами с катальной горой, построенной самим Растрелли, все напоминало, несмотря на четырехлетнюю разлуку, прекрасного и изящного Станислава Августа Понятовского.

В большом зале дворца, где собрались при­глашенные офицеры, слышался сдержанный гул разговоров, когда придворный арап в бога­той ярко-пестрой ливрее распахнул настежь па­радные двери, в которых показался церемениймейстер. Все замолкли, и в наступившей тиши­не, ударив о паркет тростью, увенчанной голу­бым бантом, он торжественно возгласил: Ее Ве­личество Государыня Императрица!».

В свои сорок лет, Екатерина была красива и обворожительна в легком белом парике и в ат­ласном светло-голубом платье. Прелестная го­лова склонилась в ответ на почтительное при­ветствие собравшихся. Карие, с голубым отли­вом, замечательные глаза внимательно смотре­ли на офицеров. Многие из них, в том числе и Андрей Игнатьевич, видели свою Государыню впервые, и обаяние этой первой встречи навсег­да врезалось в память.

— Господа командиры и офицеры, — обра­тилась Государыня к представлявшимся, — на вас выпала великая честь принять участие в се­кретной экспедиции, предпринятой нами для освобождения от басурманского ига единого нам по вере греческого народа. Я знаю, что тяжел будет ваш подвиг, тот подвиг, которого требует от вас родина, но я знаю также, что каждый из вас исполнит свой долг. Я же обещаю вам, что никогда не забуду вашей службы и по возвра­щении вашем воздам каждому из вас по заслу­гам.

Дай вам Бог одержать победу над врагом!

Произнеся это краткое приветствие, Госу­дарыня повелела представить ей всех офицеров. Длинной вереницей подходили они по старшин­ству чинов и должностей. Среди молодых офи­церов, в последних рядах, Андрей Игнатьевич не мог отвести глаз от обаятельного облика Им­ператрицы и, когда очередь дошла до него, он низко склонился к ее протянутой руке, наду­шенной тонкими духами.

На нем, как полагалось, был надет формен­ный темно-зеленый кафтан с красными лацканами и отворотами, обшитый золотым обер-офицерским галуном и украшенный красивым ви­тым эполетом на левом плече. Каждый полк имел свой особый эполет, который служил для опознания части. У Андрея Игнатьевича он был из золотых и серебряных жгутов, переплетен­ных с синим шелком, и заканчивался чуть ни­же плеча красивой плоской кистью.

Слегка уже загоревшая на летнем солнце не полная, но мускулистая шея была взята в ат­ласный черный галстук, плотно к ней приле­гавший, застегнутый сзади на «замок» (особую застежку) и чуть выходившей наружу белой ка­емкой выделявший постав его головы. Тонкое белоснежное, чуть накрахмаленное жабо — ма­нишка было ловко прикреплено к нижнему краю галстука, а такие же белые, накрахмален­ные в сборку манжеты, едва выступая за край рукава, красиво подчеркивали сухую руку.

Под кафтаном был виден плотно охватывав­ший грудь однобортный красный камзол на де­сяти золотых пуговицах с российским орлом, доходивших до самого пояса. На боках были два небольших кармана, застегивавшихся на три зо­лотые пуговицы. Красные штаны облегали мо­лодые, мускулистые ноги, обутые в черные ба­шмаки с закругленным носком и небольшим массивным каблуком. От ступни кверху, при­крывая колени, шли так называемые «штибле­ты» тоже черной кожи, застегивавшиеся на бо­ку двенадцатью такими же черными кожаными пуговицами. Штиблеты были сшиты из двух неравных продольных частей таким образом, что шов приходился сзади, как раз посередине ноги. Внизу штиблета лежала на башмаке бла­годаря особому черному ремешку, пропущенно­му под подошву, а под коленом она стягивалась кожаной подвязкой с пряжкою позади. Штибле­ты подымались над коленями пальца на три и элегантно венчались особыми штибель-манжетами из тонкого белого накрахмаленного полот­на, выступавшими на один-два сантиметра над краем штиблет и придававшими обуви особо оп­рятный вид.

Эта опрятность во всей одежде была как бы нарочито подчеркнута белоснежностью и тон­кой каемки черного галстука, и накрахмален­ных в сборку манишки и манжет, и полоскою штибель-манжет, и перчатками белой лосины с небольшими раструбами, а также и блеском свежеотчищенных золоченых пуговиц и сложным плетением суташного эполета.

Такой воздушный, небольшой, всего санти­метров в пятнадцать высотой, тоже белоснеж­ный султан из тонких перьев был прикреплен черным шелковым бантом к середине шляпы. Она была обшита тонким золотым галуном, с двумя небольшими кистями по бокам, и прида­вала Андрею Игнатьевичу несколько гордели­вый и немного пренебрежительный вид. Под шляпою волосы были убраны в пукли и косу, оплетенную черной шелковой лентой, доходив­шей до самого пояса.

Талия под кафтаном была охвачена белой с золотым галуном портупеей, на которой была пристегнута золоченая обер-офицерская шпага с вензелем Императрицы на стальном клинке и с золотым темляком. Если бы Андрей Игнатье­вич находился в строю, то поверх кафтана был бы надет еще и золотой шарф, а на груди красо­вался бы на голубой андреевской ленте серебря­ный обер-офицерский знак с российским двугла­вым орлом. В руках у него была бы тогда офи­церская фузея с золотым плечевым ремнем и с трехгранным штыком. Теперь же, вне строя, как дань, вероятно, французской моде и многовеко­вому этикету Версальского двора, Андрей Игна­тьевич держал в правой руке великолепно от­деланную тонкой резьбой трость с набалдашни­ком из слоновой кости. Еще в антикамере, при входе во внутренние апартаменты, была им ос­тавлена сине-васильковая безрукавная епанча.

Снова замолк сдержанный говор обедавших, когда церемониймейстер, стукнув об пол своей тростью, возгласил:

— Государыня Императрица изволит пить!

Екатерина встала, встали вместе с ней и все присутствующие. Подняв стакан вина, она гром­ко произнесла тост за будущие победы русского оружия в далеких водах Средиземного моря. Клики «Виват!» покрыли ее слова.

На следующий день, в субботу 18 июля, стоя­ла тихая летняя погода. По приказу адмирала, еще до восхода солнца находившиеся в Кронштадской гавани корабли так называемой «об­шивной» эскадры подняли на топах мачт бело-сине-красные вымпела. Это упрощенное наиме­нование — «обшивная эскадра», — звучавшее не особенно красиво, вошло в обыденную речь из -за того, что кили ее судов в предвидении продолжительного плавания в теплых водах были обшиты снаружи досками на войлочной прослойке для предохранения их от проедания морскими червями. Последние превосходили иногда длиной 2-3 метра. Тем не менее, когда «обшитый» таким образом фрегат «Надежда Благополучия» вернулся из Средиземного моря после его первого плавания, вся его обшивка бы­ла проедена этими червями. Пришлось ее снять и сжечь

В Кронштадской гавани на якорях или от­швартованными у причалов стояли назначен­ные в дальний поход:

Два 66-пушечных корабля, «Св. Евстафий Плакида». под флагом адмирала и под коман­дою капитана 1 ранга фон Круза, и «Ианнуарий», под командою капитана 1 ранга Борисо­ва. Они оба были спущены на воду в Петербур­ге, в 1763 году, в присутствии Императрицы и молодого «высокопоставленного генерал-адми­рала Его Императорского Высочества благовер­ного Государя Наследника и Великого Князя Павла Петровича», коему не было тогда еще и девяти лет, и названы так в память тех святых, память коих чтится православной церковью в день рождения Великого Князя (20 сентября — св. Великомученика Евстафия Плакиды) и в день рождения Императрицы (21 апреля — св. Священномученика Ианнуария).

Два других, тоже 66-пушечных корабля, «Трех Иерархов», под командою капитана 1 ранга Самуила Грейга, наименованного так в че­сть св. Василия Великого, св. Григория Богосло­ва и св. Иоанна Златоустого, и «Трех Святите­лей», названного так в честь святителей россий­ских Петра, Алексия и Ионы, митрополитов Мо­сковских. Эти корабли были спущены на воду также в Петербурге, в присутствии Императрицы и Великого Князя генерал-адмирала, но по­зже, в 1766 году.

Еще два 66-пушечных корабля, «Европа», под командою капитана 1 ранга Корсакова, и «Северный Орел», под командою капитана 1 ранга Клокачева, спущенный на воду в 1763 ГО­ДУ-

Тут же находился и 80-пушечный корабль «Святослав», под командою капитана 1 ранга Барша, и легкий 34-пушечный фрегат «Наде­жда Благополучия», под командою капитана 2 ранга Аничкова.

Кроме того, в эскадру входили: 14-пушечный бомбардирский корабль «Гром», под командою капитан-лейтенанта Перепечина, два 22-пушечных пинка, «Соломбола», под командою капи­тан-лейтенанта Телепнева, и «Лапоминк», под командою капитан-лейтенанта Извекова, наиме­нованные так в честь известных архангелогородских кораблестроительных слобод, и два других 22-пушечных пинка, «Сатурн», под ко­мандою капитан-лейтенанта Лупандина, и «Ве­нера», под командою капитан-лейтенанта Поповкина, и два 16-пушечных пакетбота, «Лету­чий», под командою капитан-лейтенанта Ростиславского, и «Почтальон», под командою капи­тан-лейтенанта Еропкина. К этому следует до­бавить два одномачтовых галиота и один бот с артиллерией мелкого калибра для прибрежных операций. В основном было семь линейных ко­раблей, один фрегат, одна бомбарда, четыре пинка и два пакетбота.

В четвертом часу пополудни, когда летняя жара начала спадать, со стороны Петергофа по­казались четыре придворные яхты и два богато убранных коврами шлюпа. То Императрица Российская прибывала со своей свитой и члена­ми Морской Коллегии, чтобы посетить эскадру перед ее отплытием в далекий поход. На адми­ральском корабле взвился с фор-стеньги флаг­штока условный красный флаг с белым андре­евским крестом, и вся эскадра расцветилась флагами. В то время как придворные яхты, шедшие под парусами, становились на якоря на Кронштадтском рейде, Императорский шлюп подошел к тоже убранному коврами трапу пра­вого борта «Св. Евстафия». Засвистали боцман­ские дудки, и матросы бросились по вантам и реям стоявших кораблей. И в этот момент гря­нул первый выстрел орудийного салюта. На грот-брам-стеньге адмиральского корабля лег­кий морской ветерок медленно развернул Им­ператорский штандарт и согласно регламентной «всеподданнейшей салютации» в почтительней­шем решпекте начали медленно снижаться и вымпела, и флаги кораблей и крепостных вер­ков.

Стоя по бортам, реям и вантам, команды кри­чали «виват» по одиннадцати раз, а солдаты, выстроенные на верхнем деке, держали «на ка­раул». Забили поход барабаны, и заиграла ко­рабельная музыка.

В парадном кафтане, при всех орденах, на­чальник эскадры, незадолго до того произведен­ный в адмиралы, Григорий Андреевич Спиридов подошел с рапортом к Государыне, вступившей на палубу его флагманского корабля, и затем, сняв шляпу, почтительно склонился к ее руке.

Густой, сизый пороховой дым салютую­щих орудий тихо стлался по водной поверхнос­ти и, как туманом, окутал всю просторную Кронштадскую гавань и стоявшие в ней кораб­ли. Медленно, медленно он пополз ввысь, и в его туманной, бескрайней, казалось, пучине скоро потонули и мачты, и реи, и марсы судов с кри­чавшими на них «виват» матросами. Как раз в это время внезапный порыв ветра разорвал у топа грот-мачты «Евстафия» этот густой дым, прибил его книзу, и наверху неожиданно пока­зался снова в синей воздушной лазури и гордо зареял освещенный ярким солнцем атласно-зо­лотой Императорский штандарт с черным дву­главым орлом… Для многих присутствующих это показалось добрым и счастливым предзна­менованием: так и держава российская разор­вет густой туман неизвестного будущего и за­сияет в лучезарной лазури великого благоден­ствия…

Приветливо отвечая на почтительные пок­лоны, Государыня прошла в сопровождении ад­мирала и свиты на шканцы, где для нее было поставлено кресло. По ее приказанию, вокруг собрались все офицеры корабля и командиры стоявших в гавани судов. Она обратилась к ним с краткой напутственной речью, пожелав им счастливого плаванья, победы над басурманами и благополучного затем возвращения на родину.

— Ничто на свете нашему флоту столь добра не сделает, как этот поход, — сказала Госу­дарыня. — Все закоснелое и гнилое, буде оно есть, наружу выйдет, и он будет со временем кругленько обточен.

Обратившись затем к начальнику эскадры, она взяла из поднесенного ей красного кожано­го футляра алую орденскую ленту и возложила ее на адмирала Спиридова, громко произнося следующие слова:

— Чтобы доказать вам и вашим подчинен­ным, всем офицерам и матросам вашей эскадры мое особое благоволение, жалую вам кавалерию св. Александра Невского. Да будет она залогом ваших будущих побед!

Находившийся здесь президент Морской Коллегии, адмирал, генерал-аншеф и кавалер Мордвинов и Главнокомандующий, генерал-ан­шеф и кавалер Спиридов, как сказано в камер-фурьерском журнале, «подходили и приносили всеподданнейшие свои поклонения», а потом «Ее Величество офицеров к руке жаловать из­волила» и «выпила здоровье отъезжающих…»

Проводы окончились и, попрощавшись с ад­миралом и прочими офицерами, Государыня со свитой перешла на шлюп, который отвалил от корабля. Снова раздались звуки музыки, пре­рываемые новым орудийным салютом и громки­ми кликами «виват» вытянувшихся на реях и вантах матросов. С Императорской яхты «Ека­терина Вторая», медленно уходившей в Петер­гоф, теперь гремел ответный пушечный салют адмиральскому флагу.

В эти дни адмиралу Спиридову было 56 лет. Поступив на флот добровольцем, он в молодые годы был адъютантом начальника Азовской эк­спедиции 1737 года. Затем служил на Балтий­ском флоте и в Семилетнюю войну отличился на командных должностях, взяв под Кольбергом прусскую батарею. Произведенный позже в вице-адмиралы, он начальствовал сначала в Ре­веле, потом в Кронштадте.

Остановив на нем свой выбор для ответствен­ной должности Главнокомандующего той пер­вой русской эскадрой, которая должна была пройти в Средиземное море, Императрица при­няла адмирала в особой аудиенции. Он не скрыл от нее, насколько было подорвано его здоровье, и выразил сомнение в том, что физически он сможет справиться с возлагаемым на него пору­чением. Но Екатерина его перебила: «Я дам те­бе силы!» и, сняв тут же со стены образ св. Ио­анна Воина на голубой андреевской ленте, бла­гословила им адмирала.

Так на долю адмирала Спиридова выпала ис­торическая миссия вести наши корабли, редко до того покидавшие воды Балтийского и Белого морей, в далекое плаванье вокруг всей Европы, через Гибралтар, и показать высокую доблесть русского воинского духа там, где никогда еще ни русский солдат, ни русский матрос не быва­ли.

Наступили последние дни перед отплытием эскадры. Много еще работы оставалось сделать, и в этой работе дружно сплотились и адмирал с его штабом, и командиры, и экипажи кораблей. Для них наступили авральные дни, когда все трудились не покладая рук.

В тот же день вечером, 18 июля, кораблям была разослана диспозиция для погрузки сухо­путных войск у Красной Горки, и на следующий день суда начали выходить из Кронштадтской гавани на внешний рейд. Спиридову самому пришлось остаться в Кронштадте еще на неско­лько дней, и поэтому эскадра под флагом нового бригадира С. К. Грейга перешла к Красной Горке и стала здесь на якоря, согласно диспози­ции, тремя концентрическими полукругами с выпуклой стороной, обращенной к берегу. В ма­лом полукруге были поставлены три галиота Кронштадского порта, не входившие в состав эскадры. На них были погружены различные запасы и добавочный привиант. Двое из них со­провождали эскадру до Копенгагена.

В среднем полукруге стали корабли и фре­гат, на которые должна была грузиться боль­шая часть сухопутных войск и артиллерия. На­конец, ближе всего к берегу стояли пинки и бомбардирский корабль «Гром». Корабль же «Святослав», три пинка и один пакетбот задер­жались в Кронштадте до 21 июля.

На шлюпках и ботах началась погрузка су­хопутных солдат, их имущества, аммуниции, обозных фур и всех видов довольствия, а также запасов пресной воды. На каждый из восьми ко­раблей было погружено сухопутной артиллерии по 50-60 человек с их пушками и пехоты — 30 человек. Только на самый большой корабль «Святослав» было впоследствии погружено од­ной пехоты 75 человек. На пинки — по 30 сухо­путных солдат. Всего эскадра, имея флотских 3.011 служителей, погрузила 818 сухопутных офицеров и солдат.

Вопрос о продовольствии был не из маловаж­ных, но главные заботы вызвало снабжение во­дой. Опреснителей тогда не было, и надо было запасаться заранее колодезной водой. Так как во время продолжительного плавания за неиме­нием в то время консервов мясное довольствие заключалось в солонине, вызывавшей, само со­бой разумеется, ненормальную жажду, то и ко­личество воды требовалось в увеличенных раз­мерах. Несмотря на все принятые в этом отно­шении меры, когда наши корабли после месяч­ного плаванья прибыли в Копенгаген, на «Гро­ме» оставался всего один боченок пресной во­ды. Между тем забота об этой воде была совер­шенно исключительная: при ее раздаче должен был всякий раз присутствовать офицер, а выдавалась всего одна кружка пресной воды в день на человека.

23 июля на эскадру прибыл Спиридов, и при поднятии его флага все корабли сделали уста­новленный адмиральский салют. На другой день Главнокомандующий отдал приказ о предстоя­щем отплытии:

«Во исполнение Ее Императорского Вели­чества Высочайшего повеления, с порученным мне стоящим здесь, у Красной Горки, под моим флагом флотом, с первым удобным ветром дол­жны мы следовать к Весту и быть в экзерциции между Дагерортом и Готландом, соединясь с на­ходящейся там под командою г. вице-адмирала Андерсона эскадрою в числе девяти кораблей и фрегатов».

Эта эскадра состояла из судов, ушедших из Кронштадта в Ревель еще в июне месяце. Она должна была встретиться с эскадрой Спиридова в водах острова Готланда. На ней находилась часть груза и сухопутных войск, которые долж­ны были быть перегружены затем на корабли Спиридова.

Таким образом, местом первого рандеву наз­начался шведский остров, расположенный при­мерно в 700 милях от Кронштадта. Для отплы­тия теперь все было готово, и адмирал поджи­дал лишь благоприятного ветра. Он не заставил себя долго ждать и в субботу 25 июля, ровно че­рез неделю после посещения флота Императри­цей, Спиридов приказал двум галиотам сняться с якорей и идти немедленно по маякам до Дагерорта, передавая им распоряжение, чтобы они были обязательно зажжены. Одновременно «Грому» было приказано на следующий день сняться с якоря первым и идти на розыски вице-адмирала Андерсона между Дагерортом и Гот­ландом.

В воскресенье 26 июля снова была прекрас­ная погода. Дул благоприятный юго-восточный ветер. Адмирал приказал готовиться к подъему якорей. На «Евстафии» торжественно служили обедню, а затем напутственный молебен. По окончании церковной службы корабли и пинки начали подымать якоря и медленно занимать предназначенные каждому по диспозиции мес­та.

Лишь корабль «Святослав», под командою Барша, не трогался с места: его палубный бот плотно засел на мели, и адмирал приказал ему оставаться, пока не снимет с мели и не подымет своего бота.

Эскадра разделилась на три части: авангард, кордебаталию, во главе с флагманским кораб­лем, и арьергард. Постепенно вступали в строй один за другим корабли и прочие суда, слегка накрененные ветром на правый борт, а на левом — стоявшие там сухопутные офицеры и солда­ты с волнением смотрели в сторону уходившей от них родной земли. Она быстро исчезала в ту­манившейся сероватой дали. Оживленные раз­говоры постепенно стихали, кто-то затянул бы­ло печальную песню о разлуке, но и она скоро оборвалась…

Вдали, далеко уже вдали, по пути в откры­тое море, все виднелся еще, как какая-то ска­зочная, многокрылая птица, несший все паруса «Гром», а за ним, будто его нагоняя, а на самом деле далеко позади, спешили под всеми паруса­ми корабли авангарда…

Б. Третьяков

Добавить отзыв